По направлению к Рихтеру: 1979-1983

I.«Венский карнавал»

Машина уже въехала на Николину Гору. Это было самое красивое время — конец весны.

Что мы подъезжаем к даче, я понял по висевшим в воздухе вариациям Брамса. Игралась свирепая Восьмая вариация Первой тетради. Левая рука по немного расстроенным басам била наотмашь — эхо от этих ударов разлеталось по всей Горе. Птицы безмолвствовали.

У меня в руках — трехлитровая банка с загустевшим луковым супом. Я обещал Рихтеру, что он будет его дегустировать. Сегодня утром его сварила моя мама, снабдила гренками и тертым пармезаном. Со своей стороны, Рихтер обещал поставить французское вино.

Я стоял со своей ношей перед Его домом и впитывал Брамса. Накрыльце появилась Нина Львовна и приветливо сообщила: «Еще четыре минуты!»

Ровно через четыре минуты появился Он. В синем кимоно.

Как доехали? Здрасьте! Привезли то, что обещали? Говорят, вечером будет дегустация. Это вы сами готовили? Я луковый суп много где пробовал, но знаете, где он самый невкусный? Как раз в Париже...

Сейчас я вам покажу комнату, где вы можете располагаться. И ваши черные носки отдам. Они очень меня выручили. Я ведь все забывал; и бабочку, и ноты, и целый чемодан. Но чтобы носки... Я всегда куда-нибудь опаздываю, вот и в Клин тогда тоже.

Нина Львовна рассказывала, что, уже отчаявшись, решила поискать носки на ком-нибудь из зрителей. А что оставалось — не играть же в серых? Чувствует себя неловко — оттого, что надо на чужие ноги смотреть. С ней все здороваются, а она почти никому не отвечает. И вдруг — вы...

Ну и сюжет! Это еще хорошо, что вы согласились отдать и что на мои ноги налезли.

А серые мои храните? Все равно, когда будете их демонстрировать, вам никто не поверит.

Мы вошли в дом. Возможно, он напоминал дом Дмитрия Петровича Силина, героя любимого чеховского рассказа Рихтера. Возможно, и нет. Я знал этот рассказ, и знал, что его любит Рихтер.

Первое впечатление было, что дом несколько старомодный и... темный.

К тому времени, банка с луковым супом уже стояла в холодильнике. Пройдя первую комнату с большим абажуром — по-видимому, столовую, — очутились в темном коридорчике с веселым японским фонариком. Откуда начали подъем по узкой лестнице на второй этаж.

Здесь ваша келья. Можете отдыхать. Между прочим, я ее больше люблю, чем свою. Потому что здесь нет рояля! (Напевает басом). «И в келий святой душою отдыхали»... Откуда это? Это же Пимен в Чудовом монастыре!

Нет, отдыхать я вам не дам. Пойдете на прогулку!

Нарисую маршрут — он рассчитан ровно на четыре часа. У вас шаг быстрый? Значит, часа на три с половиной. И раньше не возвращайтесь! Мне надо кое-что поучить. Только Брамс мог такое написать — так неудобно.

А у Шумана в «Фантазии»? Эти скачки... Как какое-то проклятье!

Я знаю, как их буду играть — надо зажмуриться! Хотите пари: девять раз сыграю со светом и смажу, а в темноте у меня получится?

Быстро спускается вниз. Набрасывается на «скачки» второй части — и играет безупречно чисто. Даже быстрей, чем на знаменитой записи. От радости громко хлопает крышкой.

Вот видите, «вслепую» — и с первого раза! Да, но вы же не поверите, что играл «вслепую»?

Финал «Венского карнавала» совсем не проще — очень трудный! Там все происходит возле кабинета известного венского доктора. К нему толпы жаждущих — со своими неврозами, сновидениями. Каждый рассказывает свою историю, но сам доктор не показывается. Конечно, все в масках, все на фоне карнавала!

Такая же пестрота в первой части. И мой папа, который прожил в Вене около двадцати лет. И мой венский дебют в 62-м — совершенно провальный. Знаете, с чего я начал концерт? С «Венского карнавала»! Но все личное спрятано, потому что и тут — маски! Похоже на второй акт «Летучей мыши». Маски, а значит — обман! Все не те, за кого себя выдают.

В средних частях — рисунки Эгона Шилле. У нас совсем не знают этого художника. Это настоящая Вена начала века. Совсем не такая, как у Климта или Кокошки.

Романс — карнавал глазами ребенка. Это маленький шедевр Шилле. Сидит сгорбленный, поджав под себя ножки. Широко открытые глаза... и стариковские руки.

Скерцо — карнавал обнаженных! Шилле был большой мастер по этой части. Это самое дно Вены, намного интересней, чем памятник Штраусу или Пратер. Я вижу их угловатый, нелепый танец.

Интермеццо — утонченный Подсолнух. Извините за нескромность, напоминает меня в молодости. Крылья еще опущены и совсем тоненькие ножки. Шилле тyт интересно развивает Ван Гога.

Конечно, это моя Вена, а не Вена Шумана. Как бы все времена вместе.

Последнюю пьесу из «Пестрых листков» тоже воспринимаю очень лично. Если помните, там такое цыганское приплясывание: трьям-трьям! На грани безумия... А во мне ведь есть — и цыганское тоже. Все время веду цыганскую жизнь — с одного места на другое. Чего только не намешано! Преобладает русское и немецкое. Но еще и польское, и шведское, и татарское. Меня это мучит.

Извините, я задержал вас с прогулкой. (Напевает тему «Прогулки» из «Картинок с выставки»). Ну, вот, опять Мусоргский!

Желаю вам встретить на дороге Качалова или Прокофьева! Они тут неподалеку...

Как. только я вышел из дома, зазвучала та же дикая вариация, и левая рука также исступленно начала бить по басам. Птицы запели, когда я уже довольно порядочно отошел от дома.

Дата добавления: 2015-10-21