Глава 29. На душе у Мурата было тоскливо

На душе у Мурата было тоскливо. Беседы с людьми приносили горечь.

Горцы терпеливо выслушивали его, но видно было, каких усилий им это стоило. В глазах были любопытство и... неверие. Мурат мучительно размышлял, пытаясь понять, почему неубедителен его рассказ, может, он произносит не те слова, или беда в нем самом? Неужто прав Умар, утверждая, что неверие пошло с того дня, когда он вместе с милиционером и шахтерами сделал обход аула в поисках утаенного зерна? А может, виной тайник Дахцыко? Но разве горцы не понимают, ради чего он это сделал?

Как-то Хамат заявил на нихасе:

— У сына Дзамболата — власть! Да такая, какой не было у самого Асланбека. Не смотрите, что, решившись на то или иное дело, он уговаривает аульчан поддержать его. На то он и коммунист, чтобы советоваться с народом. Но он мог бы и стукнуть кулаком по столу и приказать. Асланбек так не мог. Батырбек — не мог. А Мурат Гагаев может! — и, помолчав, добавил: — Но ох как страшно употребить эту власть неправильно, не на пользу людям!..

И при этих словах дотоле почтительно молчавшие старики закивали головами, хором поддакнули:

— Справедливо говоришь.

— Точно заметил Хамат...

— Верную мысль высказал...

А Иналык, как бы подводя итог обсуждению, обратился к Мурату:

— Ты можешь забыть все то, чему учил тебя отец. Ты имеешь свой голос и волю. И права у тебя велики. Но если ты забудешь истину, которую изрекли уста почтенных старцев, быть тебе изгоем.

Мурат молча кивнул головой, заверяя их в том, что навеки запомнит слова старцев. Он знал, к чему может привести забвение заповеди предков. Обычай «коды» страшен. Ты обращаешься к человеку, а в ответ — молчание. Ты направляешься ко второму, третьему, а они смотрят на тебя как бы не видя. Ничего срамнее, тягостнее этого нет. И отверженный бросает могилы предков, свой хадзар, родных, друзей и убегает прочь. Но позор преследует его всю жизнь... Вот какой обычай придумали еще аланы, клеймя предателей и убийц...

Мурат запросил в Хохкау агронома из Алагира. Объяснил, что его беспокоит. Слов нет, последние два урожая были высокие и принесли достаток в дом старшего из братьев Гагаевых. По весне то одна хозяйка, то другая спешили в хадзар Умара с чашей под платком, возвращались оттуда, осторожно придерживая посудину, чтоб не рассыпать муку... И все-таки говорить, что Умар разбогател, не приходилось — он мечтал о большем размахе. Что же говорить тогда о других горцах? Все трудятся отчаянно, а от нужды не могут избавиться. Вот и задумался Мурат, в чем дело. Умар посоветовал пригласить ученого агронома разобраться и подсказать, что надо сделать, чтобы пришел достаток к людям. Тот полазил по горным склонам, осмотрел участки, предназначенные под кукурузу, картофель, подсолнечник, под пашню и, тщательно вытирая вытащенным из галифе обширным платком пот с морщинистой шеи, произнес:

— Собственно, мне здесь неделю нечего делать. За день все уяснил.

— Ну и как? — затаили дыхание Мурат и Умар.

— Никаких агрономических секретов горцам раскрывать не надо. Они и без этого делают все возможное. И даже невозможное. Не просто обхаживают землю — вылизывают ее. И навоз вносят по науке. Можно сказать, добиваются максимума того, что может дать эта неблагодарная, чудом держащаяся на каменистых склонах земля...

— А как же быть? — развел руками Умар. — Думал, повысим урожай — прибыли станет больше.

— Это нереально... Завтра отправьте меня в Алагир.

— Но вы должны помочь! — взмолился Мурат.

— Рецепт давно известен, — усмехнулся агроном. — Создайте колхоз, затем слейтесь с другим, более сильным. Таким образом, ваши убытки будет покрывать он.

— Это что же? — поразился Мурат. — Наши беды взвалить на чужие плечи? Нам не так предки завещали...

— Вам необходимо расширить посевы, — стал сердиться агроном. — А для этого нужны новые участки земли. Где вы ее возьмете? Перенесете из долины? Хотел бы я это видеть.

— Что же нам делать? — развел руками Умар.

— Не надо здесь создавать колхоз.

— Но Дауд настаивает! — заявил Мурат.

