Глава 6. Таймураз лежал ошеломленный

Таймураз лежал ошеломленный. Всего несколько часов назад из-за этой девушки он едва не вонзил в свою грудь кинжал. Кое-кто мог бы не поверить, но он-то знал, что эти слова не пустая угроза, что еще мгновение — и он бы вырвал из ножен кинжал. Ему показалось, что девушка смотрела на него с таким презрением, с каким смотрят на человека, опозорившего себя в бою. Он должен был заставить ее смириться и страдать, как страдал он; должен был увидеть ее покорной и сломленной... И вот все свершилось! Таймураз был поражен ее нежностью и податливостью. Кто бы мог подумать? Сама гордыня — и вдруг такая страстность. Или Таймураз был слеп? Глазам просторнее при свете дня: солнце высвечивает каждую трещину, каждую щербинку — не хочешь, а увидишь. Но когда двое остаются наедине, открывается то, что скрыто от случайного взгляда.

Сняв свою жертву с коня, он понес ее к пещере и, споткнувшись о камень, чуть не выронил, девушка вскрикнула, тонкие руки обхватили его шею... И через мгновенье, когда он опустил ношу на землю, руки не разжались, и ему пришлось разнять их, освободиться, чтобы расправить бурку. Девушка и тогда не отодвинулась, когда он привлек ее к себе. В горячем невнятном шепоте он различил слова: «Мой Таймураз! Мой хороший Таймураз!» Нежность и восторженность этих слов оглушили его, и он лихорадочно прижал ее к себе, трепещущую, забывшую обо всем на свете — о матери, рыдавшей по ней, об отце, скакавшем вслед за похитителем с винтовкой в руке, о сестренке, охваченной ужасом, о позоре, который — и за что только?! — покроет из-за нее и семью, и всю фамилию, о плаче родных, которые в один голос причитают: «И зачем ты родилась?! Лучше бы тебя не стало в тот день, когда ты появилась на свет!» Будто бы девушка была виновата в том, что ее похитили? Она не скрывала от него своей любви, и это ошеломляло.

... В эту ночь она и радовалась, и страдала, страстно обнимала его и, внезапно уходя в себя, резко отстранялась. Уснула лишь под утро, после того, как Таймураз затих, припав к ее шее лицом. Рука его лежала у нее на бедре, голова покоилась на груди... Она нежно поглаживала его шею и волосы и думала о том, как нежданно счастье, как легко и внезапно оно приходит, как много сулит в будущем... Засыпая, она думала о том, что нечего опасаться осложнений с родными, она сможет убедить отца простить Таймураза. Мать, та сразу станет на ее сторону. А с отцом надо поговорить... Он не должен мстить ее мужу. Разве можно уничтожить ее мечту! Нет, отец добрый, он простит Таймураза, и они сыграют свадьбу. Она будет в светлой фате. Соберется весь аул. Приедут родственники со всей Осетии. Будут скачки. И победителем окажется лучший джигит ущелья — Таймураз. Она засыпала и то ли уже во сне видела картины свадьбы и скачки, то ли они были рождены воображением... Но в последний миг, перед тем как сон окончательно покорил ее, пришла реальная мысль: Таймураз не мог быть победителем, потому что скачки совершатся в честь его свадьбы, а осетину не положено показываться на своей свадьбе, а тем более принимать участие в скачках. И это огорчило, и она, поискав спасительный выход, тут же нашла его в совершенно неожиданном доводе: Таймуразу разрешат участвовать в скачках, потому что она хочет — слышите? — хочет видеть его победителем. И тогда, успокоенная, уснула...

А похититель вовсе не спал. Лежа у нее на груди, вслушивался в себя. Он остался доволен собой, хотя ясно представлял, что эта ночь может стоить ему жизни. И не только ему... Он поступил так, как хотел, и назад дороги не было. Теперь надо твердо держаться своей линии, и если Дахцыко не пойдет на примирение, если он пожелает смыть позор кровью, то тем хуже для его родственников, потому что среди них нет подобных ему, Таймуразу, джигитов, и Тотикоевых во много раз больше.

