Глава 12. Раздражение

Просыпаюсь и подхожу к окну. Еще довольно рано: невыспавшиеся люди нехотя бредут на работу, Тверская улица уже запружена автомобилями, и окружающий мир до оскомины обычен. Гул утреннего города-муравейника кажется успокаивающим: я могу встроиться в него в любой момент, и моя отделенность – признак моей воли и доли отвоеванной свободы. Тем не менее, я чувствую раздражение. Оно растет во мне, надувается, словно воздушный шар, и готовится взорваться в подходящий или неподходящий момент. Это пугает. С минуту я размышляю, не разбить ли тарелку, чтобы выплеснуть негатив, но потом скупердяйство и расчетливость берут верх. Иду в ванную, и струи контрастного душа вымывают из меня неудобное чувство, вернее, гасят его на время. Завариваю кофе и размышляю о том, что же произошло. Не помню, что мне снилось, но вяжущий, горьковатый привкус неприятного пробуждения остался, клубясь в сознании обрывками тумана. В меня просочилась, проникла некая тревога, вибрирующая во мне и вызывающая неприятный зуд.

Вчерашний день. Ольга. Вот откуда. Она странная, словно лангуст, или спрут, или кальмар. Вы можете понять мысли кальмара? Нет, вы даже не допускаете возможности подобного, потому что это низшее существо, неспособное на размышления, но… кто его знает? А вдруг? И если оно не думает, значит, его поступки непредсказуемы, а обусловлены инстинктами. Чтобы просчитать их, необходимо знать принципы бытия данного существа. А я их не знаю. И Маэстро не хочет говорить на эту тему. Впрочем, теперь мне кажется, что я не знаю и его, – он лангуст. А кто я? Добыча? Или более крупный хищник, почему бы и нет? Отрываю от цветка алоэ спрутье щупальце и вожу по губам, размазывая сок. Это ощущение жизни. Задумываюсь над тем, что за последнее время я только и делаю, что испытываю раздражение: на мать, бабушку, мужа, свекровь, себя, свое существование… Меня раздражает происходящее, но этого мало. Вся жизнь – суть раздражение: раздражение вкусовых рецепторов, обоняния, осязания… Раздражение разных органов чувств. Даже сексуальное возбуждение равно раздражению, например, эрогенных зон. Нервные импульсы размножаются подобно бактериям, раздражители множатся, и я поддаюсь очередному влиянию, раз за разом.

Решаю не ждать звонка Максима и взять ситуацию под контроль. Звоню Сонишне. По голосу чувствую, что она еще спит, но нагло заявляю, что нам надо поговорить.

– Слушай, – зевает она, – ну что ты мечешься, как муха в банке? Получай удовольствие или забей. Я, даже когда страдаю, ловлю кайф.

– Сонь, – тяну я, – тут такое произошло!

Рассказываю вчерашние события, чувствуя, что моя подруга потихоньку оживляется.

– Кать, как ты понимаешь, у меня тоже все как в кино, но все это могло подождать до полудня. Дай хоть кофе сварю.

И она гремит туркой.

– Это ты привыкла со своими демонами куролесить, – ворчу по привычке. – А для меня это внове.

– Да ладно! Тебе только так кажется. Между нами большой и жирный знак равно. Ты просто не хочешь этого замечать. И твое раздражение оттого, что ты не можешь управлять процессом. Ты доминант, похлеще своего Маэстро, – альфа-самка. Кстати, я тут моего прогнала – застукала его в очередной раз с Маринкой. Засветила ему по морде, он мне тоже, теперь сижу дома. С таким фингалом на улицу не выйти.

– Да ты что? Он поднял на тебя руку? Скотина.

– Я первая начала.

– Все равно, мужчина не имеет права бить женщину!

– Согласна. Тем более что он мне опять врал, что там все закончено, а сам заливал ей про неземную любовь. Я разъярилась до невозможности. Теперь не отвечаю на его звонки, а иногда даже не выхожу, потому как он сидит под дверью и режет вены.

– У него детство в заднице играет? Вызови ему «скорую», психиатрическую. Может, вылечат.

– Да вызывала. Им без разницы. Перебинтуют и отпускают. Угрозы, типа, не представляет, зачем койко-место на него тратить.

– Опять простишь?

– Посмотрим, – после паузы отвечает она. – Сначала думала – ни за что, а теперь жалко. Свое дерьмецо все же.

– Свое дерьмецо ты в унитаз спускаешь, а не консервируешь на память, так что не надо. Забудь.

– Да скучно без него как-то. Адреналина нет.