— Дауду надо отчитаться о завершении сплошной коллективизации. А что будет дальше, ему все равно, — поджал губы в осуждении агроном. — Таких начальников у нас, к сожалению, немало развелось. Для них главное — исполнить, что сверху требуют. А на пользу это людям или нет... — он безнадежно махнул рукой.

— Так нам что, возражать против колхоза?

— Не позволят вам. Как только заикнетесь — за вас всерьез возьмутся, объявят врагами народа, ну а дальше один путь — в тюрьму или, если повезет, в ссылку...

— Надо что-то придумать, — пробормотал Мурат.

— Есть выход, — сказал агроном. — Но пойдут ли на это ваши, не знаю.

— Какой? — встрепенулся Мурат.

— Всему Хохкау перебраться на равнину. Земли там вволю, и трудиться вы умеете...

***

Мурат пришел на нихас задолго до того, как стали собираться люди. Окинув взором аул, в который раз с горечью убедился, что нет уже ни одного пятачка, на котором можно было бы поставить еще хотя бы один хадзар. Всем тесно. А с годами, когда подрастет детвора, заполнившая дворы, с жильем будет еще сложнее. Это счастье, что советская власть выделяет горцам землю на равнине. Но захотят ли аульчане перебраться на новое место, хотя оно и обещает жизнь в достатке?.. Те из Нижнего аула, кто рискнули, отправились в долину с тяжелым чувством, точно изменили своим предкам. А кажется, чего бы горевать? Там и земля плодородная, и поля ничуть не похожи на те жалкие клочки, что разбросаны по склонам гор, и дома выстроены на зависть, не теснят их скалы и обрывы, и вода рядом, в тридцати метрах, и таскать ее в гору не приходится...

— Чего не начинаешь сход, товарищ председатель? — насмешливо обратился Умар к Мурату. — Или ты думаешь, что времени у нас много?

Мурат вскинул голову: все здесь. Пришли на сход, как требовал, и женщины, но толпились в сторонке: вроде бы они и на нихасе, потому что все видят и слышат, и в то же время не могут ненароком обидеть своим присутствием строгих радетелей законов адата. И все-таки нашелся такой, кому не пришлось по душе само появление женщин вблизи нихаса. Заворчал, как ни странно, Дахцыко Дзугов.

— Неужто один раз не можем обойтись без женского уха? — проворчал он.

— Вопрос, который будем обсуждать, касается всех, — строго прервал его Мурат.

И никто не удивился тому, что тридцатишестилетний горец осмелился таким тоном говорить с человеком, которому уже перевалило за седьмой десяток. Но так уж само собой получилось, что высокая должность как бы добавила возраст Мурату.

— Иная женщина лучше мужчины поймет преимущества жизни на равнине, — заявил Мурат.

— Как там, в долине? Тоже непогода? — нетерпеливо спросил Хамат.

— К севу еще не приступили, — огорченно произнес председатель.

— Ой, предвижу: в поисках хлеба придется нам карабкаться через горы, в Грузию, — заявил Хамат.

— Всех наших овец не хватит, чтоб запастись на зиму хлебом, — Иналык с надеждой глянул на Мурата. — Чем власть нас утешит?

Председатель посмотрел на горцев и сказал:

— Собрал я вас по важному делу. Послушайте, что скажет Умар.

Тот не стал медлить.

— Люди! Вы меня знаете, я вас. Урожай у меня не хуже, чем у любого аульчанина. Но... Не о такой жизни мы мечтали! Каждый из вас едва сводит концы с концами. А вот Тотикоевы радуются жизни. Мы их лишили хадзара, отары овец, земли, фактически выгнали их в долину... А они процветают! Что так? Судьбой им предназначено быть богачами, а нам бедствовать и завидовать им?..

— К чему ты, сын Дзамболата, ведешь свою речь? — нетерпеливо прервал его Хамат. — Говори яснее.

— Яснее хотите? Пожалуйста!.. Взгляните на наши участки земли... Крохи!.. Они нас не прокормят. Как бы мы ни ласкали эти клочки земли, они так и останутся клочками...

— Что ты предлагаешь? — зашумели вокруг. — Что делать нам? Где искать выход?

Умар выждал, пока на нихасе утихнут, и сказал:

— Есть выход! Нам надо всем миром... отправиться в долину!.. Да, да, ВСЕМ МИРОМ!.. В таком случае начальство охотно поможет: и землю даст жирную, и средства на строительство жилья выделит...

Толпа заволновалась:

— Бросить здесь хадзары?!

— А могилы предков тоже за собой потащим?..