Беспокоил старый Асланбек. Никогда не знаешь, как он воспримет ту или иную весть, никогда не предугадаешь, как поступит, какое примет решение. Но сейчас Батырбек не позволит ему очернить меня, это будет против всех законов горцев. Да, я похитил девушку, но потому, что полюбил ее (теперь он сам верил в это). Она оказалась такой милой и нежной. Я-то думал, что ее придется брать силой, откуда я мог знать, что и она любит меня? Как она шептала мне на ухо: «Мой милый Таймураз...» Меня еще никто так не называл. Мне с ней будет хорошо, и она мне принесет парней, таких же смелых и сильных, как я сам. И все-таки любить — и поступать так, как она на танцах, — это непонятно. Конечно, она меня любит, будь иначе, разве она вела бы себя со мной так с той самой минуты, как я залез в окно дома. Она только спросонья попыталась вырваться, а потом и не трепыхалась. Попробуй удержи девушку в бурке! Она доставила бы столько хлопот. А когда ей представился случай громко окликнуть скакавших мимо спасителей, она ведь этого не сделала. Спасибо, дочь Дахцыко... Ты будешь гордиться мной, если даже отец не пойдет на перемирие. Ты не пожалеешь, что из-за меня лишилась своей родни. Дорогой ценой, но ты приобрела настоящего джигита. И пусть в ауле шумят и проклинают похитителя, ни за что не покорюсь и не пойду на поклон к Дахцыко, не стану упрашивать, чтобы простил меня. Любит свою дочь — не станет мстить, а вздумает — тем хуже для него. Я ему вспомню и то коленопреклонение!..

В ауле шум, конечно, большой. Интересно, узнали, что похититель — я?! Если Мурат не обхитрил их, то наверняка догадались. В темноте ночи не настолько уж сложно присоединиться к всадникам, представив дело так, будто и он в числе преследователей. Круг там большой — пока выскочат на равнину, десять раз можно ускользнуть, спрятаться в чаще деревьев и затем примкнуть к хвосту погони. А то и просто ускакать, потом тверди, что ты преспокойно спал и не слышал выстрелов. Выпили, мол, все-таки в доме невесты немало, родственники были настырные — вот сон и свалил. А пьяный просыпается не от шума, а от жажды — это всем известно...

Она проснулась, когда Таймураз еще спал, уткнувшись в бурку. Какая у него волосатая спина! Заметив, что ноги у нее открыты, поспешно натянула на себя бурку. Но юноша не просыпался, и, осмелев, она поискала глазами свою одежду. Пещера была низкой и смотрела на скалу, отчего свет внутрь проникал тусклый, оставляя утлы во тьме. Стало стыдно своей наготы. Исподнее платье было скомкано и валялось метрах в трех от них, не дотянуться, значит, придется перешагнуть через Таймураза. Еще раз убедившись, что он спит, перевалилась через него и, схватив платье, тут же натянула на себя.

До пещеры донесся храп коня, который стряхивал с себя сон. Девушка выбралась из пещеры. На Орле было седло, которое Таймураз забыл снять ночью. Конь бродил по поляне, лениво наклоняя голову, нехотя и брезгливо срывая губами высокую пахучую траву. Она возвратилась в пещеру. Ее джигит перевернулся во сне на спину. Увидев оголенное тело, она испуганно, точно кто-то уличил в грязных помыслах, отвернулась. И тут же во всех подробностях вспомнилось все, что произошло с ней в эту ночь. Лицо ее зарделось, нахлынуло теплое чувство любви и радости. Он, ее Таймураз, не испугался опасности и похитил ее, он любит... Она увидела, что кожа его покрылась пупырышками — в пещере-то и летом прохладно! — и осторожно стала прикрывать любимого полой бурки. И в этот момент он открыл глаза. Она не сразу заметила это и аккуратно подбивала под его ноги края бурки, а губы ее шептали:

— Не замерзни, мой похититель. Спи, самый лучший, самый смелый, самый красивый джигит ущелья...

И хорошо, что она не видела лица джигита в тот миг, когда сон покинул его. Хорошо, что она не заметила изумления, не прочитала немого вопроса: «Что здесь делает эта девушка?» Нет, он не забыл, что совершил похищение. Он спал и все заново переживал: и свое решение, и крик Таиры, и скачку, и неожиданные горячие объятия... Удивился Таймураз тому, что над ним склонилась не Мадина, чья гордыня так задела его, перед ним была не та, ради которой шел он на смертельный риск. Он напряг волю, чтобы освободиться от страшного сна. Сон ушел, но отогнать видение ему не удалось: девушка не превращалась в Мадину. Она была только похожа на нее. Таймураз припоминал, что видел эти косы, эти крылатые брови: они мелькали рядом с Мадиной... Почему она здесь?! В эту секунду та повернулась к нему. Увидев устремленный на себя пристальный взгляд, вздрогнула. И тут же улыбнулась и несмело протянула к нему руку, положила на его ладонь. Он проследил за этим жестом, ощутил, как погладила она его руку — и нежно, и стеснительно, — и понял, что похитил не ту! Похитил другую и провел с ней ночь! Он целовал эту девчушку! Он обнимал ее! Худенькие руки обхватывали его шею! Неужто не сон?! Неужто правда? Таймураз зажмурился, все еще не желая верить, что перед ним не виденье, все еще на что-то надеясь. Она по-своему поняла, отчего он закрыл глаза.

— Я не обижаюсь, нет, — промолвила она, в своей наивности желая успокоить его. — И все хорошо. Не нашли нас и не найдут. И конь твой там, — она счастливо засмеялась. — Ты забыл его распрячь, — и встала перед ним на колени, заглянула в лицо. — Хочешь, я его распрягу? Я умею.

