Читайте также:
|
«Тип» — одна из высших систематических категорий, передающая идею родственности, уподобленности, сходности группы дискретных объектов по основанию некоей общности свойств, признаков, что и оправдывает их объединение во вполне определенные таксоны. Применительно к политической реальности как реальности в себе организованной, упорядоченной, иерархизированной правомерно интересоваться зависимостью тех или иных черт, реакций, проявляемых в поведении, от различных детерминант-факторов. В соответствии с этим возможно дифференцировать материал, выделяя инвариантные формально-динамические параметры деятельности. Последовательная агрегация этих параметров в фиксируемых случаях и воплощается в понятии устойчивых сочетаний поведенческих своеобразий политических самопроявлений — политических типов. Политический тип, следовательно, выражает динамические особенности персональной реализации субъектов политики при учете интенсивности, темпа, ритма инициируемых ими процессов.
Способ обусловливания политических черт конкретными причинами крайне витиеват, неоднозначен, не может воспроизводиться одномерными
линейными зависимостями. Приемлемой схемой воссоздания каузальной картины генеалогии политических типов является схема фазового пространства, координаты и импульсы которого задаются сложным переплетением физиологических, психологических, социальных и экзистенциальных величин.
Соматика. С позиции соматической очевидна связь: биотип-психотип-политотип. Здесь действуют те же зависимости, что и в формах движения материи.
Формой движения материи именуется качественная общность материальных объектов, удовлетворяющая однотипным законам, правилам организации. Формы движения материи интегрируются в усеченную пирамиду. В пользу этой геометрической фигуры говорит следующее:
— пирамидальность: в основании с теоретико-множественной точки зрения располагаются более представительные ассоциации объектов, количественно истощающиеся с приближением к вершине;
— усеченность: полагать, будто пирамида реально достроена доверху, означает приписывать антропному типу вселенской организации некоторый «высший» в эсхатологическом измерении статус. Любой эсхатоло-гизм, финализм, однако, в случае неисчерпаемой материи выглядит мистическим, нерациональным;
— транслируемость: свойства форм движения передаются по восходящему вектору от основания к вершине; вышерасположанные формы отвечают законам нижерасположенных форм (естественная преемственность в мировой эволюции);
— отсутствие редукции: свойства форм движения не передаются по нисходящему вектору от вершины к основанию; свойства вышерасположенных форм не определяются свойствами нижерасположенных форм (качественная несводимость уровней организации: социологизм не сводится к биологизму, хотя над ним надстраивается);
— нежесткость последовательности расположения форм одна за другой: в любом месте сцепка может быть разъята, дополнена иной конфигурацией уподобливаемых объектов (идеи географической, кибернетической, космической форм).
Образ, поставляемый пирамидой форм движения материи, по сути, имеет репрезентативную и вполне адекватную связь с вопросом политических типов. Последние опосредованы биологическими и психологическими определениями, ответственными за фазы жизненной активности, акцентуации характера, хотя, конечно, к ним не сводятся.
По нейрогуморальному основанию, специфике реагирования симпатико-адреналовой системы на внешние стимулы выделяются: А-тип
(адреналовый), НА-тип (норадреналовый) и А+НА-тип (смешанный). Смысл данной типологии — в увязывании свойств характера с соотношением выделяемых организмом гормонов А и НА. Оказывается, что включаемые в А-тип подвержены повышенной тревоге, ответственности, критичности, неудовлетворенности реальностью; в НА-тип тяготеют к закрытому стилю общения, властности, подозрительности; в А+НА-тип склонны к повышенной эмоциональности, поиску паблисити.
Соматика как сугубо физиологическая подкладка выступает диспозициональным фоном политического поведения: a priori А-тип-реформатор; НА-тип — целеустремленный консерватор; А+НА-тип — артист. Распространение метода адренограмм вкупе с биохимическими, иммунологическими, клиническими и иными медико-биологическими тестами и показателями прояснило бы многие темные места в биографии политических деятелей, несомненно усиливая прогресс каузометрии, позволило бы вторгнуться в практически не изученные пласты мотивационного статуса событий, их локализованности в пространственно-временном континууме, причин девиаций политических карьер, оснастило бы рычагами коррекции сценариев державного поведения.
