Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 22. Горы точно припасли свою красоту к приезду Мурата

Горы точно припасли свою красоту к приезду Мурата. Сотканные из небесной синевы, сверкая белоснежными вершинами, они выстроились в шеренгу, приветствуя возвращающегося на родину блудного сына... Да, да, Мурат чувствовал себя блудным сыном. Он годы ждал этого часа, и как тут было не разволноваться?! Мурат редко шлепает коня, но тут нетерпеливо огрел его плетью, и тот, возмущенный, поскакал по дороге, ведущей к поднебесью...

Конечно же, Мурат принарядился, правда, черная бурка продырявлена в нескольких местах пулями да ухо белого коня отхвачено наполовину шашкой длинночубого махновца, но черкеска и рубашка пошиты полковым евреем-портным, сапоги новенькие, выменены на золотой портсигар... Скорее! Скорее!.. Мурат знал, что перво-наперво сделает: направится к пещере и — пусть аульчане говорят, что им взбредет в голову! — посадит на коня Зарему и Тамурика и отвезет в хадзар Гагаевых... Так он сделает, так! На радость кликушам и болтунам. В конце концов, он любит ее и верит, что даст ей счастье, которого — видит Бог! — она достойна...

Конь нес вперед. Мурат узнавал камни, деревья, повороты... Сердце радостно сжималось в предчувствии минут, когда он обнимет мать, отца, братьев, когда увидит Зарему!..

Мурат объезжал верхней дорогой Хохкау, когда до него донесся глухой гул, который шел снизу, от реки. Всадник осадил коня, приблизился к краю обрыва.

Возле валуна копошилась толпа. Мурат разглядел отца, Умара, Касполата, Урузмага... Но почему братья вместе с Хаматом, Иналыком, Тотырбеком Кетоевым и Дахцыко Дзуговым стоят на камне? Рядом с ними и белобрысый мужчина — как ни много прошло лет, но Мурат признал в нем каменщика, что возводил стены кирпичного дома Тотикоевых. Кстати, вон и Батырбек с братьями — у каждого в руках винтовка. Они и Кайтазовы стоят напротив валуна, направив оружие на Гагаевых, Кетоевых и Дзугова?! Много времени Мурату не понадобилось, чтоб понять, что к чему...

До него отчетливо донесся голос Батырбека, перекрывшего плач и проклятья толпы, грозно вопрошавшего:

— Кто, кто первым заговорил о дележе нашей земли?..

— Он, он! — ткнул Васо пальцем на избитого, с кровавыми пятнами на разорванной полотняной рубашке каменщика: — Кирилл ратовал за это!..

— Неправду говоришь, — возразил Дзабо. — Я помню, отчего произошел первый разлад на нихасе. В тот Богом проклятый день, когда все мужчины Гагаевых отрабатывали долг за пропавшую отару на поле Тотикоевых, у ворот их хадзара остановилась арба. В ней, опустив голову, сидел на плетенном из прутьев днище твой, Дзамболат, младший сын Урузмаг и чего-то ждал. Возница слез с облучка и помог Урузмагу спуститься на землю — и в этот момент резко распахнулась дверь и на пороге дома показались детишки и Сима. Радостно метнувшись навстречу деверю, жена Умара вдруг остановилась посреди двора, как будто наткнулась на невидимую стену, и прижала ладонь ко рту. Урузмаг стоял, опираясь о плечо возницы, — стоял на одной ноге. «Быстро я возвратился, да? — растерянно произнес он, жалко глядя на Симу. — В первом же бою, вот...» — и тронул рукой болтающуюся штанину.

После полудня, когда ты, Дзамболат, появился на нихасе, я спросил тебя, какие новости привез твой младший. Ты же уклонился от ответа, печально махнув рукой и сказав: «Лучше, если вы эти вести услышите из его уст...» И тогда мы послали за Урузмагом; двое молодых парней помогли ему добраться до нихаса, на наши расспросы он стеснительно заявил, что люди совсем с ума посходили; забыв о враге, русские теперь оружие друг на друга повернули: царя сбросили, и те, кто за царя, стреляют в тех, кто против царя, и наоборот...

Мы, конечно, всполошились: как можно сбросить царя и кто такой наглый нашелся... Начали гадать мы, кто, мол, знает, каким будет новый царь. А Урузмаг еще нам новость преподнес: будто больше не будет царя?! Ну где это видано, чтобы человек жил без головы, а государство без царя?

— Покороче нельзя, Дзабо? — прервал старца Батырбек.