Он опять глянул на нее. Да, этот голосок ночью ему шептал: «Мой милый Таймураз...» Этот самый. Случилось то, чего никак теперь не исправить...

— Распрячь? — вновь спросила она, глядя на него с умилением.

Он кивнул, чтобы только не видеть эти заглядывающие ему в душу невинные глаза. Ее рука, притрагивающаяся к его волосатой груди, жгла, точно он наткнулся на пику казака, которая неотвратимо входила в него. Он проследил взглядом, как ее босые ноги зашлепали по холодному, сырому камню. Девушка побежала к выходу, бросив заботливо:

— А ты поспи, Таймураз, поспи. Я потом тебя разбужу, — и выпорхнула из пещеры.

Юноша ошалело провел рукой по лицу, приподнялся и выглянул наружу, точно надеясь, что в отдалении девчушка, имени которой он даже не знал, превратится в Мадину. А эта босоногая девочка, что кралась к его красавцу Орлу, тревожно кружившему по поляне, пыталась ухватить коня за уздцы, но он отскакивал в сторону и грозно и одновременно шаловливо поводил глазами. Наконец конь смилостивился и позволил снять с себя седло. Она сразу отпустила подпруги вместо того, чтобы вначале только расслабить их. Тяжелое седло чуть не свалило ее с ног. Заметив взгляд Таймураза, девушка весело и задорно засмеялась над собой и поволокла седло к пещере.

— Оставь там, — сказал он нехотя.

Как же он вчера не почувствовал, что с ним другая? Даже по росту эта ниже Мадины. И моложе. Неужто трудно было отличить взрослую девушку от пичужки? Еще там, в комнате... Эх, Таймураз, Таймураз... Опозорился ты! Как опозорился!

Она приближалась к нему, несмело улыбаясь, радуясь солнцу, горам, светлому дню, ему, а он сумрачно думал о том, как повести себя и что делать. Отправить домой? Не могло быть и речи! Случившееся ночью прочно закрыло путь назад. Узнай свою ошибку вчера, когда внес ее в пещеру, было бы еще не поздно, хотя и тогда трудно заставить народ умолкнуть. Но что теперь об этом думать?

Теперь хочешь-не хочешь, а выбор сделан: она отныне принадлежит ему... Конечно, сестра Мадины, кто же иначе. Поздно! Поздно... Как же твое имя, девочка? Как? Она посмотрела на него с веселой усмешкой, громко засмеялась неизвестно чему и смело прижалась к его груди... И ему передалось ее настроение. Недавно пережитое чувство близости охватило его, и все путаные мысли о свершившейся ошибке растаяли, словно касались не его самого, а какого-то другого незнакомого человека, чтобы переживать о нем долго и сильно. И Таймураз с невольной жадностью прижал это хрупкое, доверчивое тело к себе...

***

... Свадьба тлела еще два дня. Столы ломились от пирогов, мяса, черного пива, зелени, все время звучала гармонь, но в воздухе витала настороженность. Дахцыко — понурый и свирепый — явился пред гостями и, превозмогая душевную боль, попросил их не увеличивать его страданий, вести себя так, как полагается на свадьбе, и радоваться соединению двух цветков, которые не виноваты в том, что какой-то наглец решил в такой день совершить преступление, нельзя, чтобы это событие тяжким бременем легло на Кайтазовых и на новую семью. Несмотря на его уговоры и просьбы, покой был утерян. Разговоры возникали горячие, подозрения падали то на одного парня, то на другого, — тотчас же начиналась перестрелка жгучих взглядов, намеков, и рядом сидящим приходилось вмешиваться, чтобы не накалять обстановку, чтобы не разгорались вспыхивающие споры. Люди сидели настороженные, в воздухе носилась угроза — следом за похищением не могли не последовать вражда и кровопролитие. И если Иналык чересчур веселился, стараясь своими остротами растормошить народ, вызвать смех и улыбку, то всем было понятно, что возбужденность его не от хорошего настроения, а от желания как-то дотянуть пиршество до конца без скандалов. И танцы были уже не те. И здесь перешептывались и настороженно переглядывались...

Вскоре стали упорно произносить одно имя — Таймураз. Неизвестно, кто первый назвал его. Вспоминали его отчаянность, доходившую до безрассудства. Он исчез, и не это ли стало поводом для подозрений?! Когда же и к вечеру Таймураз не появился в Хохкау, слухи стали обрастать подробностями. Искали тайный смысл в каждой фразе, слышанной от него накануне, и хотя все говорили шепотом, чтобы не обидеть подозрениями тамаду, но слух Асланбека уловил тревожные нотки. Он и сам все пытался узнать, куда подевался Таймураз.