Идею связи качественных (психических) свойств человека с его органической конституцией пытался проводить Э. Кречмер, выделявший пикнический, астенический и атлетический типы телесной организации. Невзирая на отчетливое понимание плодотворности такого увязывания, прямое коррелирование типов телесной организации с типами темперамента выглядело бы натяжкой. В общем смысле справедлив тезис: определенность политических типов детерминируется не физиологически, а экзистенциально и социально, хотя влияние соматики на политику в виде базовых предрасположенностей, диспозиций реально. Основательным в этом отношении представляется подход И. Павлова, который, развивая предложенную Галеном гуморальную парадигму, выводил черты характера из особенностей центральной нервной системы. Комбинирование акцентированных качеств силы, подвижности, уравновешенности позволило ввести такую классификацию типов:
(1) сильный, неуравновешенный («безудержный»);
(2) сильный, уравновешенный, инертный;
(3) сильный, уравновешенный, подвижный;
(4) слабый.
В дальнейшем на эту типологию налагалась гиппократовская типология темпераментов; выходило: (1) павловский тип — сангвиник; (2) тип — флегматик; (3) тип — холерик; (4) тип — меланхолик. В политической проекции с типом (1) сближаются Петр I, Л. Троцкий; с типом (2) — Николай I, Александр III; с типом (3)— Александр II; с типом (4) — Петр II, Петр III.
Опыт соматического анализа политических типов, многообещающий сам по себе, пока еще очень недостаточен, чтобы укорениться в поисковом сознании. Пределы соматических реконструкций задаются сознанием, что физиологическая сторона, сколь бы важной, интригующей она ни была, все же не определяет принципиальных содержательных черт личности, сказывающихся в структурах восприятия, артикуляции, категоризации, трансформации действительности.
Психика. Разделяя идею много-многозначной зависимости психики от соматики, признавая ее качественную автономность, специфичность, будем толковать ее в контексте вопросов политики в качестве динамического параметра, оказывающегося диспозициональной духовной канвой поведения. Психическое в политическом, таким образом, преимущественные внутренние интенции в виде устойчивых склонностей, мотиваций, ориентации, относительно независимые от предпосылок, определенности, содержания конкретной и непосредственной политической самоактуализации. Множество константных психических предрасположений, оттеняя черты личности, определяет виды акцентуации характера. Согласно современным понятиям обосабливаются типы:
— циклоидный: импульсивная деятельность, регулируемая подчас немотивированной, спонтанной сменой настроения вид (Н. Хрущев);
— гипертимный: несколько разбросанная деятельность на базе постоянной приподнятости вид (биостимулированная активность А. Гитлера);
— лабильный: ситуативная переменчивость темпераментного оснащения деятельности вид (флюгерная маска М. Горбачева);
— астенический: склонный к ипохондрии, пассивности, безынициативности, сниженности самооценок вид (Иван V Алексеевич);
— сенситивный: боязливый, вечно испытывающий деструктивное чувство собственной неполноценности вид (Иван VI Антонович, при котором временщиком был Бирон; Вильгельм I, в бытность которого фактическим правителем был О. Бисмарк);
— психастенический: отличающийся нерешительностью, мнительностью вид (одолеваемая тревогой Елизавета, ввиду боязни переворота постоянно переносившая место своего ночлега);
— шизоидный: тривиальный толстокожий самодур с атрофией сопереживания, дефицитом интуиции в коммуникации вид (Фридрих Вильгельм I — «фельдфебель на троне»);
— эпилептоидный: с элементами дисфории, раздражительности, агрессивности, конфликтности вид (Павел I);
— параноидальный: имеющий тягу к доминированию, обидчивости, подозрительности, стойкости отрицательных аффектов вид (Сталин);
— истероидный: тщеславно-притворный, привлекающий к себе внимание, полумистический вид (жена Николая II Александра Федоровна, по выражению А. Кони, «властолюбивая истеричка»);
— дистимный: депрессивный, мрачно настроенный вид (Ричард III),
— неустойчивый: подверженный влиянию окружающих, податливый вид (царь Федор Иоаннович);
— конформный: недостаточно критичный, несамодостаточный вид (Брежнев; Эдуард V; Эдуард VI; Франциск II; Карл IX; Генрих III);
— патологический: физически неполноценный, психически расстроенный вид (Фридрих Вильгельм IV; Георг III; Бургиба).