Аульчане так расшумелись, разволновались, что Умар понял: своим предложением он нанес землякам горькую обиду. И спора не произошло — всем миром отказались перебираться в долину...

... Погрустнел Умар. В одиночку отправляться в долину? Боязно. Другое дело — всем миром. Умар еще колебался, пока злой случай не заставил его наконец сделать выбор.

Над Хохкау нависала высокая и с виду очень крепкая скала, смахивавшая на острие кинжала. Сколько помнят старики, никогда она не омрачала жизнь горцев. И вдруг...

Это счастье, что сорвавшийся с утеса камень снарядом пронесся по крутому склону горы, легко перемахнул через забор, сооруженный, чтоб отводить в сторону снег и талые воды, и вонзился в заднюю стену хадзара Умара. Это счастье, что в этот день хозяин дома заставил всех своих домочадцев подняться на участок, чтоб быстро, не упустив лучшие сроки, посадить картофель и овощи... Опрокинулась стена, рухнула поперечная балка, и поддерживаемый ею потолок обрушился. Дали трещины и покосились обе боковые стены...

Обследовав хадзар, Умар бодро произнес:

— Восстановить можно...

— Не спеши, брат, — покачал головой Мурат. — К скирде только поднеси огонь — сама сгорит...

— Когда комар человека находит, он не сразу его кусает — сначала пищит, сзывая всех остальных, — поддакнул Дзамболат. — Предки как нам завещали? Скатился один камень с утеса — остерегайся: не торчи под этой скалой...

— И вправду говорят: на украденной лошади далеко не ускачешь, — тихо, точно самому себе, пробормотал Иналык.

Гагаевы, словно сговорившись, дружно сделали вид, что не услышали зловещий шепот аульского Сырдона, намекавшего на то, каким образом этот хадзар достался Умару.

— Может, больше не сорвется камень? — высказал надежду Урузмаг.

— Всем народом порешили, чтоб волк рысцой бегал, а он все галопом носится, — рассердился Дзамболат. — Разве можно уповать на авось?..

Мурат и Умар вскарабкались до самого подножья скалы и, задрав головы, внимательно осмотрели каждый метр отвесной скалы. Под лучами яркого солнца на фоне чистого голубого неба она казалась алым парусом, несущимся в небеса. Обвеваемое со всех сторон из века в век то пронзительными холодными, то обдающими жаром ветрами, выточенное каменное лезвие вершины было сплошь испещрено глубокими бороздами-морщинами. И как было определить тот час, день, год или век, когда иссякнут силы и цепкость у этих измученных извечной борьбой скалистых выступов и они поддадутся искушению и сиганут вниз, в глубокое ущелье, навстречу шумному потоку бешеной реки?..

— Нельзя рисковать, — подвел итог своим наблюдениям Мурат. — Нельзя...

— Значит, так тому и быть, — пробормотал Умар. — Значит, другого выхода и нет...

***

... Вечером Умар пригласил Гагаевых навестить его хадзар. Посматривая на сыновей, Дзамболат упорно о чем-то размышлял. Не о том ли, что с каждым днем они становились все больше непохожими друг на друга? Когда раздали землю, ему казалось, что теперь до счастья рукой подать, что не сегодня завтра придет достаток в дом каждого сына, но пока только Умар достиг того, о чем мечталось. Вот как живет: в каждой комнате — городская мебель, стол заставлен едой, точно в княжеском хадзаре, тарелки разрисованные, вилки серебряные... Ишь как завистливо поглядывает по сторонам Урузмаг. У него, бедного калеки, на столе не пироги — чурек!.. До сих пор не женат. А когда нет семьи, человек не может быть счастлив...

— Надо тебе, Урузмаг, жениться, — неожиданно для всех произнес Дзамболат.

За столом стало тихо.

— Да, да, вы не ослышались. Жениться вашему брату надо, — повторил отец. — Нельзя одному в доме...

— Я давно готов, — заявил Урузмаг, — он хотел, чтобы слова его прозвучали весело и их приняли за шутку, но голос Урузмага дрогнул, выдав его.

— Ты в самом деле готов ввести в дом невесту? — уставился на младшего брата Умар.

— Почему бы и нет? — с вызовом спросил Урузмаг. — Мне через год за тридцать перевалит... Или на младшего в нашей семье все время смотрят как на малыша?

— И невеста есть? — наклонился через стол Умар, пытаясь заглянуть в глаза Урузмагу.

— Есть, — младший брат отвел взгляд в сторону.