Не выдержал старый Асланбек. Смутное, все возрастающее беспокойство заставило его пойти на крайний шаг: он поручил вести стол Дзабо, а сам поспешил домой и потребовал к себе Мурата. Сверля его сердитым взглядом, он долго и подробно выяснял, когда и при каких обстоятельствах тот видел его внука в последний раз. Сын Дзамболата ничем не выдал своего волнения, отвечал охотно, слово в слово, как они договорились с Таймуразом. Да, он видел его вчера вечером около танцующих. Друг сказал, что отправляется домой — отоспаться. И больше он его не встречал. Но детальные подробности, которых в рассказе было предостаточно, вызывали подозрение у старого горца. Иначе почему Асланбек вдруг стал расспрашивать, когда и как Мурат оказался в числе преследователей? И на этот вопрос у них с Таймуразом был заготовлен ответ: Мурат проснулся от выстрелов и выскочил из дома, когда погоня уже началась. Он догнал всадников у леса, что находится в семи километрах от аула. Он привел в свидетели Тотырбека, который, потратив минут десять на то, чтобы выпросить у кого-нибудь коня, догнал преследователей в тот момент, когда из темноты неожиданно перед ним возник Мурат и дважды пальнул из ружья в воздух. Тотырбек оглянулся на него и крикнул насмешливо: «Побереги патроны! Отсюда не попасть!» Мурат был убежден, что увлеченный погоней Тотырбек не заметил, что он вынырнул из чащи леса, где скрывался, пока погоня не проскочила мимо.

По взгляду, которым его проводил Асланбек, Мурат понял, что его объяснения не рассеяли у старца подозрений. Но никто не видел его ни возле дома, откуда было совершено похищение, ни в момент, когда они с Таймуразом волокли бурку. Не могли его обвинить и в том, что он не был среди преследователей, — в темноте ночи на скаку все всадники на одно лицо. Он мог быть спокойным...

Но вдруг Мурату показалось, что он бредит, что он сходит с ума. Во дворе дома Дахцыко стояла... Мадина! Она. Без всякого сомнения она! Неужто Таймураз отпустил ее? Тогда почему детвора не спешит к старикам сообщить новость?! Вот и старухи окружили Дунетхан и выражают ей сочувствие. Если Таймураз укутал в бурку не Мадину, то кого же? Кого? Ведь говорят о дочери Дахцыко. Вот и Асланбек все допытывался, кто же мог украсть «дочь Дахцыко».

Голова Мурата сразу пошла кругом. Он едва не закричал. Если в бурке была дочь Дахцыко, но не Мадина, то остается один вариант: Зарема?! Он поймал себя на том, что лихорадочно выискивает во дворе среди толпившихся женщин Зарему. Ее нет! Вот и Таира здесь... А Зарема?.. Где же ты, Зарема?! Ее не было во дворе... Не было Заремы?! Нет, нет, это невозможно! Неужели он, Мурат, своими руками вытащил из дома и посадил на коня Таймураза свою любовь? Как Бог допустил такое! Но это случилось! Случилось! Боже, как же?! За что такое наказание?! Неужели Таймураз не присмотрелся к ней, когда закутывал в бурку? Куда глядели его глаза? В комнате было темно? Ну и что?! Он должен был видеть, кого крадет! Зарема, Зарема, что я натворил?! Ты же совсем еще девчонка, а я помог этому волку утащить тебя! Мурат представил себе, как она, закутанная в бурку, задыхалась от страха и негодования. А потом... Потом... Неужели он совершил и это?! Он должен был отпустить ее, когда увидел. Почему же ее нет до сих пор в ауле?

Замешательство Мурата не осталось незамеченным женщинами. А он спешил к своему дому, ничего не видя, он должен сейчас же, сию минуту поскакать к пещере, чтобы самому убедиться в страшной ошибке. Он должен опередить события, чтобы не случилось еще более ужасного. Он, он сам погубил свою судьбу! Таймураз не имеет права тронуть Зарему! Она должна принадлежать ему, Мурату, и больше никому. Вот уже третий месяц он не сводил с нее глаз. Все ждал, пока она подрастет, все его мечты были связаны с нею. Ты слышишь, Таймураз? Если ты украл ее, то украл не у Дахцыко, не у Дунетхан, а у своего друга, Мурата, твоего названого брата! Эй, Таймураз, не соверши того, что может погубить побратима! Я не смогу этого вынести! Она не должна так пострадать. Не надо, Таймураз, она совсем тебе не подходит. Она совсем не такая, какая нужна тебе. И ты не можешь быть ей по душе. Вы совсем разные. Слышишь, Таймураз? Не трогай ее! Я помогу тебе выкрасть Мадину. Похищу любую, на кого ты укажешь. Оставь мне Зарему! Оставь!

