Глава 22. Через реку, в клинике Хэйверса, Лейла, наконец, слезла со смотрового стола и начала

Через реку, в клинике Хэйверса, Лейла, наконец, слезла со смотрового стола и начала бродить по маленькой комнате. К тому моменту она уже потеряла счет времени. Воистину, казалось, она смотрела на эти четыре стены уже вечность… и будет смотреть до конца своей жизни на Земле.

Единственное, что оставалось свежим и вовлеченным в происходящее – ее разум. Но вот несчастье – он без устали повторял слова той медсестры… это выкидыш. Что по всей вероятности значило, что она зачала…

Когда наконец раздался стук в дверь, Лейла от неожиданности подпрыгнула.

– Войдите? – позвала она.

Медсестра соизволила войти… но, казалось, она изменилась кардинальным образом. Она избегала смотреть Лейле в глаза, ее лицо стало застывшей маской. На ее руке была белая ткань, и она протянула ее, отводя взгляд. А потом присела в реверансе.

– Ваша милость, – сказала она дрожащим голосом. – Я… мы… Хэйверс… мы не знали.

Лейла нахмурилась.

– Что вы…

Медсестра встряхнула одеждами, будто пыталась заставить Лейлу взять их.

– Пожалуйста. Наденьте это.

– В чем дело?

– В вас течет кровь Избранной. – Голос медсестры дрожал. – Хэйверс… совершенно разбит.

Лейла попыталась понять смысл слов. Значит дело не… в ее беременности?

– Что… я не понимаю. Почему он… почему он расстроен из-за того, что я Избранная?

Женщина побелела.

– Мы подумали, что вы… падшая?

Лейла прикрыла глаза руками.

– Вскоре я могу стать таковой… в зависимости от того, что произойдет. – У нее не было сил на все это. – Кто-нибудь скажет мне, каковы результаты, и что я должна сделать, чтобы позаботиться о себе?

Медсестра потрясла тканью, все еще пытаясь всучить ее.

– Он не может вернуться сюда…

– Что?!

– Нет, если вы… он не может находиться рядом с вами. И он не должен был…

Вспылив, Лейла устремилась вперед.

– Позвольте мне выразиться яснее… я хочу поговорить с доктором. – От этого требования медсестра, наконец, посмотрела ей в лицо. – Я имею право знать, что происходит с моим телом… и вы передадите ему, чтобы он пришел сюда, немедленно.

В ее словах не было визга. Никакой эмоциональной истерики… просто ровный, властный голос, который раньше не вылетал из ее горла.

– Идите. И приведите его, – приказала она.

Медсестра подняла одеяния.

– Пожалуйста. Наденьте это. Он…

Лейла приложила усилие, чтобы не закричать.

– Я всего лишь очередной пациент…

Медсестра нахмурилась и выпрямила плечи.

– Простите, но это не совсем верно. И, что касается Хэйверса, он считает, что осквернил вас во время осмотра.

– Что?

Медсестра просто смотрела на нее.

– Он – хороший мужчина. Порядочный мужчина, приверженец традиций в своих…

– Причем здесь все это, во имя Девы-Летописецы?

– Праймейл может убить его за то, что он сделал с вами.

– Во время осмотра? Я выразила согласие… и это – медицинская процедура, в которой я нуждалась!

– Не имеет значения. Он преступил закон.

Лейла закрыла глаза. Ей следовало обратиться в клинику Братства.

– Вы должны понять его, – сказала медсестра. – Вы – из того сословия, с которыми мы не соприкасаемся… и более того, не должны соприкасаться.

– У меня есть сердце, бьющееся в груди, и тело, нуждающееся в помощи. Это все, что он… и все остальные… должны знать. Плоть одинакова.

– Но не кровь.

– Он должен прийти ко мне…

– Он не придет.

Лейла посмотрела на женщину. А потом положила руку на живот. Всю свою жизнь она жила на стороне правых, вернее служила, несла свои обязанности, существовала по предписанным правилам, продиктованными остальными.

Но не больше.

Она сузила глаза.

– Ты, передашь доктору, что либо он приходит и говорит мне лично, что происходит… либо я отправлюсь к Праймейлу и буква в букву передам то, что произошло здесь.

Она намеренно перевела взгляд на аппарат, который использовали во время осмотра внутренних органов.

Когда медсестра побледнела, Лейла не испытала радости от использованной силы. Но также она не почувствовала сожаления.