— Кто же она? — не выдержал Умар.

Урузмаг пожал плечами и несмело глянул на отца. Тот, видя, что сын не желает нарушать обычай и называть при нем свою избранницу — положено сперва намекнуть о ней старшему брату или другому родственнику, а тот уже ведет переговоры с отцом, — довольный, крякнул. Всем не терпелось поскорее узнать, кто та, что станет их родней, и Умар попросил:

— Отец, разреши ему назвать имя невесты... Пусть смотрит на меня и говорит мне. Вот и обычай будет соблюден...

Урузмаг нерешительно помедлил:

— Недалеко надо идти, — и умолк...

— К кому? — поинтересовался Умар.

Урузмаг бросил конфузливый взгляд на Мурата:

— Мое счастье зависит от тебя, брат.

— От меня? — удивленно поднял бровь Мурат.

Заинтригованные братья уставились на Урузмага.

— Говори же, сын, — попросил Дзамболат.

— Есть такой обычай, — несмело забормотал тот. — Пробраться в хадзар убитого, обвить себя надочажной цепью, — и примирение кровников состоялось...

— Что? — вскочил с места Мурат. — Может, ты предложишь мне и голову им подставить — пусть отрежут у меня правое ухо? И такой обычай есть!

— Так к кому ты, Урузмаг, хочешь, чтобы мы послали сватов, — встрепенулся Умар.

— К Тотикоевым! — выпалил Урузмаг.

— Что ты сказал?!

— У Тотикоевых есть девушка, — поняв, что поздно отступать, пояснил Урузмаг. — Звать ее Фариза...

— Но это же Тотикоевы! — зарычал Умар. — Тотикоевы — наши кровники, враги всего аула!..

— Она не враг, — усмехнулся Урузмаг. — Она и слова-то такого не знает.

Искренность, с которой он произнес это, заставила всех заулыбаться.

Только Умар оставался непреклонным. Поднявшись с места, он приблизился к младшему брату, произнес:

— Ты понимаешь, что нам предлагаешь? Идти на поклон к Тотикоевым?! Просить их отдать нам девушку?! Просить?

— Не знал, что ты будешь против, — сказал Урузмаг. — Сам же с ними торгуешь.

— Торговать — это другое дело. Но породниться?! Да не только я — все мы против! — Умар схватился за голову: — И еще чего ты просишь?! Подумать только! Герой гражданской войны, Северный Чапай, наш Мурат должен тайно пробраться в хибару кровопийц Тотикоевых и обвить себя их надочажной цепью?! Будто наш брат — председатель сельсовета! — трус и боится их мести?! Что народ скажет? А власти что подумают?! Нет, Урузмаг, ты не в своем уме... Надо же догадаться, где искать невесту... И не подумать: как мы пустим под свою крышу Тотикоеву?!

Он бы еще долго выбрасывал из себя негодующие фразы, если бы отец, поморщившись, не остановил его:

— Не надо кричать, сын... Дело радостное, а гневаешься... Нехорошо... — помолчав, он, точно высказывая давно обдуманное, предложил: — Честно признаться вам, дети, меня гнетет создавшаяся ситуация. Твоя, Мурат, пуля поразила Агуза. Ты был прав, тут не может быть иных мнений. Но и у нас, Гагаевых, и у Тотикоевых много мужчин. И новые поколения подрастают. Как среди нас, Гагаевых, так и среди Тотикоевых есть горячие головы. А тут еще их обуяла обида из-за того, что в неволе столько лет провели. Я не слышал, чтобы из тюрьмы человек выходил мудрее и лучше. У заключенных в четырех каменных стенах злость большая накапливается на весь род людской, особенно на обидчиков. Один из Тотикоевых сорвется, возьмет кровь с Гагаевых — мы ведь тоже не смиримся с этим... Известно: кровь водой не смывается, пойдет череда убийств... И это растянется на десятилетия... Нужно ли это и нам, и им? Нет... Значит, чем быстрее мы придем к миру, тем лучше...

— Тотикоевы не просто кровники, они — классовый враг, — возразил Мурат.

— Не говори мне мудреные слова, — попросил отец. — Я знаю одно: нельзя фамилиям смотреть друг на друга через прицел винтовки. Никому и никогда это не принесло счастья — только горе, страдания и много-много пролитой крови... Причем давно замечено: от кровной мести роды вырождаются. А почему? Худшего убить — особой доблести нет. Поэтому стреляют в лучших, наиболее умных и авторитетных... От этого страдает семья, фамилия, род, весь народ... И неспроста наши предки придумали обычаи примирения кровников. И они понимали, что нельзя вечно жить во вражде и мести. Когда-то пора и мир установить. И лучше раньше, чем поздно.