Он почти бежал, он видел, что толпа девушек и парней, окружившая гармонистку у дома Кайтазовых, как по команде обернулась в его сторону. Тайный голос предостерегал его, требовал, чтобы он остановился, принял участие в танце, чтобы он развеял подозрения. Но ему было все равно. Сейчас он не думал ни о себе, ни о Таймуразе. Он спешил, чтобы спасти свою любовь!

Когда он вывел из сарая коня и стал торопливо надевать на него седло, кто-то тронул его за локоть. Перед ним стоял Тотырбек Кетоев.

— Далеко собрался? — спросил он хмуро.

— Никого в попутчики не зову, — резко ответил ему Мурат, а руки его уже затягивали подпруги.

— Не все становятся попутчиками по зову, — многозначительно сказал Тотырбек и стал расслаблять подпруги.

— Я спешу в путь! — рассердился Мурат, отрывая его руки от седла.

Но Тотырбек не позволял ему оседлать коня. Бешенство стало захлестывать Мурата... Чего он лезет куда его не просят?

— Ты прибудешь к Таймуразу не один, — услышал он шепот Тотырбека. — Ты приведешь к нему смерть.

— Почему ты решил, что я еду к нему? — зло спросил Мурат.

— Не только я, все так решили, — сказал Тотырбек. — И следят за тобой. Кайтазовы не простят ни Таймуразу, ни тебе, — посметь в день свадьбы Ирбека совершить такое?! С тебя глаз не сводят.

— Какое мне дело до похищения? — пытался возмутиться Мурат.

Тотырбек взглядом окинул его с головы до ног, губы его насмешливо скривились:

— Осетины на похищение не идут без лучшего друга, — и тихо добавил: — Я, конечно, не видел, кто там вынырнул из леса, да еще два выстрела над самым моим ухом сделал, но не хочу, чтобы меня считали за слепого... — и решительно заявил: — Надо выждать время.

Мурат тоскливо посмотрел на него, закрыл лицо руками:

— Ждать нельзя!

— Ничего, с голоду не помрут, — заявил Кетоев. — Пусть потерпят.

— Я должен, понимаешь, должен ехать к ним! — совсем не по-мужски Мурат схватил за руку Тотырбека. Тот понял, что горец зря не станет так горячиться.

— Им грозит опасность?! — спросил Тотырбек.

Мурат молча покачал головой из стороны в сторону, подумал: грозит опасность мне, ох какая опасность!

Помолчав, Тотырбек предложил:

— Если что срочное, то позволь мне сообщить. Я постараюсь скрытно. Куда надо добираться?

Нет, не мог Мурат поручить ему такое. Как рассказать, что произошло? Да разве может мужчина поведать о таком происшествии? Это позор не только Таймураза, но и его, Мурата, позор. Крали одну девушку, а в бурке оказалась другая! Такое без смеха невозможно выслушать...

— Помоги мне выскользнуть из аула, — взмолился Мурат. — Помоги!

Кетоев был серьезен, особенно когда дело касалось не его самого.

— Посмотрим, — сказал он уклончиво и деловито добавил: — А сейчас мы с тобой направимся на танцы, и ты покажешь всему аулу, как следует исполнять хонга кафт! Понял?!

... Вырвались они далеко за полночь... Тотырбек оказался горазд на выдумки. Им так и не удалось бы скрыться от глаз добровольных помощников Дахцыко и Кайтазовых, если бы не план Кетоева.

— Мы не станем от них скрывать, что отправляемся в дорогу, — предложил он Мурату. — На виду у всех сядем на коней, но отправимся затемно. Они, конечно, последуют за нами, но будут сопровождать нас на расстоянии, прислушиваясь к стуку копыт. Ты спрыгнешь с коня и пойдешь в гору пешком, а я с твоим конем поведу их за собой подальше от аула...

Уже рассвело, когда Мурат добрался до пещеры. Еще издали он услышал тихий голос Заремы. Она... пела! Пела о любви, о молодости, о сильном джигите.

Мурат впервые слышал эту песню. Она пела тихо, чтобы голос ее далеко не разносился. Но она пела. На мгновенье он уверил себя, что ничего страшного не случилось. Раз поет — значит, все в порядке.

Мурат обрадованно полез к пещере. И наконец увидел ее. Она сушила волосы. Разбросав по плечам, она подставляла их солнцу и радовалась утру, полузакрыв веки от прыгающих солнечных лучей. Таймураз лежал рядом с ней на спине, закинув голову на висевшее на камне седло. Мурат с вновь возникшей тревогой стал всматриваться в них, стараясь по виду определить, произошло ли что-нибудь между ними. «Сидит в нижнем платье!» — закричал внутренний голос. «Но ведь у нее другого нет!» — запротестовал Мурат. «Но почему она не стесняется его?» — возмутился голос. «По молодости и невинности», — успокаивал себя Мурат. «Неспроста! — злорадствовал голос внутри его. — Посмотри, как и он свободно разлегся возле ее ног...» — «Но Таймураз всегда так развязен...» И тут вдруг Зарема встала на колени возле Таймураза, опустила волосы ему на лицо и стала водить ими из стороны в сторону. «Что она делает?!» — удивился Мурат и тут же понял: она щекотала Таймураза своими косами.