Медсестра низко поклонилась и попятилась из комнаты, оставляя ту смехотворную ткань на столике у раковины.

Лейла никогда не рассматривала свой статус Избранной как ношу или преимущество. Просто это все, что она знала: ее жребий, судьба, дарованная ей, сделавшая манифест посредством ее дыхания и разума. Остальные, очевидно, были не столь бесстрастны… особенно здесь.

И это только начало.

Но, с другой стороны, она теряла своего ребенка, ведь так? Значит, это конец.

Протянув руку, она взяла белую ткань и накинула на себя. Ее не волновали тонкие чувства терапевта, но, если она накроет себя, то, может, он сосредоточится на ней, а не ее сущности.

Почти сразу же раздался стук в дверь, и когда Лейла ответила, Хэйверс вошел, выглядя так, будто к его виску приставили пистолет. Не отрывая глаз от пола, он не до конца закрыл дверь, прежде чем скрестить руки поверх стетоскопа.

– Если бы я знал ваш статус, то не начал бы ваш осмотр.

– Я пришла к вам по своей воле, пациент в беде.

Он покачал головой.

– Вы – святость на этой Земле. Кто я такой, чтобы вмешиваться в божественную сущность?

– Прошу. Просто положите конец моим страданиям, скажите мне, каково мое состояние.

Он снял очки и потер переносицу.

– Я не могу предоставить вам эту информацию.

Лейла открыла рот. Закрыла.

– Что, простите?

– Вы – не мой пациент. Ваш ребенок и Праймейла – да… поэтому я буду говорить с ним, когда он сможет…

– Нет! Вы не можете позвать его!

Он взглянул на нее с таким презрением, которое, как подумала Лейла, он выказывал проституткам. А потом сказал низким голосом с еле слышной угрозой.

– Вы не в том положении, чтобы предъявлять требования.

Лейла отшатнулась.

– Я пришла сюда по своему собственному желанию, как независимая женщина…

– Вы – Избранная. Для меня незаконно не только осматривать вас, я могу быть обвинен за то, что сделал ранее. Тело Избранной…

– Принадлежит только ей!

– …принадлежит Праймейлу по закону, так должно быть. Вы – не важны… вы – сосуд для того, что вам было даровано. Как смеете вы приходить сюда, притворяясь простой женщиной… вы подвергли мою работу и мою жизнь риску своим двуличием.

Лейла ощутила, как дикая ярость затронула каждое нервное окончание в ее теле.

– Чье сердце бьется в этой груди? – Она постучала по груди. – Чье это дыхание!

Хэйверс покачал головой.

– Я буду разговаривать с Праймейлом и с ним одним…

– Вы не можете говорить серьезно! Я одна живу в этой плоти! Никто больше не…

Лицо терапевта напряглось от отвращения.

– Как я сказал, вы – сосуд для божественного таинства в вашем чреве… сам Праймейл в вашей плоти. Это более важно… и, следовательно, я буду удерживать вас здесь, пока…

– Против моей воли? Я так не думаю.

– Вы останетесь, пока Праймейл не придет за вами. Я не возьму на себя ответственность за ваше свободное пребывание в этом мире.

Они смотрели друг на друга.

Выругавшись, Лейла скинула одеяние.

– Ну, по-вашему это отличный план. Но я раздеваюсь, прямо сейчас… и я выйду в таком виде, если потребуется. Оставайся и смотри, если нравится… можешь попытаться прикоснуться ко мне, но, уверена, это будет очередным насилием с твоей стороны, верно?

Терапевт ушел так быстро, что буквально вывалился в коридор.

Не тратя ни секунды, Лейла накинула свою одежду и вылетела в коридор. Маловероятно, что отсюда был лишь один выход… должны быть пути отступления на случай атаки, но она была не знакома с планировкой.

Единственный ее выход – идти вперед. И ей придется сделать это на своих двоих… она была слишком взбешена для дематериализации.

Лейла побежала в том направлении, откуда пришла… и почти сразу же, словно по инструкции, женский сестринский персонал возник на ее пути, заполняя коридор, мешая ей пройти.

– Если хоть кто-нибудь прикоснется ко мне, – прокричала она на Древнем Языке, – я приму это как насилие над моей божественной сущностью.

Они замерли на месте.