– Не понимаю. Люблю тебя, Сонишна, но не понимаю. Он альфонс, мало зарабатывает, заставляет Маринку выходить на панель… Неопрятен. У него длинные растрепанные волосы и не хватает зубов, ходит расхристранный, в старой мятой одежде… Ну что там может быть привлекательного?

– Харизма. Секс. Новизна. Адреналин.

– Ладно, главное, чтобы тебе было хорошо с твоими фингалами и адреналином.

– А ты что будешь делать?

– Пока не знаю. Надо бы с ними со всеми поговорить, если это, конечно, имеет смысл.

– Попробуй. Не имеет смысла ничего не делать, все остальное зачем-нибудь да нужно… Но ты поосторожнее. Не нравится мне все это. Вдруг он на самом деле маньяк.

– Вряд ли. Его такое количество людей знает. Он персона известная.

– Тем не менее…

Кладу трубку и включаю музыку, бамбуковая флейта ведет меня за собой в далекие края, где все по-другому: медленно, неспешно, медитативно… Суета кажется смешной и неправильной, все такое ненастоящее по сравнению с этой музыкой… Комбинация событий и ситуаций, карточная игра для шулеров, где выигрывают те, кто умеет крапить карты. Мне кажется, что все изменилось. Я не могу дважды войти в ту же реку, потому что река изменилась, так же как не могу прокрутить в обратную сторону пластинку. Когда я была маленькой, пыталась это сделать неоднократно и попортила немало виниловых дисков, отчего часто бывала наказана. Вспоминаю, что видела в магазинах книгу с названием «Москва Нуар». Вряд ли те писатели, которые тиснули туда по рассказику, знают каков настоящий нуар на вкус, цвет и запах. Черный – ахроматический цвет, отсутствие светового потока от объекта. Говорят, что оттенки черного – это серый, но сам черный может достигаться смешением желтого, пурпурного и голубого. Странно, да? Цвета солнца, неба и любви могут внезапно стать единым черным. И мое наслаждение, полыхающее этими цветами, постепенно сливается в этот ахроматический беспросветный мрак.

Мои размышления прерывает звонок в дверь. Открываю. На пороге стоит скособоченная фигурка Ольги.

– Не бойся, – она выставляет перед собой руки, – я не причиню зла, наоборот, хочу уберечь, рассказать, с кем ты связалась.

– Проходи, – немного подвигаюсь я, и она просачивается внутрь. – На кухню, туда. Обувь можешь не снимать.

Она все равно снимает побитые на мысках разношенные лодочки, неловко проходит на кухню и забирается на табуретку с ногами, словно птица. Она и походит на ободранного и полуощипанного воробья, печального и больного.

– Кофе будешь?

– Необязательно, спасибо.

– Да или нет? Если ты набралась смелости, чтобы выследить, где я живу и пришла сюда, то сейчас стесняться вовсе ни к чему, тебе не кажется?

– Ты права, – усмехается она. – Странно, что с таким характером ты записалась в нижние. Давай кофе. Прежде чем я начну тебе что-то рассказывать, я хочу, чтобы ты кое-что увидела.

Ольга поднимается и одним движением стягивает с себя сарафан, я даже не успеваю запротестовать. И поворачивается спиной. Она вся в шрамах, чудовищных, безобразных шрамах, избугривших и изрыхливших всю ее спину и ягодицы. Она оглядывается и медленно оборачивается. Грудь и живот искалечены гораздо меньше, но на внутренней поверхности бедер такие же уродливые рубцы разных форм и размеров. Я успеваю разглядеть узкую грудную кость, две жалобные виноградины, которые еще можно обозначить как молочные железы, но уж не груди точно, еле заметный темный пушок между ног, острые ребеночьи коленки, плоскостопные маленькие ступни… Дав мне как следует рассмотреть себя, она натягивает на себя сарафан и садится в ту же позу. Я ошарашенно иду делать кофе, чтобы чем-то занять руки и отчасти голову и скрыть шок.