— Ага! Проснулся! — услышал он веселый голос Заремы.

Рука Таймураза обхватила голову Заремы и притянула к себе. Мурат отвернулся. Он больше не мог смотреть на них.

Верно говорят старики, что дружба всегда оборачивается к одному из друзей горем. Вот и у них так. Винить Таймураза? Но он же не знал ничего. Я ему никогда не рассказывал о своих чувствах к Зареме. Но как он смеет не знать? Почему я все о нем знаю? Почему он не чувствует, что делает больно своему побратиму? Почему он такой?!

— Таймураз! — крикнул он и удивился, какой вырвался хрип. — Таймураз!

Зарема тенью метнулась в пещеру. Мурат услышал облегченный вздох Таймураза.

— А я уже собрался винтовку хватать,— сказал он и крикнул в сторону пещеры: — Не бойся, это Мурат...

Мурат не смотрел туда, где находилась Зарема, Он глядел на Таймураза, который и сейчас был уверен в себе. Боль и ненависть, жалость и негодование боролись в его душе. Как бы он желал, чтобы все происшедшее оказалось сном. Как ненавидел Таймураза за то, что тот не удручен ошибкой. Мурат готов был вонзить в него кинжал и, чтобы сдержаться, успокаивал себя: он ничего не знал, он ничего не знал... Но почему после того как выяснилось, что в бурке другая, он не отослал ее домой? Или ему все равно? Таймураз не чувствовал его боли. Он стоял и спокойно ждал, что скажет друг.

— Значит, это правда? — произнес Мурат. — В бурке оказалась Зарема!

— Зарема? — обрадовался тот, что наконец узнал ее имя, и поспешно прижал палец к губам. — Тихо... — взяв из рук друга хурджин, он поставил его у входа в пещеру, сказал: — Здесь есть еда. Приготовь завтрак, Зарема...

Друзья спустились к роднику. Таймураз сел на камень, спросил:

— Как в ауле? Много шума?

— Есть шум, — подтвердил Мурат. — О тебе заговорили. Дахцыко грозится. Кайтазовы сердятся.

— Чепуха! — махнул рукой Таймураз. — Притерпится.

— Как она? — спросил Мурат с замиранием сердца. В мозгу стучало: он ничего не знал, ничего не знал...

— А что ей? — усмехнулся друг и вспомнил. — Вечером плакала.

— Грустит по дому? — и опять, чтобы успокоиться: он не знал, он...

— Как будто нет... — усмехнулся Таймураз. — Сказала, что любит меня.

Мурат опустил руки в холодную воду родника:

— А ты?

— Хорошая она...

— Но ты же другую хотел! — в сердцах воскликнул Мурат. Он не знал! Он не знал!

— Хотел, — спокойно посмотрел на него Таймураз. — Мальчишка подвел, черт бы его побрал! — и тихо добавил: — Но об этом только ты знаешь.

Намекает, чтобы молчал, не позорил его! Не просит — только намекает. Он не виноват, ведь он не знал!

— Что ты натворил, Таймураз? — горечь прорвалась в его голосе.

— Там темно было, — озадаченный его горячностью, ответил Таймураз. — Только утром увидел... Когда поздно было...

— Гяур! — отвернувшись от него, воскликнул Мурат.

Он провел мокрыми, прохладными от воды руками по лицу.

— Все не так! Предчувствие у меня было. Не зря возражал!

— А тебе чего переживать?! — небрежно спросил Таймураз. — Со мной случилось — сам и расхлебывать буду.

Он не знал! Потому у него и голос так спокоен и ровен. Мурату хотелось, чтобы он вышел из себя, взволновался.

— Выходит, не ты, а тебя украли! — зло выпалил он ему в лицо.

Таймураз вздрогнул, резко оборвал его смешок:

— Украл я, да только не ту! Понял? — и после паузы тихо добавил: — И эта хороша, — Мурат вздрогнул от прозвучавших в его голосе странных, до сих пор ни разу не звучавших ноток. — Знаешь, я не замечал ее: так, бегает пичужка, а она, оказывается, глаз с меня не спускала. Обо мне знает все. Целый день мне рассказывала мои истории, — он засмеялся, и в его смехе — тоже впервые! — прозвучала радость, а не привычная насмешка. — Мадина и Таира дразнили ее мной. Наверно, и сейчас они убеждены, что сговорились мы с нею...

Душа Мурата застонала, взбеленилась, вздыбилась: неужели правду говорит Таймураз? Это невыносимо!..

— Неправда, — запротестовал Мурат. — Это ты выдумал.