— Мой рассказ к концу подходит, — обиделся Дзабо. — В тот же час Урузмаг, точно испытывая наше терпение, еще одну небылицу преподнес: люди, мол, радуются, говорят, народу будут раздавать землю! Тому, у кого нет... Я за твоим младшим, Дзамболат, до того дня глупостей не замечал. Что с ним случилось в армии? Еще подумал: не был ли ранен в голову? Откуда столько земли взять, чтоб всех оделить? А он и говорит: у царя и всех богатых отнимут и поровну между всеми поделят. Я, конечно, возмутился: чушь это, вранье!.. И ты, Батырбек, должен знать: первым эти крамольные мысли доставил в Хохкау младший сын Дзамболата...

— Первый он и получит пулю, — жестко произнес Батырбек.

— Подумать только, у нас на нихасе скандалы случались! — ужаснулся Дзабо. — И Кетоевы, и Гагаевы свои алчные глаза не сводили с наших полей...

— Потому я и прибыл, что услышал: на Кавказе тоже развелись коммунисты, — заявил Батырбек. — Змея мяты боялась, а она у ее норы выросла... Думали, больше не увидите меня? Здесь я родился, здесь и умру. Пусть молодежь на чужбине славу и счастье ищет. А мне домой захотелось, домой!..

— Вовремя приехал ты, Батырбек, — заметил Дзабо. — Такие люди, как ты, сейчас очень нужны Осетии!..

— Это я сразу понял. И не стал выжидать, сразу за дело взялся. Как услышал, какую здесь агитацию проводишь ты, Кирилл, — решил: отыщу тебя, отомщу за то, что настраиваешь горцев против нас!.. И вот ты передо мной: безоружный и жалкий... — Батырбек ошпарил его гневным взглядом: — И ты, и отступники, предатели Осетии, получите то, что заслужили...

Мурат смотрел на Батырбека и убеждался: он многое познал на войне. Арестовав Гагаевых, Кетоевых и Дахцыко Дзугова, повел их не куда-нибудь в горы, подальше от людских глаз, а на самое видное место — на речку, к валуну — свидетелю всех событий в ауле. Заставил их взобраться на камень и встать спиной к воде. А напротив выстроились Тотикоевы и Кайтазовы. И рядом с ними... Тембол?!

Поодаль, встревоженно галдя, причитала толпа женщин и детей. Седой Хамат в папахе из серого каракуля, в легких сапогах без каблуков, в домотканой черкеске — рукава аккуратно закатаны, чтоб обтрепанные обшлага не выдавали ее солидный возраст, — стоял в центре арестованных, своим спокойствием показывая, что он готов достойно, как подобает настоящему горцу, принять смерть. Глаза подбадривающе и вместе с тем жалостливо поглядывали на одноногого Урузмага, которому богатеи не дали времени нацепить протез, — и теперь он стоял, опираясь на костыль.

Умар, высокий, красивый, сильный, дерзко глядел на врагов. Его нательная рубашка из грубого холста была разорвана, руки и плечи в кровоподтеках, ноги босы. Иналык узловатым пальцем грозил гарцующему на коне Батырбеку: мол, такое бесчинство даром не пройдет. Женщины и дети с недоумением вслушивались в команды Батырбека, и никто не хотел сознавать, что он всерьез затевает казнь. Лишь когда Батырбек, соскочив с седла на землю, приказал заряжать винтовки, арестованные и их родные поняли, что он не шутит. Дзамболат попытался напомнить о совести и адате, но его оттеснили к толпе. Женщины подняли гвалт, зарыдали, забились в истерике... Трудно было поверить, но старший из Тотикоевых, не обращая внимания на плач и стоны, позабыв о родстве, вел дело к казни. Убедился в этом и Тембол и потупил голову, чтобы не видеть взглядов братьев.

— Эй, Дзабо, — раздался голос Иналыка. — Как же так, ведь ты же нам дочь отдал, породнились мы?..

— И очень жалею! — мгновенно ответил Кайтазов.

— Дахцыко, сегодня и наш узел разрубим, — Батырбек бросил насмешливый взгляд на Дзугова и скомандовал: — Стой, равняйсь!.. Заряжай!..

Решение пришло, как бывало в бою, мгновенно. Мурат укрыл коня за бугром, быстро оценив местность, выбрал наименее уязвимое место, с которого обзор был прекрасным, сбросил бурку, удобно улегся на нее, сорвал со спины винтовку, взвел курок и, прицелившись, выстрелил. Пуля, как и метил, вздыбила пыль у ног Батырбека...

На мгновение гул прекратился, Батырбек поднял голову, ища, откуда раздался выстрел.

— Эй, Батырбек, прикажи, чтоб все бросили оружие! — сурово закричал Мурат. — И сам бросай!..

Батырбек схватился было за пистолет, но вторая пуля чуть не задела носок сапога...

