Хирургия

В тот период, когда в западном мире естественные науки и техника быстро эволюционировали, благодаря новым открытиям, хирургия находилась в трясине. Более того, хирургическое искусство, практиковавшееся в Средневековье и вплоть до первой половины XIX века, представляло собой радикальный шаг назад, по сравнению с гораздо более сложными операциями, которые проводились тысячелетиями раньше, сначала в Индии, Египте и Вавилоне, а потом в Греции и Римской Империи.

Хирурги античности, должно быть, владели высокоразвитыми приемами, но они утрачены – также как и строительная техника древнеегипетской, римской и южноамериканской культур. Мы не знаем, как люди использовали некоторые из сохранившихся хирургических инструментов. Но мы знаем, что еще до времен Гиппократа гигиена при операциях играла столь же важную роль, как и во всем врачебном искусстве. Индийских хирургов учили очень тщательно мыть руки и ногти и во время операции не открывать рот, чтобы не занести инфекцию.

Вероятно, медицинская школа двух индийцев по имени Атрея и Сурсута в шестом веке до нашей эры повлияла на греческую анатомию и лечебное искусство. Труд Сурсуты, одно из крупнейших в своем роде произведений санскритской литературы, был особенно важен для хирургии. Автор описывал операции, выступал за вскрытия трупов с целью обучения хирургии и стерилизацию ран с помощью фумигации.

Поистине, современный хирургический прогресс заключался в поиске обратного пути к тому, что было известно тысячи лет назад и оказалось забыто.

Историки медицины заявляют, что они не могут объяснить, почему и каким образом древнее хирургическое искусство было забыто, но причина ясна. Из-за нее же в Средневековье происходили эпидемии. Поскольку гигиена отвергалась как суеверие, и ею пренебрегали, после операций возникали настолько серьезные инфекции со смертельным исходом, что от всех серьезных операций приходилось отказываться, за исключением неизбежных случаев при происшествиях и во время войн. Искусство перевязывать кровяные сосуды также было забыто; на смену ему пришло более быстрое и легкое разрушение тканей с помощью горячего масла или раскаленных углей. Это предположительно произошло во время крупных войн Средневековья.

Мы точно знаем, что вплоть до середины XIX века хирургические операции не практиковались, во-первых, из-за страха боли, во-вторых из-за послеоперационной смертности, очень высокой даже при простых операциях.

*

Пациенты испытывали такие мучения в руках хирургов, что некоторые предпочитали операции самоубийство. Те немногие, кто оказывался безрассуден или достаточно храбр, кричали и отбивались на операционном столе, сходили с ума или теряли сознание. Поэтому хирургов оценивали по их скорости. Максимальная продолжительность операции по удалению желчных камней должна была составлять 54 секунды. Гийом Дюпюитрен (Guillaume Dupuytren, 1777-1835), который был самым быстрым и поэтому самым высокооплачиваемым хирургом во Франции, имел обыкновение говорить, что боль способна так же убить, как кровотечение.

В те времена у хирургов имелось много свободного времени, потому что люди не могут выносить боль, даже если безразличны к страданиям других, и не хотят умирать. Большую часть операций делали цирюльники, и чаще всего они ограничивались наложением шин на переломы костей, вырезанием внешних опухолей и в неизбежных случаях ампутациями, которые вследствие инфекции часто кончались смертью. Когда французский парикмахер Амбруаз Паре (Ambroise Paré, 1509-1590) вновь изобрел перевязывание кровоточащего сосуда, то смертность от кровотечений снизилась, но количество смертей от «заражения крови» или инфекций возросло. Теперь мы знаем, почему.

Прижигание, которое в Средневековье заменяло перевязывание сосудов, дезинфицировало раны. Но поскольку хирурги тогда еще ничего не знали о бактериях, они не уделяли внимания чистоте. Для защиты одежды они носили старые мужские пальто, которые никогда не чистились, так как кровяные и гнойные корки указывали на опыт владельца: чем толще корки, тем выше гонорар.

Два серьезных препятствия в виде боли и инфекций стали исчезать почти одновременно в середине XIX века.

*

Непонятно, почему прошло столько времени, прежде чем обезболивание в западном мире стало общеупотребительным: обезболивающее действие определенных растений, таких как опия и гашиша, было известно уже в древности среди многих примитивных народностей. Не поддается сомнению, что Древние восточные врачи при проведении сложных операций использовали какие-то обезболивающие средства. Сегодня сохранилась только китайская акупунктура, и ее польза как анестезирующего средства не вызывает сомнений даже у современных медиков.