Смотря каждой из женщин в глаза, Лейла двинулась вперед, вынуждая их расступиться, тропа образовывалась из неподвижных фигур, а потом замыкалась позади нее. Оказавшись в приемной, она остановилась у стойки регистратуры и жестко посмотрела на испуганно сидевшую женщину.

– У вас есть выбор. – Лейла кивнула на укрепленную дверь выхода. – Вы либо добровольно откроете ее для меня, либо я мысленно взорву ее… подвергнув вас и ваших пациентов убийственному свету солнца, которое взойдет… – она посмотрела на большие часы на стене, – меньше, чем через семь часов. Сомневаюсь, что вам удастся исправить такой ущерб вовремя… ведь так?

Щелчок открытого замка громко раздался в резонирующей тишине.

– Благодарю, – вежливо пробормотала она, выходя. – Очень ценю вашу уступчивость.

В конце концов, она вовсе не собиралась забывать о манерах.

***

Сидя за своим столом, с упакованной в кожаные штаны задницей, на троне, который его отец сделал столько веков назад, Роф, сын Рофа, водил указательным пальцем по гладкому серебру ножа для конвертов в форме кинжала. Возле него, с пола, доносилось тихое похрапывание Джорджа.

Пес спал в короткие мгновения отдыха.

Если кто-то постучится или войдет, или если Роф сам пошевелится, эта здоровая голова поднимется, а тяжелый ошейник забренчит. Режим мгновенной готовности также включится, если кто-нибудь пройдет по коридору, начнет где-нибудь пылесосить, откроет дверь в фойе. Начнет накрывать на стол. Чихнет в библиотеке.

После поднятия головы была скользящая шкала реакции: от ничего (деятельность в столовой, пылесос, чихание) до пыхтения (открытая дверь на первом этаже, проход по коридору) и стойки «сидя-во-внимании» (стук в дверь, вход). Пес никогда не проявлял агрессии, скорее служил датчиком движения, давая хозяину принять решение, что делать дальше.

Этот пес-поводырь такой джентльмен.

И хотя покорность была в его натуре так же, как и мягкая, длинная шерсть и большое, поджарое тело, Роф периодически замечал проблески зверя внутри этого милого характера: постоянное пребывание в компании чересчур агрессивных, вспыльчивых воинов, вроде Братьев, время от времени вызывало горячие споры… в том числе с участием короля. Рофу было плевать на это… он провел с этими придурками достаточно времени, чтобы не тратить нервы на постукивание по груди или хватание за грудки.

Но Джорджу не нравилось это. Если кто-то из них начнет наезжать на короля, шерсть на этой нежной собаке встанет дыбом, и он начнет предупреждающе рычать, прижимаясь к ноге Рофа… будто бы наготове показать Братьям, насколько длинными были настоящие клыки, если дело дойдет до рукоприкладства.

Сильнее Роф любил только свою королеву.

Протянув руку, он погладил спину пса; потом снова сосредоточился на пальце, лежащем на ноже для конвертов.

Господи Иисусе. Самолеты, падающие с неба… раненые Братья… Куин, который снова спас всех…

По крайней мере, не вся ночь была драматичной и душещипательной. На самом деле, они начали на позитивной ноте – с доказательства, которое было необходимо, чтобы начать поход на Шайку Ублюдков: Ви закончил баллистический анализ, и, вот так неожиданность, пуля, вытащенная из шеи Рофа, вылетела из винтовки, найденной в ночлежке Кора.

Роф улыбнулся про себя, клыки защекотало на кончиках.

Сейчас те предатели официально попали в его черный список, с полной поддержкой гребаного закона… и настало время немного пострелять.

В это мгновение Джордж закряхтел… последовал настойчивый стук, допускавший, что Роф, скорее всего, пропустил первый удар по двери.

– Ага.

Он знал, кто это был прежде, чем Братство вошло: Ви с копом. Рэйдж. Тор. Фьюри. И, самый последний, Зи. Который, судя по стуку, использовал трость.

Они закрыли дверь.

Когда никто не сел и не заговорил, он понял, с какой именно целью они пришли.

– Каков вердикт, дамы? – протянул он, откидываясь на спинку трона.

Раздался голос Тора:

– Мы думали по поводу Куина.

Вот это наверняка. Внеся предложение в начале ночи, он не давил на парней. Было полно дерьма, которое, будучи королем, он более чем хотел запихнуть в людские глотки. Но решение по поводу того, кого Братья примут в свои ряды, не входило в этот разряд.