— Так что, мне, красному бойцу, представителю власти, крадучись пробираться в хадзар Тотикоевых?! — негодующе воскликнул Мурат.

— Послушай, сын, — успокаивающе произнес Дзамболат. — У осетин никогда не было и нет двух видов одного обычая: для простых горцев и для облаченных властью. И ты прекрасно понимаешь, что народ силен не враждой, а дружбой и сплоченностью. Соблюсти обычай — не значит унизить себя. Наоборот, народ к начальнику, соблюдающему обряды, обычаи и традиции, проникнется еще большим уважением. Смири же свою гордыню, Мурат. Тем более что тебе не придется крадучись пробираться в хадзар Тотикоевых — Тузар всегда рад увидеть тебя в своем доме. И Кябахан, как умная женщина, тоже не станет препятствовать примирению... Не пожелаешь исполнить обычай — значит, обречешь многих своих родных на смерть и станешь на пути счастья своего же родного брата... Так что выбирай...

— Да, Мурат, да, — выдавил из себя разволновавшийся Урузмаг. — Как ни противно твоей натуре, сделай это для меня. — Он оглянулся на отца и братьев: — Если не хотите, чтобы девушка из фамилии Тотикоевых жила под нашей крышей, отпустите меня...

В наступившей тишине Мурат сказал уклончиво:

— Фариза трудолюбивая, хозяйственная и скромная — не в Тотикоевых... — и умолк.

Умар усмехнулся, спросил:

— И куда ты, Урузмаг, намерен направить свою... культяпку?

— В долине одноногому легче, — ответил вместо Урузмага Мурат. — Договорюсь с начальством, ему выделят участок...

— Отец, — поспешно воскликнул Умар. — Я ведь пригласил всех вас для того, чтобы объявить о своем решении отправиться в долину!.. Да-да, вы не ослышались: хочу туда, в Ногунал. Здесь мне тесно, тесно!.. — вырвалось у него. — Мне бы земли еще!.. Силы есть, желание — тоже... Хочу жить достойно...

— И я с тобой, Умар, — тихо признался Урузмаг.

— Вот к чему привели твои, Мурат, слова, — вздохнул отец. — Небось и сам задумал покинуть нас?..

Мурат заколебался...

— Если бы весь аул поднялся — Мурат во главе бы встал, — Умар озорно подморгнул Касполату. — А так ему резона нет... Ему еще в Хохкау больницу построить надо...

От такого явного намека Дзамболат не удержал улыбки. Лицо Урузмага тоже расплылось, засветилось... Что делать? — тайна Мурата давно уже не тайна. Упрятав улыбку в усы, Дзамболат сказал Урузмагу:

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Пошлем сватов к Тотикоевым и в одно из ближайших воскресений сыграем свадьбу. И тотчас же начнем готовить вас к переезду в долину... Мурат проводит вас до самого Ногунала. Его начальство знает: глядишь и не посмеют обидеть вас при выдаче земли... — Дзамболат зыркнул глазами на Касполата: — А тебя не отпущу. Воздух родных гор тебе полезен. И нам спокойнее, когда ты при нас...

... Поначалу Тузар и не догадывался, что в хадзар пожаловали сваты. Хамат, Иналык и Мурат, сурово хмуря брови, пересекли двор и, когда хозяин широко распахнул перед гостями дверь, согнувши головы степенно перешагнули через порог.

— Мир и счастье этому дому, — успел только произнести Хамат.

Мурат шагнул к очагу, снял с крючка еще теплый от вскипяченного молока котел, опустил его на пол и, подхватив обеими руками цепь, взвалил ее на плечи и обвил вокруг груди и талии.

— Дело сделано, — заявил Хамат. — Две кровные фамилии помирились.

— Надо бы, чтобы это увидела и Кябахан, — сказал Иналык и кивнул Тузару на дверь в женскую комнату: — Нельзя ли ее вывести сюда?..

Мурат, гордо выпрямился, покорно выждал, пока Тузар и Фариза одели мать в лучшее платье и на руках вынесли ее к очагу... Горянка посмотрела своими строгими и одновременно грустными глазами на Мурата, не пожелала заметить, что в его позе и лице ничего нет от кающегося человека, жестом попросила его приблизиться и, прижав его голову к груди, провозгласила:

— Святой Сафа, которому ты вверил свою судьбу, берет тебя под свое покровительство...