В 13 веке шотландский астролог и алхимик Майкл Скот (Michael Scot), который переводил медицинские труды с арабского языка, дал рецепт болеутоляющего средства, состоявшего из мандрагоры, опиума и белены; но никто не отваживался его использовать, потому что Скот считался волшебником, и за это Данте определил ему место в аду: «А следующий, этот худобокой, звался Микеле Скотто и большим в волшебных плутнях почитался докой» («Ад», XX, 115 Перевод: Данте Алигьери «Божественная комедия», М.: Интерпракс, 1992. – с.103).

Через три века Парацельс (Paracelsus) привез с Востока другой опиат, лауданум, и после его смерти в его материалах был найден рецепт под названием «сладкий купорос», который при проверке оказался эфиром. На самом деле, в Средневековье имелись разные снотворные и наркотики; в литературных трудах, в том числе в пьесах Шекспира, есть много указаний на лекарства, вызывающие глубокий сон, напоминающий смерть.

Первые современные анестетики были обнаружены случайно – иначе быть не могло – и через личный опыт. Уже в 1800 году химик сэр Гемфри Дэви (Humphry Davy) полагал, что для этой цели можно использовать оксид азота (веселящий газ), а в 1803 году немецкий аптекарь Фридрих Сертюрнер (Friedrich Serturner) получил из опиума морфий. Вероятно, он испытывал его на собаках, у которых морфий может вызвать маниакальное возбуждение: его большую ценность как анестезирующего средства для человека признали лишь через несколько десятилетий.

Хорас Виллз (Horace Wills), американский зубной врач при удалении зуба своему коллеге использовал, наконец, оксид азота, предложенный Хамфри Дэви, и таким путем веселящий газ нашел путь к практическому применению. Потом, в 1846 году, американский зубной врач Вильям Мортон (William Morton), первый анестезиолог, дал возможность бостонскому хирургу Джону Коллинзу Уоррену (John Collins Warren) провести в Массачусетской больнице перед многочисленными врачами и студентами первую операцию под наркозом. Операция прошла успешно. Битва с болью была побеждена

Годом позже Джеймс Симпсон (James Simpson) из Эдинбурга после тестов, проведенных на себе и на своих друзьях, впервые использовал при операции хлороформ (известный с 1828 года). Но поскольку тогда научная информация распространялась менее свободно, чем сейчас, французский физиолог Флоуренс (Flourens) решил испытать хлороформ на животных, и результаты экспериментов натолкнули его на мысль, что это вещество не годится в качестве анестетика. Одновременно в Англии все ведущие врачи анестезиологи высмеяли результаты, которые были получены сэром Лаудером Брантоном (Lauder Brunton) при работе с 490 собаками, лошадьми, обезьянами, козами, кошками и кроликами (“Lancet”, 8, 15 и 22 февраля 1890).

Итак, опыты на животных в очередной раз затормозили признание и применение лекарств, важных для любого времени.

Изобретателем спинномозговой анестезии является уже упоминавшийся немецкий доктор Август Бир (August Bier), который сделал себе в спину инъекцию однопроцентного раствора кокаина, чтобы пронаблюдать его действие. Историк Сигерист (Sigerist) пишет в своем труде (о нем см. выше): «В 1899 году Бир представил бессмертную спинномозговую анестезию, изобретение, которое вошло в историю медицины».

Второй доклад Королевской Комиссии по вивисекции (British Royal Report on Vivisection) был вынужден официально признать: «Изобретение анестезирующих средств никак не связано с опытами на животных» (с.26).

*

Но те временем лечебное искусство достигло уже наибольших успехов, произошло это, благодаря возврату к давно забытым принципам гигиены. 1847 год, благодаря венгру Филиппу Игназу Земмельвейсу (Philip Ignaz Semmelweis), ассистенту в венском роддоме, ознаменовался началом борьбы с инфекцией. В той городской клинике каждая четвертая женщина умирала от родильной горячки – такая же статистика смертности наблюдалась в больнице Массачусетса при проведении ампутаций. В Париже ситуация была еще хуже: после ампутации умирали 59% пациентов. До появления обезболивающих средств операции на брюшной полости проводились редко, а если к ним прибегали, смертности еще возрастала. В Англии умирало 86% женщин, чей ребенок появлялся на свет с помощью кесарева сечения.