– И?

Зейдист заговорил на Древнем Языке:

– Я, Зейдист, сын Эгони, принятый на двести сорок втором году правления Рофа, сына Рофа, настоящим предлагаю кандидатуру Куина, сироту в этом мире, принять в Братство Черного Кинжала.

Было шокирующим слышать официальные слова из уст Брата. Зи больше остальных считал прошлое ненужным мусором. Но, очевидно, не тогда, когда дошло до подобного.

Господи, подумал Роф. Они разберутся с этим. И быстро… он думал, что уйдет больше времени. Дни на размышления. Недели. Может, месяц… а потом, может быть, придут к «невозможно» по различным причинам.

Но они разыграли мяч… и, соответственно, сам Роф.

– На каком основании ты ручаешься своим именем и именем своего рода? – спросил Роф.

Сейчас Зи отставил формальности и перешел к делу:

– Этой ночью он вернул меня целого и невредимого к моей шеллан и дочери. Рискуя собственной жизнью.

– Справедливо.

Роф оценивал мужчин, стоявших вокруг его стола, хотя и не мог их видеть. Но зрение не имело значения. Ему не нужны функционирующие сетчатки, чтобы понять, что они думали об этом или чувствовали; запах их эмоций был достаточно ясным.

Они были группой, непоколебимой, полной решимости, гордой.

Но необходимо соблюсти формальности.

Роф начал с того, кто стоял с краю.

– Ви?

– Я был только «за» с того раза, как он запрыгнул на Кора.

Раздалось согласное бормотание.

– Бутч?

Донесся ясный и четкий бостонский акцент:

– Думаю, он тот еще сильный боец. И мне нравится этот парень. Он внятно повзрослел, завязал с выкрутасами, стал серьезным.

– Рейдж?

– Ты должен был видеть его этой ночью. Он не позволил мне поднять этот самолет в воздух… сказал, что нельзя потерять двух Братьев этой ночью.

Снова одобрение.

– Тор?

– Той ночью, когда тебя ранили? Я смог вытащить тебя только благодаря Куину. Он – то, что нужно.

– Фьюри?

– Мне он нравится. На самом деле. Он всегда реагирует первым. Он на самом деле сделает все что угодно, для любого из нас… как опасно бы ни было.

Роф постучал костяшками по столу.

– Тогда решено. Я скажу Сэкстону внести изменения, и мы сделаем это.

Тор вмешался:

– Со всем уважением, мой господин, но мы должны освободить его от должности аструкс нотрама. Защита Джона не может больше быть его прямой обязанностью.

– Согласен. Скажем Джону, чтобы он освободил его… не верю, что он откажется. А потом, Сэкстон перепишет бумаги, и после принятия Куина, Ви, ты позаботишься о тату на его лице. Ну, типа Джон умер своей смертью?

Раздался шорох одежды, будто кто-то из Братьев перекрестился над грудью с «Упаси, Дражайшая Дева-Летописеца».

– Заметано, – сказал Ви.

Роф скрестил руки на груди. Это – исторический момент, и он понимал это. Принятие Бутча было законным, потому, что в его роду были короли. Куин же – другая песня. Ни монаршей крови. Ни крови Избранных или Братьев, хотя, технически, он был аристократом.

Ни семьи.

С другой стороны, парень не раз оправдывал себя на поле боя, жил по стандарту, который, согласно настоящему Древнему Праву, был присущ лишь вампирам особенных кровей… и это – чушь собачья. Не то, чтобы Роф не ценил план размножения Девы-Летописецы. Заранее определенные браки между сильнейшими мужчинами и самыми умными женщинами на самом деле показали великолепные результаты, когда дело касалось воинов.

Но они также привели к дефектам вроде его слепоты. И ограничили продвижения на основе заслуг.

Ключевая мысль: это изменение законов касательно того, кто мог, а кто не мог состоять в Братстве, было не только подобающим в рамках общества, которое он хотел построить… это – вопрос выживания.

К тому же, Куин действительно заслужил подобную честь.

– Да будет так, – пробормотал Роф. – Восьмерка – хорошее число. Счастливое число.

Низкий рык одобрения – звук полной солидарности – снова пронесся по воздуху.

«Это – будущее», – подумал Роф, улыбаясь и обнажая клыки. И это правильно.

Дата добавления: 2015-09-03