Хранители любви к Отечеству

В России давно сложилось недоверчивое отношение к крестьянству и его самобытной культуре. Троцкий и его последователи рассматривали русское крестьянство как нечто такое, что подлежит коренной переделке и уничтожению: оно стоит на пути мировой революции, мешает торжеству принципов того псевдоинтернационализма, который не считается с национальными особенностями любого народа, с его желаниями и чаяниями, с его жизненными интересами. В русской деревне — истоки нашей национальной культуры, нашей морали, и то, что она подверглась катастрофическому опустошению, подорвало их главные основы.

Идеологи ельцинско-путинского режима видят многие беды нашей страны в плохих свойствах характера русских крестьян. Е. Конюшенко сочинил: «Крестьянину очень трудно быть патриотом империи, большой, сложной (социально, этнически, географически) страны. Слишком ограничен опыт крестьянина своим двором, своей землёй, своей деревней, своей маленькой личной выгодой». Об А. Кончаловском известно, что его «мать говорила всю жизнь по-английски», что ему в «этой стране жить стыдно», при первой возможности он убегал из России, в своих генах он «действительно чувствовал что-то от немцев». Он посчитал, что в России лишь сильная государственность «может сдерживать частнособственнические компрадорские (?!) инстинкты, свойственные крестьянину». Надо очень ненавидеть русских крестьян, чтобы умудриться найти у них такие инстинкты.

В.И. Ленин в 1920 году привёл слова нижегородского мужика о том, что «мы, крестьяне, готовы ещё три года голодать, холодать, нести повинности, только Россию-матушку на концессии не продавайте». Он подчеркнул, что «патриотизм человека, который будет лучше три года голодать, чем отдать Россию иностранцам, это — настоящий патриотизм, без которого мы три года не продержались бы».

После продолжительного разговора с тверской колхозницей А. Фадеев сказал: «Такие люди — клад для писателя. Она, можно сказать, выразительница народной точки зрения, народной нравственности. И вообще удивительный народ наши крестьяне. Это Л. Толстой очень хорошо чувствовал и замечательно показал в своих произведениях.

К. Симонов с осуждением отмечал, что некоторые литераторы желали «умалить то, что сделал и продолжал делать А. Твардовский своим «Тёркиным». А они разводили «общечеловеческое» и «крестьянское», «русское» и «советское». Причём «крестьянское» и «русское» отдавалось «Тёркину», а «советское» и «общечеловеческое» выдавалось за достоинство других литераторов и других произведений».

Ещё более резко космополиты нападали на книгу Твардовского «Родина и чужбина», опубликованную в 1947 году (большая часть её была создана в годы войны). В ней он писал о своей малой родине: «Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка — всё это для человека, здесь родившегося и проведшего первые годы юности, свято особой, кровной святостью». Он скорбел, видя страшный урон, нанесённый фашистами: «Россия, Россия-страдалица, что с тобой делают!» Восхищаясь русским человеком, писатель связывал его поведение с нетленным опытом былых сражений за Россию: «Кажется, вся беспримерная сила, бодрость и выносливость русского воина на походе и в бою явились нынче в людях, неустанно преследующих врага на путях, отмеченных древней славой побед над захватчиками-иноземцами».

Твардовский показал раскулаченного старика, побывавшего на севере. Оказавшись на оккупированной земле, он начал бороться с захватчиками, так объяснив мотивы своего поведения: «Она была своя, русская, строгая власть. Она надо мной была поставлена народом, а не Германией». Его сыновья стали уважаемыми людьми, а трое из них защищали Родину. Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий критиковал Твардовского за «идеалистическое изображение» отношений «кулака с советской властью», не желая понять, что в годы войны, когда решалась судьба Родины, отчётливо выказала свою силу способность русских отбрасывать обиды на власть и всё отдавать делу защиты своей страны.

Н. Атаров не принял то глубинное, что шло из далёких веков, сказавшись в русском характере, ему не понравился национальный колорит в показанных Твардовским людях и картинах. Он упрекал поэта в том, что «он изобразил всё в дедовских и прадедовских традициях, нетленных, сохранённых с давних дней», что «любимая земля» писателя «изображена так, как можно было изобразить в некрасовские времена».

Л. Левин нашёл «крестьянскую ограниченность» не только у Твардовского, но и у других авторов, которые «говорили о защите родины, патриотизме». Вспомнив стихотворение Симонова «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины...», в частности слова: «Всё-таки Родина — не дом городской, где я празднично жил», он рассуждал: «Я прочёл… эти строки, и меня сразу кольнуло: почему родина — это просёлки, а не дом городской? Это ограниченное представление, что Россия — это просто Русь». Левин не заметил того, что эти просёлки были «дедами пройдены», не принял глубинные истоки русского патриотизма.

Нападки на «Родину и чужбину» показывают, что космополитам претил русский патриотизм, связанный с корневыми традициями, и потому Данин осудил книгу за то, что он не увидел в ней «не только тени коммунистического интернационализма, но чувствовал национальную ограниченность». Та дискуссия конца 40-х годов реанимирована сегодня. В. Огрызко в «Литературной России» (2012 г.) написал о защищавшем более 60 лет назад А. Твардовского В. Архипове статью под «экзотическим» названием «Нападки идиота». А дело в том, что молодой тогда литературовед-фронтовик оказался единственным оратором, кто безоговорочно принял новую вещь мастера. На обсуждении в Союзе писателей он сказал: «Во время войны я вдруг почувствовал, что я русский. И это тогда, когда к русским приставляли двойную охрану, когда говорили: «Русских расстреливать, а других ещё подождём». Это тогда, когда я прочёл в статье Ильи Эренбурга, что сволочь немец менял двух непокорённых русских девушек на одну эстонку; тогда я почувствовал, что я русский. Это почувствовал и Твардовский, и об этом он сказал, и это неплохо. Немцы видели в русских своих главных врагов, и естественно, что нарастание национального момента не могло не сказаться в «Василии Тёркине». В ответ ему бросили: «Вы систематически поддерживаете всё реакционное».

Выходит, быть русским, говорить об этом — значит поступить непозволительно, проявить ретроградские позиции?! И это обсуждение проходило не в США, не в Израиле, а в Москве... Сегодня эту хулу почти забытых космополитов берут на вооружение сторонники либерализма Огрызко. Троянский конь, выступая за либерально-компрадорскую Россию, воняет, бодро стучит — вперёд, взад, влево, вправо — своими подкованными долларами копытами, стремится изничтожить традиционные ценности русской литературы, лучших её писателей, помогая антинародному режиму обеспечить идеологическую поддержку стратегии глобализации, политики мирового правительства.

Дата добавления: 2015-10-13