Глава 16. — Марина? — был первый вопрос Виктории, когда навстречу им из подъезда выбежал Кит

— Марина? — был первый вопрос Виктории, когда навстречу им из подъезда выбежал Кит. Он выглядел необычайно бледным, под глазами круги.

— Макс! — бросил он и пропустил девочек вперед себя в подъезд.

— Макс? Что с ним? Где он? — зашептала Виктория Протестанту в спину.

— В реанимации.

Кит последним зашел в лифт и нажал кнопку. Дома девчонки сразу побежали к своим игрушкам, по которым успели соскучиться. Кит — на кухню, Виктория — за ним.

— Что случилось?

Кит достал сигареты и стал нервно вытряхивать их из пачки.

— Надышался выхлопных газов в своей машине.

— Нарочно?! — ужаснулась Виктория.

Кит наконец‑то вытряс сигареты на стол, схватил одну и жадно закурил. Молча кивнул на вопрос Виктории. Сейчас она ясно вспомнила Макса перед отъездом в деревню. Его торопливость, нетерпение, стремление как можно скорее остаться одному. Он уже тогда знал, Планировал.

— Клиент спас, — подал голос Кит. — Настырный оказался. Звонил, звонил, мобильник не отзывается. Он — домой. Потом — в гараж. Так и нашел. Вытащил.

— Родители знают?

— Знают. Девочек в пансионат на месяц. Справки надо собрать. Сделаешь?

Следующие два дня прошли в беготне и сборах. Укладывались чемоданы, шились сарафаны из многочисленных Марининых запасов. Вика охотно бралась за все, что попадалось под руки. Она даже крохотные рюкзачки девчонкам смастерила из старых Максовых джинсов.

Вечером за девочками приехала бабушка. Маринина свекровь держалась молодцом, лишь стойкий запах корвалола выдавал ее состояние.

— Завтра Никита заберет Максима из клиники, — спокойно сказала она, с достоинством глядя на Викторию. — Девочек мы отправим сами. Вас я хочу попросить побыть возле Максима.

Виктория кивнула. Ей и в голову не пришло возразить. Маринина свекровь явно не хотела, чтобы девочки до отъезда увидели отца в том состоянии, в котором он находился. Возможно, она права…

— Насчет вас Максим сам распорядится. Вероятно, он даст вам отпуск.

Виктория снова кивнула. И потом вспомнила:

— Марина… Марина Сергеевна.., просила привести к ней девочек попрощаться.., перед отъездом.

Мать Макса и Никиты увезла девочек на своей машине, и в квартире стало пусто. Весьма скоро Виктория почувствовала себя не в своей тарелке. Она включила свет в обеих гостиных и в коридоре. Подумала и включила также светильник на кухне. Попыталась читать, но не смогла, — отбросила книжку и нажала кнопку телевизора. В двенадцать раздался звонок. Голос Никиты шуршал в трубке и в эту минуту показался Вике самой сладкой музыкой.

— Как ты? — поинтересовался он.

— Ничего, Смотрю телевизор. А у вас как дела?

— С отцом плохо, «скорую» вызывали. Так что я останусь здесь. Но если ты боишься одна…

— Нет. С чего ты взял? Все в порядке.

Виктория поразилась: «А есть ли что‑нибудь такое, чего он не знает про меня?»

— Тогда спокойной ночи, — сказал Кит, и Виктория живо представила его легкую усмешку на губах.

После Никитиного звонка ей стало чуть спокойнее. Она отправилась на кухню, приготовила в микроволновке горячие бутерброды, налила себе кофе с молоком. Плотно закусив, Вика улеглась на диване в малой гостиной и уснула, оставив включенным свет во всей квартире. Утро принесло новые заботы.

Братья приехали в тот момент, когда она закончила приготовление обеда. Кастрюли дружно громоздились на плите.