— У меня вы все как на ладони! — предупредил Мурат. — Перестреляю, как Дахцыко ваших псов!..

Агуз всем телом круто повернулся, вскинул винтовку, выстрелил раз, второй, третий...

— Не смей, Агуз! — рассердился Мурат.

Но Агуз, бросившись на землю, перекатываясь с места на место, продолжал стрелять поверх толпы по бугру. Батырбек, воспользовавшись суматохой, вскинул пистолет и тоже раз за разом нажимал спуск...

Мурат выстрелил, и Агуз, пригвожденный к земле, замер... Следующая пуля предназначалась Батырбеку, но попала в Дзабо, который нервно и озабоченно крутился вокруг Тотикоева.

Батырбек лихорадочно бросил пистолет на землю...

— Эй, и все остальные, бросай оружие! — крикнул Мурат.

Братья Батырбека Ирбек и Дохе поспешно опустили винтовки на землю.

— Тембол, развяжи руки отцу, братьям и Кетоевым, — жестко приказал Мурат.

Тембол послушно направился к стоящим на камне. Нежданный спаситель горцев поднялся, держа винтовку наготове, и в толпе раздались возгласы:

— Мурат! Да это же Мурат Гагаев!

— Возратился твой сын, Дзамболат!..

Мурат спустился к валуну. Отец, братья, аульчане бросились обнимать его...

— Спасибо, — поблагодарил сына Дзамболата Хамат. — Промедли ты минуту, Батырбек сделал бы свое черное дело...

Батырбек насмешливо посмотрел на Хамата:

— Ты, Хамат, не раз обращался ко мне с просьбами. Я говорил: «На» — и твоя рука не оказывалась пустой. Не так ли, Хамат? — Он обратился к Кириллу: — А что положишь в руку людей ты? Ну установишь в ауле новую власть, а что дашь народу? Что у тебя есть-то?

— Протянет руку горец — почувствует в ней мою, — спокойно ответил Кирилл. — Положить сейчас в руку горцев ничего не могу, в этом ты прав, Батырбек. А посоветовать могу! Стройте новую жизнь сообща! Школы стройте, больницы!

— Все обещаешь, — рассердился Махарбек. — Школы, больницы, счастье! А когда у горцев от скарлатины за одну ночь пятеро детей умирало, почему никто не пришел на помощь? Где были врачи, которых много там, в долине? Где?!

— Да какой врач приедет? — развел руками Дзамболат. — Бабка Назират — вот наш врач. У нее половина больных сами выздоравливают, а половину она в гроб насильно вгоняет!

— Будет у вас врач! Будет! Свой! — воскликнул Кирилл. — Правы они, Дзамболат, правы. Нельзя терять время. Пора новую жизнь строить. Чего ждать? — он вытащил из кармана бумагу и стал писать.

— Что он делает? — недоумевал Касполат.

— Будет, будет врач, — заявил Кирилл и, подняв бумагу, пояснил: — Письмо в Петроград пишу. Оно поможет. Будет у вас свой врач, из Хохкау.

— О ком говоришь, Кирилл? — поинтересовался Иналык.

— Есть на примете. Лечит травами...

Кирилл показал на тропинку, ведущую от самого леса к речке: — Мать вот этого малыша!

Ошарашенный выстрелами, с горы вниз несмело спускался мальчуган. Когда же толпа разом глянула в его сторону, он растерянно остановился. Ноги в горских чувяках из сыромятной кожи замерли. Взгляд из-под сползшей на лоб не по размеру большой шапки был любопытным и в то же время тревожным. Сколько людей — и все смотрят на него. В толпе стали переговариваться:

— Чей это?

— Из нижнего аула, что ли?

— Не помню такого...

Малыш поежился. Было в нем столько отчаяния, что его хватило бы на десятерых взрослых. Щемящая тоска охватила Дахцыко, смутная догадка пронзила его болью... Он торопливо спросил малыша:

— Чей ты, лаппу?

И тогда из-за выступа шагнула — решительно, гордо и с вызовом — Зарема и пошла вниз по тропинке. На ее плечи был накинут платок, прикрывая руку, в которой она осторожно несла что-то... Так врывается молния в предгрозовую ночную темноту — внезапно, страхом отозвавшись в душе.

— Да это же моя доченька! — запричитала Дунетхан, узнавая и не узнавая Зарему. — На кого же ты похожа?! Ты всегда была отчаянная, и жизнь повернулась к тебе отчаянием!

— Замужем не побывала, а уже вдова! — закричала Мадина.

Зарема положила ладонь на голову Тамурика, жестко сказала:

— Отец, это твой внук, Тамурик!

Дунетхан рванулась было вперед, но женщины удержали ее.