— Как неправда? Спроси у нее, — предложил он. — Сама мне поведала, — и серьезно попросил: — Не надо ей говорить, что я охотился за ее сестрой. Пусть так и останется в тайне, — и, спохватившись, гордо пояснил: — Не о себе беспокоюсь. Мне начихать, что там про меня начнут злые языки болтать. Но она не выдержит этого. Она по-своему все рассудит. Она думает, что мы давно ее караулили. Мурат, говорит, все время вокруг крутился, присматривался... — он посмотрел на него. — Было это?

— Было, — Мурат покраснел.

— А я и не знал, что тебе Таира нравится, — усмехнулся Таймураз.

Мурат облегченно вздохнул: ни Таймураз, ни Зарема не догадываются, кто была его избранница. Еще не хватало, чтобы раскрылась и эта тайна. Тогда совсем можно умереть со стыда.

Таймураз покачал головой:

— Не поверишь, как я ошеломлен. Да нет, не ошибкой... Ее любовью!

Мурат смотрел на своего друга и не узнавал его. Куда девалось его постоянное желание выглядеть могучим и сильным? Сегодня он не был похож на себя. Мурат подивился, как велика оказалась сила чувств девушки, что смогла вызвать в Таймуразе далеко упрятанную суровым воспитанием и нравами неизвестную ему струнку человеческого тепла. И еще тоскливей сжалось сердце Мурата от мысли, что он не сумел уберечь свое сокровище от бед, которыми так наполнен этот мир...

***

Асланбек как бы между прочим, но во всеуслышанье заявил, что пока нельзя никого обвинять в похищении: отсутствие того или иного парня еще не есть доказательство его вины. Мало ли куда может отправиться молодой джигит даже со свадьбы?! Поехать за друзьями в Нижний аул, просто промчаться по горам, даже отправиться на баловство, которое горцам непозволительно, но теперь городские привычки залетают и в горы, и кто знает, не появилась ли где-нибудь поблизости развеселая вдовушка... В этих намеках увидели желание отвести от своего внука подозрения. Но те, чьи родственники оказались в отлучке, доброжелательно выслушали его слова и доводы...

Все дни свадьбы Дзамболат пировал вместе с Асланбеком в доме Кайтазовых. Они засыпали всего на три-четыре часа, как вновь появлялся гонец и объявлял, что прибыли новые гости и не хотят садиться без уважаемого Асланбека. Старец ворчал больше для приличия, быстро подымался, велел будить приезжего, и они вновь направлялись в дом Кайтазовых, где свадебная трапеза со всеми ее обрядами начиналась снова. Дзамболат знал, что бесполезно кого-то подгонять, надо терпеливо ждать, когда завершится свадьба.

Услышав о похищении и зная норов своего Мурата, Дзамболат испугался, но вскоре заметил его в толпе ребят. Он почти не виделся с сыновьями, раз только встретил Умара и строго предупредил, чтобы тот глаз не спускал с младших братьев, не позволял никаких вольностей. «Голову отсеку тому, кто запятнает нас чем-нибудь!» — пригрозил он.

***

... Мурат сидел у родника и тупо смотрел на тонкую струйку прозрачной и холодной воды, вырывавшуюся из-под скалы и пузырчатыми линиями разбегавшуюся под зеркальной гладью. Оттуда, сверху, до него доносились голоса Заремы и Таймураза. Мурат пришел раньше намеченного срока, потому что ему не спалось, его опять мучили тяжелые сны, и он бежал от них сюда. И теперь он вынужден, точно вор, сидеть в ожидании друга вдали от пещеры и слушать веселый голос Заремы.

— Ты ешь, ешь, — упрашивала она Таймураза. — На охоте кто тебя накормит?

— Не хочу, — отказывался он.

— Не грусти, — ласкалась она к нему. — И не бойся — простят. Сама к отцу пойду. Я у него любимица. Свадьбу устроит. Все ущелье в гости пригласит. А я буду в белом платке в углу стоять. И все станут подходить, приподнимать платок, заглядывать мне в лицо: «А ну-ка, какую девушку лучший джигит ущелья себе в жены выбрал?» И будут ахать и восхищенно шептать: «Красавица!»

— Не будет свадьбы, — услышал Мурат голос друга, по которому нетрудно было догадаться, что он не в духе.

— Будет! Будет! — стала уверять она. — Посмотри мне в глаза. Ну, ты должен верить, что простят. Тогда и настроение у тебя станет лучше. Они еще пришлют за нами гонцов, — беспечно говорила она, веря в это.

Девчонка! И мысли ребячьи. Мурат представил себе, как Дахцыко посылает верных людей на переговоры с Таймуразом. Да он убьет человека, осмелившегося предложить такое. И дочь свою он никогда не простит, зря Зарема надеется. Сейчас не только отцовская любовь проверяется, но и гораздо большее: честь фамилии. Нет, Дахцыко ни за что не простит ни дочь, ни тем более Таймураза, не дай бог узнает, что он похититель...

