За что мы воевали в 1941—1945 годах?

Теперь, когда разрушен Советский Союз, кое-кто спрашивает: «За что, за какую идею, за чью землю погибали советские воины?» Они воевали ради свободы Родины, ради её счастья и процветания, вели «смертный бой не ради славы, ради жизни на земле». В минуты «просветления» это признают и либералы. Так, «Коммерсант» 10 мая 2008 года писал: «Люди сознательно шли на смерть потому, что дома у них были Дети! Внуки! Жёны! Родители! Которых они, как и все нормальные люди, безумно любили! Люди сражались за Их Жизнь! За то, чтобы их дети и внуки просто элементарно Жили на этой Земле! И жили Людьми!»

Однако среди антисоветчиков доминируют заявления, будто в Отечественную войну мы воевали не за правое дело. Либерал Б. Окуджава, для которого «патриотизм — чувство несложное... биологическое, оно есть и у кошки», каялся: «И когда я понял, что ведь на фронте я, по существу, защищал сталинизм, тоталитаризм, — мне стало страшно. Выходит, и я виноват!» Выброшенный за границу В. Некрасов сказал о своей работе на радиостанции «Свобода»: «Клевещу помаленьку… На историческую родину. …Жить-то надо!» Не это ли вызвало его заявление в «Русской мысли» в 1981 году: «Дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения»?

Зёрна таких рассуждений в «Архипелаге ГУЛАГ» сеял Солженицын: «Полтавская победа была несчастьем для России: она потянула за собой два столетия великих напряжений, разорений, несвободы — и новых, и новых войн. Полтавское поражение было спасительно для шведов: потеряв охоту воевать, шведы стали самым процветающим и свободным народом в Европе». Если бы история России пошла по желанию Солженицына, то Россия не стала бы великой державой; если бы она сохранилась как государство, то ограничилась бы размерами нескольких центральных областей, без выхода в Балтийское море и в Чёрное. «Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на полстолетия раньше... (французская же оккупация не была для России реальностью)....Крымская война — изо всех войн счастливейшая для России — принесла не только освобождение крестьян и александровские реформы, — одновременно с ними родилось в России мощное общественное мнение». Подобные постулаты Солженицына — опорные в либеральной идеологии.

Солженицын заявил: «На Второй мировой войне Запад отстаивал свою свободу и отстоял её для себя, а нас (и Восточную Европу) вгонял в рабство ещё на две глубины». Писатель Н. Калинин, у которого отец во время оккупации был полицаем, заключил: «Народная масса сделала свой выбор — защищать Родину. Так было и в 1812 году. Но, как и тогда, народ защищал несвободу». Выходит, фашисты несли нам свободу?

Резун гордится тем, что он разрушает «представление о войне как о войне великой, освободительной». Копейкин 17 сентября 1999 года на заседании сената Польши говорил, что «так называемая великая отечественная война… — искусственно, в политических и идеологических целях выделенный отрезок Второй мировой войны». Эту мысль в мае 2010 года внушала и радиостанция «Свобода»: «Великая Отечественная война — понятие пропагандистское; Вторая мировая война — понятие историческое». Энтэ-эсовцы в журнале «Посев» утверждают, что войну 1941—1945 годов нельзя называть Великой Отечественной, а необходимо именовать «советско-германской». А. Зубов защищает в двухтомнике «История России. XX век» термин «советско-нацистская война».

Копейкин спрашивал: «Какое отечество защищала Красная Армия в 1945 году, когда она перешла границы СССР?» Для фронтовиков такого вздорного вопроса не существовало. Тогда мы защищали свою Родину, Россию, она для русофобов чужая, и потому они Отечественную войну относят к «так называемой» и пишут с маленькой буквы. Для Гранина «с первого дня наша война была справедливой». Признав это, он тут же свернул на либеральную тропинку: «Не могу не согласиться со Львом Толстым, писавшим, что Отечественная война 1812 года была справедливой и освободительной лишь до перехода русскими войсками Березины. С того момента она стала иной». По такой логике советским войскам надо было подойти к своей границе и ожидать, когда Германия очухается от разящих ударов, наберётся сил и снова ринется на нас.

Фашизм и социализм столкнулись тогда в смертельной схватке, воевали не только армии, но и антагонистические социальные системы, несовместимые экономические и политические идеологии. После совещания у Гитлера 30 марта 1941 года Гальдер записал: «Наши задачи в России: разбить вооружённые силы, уничтожить государство… Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идёт о борьбе на уничтожение».

Война с фашизмом была непримиримой политической борьбой. Она носила классовый характер. В Германии нацизму противостояли Э. Тельман, коммунисты из «Красной капеллы» и другие враги гитлеровцев. Член КПГ В. Хуземан, казнённый 13 мая 1943 года, в последнем письме писал отцу: «Дорогой отец! Будь сильным! Я умираю так же, как жил: борцом за дело рабочего класса! Легко называть себя коммунистом, пока не надо отдавать за это свою кровь. А вот коммунист ли ты, можно доказать только, когда пришёл час испытаний. Я коммунист, отец. И я никому не доставлю удовольствия видеть меня слабым. Покажи себя достойным своего сына, отец! Превозмоги свою боль! Не сгибайся! Лучше почётная смерть под топором палача, чем позорная жизнь под игом фашизма!»

С. Кара-Мурза поражался неискренностью «белых идеологов», которые «притворяются, что не понимают простых, всем известных вещей. Вот В. Бондаренко излагает общий для всех них тезис: «Я считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой... Победила там, на полях сражений, не красная Россия, а русская Россия». Если это говорится искренне, то перед нами тяжёлый случай группового отказа мыслительного аппарата — и у немалой группы… Если же речь идёт о войне, когда стреляют твёрдыми пулями, то Отечество воплощено в конкретно-исторические формы, и противопоставлять дух этим формам просто глупо. Белые непрерывно проклинают советскую индустриализацию — а Отечественную Победу любят. Но ведь и ежу ясно, что без индустриализации и коллективизации этой победы быть бы не могло. Зиновьев подчёркивал, что «войну вёл и одержал победу не просто народ, а народ советский… Это исторический факт, игнорирование которого означает идеологически преднамеренную фальсификацию истории».

Гальдер записал выступление Гитлера перед нападением на СССР: «Война против России такова, что её не следует вести по законам рыцарства. Это прежде всего борьба идеологий и рас, поэтому её необходимо вести с беспрецедентной, неумолимой жестокостью». Свидетель Эрвин Лахузен на заседании Международного военного трибунала 30 ноября 1945 года подтвердил, что генерал Рейнеке на совещании в 1941 году указал: «Красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг, то есть как смертельный враг национал-социализма, и поэтому должен подвергаться соответственному обращению».

Дата добавления: 2015-10-13