— Внук?! — невольно глянул на малыша Дахцыко и пошатнулся. Кто знает, как бы повел он себя, если бы возле него не стояли горцы. Не будь свидетелей, может быть, он поддался бы мгновенному чувству близости крови, бросился бы к малышу, подхватил его на руки. Разве он мог отогнать от себя это чувство любопытства и теплоты к маленькому человеку, который растет вдали от него и постоянно заставляет думать о себе? Но... Все должны видеть Дахцыко суровым, настоящим горцем, который не прощает никому, порочащему его честь. Смутно, как сквозь сон, услышал он голос Батырбека, который саркастически воскликнул:

— Внук?!

— Сын твоего родного брата! — жестко ответила Зарема.

— Зарему мы отправим в Петроград, — заявил Кирилл. — И она возвратится в аул врачом!

— Женщина?! Врачом?! — возмущению Батырбека не было предела. — Похищенная?! И вы, горцы, покажете этому врачу свое тело?! Твоя дочь, Дахцыко, еще больше позорит не только тебя, но и всех нас, Осетию!

— Ты имеешь в виду ту, которую твой брат похитил? — с вызовом спросил Дахцыко и отрезал: — У меня одна дочь, вот она! — он показал на Мадину.

— Сколько ни закрывай глаза, сколько ни тверди себе: горы Казбек нет, она от этого меньше не становится, — возразил Батырбек.

Зарема направилась к Кириллу, вытащила руку из-под платка и протянула ему... пистолет...

— Прости, — сказала она, — он должен был тебя защитить...

Кирилл благодарно улыбнулся ей и взял пистолет... Батырбек вдруг стукнул ладонью себя по лбу:

— В какой бы тайне не строили башню — верхушка выдаст! Извини, Дахцыко, что от меня услышишь позорную новость о похищенной.

— С черной горы белый камень не скатится, — покорно, точно положив голову на плаху, кивнул Дахцыко.

— Сколько часов гадал, где скрывается Кирилл, — сказал Батырбек, — только сейчас понял. Его приютила... похищенная! Вот у кого он жил! В пещере!

— Нет! — отчаянно закричала Дунетхан. — О-о Аллах, неужели и это?!

Дахцыко глянул на жену, и она заглушила в себе рыданье.

— Ты, Батырбек, оскорбляешь мой слух грязной выдумкой, — сказал он. — В тебе говорит ненависть.

— Почему выдумкой? — невинно спросил Кирилл. — Это верно: я жил у нее.

— Ты не уснул, Дахцыко? — взмахнул рукой Батырбек. — Уши твои слышали? Теперь у тебя еще есть сомнение?! Этот гяур втоптал в грязь твою честь!..

— Неправда! — воскликнул Умар.

— Скажи же дочь, что это неправда! — в отчаянии закричала Дунетхан.

***

Зарема поежилась. Ох и много хочу сказать вам, аульчане. Но разве вы поймете меня? Никогда не принимали всерьез то, что творилось у меня в душе. Все по-своему воспринимали. И сейчас переиначите причины, почему я нарушила адат и дала приют Кириллу... Я возвращалась с хворостом к пещере, когда увидела мелькнувшее за скалой бледное лицо. Испуганно дрогнуло сердце. Ой плохо, когда в горах встречаешь человека.

Незнакомец выглянул из-за камня. Светлые волосы, низко падавшие на лоб, скорбные от боли голубые глаза, кровь на щеке, слабые, скользящие по шершавому камню грязные пальцы кричали о беде. Он с трудом приподнялся на локтях, окликнул меня. Услышав непонятные русские слова и увидев в его руке пистолет, я попятилась назад.

Незнакомец встал на колени, потом, превозмогая боль, — на ноги, но, не удержавшись, рухнул всем телом на землю и потерял сознание. Пистолет выпал из его руки и оказался возле меня. Я торопливо поддела его ногой, и было слышно, как он, сшибая по пути камни, прошуршал по склону и упал в пропасть. Теперь не выстрелит... Я отбежала от незнакомца и торопливо полезла в гору...

Я была метрах в ста от пещеры, когда услышала крик. С вершины горы, нависшей над обрывом, махали руками горцы. В руках у них были винтовки. Я узнала Дзабо Кайтазова: стал он еще старее и толще. Рядом с ним были его младшие сыновья Ирбек и Татаркан, а также тот из Гагаевых, что в Мекку ходил, — Тембол. Дзабо тоже узнал меня, разом перестал махать рукой.

— Я спрашиваю тебя, не видела ли ты русского, — кричал старший из Кайтазовых. — Почему ты ничего не отвечаешь?