И будто мысли его дошли до Заремы, она вдруг заявила:

— А не простят — и здесь жить можно. Ты не бойся, Таймураз, я не убегу от тебя. Везде с тобой буду. И без подруг не скучно. Так, самую малость. Считай, что совсем не скучно. Только когда ты на меня не смотришь, бояться начинаю. А когда ты рядом — я смелая! Ты самый сильный, самый мужественный, самый красивый, — и ты мой муж! И кинжал у тебя приметный. Особенно ручка. Вот тысячи положи передо мной — я твой кинжал сразу узнаю. Не веришь?

— Верю, — неохотно ответил он.

— Милый мой, — зашептала она, и Мурат зажал в отчаянии ладонями уши, а когда открыл, она стыдливо смеялась. — Я завидовала Мадине, а ты меня похитил! Какая я была глупая. Это из-за меня ты танцевал с Мадиной, а я...

— Мне идти надо, — глухо произнес Таймураз.

И отсюда было слышно, как раздражен он. Почему Зарема не замечает?

— Какая-то я не такая! — засмеялась Зарема. — С тобой обо всем могу говорить.

— Пойду я, — сказал в нетерпении Таймураз. — Дай ружье.

— Будь осторожен, — попросила она. Спустя мгновенье испуганно закричала: — Таймураз! Ты забыл еду! Я тебе кусок мяса завернула...

— Не надо, — недовольно отозвался Таймураз.

— Я сейчас спущусь, — закричала она. Ноги ее заскользили по склону горы, и, чтобы не упасть, Зарема часто засеменила...

— Что ты делаешь?! — закричал Таймураз. — Держись!

Мурат глянул наверх. Зарема, раскинув руки, во весь дух мчалась вниз и — сумасшедшая! — улыбалась! Еще миг — и ей не удержаться на ногах, и быть беде, ведь вокруг камни, острые выступы скал... Можно разбиться насмерть!

— Держи! — хрипло закричал Мурат Таймуразу.

Но тот уже бежал ей навстречу, роняя на ходу ружье. Они столкнулись посреди склона, Таймураз не удержал ее в руках, и она заскользила на спине, сбив и его с ног, и лишь возле Мурата они застыли. Лицо друга побелело. Она смеялась, да так счастливо, словно ей было совершенно не больно, хотя руки и ноги ее покрылись ссадинами. Внезапно она оборвала смех, и руки ее затрепыхались у ног, натягивая платье на оголившиеся колени. Память Мурата схватила это мгновенье и запечатлела в себе навеки. Потом не раз вспоминались ему стройные белые ноги и бедра, оказавшиеся намного полнее, чем ему представлялось, когда он видел Зарему в платье. Она прикрыла ноги и прежним, знакомым Мурату злым взглядом посмотрела в его сторону, будто обвиняя в своем падении. Таймураз поднялся с земли, спокойно, чуть-чуть устало спросил:

— Пришел?

Улыбка исчезла с лица Заремы. Не помни Мурат, какое настроение несколько мгновений назад было у девушки, ему и в голову бы не пришло, что она счастлива. И он понял: Зарема злится потому, что с его приходом Таймуразу надо покидать ее. Но как им обойтись той пищей, что носит Мурат? Он и так уж чуть ли не похищает еду из кладовой, которая у них не очень богата. Это у Тотикоевых она полна. Но к ним же не заявишься и не скажешь Асланбеку, что его внуку нужна пища. Асланбек вел себя так, словно похищение дочери Дахцыко никак не касается Тотикоевых. Он часто повторял, что не верит в слухи, которыми недоброжелатели хотят очернить его внука. Таймураз не мог поступить так, не посоветовавшись с ним... С каждым днем ему труднее было отмалчиваться. Теперь все отсутствовавшие парни возвратились в аул. Не было лишь Таймураза. И упорнее стали поговаривать о том, что похитил Зарему Таймураз. Обратили внимание и на то, что Дахцыко избегает старца и здоровается весьма сдержанно. Приближался день, когда должно было состояться объяснение, после которого или начнется кровавая вражда, или приступят к переговорам по примирению, в успех которых Мурат не верил...

— Идем? — спросил Мурат друга.

— Да, да! — облегченно сказал Таймураз и не оглядываясь пошел по тропинке.

— Я тебя буду ждать, — бросила ему Зарема.

Он не ответил. Оглянувшись, Мурат увидел, что Зарема жадно смотрела им вслед, и, позови ее муж, она так же, как несколько минут назад, со всех ног бросилась бы следом за ним. Таймураз молча шел впереди и даже ускорил шаг, стараясь поскорее оказаться вне поля ее зрения. Когда они были по ту сторону скалы, Мурату показалось, что он видит силуэт девушки на горе, нависшей над пещерой. Но он засомневался — вряд ли взобраться ей на такую крутизну...

Дата добавления: 2015-08-21