Она вышла в прихожую поздороваться с Максом и застыла на полпути, вцепившись пальцами в кромку своего фартука. Макс был похож на инопланетянина. Он мало того что похудел, он выглядел бледно‑зеленым. Она сразу вспомнила, что забыла проветрить его кабинет, и кинулась туда впереди хозяина. Глядя на Макса, Вика сама чувствовала удушье.

— Макс еще очень слаб, — вошел следом за ней Никита. — Ты постели ему.

Вика достала постельное белье и одеяло.

— Только не в кабинете, — подал голос хозяин. — Мне там.., не хочется.

Виктория с Никитой посмотрели друг на друга. Никита молча взял постель и отнес в гостиную.

Виктории показалось, что она поняла чувства хозяина: кабинет был тем местом, где он пытался подавить свою тоску, свой страх, где ему в голову пришла страшная нелепая идея.

Раздевшись, Макс лег и отвернулся к стене. Никита некоторое время посидел возле брата в кресле, но тот, по‑видимому, не был расположен к разговорам. Никита пришел на кухню и прикрыл за собой дверь.

— Я должен вернуться к родителям, они оба на нервах…

— Конечно. Я понимаю.

Кит в упор посмотрел на Викторию.

— Ты присмотришь за Максом?

— Само собой.

Кит машинально потер рукой разделочный стол, посмотрел в окно.

— Ты, наверное, осуждаешь его? — полуспросил он и, не дождавшись ответа, продолжил:

— Конечно, он сотворил глупость, он может показаться тебе слабаком, но…

— Что ты несешь? — перебила Виктория. — Я об этом вообще не думаю! В себя никак не приду от последних событий! У меня и времени не было анализировать его поступок. Ты, вероятно, сам осуждаешь брата, поэтому так говоришь?

— Макс мой родной брат, и я люблю его. Хотя тебе могло показаться…

— Я не вникала в ваши отношения.

— Врешь ты все. Мы интересуем тебя оба. — Кит обернулся, и они встретились глазами. — У тебя в душе идет кропотливая работа. Ты взвешиваешь. А поскольку у тебя как у творческой натуры душа идет впереди разума, тебе невероятно трудно сделать выбор.

Виктория пожала плечами, стараясь выглядеть беспечной.

— А я не собираюсь делать никакого выбора. Положусь на Бога.

— Не отвертишься. Выбрать придется все же тебе.

Кит подошел к ней (она сидела на стуле) и опустился на корточки, как он это обычно делал. Это был запрещенный прием, который напрочь обезоруживал Викторию. Едва Никитина голова оказывалась так близко, что подмывало запустить пальцы в его спутанные волосы, Виктория слабела и с трудом удерживала позиции. Облако его запаха сбивало с толку. Она забывала, о чем идет речь.

— Вы, женщины, в большинстве своем чрезвычайно жалостливые создания. Так вот, Виктория, ежели тебе вдруг вздумается пожалеть моего брата, помни о том, что я тебе сказал. Он сильный взрослый мужик. И не нуждается в жалости подруги своей жены. Он со всем справится сам.

Кит поднялся и вышел в коридор. Виктория не пошла его провожать. Она сидела на кухне и слушала, как лифт уносит Никиту.

Было такое чувство, что ее поймали на месте преступления. Уличили во лжи. Она сидела и думала, а тишина квартиры начинала давить своей неестественностью. Ведь Вика была здесь не одна. В квартире находился еще один живой человек. Но тишина создавала ложное ощущение, что живых тут нет. Виктория подскочила и принялась мыть посуду. Она нарочно гремела, чтобы разбить эту неприятную тишину. Но посуда скоро кончилась. Тишина подступила снова. Виктория вытерла руки и отправилась проверить Макса. Хозяин лежал на диване — глаза в потолок. Виктория немного постояла, незамеченная, и наконец изобразила покашливание. Макс с явной неохотой перевел взгляд с потолка на Викторию.

— Что? — спросил он, не утруждая себя многословием.

— Обедать будем?

Маке продолжал смотреть на нее, как на иностранку.