– В принципе, можно было бы ничего не говорить, – изрекает она, причем ее голос разительно отличается от того, вчерашнего, визгливого, – но тебе может втемяшиться в голову, что это мои «тараканы», «дурные наклонности» привели мое тело в подобное состояние. Не скрою, порой мне кажется, что я совершенно безумна, но сейчас так называемый период просветления, когда я понимаю, что делаю. Я решила, могу сотворить хоть раз что-то правильное, поэтому и пришла. Мне было шестнадцать, когда я познакомилась с ним в клубе. Я искала себе доминанта, потому что отчим избивал меня в детстве, и я не могла справиться с тем, что вырывалось из меня. Казалось, что это самый естественный выход. Маэстро приютил меня у себя дома. Я стала его полноценной рабыней, как говорят 24/7. Двадцать четыре часа семь дней в неделю. Я жила только им и была готова на всё. Он получил абсолютную власть и постепенно стал заходить все дальше и дальше. Мне было больно, иногда чудовищно больно, но он заботился обо мне, кормил, одевал, после сессий лечил раны, носил в ванную и обмывал, как ребенка, гладил по голове, шептал ласковые слова… Я мечтала о том, что со временем я смогу стать ему женой, родить сына, но он не воспринимал меня всерьез. Игрушка, комнатная собачонка, преданная и готовая умереть в любую секунду за взгляд ласковых глаз и мимолетную ласку. Он полюбил душить меня и кончал, глядя, как стекленеют мои глаза… Он порол, резал и зашивал, пытал электричеством и развлекался множеством других способов, хвастаясь другим, что у меня очень высокий болевой порог. Они завидовали, хотя сами не доходили до таких практик, боясь ответственности. А потом я попала в больницу. Слава богу, что он все же отвез меня домой, оставил дверь открытой и вызвал «скорую», а не оставил умирать на улице или не закопал где-нибудь в лесу. Я пролежала в больнице три месяца. Приходила полиция, но я ответила, что ничего не помню, совсем ничего, и они отстали. Я не винила его за то, что он ни разу не навестил меня, хотя в душе поселилась невыносимая боль. Я выжила, потому что хотела вернуться. Но он не принял меня. Вышвырнул из своей жизни так же легко, как и впустил. Я пыталась поговорить, объяснить, что он для меня – все, но он даже не стал слушать. Боялся за себя и свою паршивую жизненку. Сначала я хотела умереть, но потом в меня вошла ненависть. Она стала сжигать меня изнутри. Я не хотела покалечить его, я хотела причинить ему муки, подобные тем, что испытала сама. И они были не физического свойства. Я вижу, он увлечен тобой. Но это увлечение ненадолго. Как только ты станешь принадлежать ему целиком, он уничтожит тебя, как поступал и раньше. Иногда я перестаю адекватно воспринимать окружающий мир. Он кажется мне чужим. Я не узнаю лица друзей и лицо матери, предавшей меня, – они кажутся мне лицами демонов. Я вижу сетки морщин на их коже, слышу дурной запах, исходящий от их тел… Их голоса визгливы и напоминают лай бродячих собак. Моя тень все больше тает у меня под ногами, истончается и просачивается в подземный мир. Я знаю, что у меня никогда не будет детей из-за Максима, и, возможно, скоро я уйду навсегда. Но пока я жива, буду ходить и говорить всем, на кого он положит глаз, о том, что случилось со мной. Даже если он когда-нибудь захочет завести ванильную семью, я постараюсь этого не допустить. Он чудовище под маской успешного психолога и бизнесмена, – она замолчала и отхлебнула остывший кофе.

– Почему ты не рассказала полиции?

– Его бы все равно отмазали, у его семьи достаточно денег. Да и тогда я любила его, а потом… тюрьма это слишком мало… Ты веришь мне?

– Ольга, это все слишком страшно, чтобы быть правдой. Мне трудно.

– Тебе лучше поверить. Ради самосохранения. Если допустить, что я вру – одним больше, одним меньше неважно, придет следующий. Но если допустить, что я говорю правду…

– Я понимаю.

– Думай сама. Теперь ты знаешь. Я видела в прихожей детский велосипед. У тебя ребенок, подумай о нем. Это сейчас для тебя все только игра, из которой в любой момент можно выйти. В реальности выйти из того, что уже случилось, невозможно.

Ольга поеживается и встает.

– Пойду. Спасибо за кофе. Не говори ему, что я приходила. Он на многое способен, ты даже не можешь вообразить. Хотя… меня уже ничто не пугает.

Она проходит в коридор, молча надевает обувь и ждет, когда я выпущу ее. И, не прощаясь, выходит. Спускается пешком, чтобы не ждать лифт, и я вижу, как ее кузнечиковые ноги пересчитывают ступенька за ступенькой, пока вся она не исчезает за пролетом лестницы.