Земмельвейс, так же как и Гиппократ, не видел бактерий и ничего не слышал о бактериологической теории, появившейся позднее; но оба врача, благодаря подлинной медицинской интуиции и логическому мышлению, пришли к одинаковым выводам. Им это удалось сделать, на основании грамотных клинических наблюдений, с помощью которых было решено так много медицинских проблем.

Многие еще до Земмельвейса высказывали мнение, что родильная горячка – это инфекционная болезнь, и ее можно предотвратить с помощью гигиенических мер, но их высмеивали. Млекопитающие после родов не заболевают горячкой и не умирают – так почему это должно происходить с людьми? В 1795 году шотландец Александр Гордон (Alexander Gordon) в труде под названием «Трактат об эпидемической родильной горячке в Абердине» (Treatise of the Epidemic Puerperal Fever of Aberdeen) приводит доказательства того, что данная болезнь инфекционная, и подчеркивает, что повивальным бабкам и врачам, работающим с родильницами, необходимо делать дезинфекцию. Хотя его аргументы были неопровержимы, тогдашние медицинские корифеи их высмеяли.

В 1843 году Оливер Венделл Холмс (Oliver Wendell Holmes), профессор анатомии и физиологии Гарвардского Университета, написал труд «Заразность родильной горячки» (The Contagiousness of Puerperal Fever). Но сначала он столкнулся с сильной оппозицией со стороны акушеров, и выдвигаемые им факты были признаны только после появления нового издания (1855). Английский историк лорд Мойнихем (Moyniham) назвал эту публикацию «одной из самых важных в истории медицины». Очевидно, Земмельвейс не знал о данном английском трактате – он пришел к тем же выводам и использовал их на практике.

Это произошло в день, когда Земмельвейс говорил с только что родившей пациенткой. Она была в отчаянии, потому что ее направили в палату, где работали не повитухи, а студенты. Земмельвейс узнал от нее, что, по убеждению венок, со студентами они больше рисковали жизнью, чем с повитухами. В этот момент у Земмельвейса молниеносно сработала интуиция, которая привела к крупнейшей победе современной медицины – возврату к догаленовской гигиены. Это произошло задолго до Пастера.

Несколькими днями раньше Земмельвейс видел смерть коллеги, который делал вскрытие умершей родильницы и занес себе инфекцию – у него наблюдались те же синдромы, что у женщины, умершей от родильной горячки. Студенты тоже делали вскрытия умерших, а повитухи нет. Земмельвейс сделал из этого факта заключение, что родильная горячка заразна. По этой причине студенты разносили больше инфекции, чем повитухи – а не из-за отсутствия опыта.

С того дня Земмельвейс начал борьбу с инфекцией. Он требовал абсолютной чистоты и дезинфекции хлором всего, что имеет отношение к родильному дому. Врачам не нравились эти новшества – они казались им унизительными и смешными. Но в течение двух лет Земмельвейс снизил смертность в роддоме на 90%. Тем не менее, ему не удалось завоевать доверие, потому что он не мог доказать свою теорию через эксперименты на животных, которые тогда уже вошли в моду. А когда он назвал убийцами акушеров, до сих пор отказывающихся мыть руки, австрийские врачи объединились и изгнали венгра.

Земмельвейс вернулся в Будапешт, где он учился, и опубликовал книгу о своем открытии. Но его земляки тоже издевались над ним. Он умер в 1865 году в психиатрической больнице и не застал победу своей идеи.

*

Земмельвейс и его немногие единомышленники снискали признание только через четверть века, когда была обнародовала теория бактерий – очередной принципиально важный шаг вперед, не связанный с экспериментами на животных. Таким образом был преодолен еще один опасный аспект хирургии – послеоперационные инфекции.

Как только исчезли оба препятствия, которые мешали прогрессу хирургии – страх боли и инфекций – эта отрасль начала развиваться очень быстро; стали возможными операции, на которые в Новое время ни за что не решились бы. Хирурги после упражнений на трупах переходили к живым пациентам и за небольшое количество лет усовершенствовали приемы, которые в основе своей используются и поныне.

К тому моменту вивисекторы уже более ста лет оперировали животных и не были обязаны беспокоиться по поводу их страданий или опасности инфекции; но, невзирая на это, хирургия не могла вылезти из средневековой трясины. Она смогла за два десятилетия наверстать упущенное лишь тогда, когда, благодаря анестезии и асептике, появилась возможность лечить людей.

А вскоре хирурги получили еще одно изобретение, которое никак не связано с опытами на животных. Это рентгеновские лучи, которые точно им показывают, что надо вырезать.

Дата добавления: 2015-08-21