— Или вы решили уморить себя голодом? — Вика не собиралась отступать.

Вот теперь она начала понимать, насколько возмущена поведением Марининого мужа. Она не собиралась с ним сюсюкать и прыгать перед ним на задних лапках. Вероятно, мелькнуло что‑то в ее взгляде такое, что подсказало Максу — лучше не спорить. Он выбрался из‑под одеяла и, по‑стариковски вздохнув, направился вслед за ней на кухню. Вика поставила перед хозяином тарелку с бульоном и собралась уйти, но Макс остановил ее:

— Виктория, если вас не затруднит, посидите со мной. Я не люблю обедать один.

Вика пожала плечами и села.

— Нет. Вы налейте себе и тоже ешьте.

Вика сделала то, что он просил. Ела, силясь найти подходящую тему для беседы. Первым нашелся Макс:

— Как вам Живые ключи?

— Красивое место. И дом хороший. Только запущенный. Макс виновато улыбнулся. Виктория сообразила, что ляпнула лишнее — получалось, что она упрекает его в том, что отправил их в этот «рай без удобств».

— Да, нехорошо получилось… — Он вопросительно взглянул на нее.

Его влажные ореховые глаза сочились грустью и знанием, которое тяготило. Вика догадалась — ему хочется разговаривать.

— Чего уж там! — Она улыбнулась, убрала тарелку и предложила Максу омлет, но он отказался. Попросил кофе.

Пока Вика варила кофе, Макс крутил в пальцах сигарету — мял ее, нюхал.

— Что, нельзя курить? — предположила Вика.

— Нельзя.

— У меня жвачка есть. — Вика достала из кармана «Орбит».

Макс улыбнулся:

— А я ведь на том свете побывал.

Вика покосилась на хозяина. Он выглядел вполне нормальным. Вика сняла турку с огня и налила кофе хозяину и себе.

— Ну и как.., там?

— Гремело сильно.

— Что гремело? — Вика пристально вгляделась в хозяина. А может, все‑таки у него крыша поехала?

— Телега гремела, на которой меня везли. Дело в том, что меня везли на телеге какие‑то люди. По длинному серому коридору. А возможно, это и не коридор был, а местность такая серая. Казалось, что телега едет по ухабистой дороге. Очень сильно гремела, я думал, голова треснет. Потом я увидел свет. Он сочился оттуда, куда меня везли. Свет вселял надежду. Я думал — вот до света доедем, и греметь перестанет. А когда свет стал ярче, я увидел деда. Он ждал меня там. Я стал подниматься с этой злосчастной телеги, протянул руки к деду, чтобы обнять. А он посмотрел на меня так.., с укором. В детстве, бывало, напроказничаешь… Я однажды его часы разобрал, и он на меня так же смотрел. Я этот взгляд вспомнил там, у телеги. Так вот, я к нему с объятиями, обрадовался, что встретились, а он как толкнет меня! Я мимо телеги этой, мимо людей так летел, что в ушах свистело. Как снаряд. У меня до сил пор свист этот в ушах стоит.

Виктория догадалась, что «говорун», внезапно напавший на Макса, — явление нервное. Она сама хорошо знала это состояние. Бывает, переволнуешься и тараторишь потом, рот не можешь закрыть. Человеку в такие минуты очень важно освободиться от впечатлений, выговориться.

— А что потом? — подбросила Вика вопросик.

— Потом было паршиво, Виктория. Но не в этом дело. Я все думаю об этой встрече с дедом. И о том, как он на меня смотрел. И о своей жизни. Как я живу. Плохо я живу, Виктория.

Макс допил кофе и теперь крутил чашечку в руках.

— Плохо? — ахнула Виктория.

Ее расширенные от удивления глаза рассмешили Макса. Он улыбнулся, но подтвердил:

— Плохо.