Я хотела указать, где он. Но неожиданная мысль заставила меня умолкнуть. Я ведь знаю, кто такой Дзабо. Почему я должна помогать ему? Нет, пусть сам ищет. Мне до вас дела нет. Я сама по себе, вы сами по себе. У меня свои дела, у вас — свои... Подумала: если плохие люди ловят человека, то вряд ли он на них похож. И пожалела его. Подвела я этого незнакомца. Пистолет его в обрыв сбросила. Теперь он безоружен против них. От таких, как Дзабо, пощады не жди. Что же делать? Предупредить бы, что ищут его, что ему скрыться надо.

Накормив Тамурика, я направилась к обрыву. С кручи кричала русскому, что его ищут. От моего крика мертвый бы поднялся, но русский не шевелился и лежал без сознания. Да не умер ли он?! Осмелев, я приблизилась к нему, толкнула рукой. Незнакомец продолжал неподвижно лежать. Тогда я склонилась над ним, торопливо перевернула на спину, притронулась к лицу — теплый...

Я презирала себя за то, что отказалась от клятвы, что так упорно повторяла все эти годы одиночества. Я твердила, что никто и ничто не заставит меня встретиться с людьми, что я буду жить только для своего ребенка. И вот первое же испытание — и я не выдержала. Сперва успокаивала себя тем, что поступила так из сострадания. И волокла незнакомца, напрягая все силы, не для того, чтобы отомстить Дзабо, а потому, что не могла допустить смерти этого беспомощного, потерявшего сознание от боли в сломанной ноге и от голода незнакомца.

Я снимала повязку с его ноги, обложенной травами, и прощупывала, как учила мать, сломанные кости, проверяя, правильно ли они срастаются, неторопливо и осторожно пробегая пальцами вдоль уложенных справа и слева оструганных веток. Убеждаясь, что все идет хорошо, что травы скоро вылечат незнакомца, я теплела душой, взгляд скользил по заросшему лицу русского без обычной неприязни.

Шли дни. Русский повеселел. Теперь он возился с малышом, играл с ним, старательно учил малыша произносить свое, непривычное для горского слуха, имя. Потом, когда Кирилл стал подниматься с нар, у него появились обязанности. За огнем в печи раньше наблюдал Тамурик, и ему сильно доставалось от меня, если огонь гас из-за того, что он забывал вовремя подкладывать дрова. Но их было мало, приходилось топить хворостом, огонь быстро съедал его, печь гасла, в жилище становилось холодно.

Тамурик вздохнул с облегчением, когда увидел, что дядя взял эту заботу на себя. Малыш, притащив в пещеру хворост, мог теперь заниматься чем хотел. Рана затянулась. Кирилл медленно побрел в сторону родника. Потом вылазки участились. Иногда он брал с собой Тамурика. По возвращении изумленный, ошарашенный малыш на мои расспросы отвечал, что видел много дядей. Очень много, и все они слушали дядю Кирилла. А он говорил, смеялся, сердился, убеждал, спорил... Мне не нравились эти походы, но разве можно вмешиваться в дела мужчин? Я гадала: что Кирилл рассказывает горцам? И однажды не выдержала, пошла следом за ним, да так, чтобы не заметил.

Хамат, Иналык и Дзамболат ждали Кирилла на берегу речки. Я по-над отлогим обрывом пробралась к ним, притаилась. Они находились как раз над моей головой, и все было хорошо слышно. Каждое слово. Хамат переводил то, что говорил Кирилл. Он упрекал горцев за неверие в свои силы, убеждал, что надо поскорее отнять земли у Тотикоевых и Кайтазовых и раздать бедным. А аульчане мялись нерешительно, твердя, что под Батырбеком все ущелье ходит и он землю без кровопролития не отдаст. Кирилл горячился, предлагал всем объединиться, уверял, что скоро всех богачей изведем под корень... Иналык, посмеиваясь, сказал ему: «Одному не под силу было ягненка тащить, а он взвалил себе на плечи тушу быка. О тебе говорю, Кирилл. На палку опираешься, а ищешь подпорку всей вселенной!» Кирилл вежливо подождал, пока у старца прекратится приступ смеха, серьезно и очень твердо заявил: «И найду, вместе с вами найду!»

Вчера в полдень я отправилась за водой к роднику. Торопливо сбежала по дорожке к большому камню, возле которого осенью нашла Кирилла, и вдруг издали заметила группу всадников, направлявшихся в аул. Я едва успела укрыться за камнем, как мимо проехали, подгоняя связанных веревками Умара и Кирилла — черкеска на старшем из братьев Гагаевых была порвана, у русского из разбитого носа текла кровь, — Батырбек с братьями, Дзабо с сыновьями. «Безрогий баран вздумал драться с рогатым и ушей лишился, — хохотал Батырбек, по-турецки сидя в седле. — Тебе говорю, Умар. Зачем ты с красными связался? Что у тебя с ними общего?» «Мечта у нас одна. И вот еще,— Умар поднял руки, — веревка общая...»