Закрываю дверь и мучительно пытаюсь понять: что делать дальше. Я подозрительно спокойна, только внутри ворочается нечто тревожное. Гулкая пустота квартиры напрягает. Ощущение такое, будто я откусила сочный плод и увидела вдруг извивающегося червяка и гнилое нутрецо сердцевины. Хочется исчезнуть, убежать, чтобы не принимать решений. Всерьез подумываю о том, чтобы купить билет в Индию или Таиланд и залечь там на месяц, пока Максим не забудет о моем существование. Раздражение испарилось, вместо него появилась растерянность. Разве я вчера не подозревала ничего подобного? Нет. Мне казалось, что Оля просто ненормальная, неадекватная девица, сбрендившая на почве мазохизма и ревности. А на самом деле ее уровень страданий зашкаливает, столько вынести… Боль пришла к ней не изнутри, хотя она там изначально и таилась, она пришла извне, от Максима. Он опутал ее сетями проводов, впрыскивающих яд капля за каплей, расчетливо дозируя и увеличивая дозу постепенно, пока не убедился в том, что она не уйдет, не исчезнет, а будет терпеливо сносить любые муки. А потом не рассчитал, ошибся, испугался и трусливо спрятал голову в песок. И разве мог он подозревать, что жмущийся к ноге щенок осмелится когда-нибудь пойти против хозяина и открыть пасть, чтобы заявить публично о том, что испытал по вине хозяина? Ему, самоуверенному бахвалу, не могло такое и в голову прийти! Ублаготворенный фортуной, эрудированный мачо, популярный психолог не мог придать значения словам кутенка, пищащего под ногами. Ведь его добропорядочность у всех на виду, да и семья такая интеллигентная, куда там… Интересно, подозревает ли его секретарша об увлечениях босса? Впрочем, какая разница. Закуриваю сигарету, тайная заначка давно лежала у меня в письменном столе, хотя курю я редко. Надо набраться решимости и прекратить все это. Ольга права: у меня семья, а доминант найдется и другой, если захотеть, не стоит заигрываться. Да, я многое поняла, находясь с ним рядом, вспомнила, открыла или отрыла в себе и должна быть благодарна судьбе за то, что все так сложилось, но хватит. Иначе будет уже через край. Через край пропасти. Я не позволю производить надо мной вивисекцию ни ради его исследовательских целей, ни ради его удовольствия. Как говорила Сонишна, в конце концов я – альфа-самка, а не животное, предназначенное для опытов. Цинизм БДСМ-ного нуара, полная неотягощенность моральными принципами некоторых его участников, лишь на словах пропагандирующих безопасность и добровольность, не привлекают меня.

Подхожу к окну. У троллейбусной остановки сидит бомжиха в ватном тулупе и копошится в своих авоськах. Мне не видно ее лица, но это и ни к чему. Седые пряди выбились из-под цветастого платка и залепляют щеки, глаза, нос. На ногах грубые мужские ботинки и полуспущенные толстые чулки. Кем она была когда-то? Маленькой хорошенькой девочкой, любимой родителями? Ненужной пацанкой, выросшей в детском доме? Красавицей, прокутившей жизнь? Возможно ли, что еще держащаяся на плаву Ольга станет такой же? А я? Если не остановлюсь? Это ли не предостережение мне?..

Отлепляюсь от оконного проема и бреду к зеркалу. Оттуда на меня смотрит вполне себе симпатичная особа, которую я хорошо знаю. Не хотелось бы как-то раз обнаружить там что-то непотребное. Вспоминаю, что подруга звала к себе в гости, в Таиланд. Она там сняла с мужем дом на год, потому что ей страшно надоела суматошная и беспардонная Москва. Пишет сценарии и радуется жизни. Бросаюсь к компьютеру и начинаю искать билеты до Бангкока. Ча-Ам, рыбацкая деревушка у моря с первозданной природой, окруженная ананасовыми плантациями. Водопад Па-Ла-У, расположенный глубоко в лесу, храм Ват Неранчарарама с самой большой в мире статуей шестирукого Будды, знаменитый Плавучий рынок и многое другое. То, что мне нужно, и не смущает даже то, что там явно не туристический сезон. Наоборот, это даже кстати. Я уже освободилась от своего прошлого, теперь необходимо подчистить кое-что в настоящем, только все же придется расставить точки над «и» – поговорить с Максимом. Да и на самом деле, если призадуматься, приключение на то и приключение, чтобы закончиться, но его финал пока еще зависит от меня. И нечего рассчитывать на других, пока еще своя голова на плечах.

Пишу Ксюхе в Тай и храбро заказываю билеты. Отступать некуда. Бывшей свекрови приходится наврать про командировку: мое удовольствие – только лишний повод вызвать ее раздражение, а мне сейчас негативные эмоции противопоказаны. Собираюсь с духом и отправляю смс Максиму с просьбой о встрече. Он откликается моментально и назначает встречу в кафе «Де Марко», на Маяковской. Ему там близко от работы, вполне можно устроить ланч. Усмехаюсь. Он наверняка ждет, что я подпишу договор и позволю ему владеть мной… Ну что ж… Его ждет сюрприз. Ксюха отвечает по скайпу, что ждет в любой момент. В сообщении куча смайликов. Они придают мне уверенности.

Дата добавления: 2015-09-05