— Ничего себе! — Вика и про кофе забыла. — Вы просто не видели, как люди живут! У нас в Первомайске так, как вы, даже мэр не живет. Там люди получают копейки, а работают круглосуточно, чтобы выжить. У нас йогурт для детей не еда, а лакомство. А зимой хоть караул кричи — то отопление отключат, то газа нет, то канализацию прорвет. А летом воды неделями не бывает в самую жару. А вы плохо живете!

— Я вас понимаю, — согласился Макс. — Это все ужасно и само собой ненормально. Но я сейчас не об этом. Не о материальном. У меня в голове все смешалось. Вернее — сместилось. Встало с ног на голову.

«Заметно», — подумала Виктория и продолжала с интересом смотреть на хозяина. Вика впервые видела Макса таким. Говорят, большое горе или потрясение быстро снимает с человека всю шелуху, все наносное, то, что является ролью. Слой шелухи бывает столь велик, что, освободив от себя человека, обнажает что‑то совершено новое. Как ореховая скорлупа обнажает беззащитное ядро. Открывается образ, мало похожий на прежний, в шелухе. Иногда человека просто не узнать. Так, вероятно, произошло и с Максом. Вика все больше поражалась, слушая его.

— Чем же вас не устраивает ваша жизнь?

— Я никогда не делал то, что хотел. — Предвидя Викино удивление, Макс заговорил торопливо, сбивчиво:

— У нас семья адвокатов. Дед адвокат, отец адвокат, брат отца. Когда мы росли, мне всегда твердили о долге. Ты должен, ты старший, ты надежда родителей. Отец всегда говорил о своей профессии, как о будущей моей. У меня и в мыслях не было противиться родителям. У нас Никита сопротивлялся за двоих. Из‑за этого он для родителей был вечным бельмом на глазу. «Наш младшенький — большой оригинал». Это предупреждение для гостей, чтобы не удивлялись, если Кит что‑нибудь выкинет. Я всегда должен был в одиночку нести тяжкое бремя родительских надежд. «Адвокат не может себе позволить иметь непрестижную машину». «Адвокат не может себе позволить дешевую мебель». Эти постулаты я выучил в детстве. Сказок не помню, а эти отцовские фразы помню. Клиент должен быть уверен, что нанятый им адвокат процветает. Что он востребован. Раз он востребован — значит, он профессионал.

— Не вижу здесь ничего плохого, — встряла Вика.

Нервные пальцы Макса наконец‑то сломали сигарету, и табак рассыпался по столу. Одним движением он смел его в пепельницу.

— Я никогда не задумывался — хорошо это или плохо. Прилично учился, неплохо работал. Даже если уверен был, что человек совершил грязное преступление, находил лазейки. Короче, почти всегда мне удавалось вытащить клиента. Но при этом я никогда, Вика, не любил свою работу. Понимаете? Никогда не любил ее так, как, например, Кит любит свою фотографию. Там, на краю серого коридора, я понял, что он прав. А я — нет. Он прав, что плевал на чужие мечты, он взрастил свои! Это важнее.

— А как же долг? — тихо спросила Вика.

— А я и не знаю теперь — какие они, мои мечты… — закончил Макс, не расслышав ее вопроса. Он поднялся и вышел из кухни. Минуту спустя вернулся л, не вспомнив, зачем вернулся, ушел. Вика слышала, как он ходит по гостиной, не находя себе места. Она помыла и убрала посуду, а он все мерил шагами комнату. Вика постояла в раздумье некоторое время перед тем, как решиться войти в гостиную.

— А ваша жена.., что с ней?

Макс, похоже, обрадовался ее интересу. Показал ей на кресло и сам сел напротив. Настольная лампа обозначила светом теплый доверительный кружок на столе.

— До сих пор нет точного диагноза. Ее смотрели столько врачей, что в глазах рябит. У каждого свое мнение. Но от этого не легче — ее организм не борется.

— Вы, кажется, разговаривали с лечащим врачом?

— Да. Он огорошил меня. Нет, он меня просто убил!

— Он сказал, что…

— Он сказал, что моя жена не хочет жить.

— Что? Сама не хочет?! Да они что там, свихнулись?