Я устремилась к пещере. Скорее, скорее!.. Но что это? Почему ноги не несли больше домой? Почему стало тяжело бежать? Почему я повернула к обрыву? К тому самому, где лежал пистолет, который я столкнула в пропасть. Сейчас бы этот пистолет Кириллу и Умару — и они спасутся... Что со мной? Не могу примириться с мыслью, что они будут лежать мертвые на земле?! Не могу, потому что они добрые! Да, они добрые! А добрый не должен умирать! Добрый должен жить...

***

—... Так это ты приютила да приласкала каменщика? — презрительно усмехнулся Батырбек. — Стыдно признаться?

— Зря стараешься, Батырбек, — гордо повернула голову Зарема. — Не было между мной и Кириллом того, на что намекаешь.

— Разве твой друг носит не брюки? — воскликнул Батырбек. — Дахцыко, она достойна смерти! Никто тебя не упрекнет. Я с удовольствием бы сделал это сам. Но право за тобой, Дахцыко!

Дзутов посмотрел долгим, тяжелым взглядом на Кирилла и яростно выдохнул из себя:

— Я убью ее!

— Отец! — закричала Мадина и заплакала.

— Кто здесь подал голос?! — свирепо повернулся к женщинам Дахцыко. — Молчите, люди. Молчите! И смотрите, как горец чтит свою честь... Где мое ружье? — он вырвал из рук стоявшего рядом горца ружье, нетерпеливо взвел курок, шепотом произнес: — Ты родилась от меня — от моей руки и умрешь!

Дунетхан запрокинулась на спину и упала бы, не подхвати ее горянки под руки. С каждой минутой отчаяние все больше овладевало ошарашенным криками маленьким Тамуриком. Почему все против его матери? Почему грозят ей? Отчего старик поднял ружье и хочет стрелять в нее? Он же убьет ее! И плач захлестнул мальчика. Таира подбежала к Тамурику, подхватила его на руки, унесла к толпе... Мадина бросилась к отцу, вцепилась руками в него.

Он оттолкнул ее резко, и она упала, забилась в плаче на земле... Дахцыко поднял ружье, прицелился... Мурат бросился вперед, прикрыл Зарему собой.

— Стой, Дахцыко!

Кирилл пробежал по живому коридору, схватился за ружье.

— Ты что делаешь? Закон покарает тебя! Разве быть несчастной — значит позорить отца?! — взывал он к разуму Дахцыко. — За что ты, Дахцыко, хочешь ее убить? — Кирилл требовал, чтобы объяснили ему: — За что?

Дахцыко гневно вырвал ружье, с ненавистью посмотрел на Кирилла:

— Не мешай, гяур! Я ее отец. С тобой потом разговор будет! Уведите его! — потребовал он, и несколько горцев, подхватив Кирилла под руки, отвели его в сторону...

— Уходи, Мурат! — поднял ружье Дахцыко. — Уходи.

— Прежде чем нажмешь на курок, Дахцыко, узнай, — тихо сказал Мурат. — Ты целишься в своего зятя. Да! Я беру ее в жены!

Найтись ли еще какой-нибудь страшной вести, что может потрясти горцев так, как эта?

— Что творится в этом мире? — возвел руки к небу Хамат.

— В жены?! — схватился за голову Батырбек. — Побывавшую с другим? Имеющую ребенка?!

— Такой ценой спасать ее не следует, — укоризненно покачал головой Дахцыко. — Против тебя, Мурат, у меня злости нет. Я другую дочь могу за тебя отдать. Но сейчас — уйди! — и опять поднял ружье.

— Не в себе он! — рванулся к нему Кирилл. — Он же выстрелит! Слушай, ты знаешь, какая дочь у тебя?

— Это не твое дело, — нравоучительно произнес Хамат. — Здесь у нас свой разговор. Советской власти не касается.

— Нет ничего такого, что не касалось бы советской власти! — возразил Кирилл.

— Прав ты, Дахцыко, — подбодрил горца Батырбек, — перед тобой выбор: честь или... зять!

И тут Зарема, до этого молча стоявшая за спиной Мурата, решительно вышла вперед, встала прямо против отца, спокойно заявила:

— Не надо выбирать, отец. Стреляй в меня!

— Женщина! — сердито стукнул о землю палкой Хамат. — Не смей открывать рот при мужчинах!

— Бедные мои односельчане! — подскочил в гневе Батырбек. — Неужели я вижу, как погибает мужской род? Почему молчишь, Хамат? Я не узнаю тебя!

