Жёсткий бериевский контроль над работами с ракетной техникой

Нужно отметить, что даже видные и заслуженные специалисты работали в это время в непростых условиях постоянного контроля за своей деятельностью со стороны ведомства Берии.

Вот что опубликовано в воспоминаниях Афанасьева Сергея Александровича [2]. Дважды Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР. В 1965-1983 годах министр общего машиностроения СССР. Под его руководством это министерство создавалось практически с нуля, и он 18 лет руководил этим министерством, которое решало вопросы ракетно-космической техники – от научно-исследовательских и конструкторских работ до серийного изготовления. В 1983-1987 годах – министр тяжёлого и транспортного машиностроения СССР.

События относятся к 1952 году, когда Афанасьев С. А. был начальником технического управления министерства оборонной промышленности. Он вспоминает, что в отрасли существовала такая система работы, когда предприятие, получая на освоение новейшую конструкцию ракеты и новые материалы, попадало в тяжёлое положение. В этом случае для оказания помощи предприятию создавалась комплексная бригада из специалистов научных институтов, технологов, конструкторов по оснастке, экономистов, плановиков, организаторов производства, мастеров, наладчиков, станочников, так называемая техническая помощь. Подключались специалисты с других предприятий и организаций отрасли. Бригада выезжала на место, разрабатывала технологию организации производства и организовывала вместе с предприятием всю работу по освоению. Завод затем всё принимал по акту. И только после этого бригаде разрешали уехать с завода. Такая же работа проводилась на заводах, которые по тем или иным причинам начинали «хромать». Бросали силы и поправляли положение.

Такая ситуация и случилась на одном из южных заводов (очевидно в Днепропетровске), который строился и одновременно осваивал производство новых ракет. На заводе находилась большая группа специалистов из институтов, КБ, с заводов отрасли. Возглавлял бригаду министр вооружения Дмитрий Фёдорович Устинов. Афанасьев С.А. был назначен начальником самого сложного цеха ракетных двигателей. Было много трудностей. Ракетный двигатель по документации Валентина Петровича Глушко осваивали впервые. Курировал в то время министерство, ракетную технику и завод Берия. Он почти ежедневно разговаривал по правительственной связи с Устиновым и отчитывал его. Причём Устинов, находясь за тысячу километров, разговаривал стоя навытяжку, а нас просил выйти из кабинета.

«Однажды Устинов вызвал меня из цеха утром и сообщил, чтобы я был готов через час вылететь в Москву. Зачем, по какому вопросу – ничего не сказал. Прилетели в Москву в министерство, а затем поехали в Кремль на совещание к Берии. Рассматривался вопрос о неудовлетворительном освоении двигателей на заводе.

Берия сказал, чтобы доложил Устинов. Но Устинов ответил, что двигатели ведёт начальник технического управления министерства, он же начальник цеха двигателей, пусть он и доложит, и всё переложил на меня.

Я стал докладывать, рассказал о трудностях освоения новых материалов, испытательных стендах, которые отставали со строительством, о ходе освоения деталей, сборе, изготовлении оснастки, необходимых мерах и сроках. Всё это я отлично знал и докладывал по памяти без всяких бумажек.

«Когда будет работающий двигатель и пойдёт серия?» – спросил Берия. Я ответил, что по утверждённому плану подготовки производства двигатель будет через восемь месяцев. Это вызвало гнев Берии. Он начал кричать и материться, а потом добавил: «Чтобы двигатель был через два месяца».

Я ответил по молодости (тогда мне было 34 года), что это невозможно.

- Что необходимо, чтобы двигатель был через два месяца? – спросил Берия.

- Время.

- Мы Вас уберём, поняли? – сказал Берия.

Я оказался в сложном положении. Совещание закончилось, все стали выходить, и я вышел из кабинета в приёмную. Секретарь Берии попросил, чтобы я остался. Я сел. Все проходили мимо меня, в том числе и Устинов. Последним выходил заместитель министра Иван Герасимович Зубович, который непосредственно вёл ракетную технику. Он подошёл ко мне и сказал: «Пойдём». Но секретарь запретил мне уходить, сославшись на указание Берии.

Иван Герасимович, возбуждённый вернулся в кабинет. Дверь была немного приоткрыта, и я слышал разговор. Он сказал Берии, что Афанасьева нельзя убирать, что у него все нити двигательного производства и это приведёт к провалу двигателей ещё на два года минимум. Берия кричал: «Я тебя и твоего Афанасьева вместе, обоих посажу». Иван Герасимович держался стойко. Мне не всё было слышно в этой матерщине. Иван Герасимович вышел из кабинета, схватил меня за руку и потащил на выход, сказав секретарю, что он договорился с Берией. В таком состоянии я вместе с Иваном Герасимовичем выбежал через Спасские ворота из Кремля. Иван Герасимович предупредил меня, чтобы я не заходил ни домой (находясь на заводе, я не был дома почти год), ни в министерство, а ждал у храма Василия Блаженного машину и на этой машине никуда не заезжая, отправился на юг, на завод. Что я и сделал.

На заводе был установлен жесточайший режим. Все специалисты жили в бытовках инструментального цеха. С территории завода выходить не имели права. За мной были закреплены два полковника КГБ. Они работали круглосуточно, посменно, и записывали каждое моё устное и письменное указание. Ночью спали 3-4 часа. Со мной рядом стояла кровать главного инженера Ленинградского металлургического института Леонида Генриховича Шершеня. У него были сильные головные боли, и он спал на полу, стоя на коленях, а голову клал на кровать. Мне это запомнилось. Полковник сидел рядом. Так создавалась ракетная техника.

Я часто потом проходил в Кремле мимо дверей этого кабинета, и в памяти всплывали подробности пережитого. Только позже понял, что был на волоске».

Вот так было в1952 году за год до смерти Сталина и за полтора года до расстрела Берии.

Кстати, мне пришлось в 1954 году проходить производственную преддипломную практику на этом заводе перед завершением обучения в Артиллерийской инженерной академии. Для прикрытия истинного предназначения этого предприятия завод назывался автомобильным и небольшой цех, по всей видимости, осуществлял сборку грузовых автомобилей, из поставляемых узлов.

Эти автомобили периодически выезжали из ворот завода, как бы демонстрируя выпускаемую продукцию. В Днепропетровске все знали эту ситуацию и откровенно посмеивались.

Вообще, строгий режим секретности связанный с ракетной техникой и ядерным оружием, очевидно, был необходим и в то время и сейчас. Но, как и любое дело его нельзя доводить до абсурда. Мне в 1956 году пришлось столкнуться с таким случаем, когда полковник КГБ вызывал меня (в то время старшего лейтенанта) во время подготовки корпуса ГЧ для испытательного пуска с аппаратурой автоматики ядерного заряда на отдельно расположенной и строго охраняемой закрытой площадке полигона. Он устроил мне сильный разнос за то, что один из солдат, который обслуживал бензоэлектрический агрегат, закурил возле него самокрутку.

Дело было зимой, агрегат стоял под открытым небом, из глушителя снопом летели искры, а вот то, что продрогший солдат закурил для «согреву» по мнению полковника, было нарушением. Я видел, что это было больше от безделья этого должностного лица, поскольку все остальные исполнители занимались конкретными делами, и мы с ним на высоких тонах поговорили по этому поводу. Правда, этот инцидент обошёлся без последствий.

В 1956 году после проведения серии испытаний и успешного старта 9 (2) февраля ракеты с ядерным зарядом была принята на вооружение первая стратегическая ракета. Подробнее об этом рассказано в 1-й главе.

Дата добавления: 2015-10-16