— Моя реакция была вроде вашей. А потом я подумал: а что я знаю о ней? Если я о себе некоторые вещи узнал лишь в коридоре между жизнью и смертью? Моя Марина угасает…

Вика молчала. Вопрос вертелся у нее на языке, но она не решалась спросить. Макс заговорил сам:

— Когда мне сказали, что она не хочет жить, я был в шоке. А потом стал думать, всю нашу жизнь вспоминать. Выходит, все было не так? Не так, как она хотела? Все было зря, я сделал свою жену несчастной. А ведь я люблю ее, Виктория. Понимаете, я, оказывается, без нее жить не могу…

Вика поняла, что зря заговорила о Марине. Сейчас она ввергнет Макса в тоску, из которой потом не выбраться. Она лихорадочно перебирала в уме слова, способные увести в сторону от печальной темы. Но Макс снова опередил ее:

— Вика, вы очень хотите спать?

Виктория взглянула в окно и с удивлением обнаружила, что наступили сумерки. Она отрицательно покрутила головой.

— Тогда сыграйте мне, пожалуйста.

Вика долго играла классику, потом перешла к современным мелодиям, даже попыталась изобразить что‑то из «Битлз».

— Спойте, — попросил он.

Вика озорно прищурилась.

— Помнится, не так давно кто‑то здорово прошелся насчет моего голоса. «Довольно противный голос» — не ваши слова?

— Я ничего не понимал.

— Ну да. Ведь это было до КОРИДОРА? Не так ли?

— Гораздо раньше. В другой жизни.

— Ну что ж, на первый раз прощается.

Вика спела Максу свои любимые романсы. Но «Белой акации гроздья душистые» не стала исполнять. У нее от этого романса всегда слезы наворачиваются. Она ловко сменила репертуар — запела шлягер из старых, который частенько звучал на танцах во времена Максовой зеленой юности. Он посветлел лицом и даже пальцами в такт стал прищелкивать. В его глазах появилось тепло. Куда исчез тот самовлюбленный сноб, которого Вика знала до сих пор? Перед ней сидел печальный, растерянный человек. И Вика ему верила и искренне хотела помочь.

Потом они пили кофе. Вика рассказывала Максу сценки из жизни Карины и Ренаты в Живых ключах. Впервые увидела, как он смеется. Потом играли в карты в большой гостиной. Короли и валеты мелькали в освещенном кружке от настольной лампы. Ночь таяла за окном. Вика не ощущала усталости, хотя знала, что завтра будет чувствовать себя разбитой калошей. Максу пора отдыхать. Его бледно‑зеленый вид говорил сам за себя.

— Вам пора отдыхать, — тоном, не допускающим возражений, объявила наконец Вика и встала. Она поправила подушку на диване и ушла.

Нужно принять душ и попробовать уснуть. Тонкие струйки душа приятно раздражали кожу. Казалось, вода уносит все плохие мысли. Не хотелось думать ни о чем. Вика пустила мысли на самотек, и они понеслись дружной стаей в луга вокруг Живых ключей, на берег безымянной речки, к беккеровскому роялю, к мужчине с фотокамерой на груди. На последней мысли Вика как споткнулась. Она прибавила холодной воды и стояла под струей, пока не застучали зубы. Потом долго растирала себя полотенцем, чтобы унять дрожь. Выйдя из ванной, услышала музыку в гостиной — Макс слушал «Европу Плюс». Проходя к себе, Вика заметила, что Макс потянулся за сигаретой и достал зажигалку.

— А вот это нечестно, — тотчас подала она голос.

Макс, поколебавшись, положил зажигалку на журнальный столик.

— Тогда посидите со мной еще немного. Мне что‑то не спится.

— По‑моему, мы достаточно посидели сегодня. Или вчера?

Но Вика все же присела на краешек дивана.

— Виктория.., может, это нескромный вопрос… Можете не отвечать. Но меня так и подмывает спросить.

— Спрашивайте.