Потом ей пришлось выслушать много нареканий от Махарбека, Васо, Дабе, Салама и особенно Мамсыра, которые никак не желали примириться с Гагаевыми, но Кябахан пригрозила, что любого из них, кто попытается взять кровь с Гагаевых, она проклянет, и его душа попадет в ад... Обычай был соблюден, и исчез повод для кровной мести. Не стало и препятствий для свадьбы Урузмага и Фаризы...

***

Переезд на новое место — это не только хлопоты, вызванные необходимостью уложить громоздкие и хрупкие вещи на подводы так, чтобы можно было еще и детей и жену пристроить поудобнее, а самому усесться с таким расчетом, чтобы дорогу видеть, не прозевать ни поворота, ни спуска, ни подъема, ни пропасти... Переезд — это не только горечь расставания с домом, который ты сам строил и в котором прожил столько лет, где познал радость первой брачной ночи, услышал неистовый крик новорожденного. Переезд — это не только прощание с родными и земляками, о которых ты все знаешь и которые о тебе все знают, это и прощание с могилами родных и близких.

Умар весь в бегах с утра до вечера, домашние что-то связывают, собирают, ремонтируют, сушат на солнце, пекут; только и разговоров о том, чтобы все предусмотреть и в пути ни в чем не нуждаться... Дзамболат выделил из своих скудных запасов семена пшеницы, кукурузы, картофеля, настойчиво предлагая сыну взять их, ибо эти сорта им проверены, а кто знает, какие Умару достанутся на новом месте... В хлопотах и в выслушивании советов проходил день. Умар и за одно возьмется, и за другое, а щемящее чувство не покидает его ни на миг, каждую минуту напоминает о себе: как будет там, не пожалеет ли он, что сорвался с места, перекочевал в спешке, заранее не разведав ни место, куда направляется, ни людей, с кем придется рядом теперь строить свою жизнь. Лектор из Алагира в каждый свой приезд в Хохкау говорил о том, как хорошо в долине переселенцам с гор: и богатую, лучшую землю им выделила советская власть, и помогает отстроиться, давая денежную ссуду. Было известно, что никто из тех, кто отправился на новые земли из Нижнего аула, назад не возвратился. И это тоже был весомый довод. И они спешили, чтоб не опередила весна, чтоб не упустить благоприятное время для сева...

Смущало Дзамболата то, что в дальний и неведомый путь отправлялся калека Урузмаг с молодой женой, и он за день до отъезда попытался отговорить его, на что Урузмаг хмуро возразил:

— Калеке по горам труднее ходить... Хуже в долине не будет...

Хадизат успокаивала Фаризу, которая очень волновалась, оставляя мать с парализованными ногами.

Мурат возвращался с поля домой, когда из своего двора вышел Дахцыко и встал у него на пути. Мурат остановился, как полагается младшему, первым поздоровался. Дахцыко, глядя в сторону, спросил:

— Правду люди говорят, что ты не перебираешься в долину?

— Это так. Умар и Урузмаг отправляются в Ногунал, а я и Касполат остаемся с отцом.

Дахцыко кивнул головой, точно одобрил семейную раскладку Гагаевых, и задал новый вопрос:

— Кому подать заявление о желании переселиться?

— Мне, — насторожился председатель сельсовета.

— Считай, что я его уже написал, — заявил Дахцыко.

— Мадину здесь оставляешь? — уточнил Мурат.

— Нет! — резко отвел такое предположение Дахцыко и не стал распространяться, что среди доводов в пользу отправки в долину не последнее место занимало и устройство ее судьбы. Годы летели, ей уже перевалило за тридцать, а через порог хадзара сваты так и не переступили. И это было понятно: кому охота стать зятем кровника такой сильной фамилии, как Тотикоевы? Ясно, что они рано или поздно, но попытаются свести счеты с Дахцыко, и тогда и над зятем и его наследником нависнет опасность... Да и позорное пятно на семье Дзуговых броское: как забыть, что родную сестру Мадины похитили? Дочери грозит печальная судьба старой девы, надо перебраться в долину, где больше женихов и не так страшны законы адата, с которыми советская власть повела отчаянную борьбу... Да и Мадина красива, стройна и хозяйка что надо... Не может быть, чтобы ей не подвернулось бабье счастье...

В тот же вечер пришел к Мурату домой и Тотырбек Кетоев и тоже объявил, что собирается в путь с его братьями.

Дата добавления: 2015-08-21