Отношение к своим родителям.

Пациент утверждает, что никогда не испытывал к своим родителям нормальных чувств любви, что и составило его первую серьезную психическую травму: “Любовь ко мне моих родителей с самого начала ровно ничего для меня не значила. Если только я не был чем-либо испуган, то никогда не испытывал желания быть с ними рядом. Я никогда не ощущал к ним элементарной привя­занности. Они представляли для меня закон и наказание, но ни­когда не любовь, дружбу или привязанность”.

Он добавляет: “Я ненавидел их родительскую любовь, так как она несла в себе немыслимые требования. За их преданность я должен был желать пожертвовать для них всем на свете. И по­этому я ненавидел содержащиеся в их любви ограничения для себя, вечные придирки и детскую незрелость. Я ненавидел, когда мне говорили, что я должен кого-то любить безотносительно к чему-либо, или что я был бы просто негодным мальчишкой, если бы не испытывал такой любви. Я стал считать, что всякая любовь является любовью лишь такого рода, и что я смогу быть счастлив только без любви”.

Говоря о своей матери, он утверждает, что она является его врагом. Однажды она сказала ему, что чуть не умерла, когда рожала его. Он мечтает присутствовать на ее похоронах и заявляет при этом: “Я никогда не смогу стать свободным, пока она жива”.

Его чувства небезопасности и собственной неполноценности описаны следующим образом: “Я всегда чувствовал себя одино­ким. Я не могу доверять людям. Я не доверяю даже врачам. Я всегда ощущал, что ко мне никогда не относились как к такому же человеческому существу, что все были против меня.

Моя мать заставила меня ощущать себя жертвой. Однаж­ды, по случаю, я спросил ее, жалеет ли она о том, что вышла за­муж. У меня было такое чувство, что она никогда не хотела иметь детей, и особенно меня. И она мне, действительно, однажды ска­зала, что если бы ей представилась возможность прожить жизнь сначала, она никогда не стала бы заводить детей. Она сказала, что я никогда не ценил того, что она для меня сделала, потому что я был таким же, как мой отец, скотиной и негодяем”.

Его чувства отвержения распространились и на его раннее отношение к отцу, о котором он пишет: “Когда умер мой отец, я не испытал никакого чувства утраты. Я не сильно о нем беспоко­ился. Он страдал примерно с год, пока умер. Его смерть глубоко меня не затронула. Я никогда не смотрел на отца как на мужчи­ну. Я хотел убежать из дома”.

В возрасте 11 лет он увидел отца обнаженным, это возбу­дило его до точки эрекции. Он чувствовал себя виноватым, и его отец заметил, что он вел себя “нервно” в это время.

С годами он все больше привязывается к более старшим мужчинам, связывает такую привязанность с потребностью в “защищающем опекуне или родителе”.Он заявляет: “Это связано с моим отцом. Более старшие мужчины могут быть заместителя­ми отца”.

Пуританские взгляды его матери в отношении секса вызва­ли в нем обратную реакцию. Они возбудили его любопытство к сексу и бессознательно заставляли его рисковать попасть в неприятности с законом. Им двигало желание расстроить свою мать.

Дальнейшее свидетельство его ярко выраженных чувств амбивалентности по отношению к своей матери обнаруживается в следующем: “Я никогда не целовал свою мать, и не позволял ей целовать меня. Я отказался выразить к ней таким образом свое почтение даже перед тем, как она вошла в операционную комна­ту для серьезной операции. Перед такой бескомпромиссной жен­щиной, как моя мать, я не мог смириться. Я чувствовал, что ни­когда не осознаю, что же такое свобода, пока она будет жива. Когда же, в последние годы, я узнал, что она все такаяже хит­рая и решительная, какой была всегда, только теперь под более слащавой личиной, я возненавидел ее еще больше. Для меня это продолжение все той же старой муки. Я имел обыкновение пред­вкушать наступление такого времени, когда я смогу отвергнуть ее. Мне казалось, что когда я достигну возраста двадцати одного года, это произойдет автоматически. Для меня просто невозможно понять, чтобы кто-либо любил своих родителей”.

Самое последнее утверждение совершенно четко указывает на его чувства родительского отвержения. Он признал, что желал смерти своей матери. Он также ненавиделсвою бабушкупо ма­теринской линии.

Его враждебность к собственной семье так велика, ион же­лает столь полностью отделиться от нее, что хотел бы влезть в шкуру другого человека: “Я ничего так не желал бы, как отказаться от своего имени, от всех своих родственников, уехать в какую-нибудь другую страну и жить там полностью новой жизнью”.

Когда его мать не отвергала его, она приводила его в сму­щение, становясь собственнической и чрезмерно нежной. Такое ее шараханье из одной крайности в другую, от чрезмерной дисцип­лины к чрезмерной заботе, отвечает за развитие его амбивалент­ных чувств, как ясно видно из следующего: “Я ненавидел ту лю­бовь, которую изливала на меня моя мать. Я негодовал на эту любовь, питал к ней отвращение и ненавидел мать за такую лю­бовь. Я чувствовал, что она делала меня слабым, и что каждый, кто предается любви или привязанности, становится слабым и беззащитным. Мать часто говорила мне, что однажды я сделаю ее несчастной, когда покину дом и женюсь на какой-нибудь девуш­ке. Я никогда не ощущал себя вправе жить собственной жизнью, как никогда не мог забыть, что обязан своим родителям самим своим существованием. Я завидовал тем детям, которые были си­ротами, или же чьи родители не придирались к ним постоянно. Я был загнан в угол. Я стал отстраненным и интровертом”.

Дата добавления: 2015-08-21