— Я многое не узнаю в этой жизни, — задумчиво заговорил Хамат. — Кто скажет мне, что происходит? Почему дочь Дахцыко отказалась от родственников: и своих, и Таймураза! Где она смелость взяла? Почему сама на смерть идет? Э-э, Батырбек, и со мной что-то не то происходит: я хочу услышать, что она скажет! Вот как! — сам себе поразился старец.

— Спасибо тебе, Мурат, и тебе, Кирилл. Хорошие вы люди. От сердца ваш поступок — спасибо вам. Да не вещь я — человек! Это ты говорил, Кирилл. Теперь твои мысли и моими стали. Хочу, чтобы со мной считались. Цыпленка, увидевшего свет, назад в скорлупу не загонишь. Не знаю я твоего языка, Кирилл, но мысли твои поняла. Не только я — и другие поймут. И вы, мужчины, напрасно надеетесь: жены ваши не будут жить по-прежнему. Потому что и женщина станет человеком! Стреляй в меня, отец! Не стану кривить душой даже ради жизни! Человек я и умру человеком!

Дахцыко смотрел на свою дочь и не узнавал ее. Она и не она, Мурат тоже не узнавал Зарему. Куда девались ее отчаяние и тоска? Откуда у нее вдруг появилась эта уверенность в себе? Кто дал ей силы?

— Я помогу тебе, Дахцыко! — крикнул Батырбек, неожиданно выхватил из-за отворота черкески пистолет, в упор выстрелил в Кирилла и, подскочив к Мурату, уперся ему в грудь дулом. — Если кто-нибудь направит на меня оружие — выстрелю, — пригрозил он и, убедившись, что горцы растерянно замялись, зло закричал: — Будь мужчиной, Дахцыко! Покажи, как осетин карает дочь за позор. Ты взвел курок?!

— Я его и спущу, — медленно сказал Дахцыко и вдруг резко перевел ружье на Батырбека.

Раздался выстрел. Батырбек на какое-то мгновение замер, не сводя изумленных глаз с Дахцыко, и упал...

Кирилл открыл глаза, увидел склонившихся над ним Зарему, Умара, Хамата и других горцев...

— Не успел, — сказал он явственно. — Ничего не успел.

— Успел ты, успел, многое успел, — сказал Хамат. — Батырбек и за мельницу плату требовал. А мы жить будем по другим законам. Так что многое ты успел, многое, наш брат Кирилл...

Зарема выпрямилась...

— Кирилл, — сказала она, — ты вложил в душу горянки веру... — И поклялась: — Я выполню твой наказ — поеду учиться и стану врачом, стану!..

Умар и Касполат подняли Кирилла, отнесли его в хадзар, положили на кровать. Дунетхан бросилась за своими травами. Но они уже не понадобились. Кирилл умер, не приходя в себя. И тогда Умар заплакал. И никому не было стыдно, что он не сдержал себя... И все удивленно смотрели на Зарему, которая молча и сурово стояла возле кровати и не спускала глаз с лица Кирилла, с каждым мгновением становившегося все более и более незнакомым...

***

... Шестеро братьев Тотикоевых столпились тесной кучкой возле валуна. Пятидесятичетырехлетний Махарбек, после гибели Батырбека оказавшийся за старшего, подавленно смотрел в землю. Васо, недавно справивший свое пятидесятилетие, гневно сверкал глазами, готовый безоружным броситься на любого, кто осмелится хоть словом обидеть Тотикоевых. Дабе выжидающе поглядывал на старших братьев: мол, от вас зависит, как нам повести себя. Мамсыр, Салам и Тузар, как и положено младшим, стояли позади, ошарашенно озираясь по сторонам, с болью в сердце прислушиваясь к голосившим старухе-матери Кябахан, сестрам Венере и Афасе, снохам...

Людям вспомнились обиды, нанесенные Тотикоевыми, унижения, которые приходилось переносить из-за их ненасытной утробы. Один случай тянул из глубин памяти второй, третий, они выстраивались нескончаемой чередой, требуя отмщения. Душу заполняла ненависть к Тотикоевым и к их подпевалам Кайтазовым. Пользуясь их услугами, Тотикоевы держали их на расстоянии, не позволяя переступить последнюю грань. Вот и в тот день хотя пятеро братьев Кайтазовых и находились возле валуна, но Тотикоевы все-таки умудрились отделиться от них невидимой стеной и стояли сами по себе. Ну а Кайтазовы, в свою очередь, не обращали никакого внимания на одиноко застывшего на берегу реки Тембола Гагаева, примкнувшего к Тотикоевым и оказавшегося врагом своей родни. Дзамболат, глядя на сына, тяжело вздохнул:

— Вот как обернулась к тебе, сын, жизнь: ушел за счастьем, а оказался в стане заклятого нам, Гагаевым, врага.