— Вы никогда не были замужем?

— Никогда.

— А почему?

Удивление в его глазах было столь подкупающим, что Вика не стала отвечать расхожими фразами. Она добросовестно покопалась в памяти, перебирая своих бывших поклонников.

— Не за кого было выходить, — честно призналась она.

— Неужели не нашлось никого, кто…

— Нет, почему же? Суть в том, что на меня с моими габаритами почему‑то обращают внимание мужчины.., как бы это сказать, чтобы никого не обидеть? Не очень умные, что ли. Те, что попроще. Которым важно только то, за что подержаться. А я‑то дама утонченная, мне подавай духовность.

Макс улыбнулся. А Викторию черт за язык дернул:

— Тогда уж, Макс, давайте откровенность за откровенность. Вы.., совершили этот безумный поступок.., из‑за жены? Или.., что‑то на работе?

Макс смотрел на нее и не торопился отвечать. Кажется, она зашла куда не следует…

— Это был порыв, Виктория. Минута слабости. Как вспышка в сознании: я вдруг понял, что она значит для меня. Я ни о чем и ни о ком не мог думать, только о том, что все останутся, а ее не будет никогда. Больше этого не повторится, Виктория, если вас это беспокоит.

Возникла пауза, в течение которой Вике следовало попрощаться и уйти. Но Макс вдруг спросил, улыбаясь одними глазами:

— Вы на меня сердитесь, Виктория.., за прошлое?

Вика повела бровью, как бы раздумывая, а потом махнула рукой:

— Да ладно, чего уж там!

— Тогда — мир?

Макс протянул ей руку. Виктория пожала ее. В эту самую минуту на пороге гостиной возник Протестант. Почему они не услышали, как он открывал дверь? Наверное, из‑за громкой музыки. А еще из‑за большой площади. В квартире Марины слишком просторный коридор.

Кит застыл на пороге, наткнувшись взглядом на мизансцену: Макс, лежащий на диване под одеялом, держит руку Виктории. Послебанный видок последней не требовал комментариев. Вика увидела, как в глазах Протестанта тает горький шоколад, превращаясь в мутную лужицу какао. Она увидела со стороны свое лицо, не успевшее «пристроиться» — теплый взгляд, блаженную полуулыбку. Свои мокрые после душа волосы и короткий атласный халатик. Не длинный махровый, а именно этот, короткий атласный!

— О! Никита! Ты что так рано? — Это Макс.

Виктория с тоской отметила и Максовы посветлевшие глаза, и какое‑то разгладившееся за ночь лицо. Этого не мог не заметить и Никита. Для него они сейчас представляли собой совершенно других людей, не тех, кого он оставил здесь вчера вечером.

— Привет, — буркнул он, отступая в глубь прихожей. — Мне кое‑что взять надо. Ты извини, брат, я тороплюсь. Потом поговорим.

Он метнулся в малую гостиную. Вика — за ним. Он стоял на пороге ее комнаты и смотрел на ее кровать. Вика сразу поняла, о чем он думал. Кровать была аккуратно застелена, а поверх покрывала валялся его, Никиты, зонт. Точно в том же положении, в котором он оставил его здесь вчера. Перед уходом он бросил зонт к ней в комнату и попросил убрать. А Вика так и не зашла в свою комнату. Она всю ночь провела возле Макса…

Теперь осколки его утреннего впечатления — Макс в постели, Виктория с мокрыми после душа волосами, ее неразобранная кровать — сложились в единую картину и заслонили собой все. Вика поняла, что оправдания только усугубят ситуацию. Она молча смотрела, как он кидает какие‑то свои вещи в сумку, мечется по комнате, намеренно избегая ее взгляда. Она как нитка за иголкой потянулась за ним в прихожую, зная, что не в силах сейчас хоть как‑то поправить положение. Только перед тем, как захлопнуть за собой дверь, Кит бросил на нее помутневший взгляд. Его глаза горели гневом.

Дата добавления: 2015-09-06