Тотикоевы... С этой фамилией у жителей Хохкау связано немало невзгод и огорчений. И когда Мурат поднял руку и сказал: «Теперь все вы, земляки, убедились, что Тотикоевы — враги, контрреволюционеры», — аульчане поняли: наконец-то наступил день расплаты.

— Жестокие люди! — поддакнул Хамат.

— Мы сегодня же отправим их в долину, где суд решит, как быть с ними, — объявил Мурат.

— Веди их в тюрьму, Мурат, веди, они заслужили наказание, — закивал головой старейший аула и поднял палку. — Но младшего из братьев Тотикоевых — Тузара — оставь...

Все невольно глянули в сторону Тотикоевых. Тузар, как младший из них, не привык к вниманию аульчан и, зардевшись, заморгал, услышав свое имя.

— Как оставить? — не поверил слуху Мурат. — Позволить ему избежать суда?!

— Оставь его, Мурат, оставь, — повторил Хамат. — Молод он еще, несмышленыш. Не от своего ума его поступки.

— И в руках Тузара была винтовка, и он целился в нас!

— Почему Тотикоевы об этом не думали, когда брали в руки оружие? Не тебя ли, Хамат, не твоего ли брата и племянника, не моих ли отца и братьев Умара, Касполата и Урузмага полчаса назад Тотикоевы и Кайтазовы собирались расстрелять?

— И убили бы, не подоспей ты вовремя, — кивнул бородой Хамат.

— Как же ты смеешь просить за них, Хамат? — закричал Умар. — Тотикоевы хотели нас самосудом, а мы не убийцы — отвезем их на равнину.

— Правильно! Всех их надо судить! — поддержал его Касполат.

— Неправильно! — гневно вмешался в спор Дзамболат. — Чем же мы отличаемся от Тотикоевых, если на жестокость ответим жестокостью? Не бессердечию учил я тебя, Умар. Огорчаешь ты меня сейчас, очень огорчаешь, Касполат...

Тузар поежился — столько шума из-за него. Два его брата, Батырбек и Агуз, лежат на земле мертвые, через какой-то час Махарбека, Васо, Дабе, Мамсыра, Салама увезут в долину, чтобы судить, а его, Тузара, прощают?! Даруют ему свободу?

— Агубе! Где ты, Агубе, сын Махарбека Тотикоева? — раздался голос Дзамболата. — Где же? Покажись...

Вперед вышел двенадцатилетний подросток, растерявшийся от пережитого в этот злосчастный день, видевший своими глазами гибель четырех человек, среди которых были два его дяди. Любимец отца, худой, длинношеий, с темным пушком на верхней губе, он с детства рос неженкой, ему редко давались поручения по хозяйству. И если его сверстники, с малых лет познавшие физический труд, росли крепкими подростками, то Агубе рядом с ними выглядел болезненным, слабым.

— Разве он сможет вести хозяйство? — спросил Дзамболат. — Не сможет. А значит, быть тому, что предложил Хамат!

Махарбек вытолкнул вперед Тузара, сказал презрительно:

— Один наказ тебе, счастливчик: чтоб все живы были.

Никто из братьев и не взглянул на Агубе и Тузара...

Дзамболат подошел к сыну, просто сказал:

— Не гневись, что встреча получилась такой грустной...

— Я рано решил повесить на стену винтовку и саблю, — глухо произнес Мурат. — Надо еще деникинцев громить... Вот и надумал я завтра, сразу после похорон Кирилла, отправиться в долину...

Умар провел ладонями по лицу, глухо бросил:

— Прав был Кирилл: земля так легко не дается. Ее надо завоевывать с оружием в руках. И я поеду с тобой, брат...

— А дележ земли? — всполошился Урузмаг. — Нам вас дожидаться?

— Не надо, — успокоил его Умар. — Надеюсь, не обделите меня и Мурата...

В ответ раздался хор голосов:

— Ну что вы? Как это вас забыть?..

— Вот она, наша порода гагаевская, — пристукнул Дзамболат палкой о землю, — только что под прицелом стояли мои сыновья и тут же вновь идут под пули!..

— Я, отец, тоже с ними ухожу... — несмело произнес Касполат...

А утром к ним присоединился и сын Иналыка Кетоева Тотырбек...


Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава 11 | Глава 12 | Глава 13 | Глава 14 | Глава 15 | Глава 16 | Глава 17 | Глава 18 | Глава 19 | Глава 20 |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава 21| Глава 23

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)