Политический тип в чистом виде, как правило, идеалия; на практике фигурируют амальгамные типы, идентифицируемые по сочетанию форм.
В череде значимых типологий динамических характеристик психического находится классификация, получаемая рассечением целостного континуума духовного по основанию преимущественной направленности (устойчивость интенций в относительной независимости от поведенческих контекстов) вовне или внутрь. Так возникает альтернатива экстравертированных — интровертированных типов. Первые поглощены миром, импульсивны, инициативны, гибки в поведении, общительны, социально адаптированы (В. Коковцов). Вторые самососредоточены, замкнуты, склонны к аутизму, малообщительны, пассивны, имеют проблемы по линии социальной адаптации (пришедший на смену В. Коковцову дважды премьер России «его высокобезразличие» И. Горемыкин). Экстраверты дают открытый (Травкин), интроверты — закрытый (Ю. Скоков) тип политика.
Социальность. В основу классификации политических типов по разряду социальности положены разные выполняемые субъектами политики значимые функции.
Коммуникативная функция. Феофан-затворник для достижения мирских глубин уходил от людей, заточался в келью. Мирознание политика идет не от уединения, а от обретения опыта в работе en masse. Метод деятельности политика, о чем говорилось выше, не метод творческого дочерпывания (отход и возвращение с целью углубления, понимания), не странствия (поиск заветного в далеком), не страдания (мудрость от потрясений), а быстрое реагирование.
Политик — временщик, ткущий времен связующие нити. Время — режиссер событий; политик — режиссер времени. Просточеловек допускает: «не я виноват, а время». Без дистанционных рассмотрений созидающий реальность, наделенный полномочиями политик допускает иное: «время таково, ибо политика такова; не время, а я несу ответственность за происходящее».
Человек пожинает судьбу, политик ее делает. Он не именинник жизни, а ее творец. Политика — ход в настоящее, сталкивающий с неоднозначностью условий, людей, их связей, но не смеющий вводить в тупик всесильности обстоятельств. Закон превозможения последних — эпицентр политики, реализующейся как техника солидаризации масс, сбитая их в плотную, противостоящую окружению гущу. Политик — коллективный организатор, действующий, как отмечалось, с публикой и для публики. В пределах его компетенций различаются амплуа: коммуникатор, автоном, агрессор, равно применяемые в зависимости от тактики и обстановки. Разыгрывание роли первого плана идет при необходимости достижения эффекта от межличностного взаимодействия (президентский реванш Ж. Ширака); второго плана — при важности возвышения над прозой роевой жизни (Ш. де Голль); третьего — при решительных действиях против людей (Гоминьдан).
Трансформативная функция. История — это лишь «вечное бессмысленное повторение того бедствия, в которое ввергается воля к жизни»,— настаивал А. Шопенгауэр. Если самая высшая власть — умение повелевать собою, то вопрос оптимальности форм активности для воплощения воли к жизни является центральным.
Есть две формы воздействия на реальность, актуализирующие разную степень интенсивности воли к жизни с ходом процесса по нарастающей. Подразумевается эволюция и революция. Одна крепится на тенденции безудержного дерзания; другая сопрягает творчество с гарантиями и границами. Перефразируя Гете, можно утверждать: революционер — часть той силы, что, вечно желая добра, вечно совершает зло. Архимедов рычаг революционера как наместника царя небесного на Земле — уничтожающий неразумное мира Большой Разум.
Переход от прошлого к будущему в революционной парадигме мнится как мощный «скачок от стихий к Свету Разума; постепеновщина, парламентаризм — работа лемуров, хоронящих тело Фауста» (А. Белый). В конце концов революция с развиваемых позиций предстает как выражение духовной силы, которая свое собственное искусство почитает за бога. Только искусство — искус «самый последний, самый тонкий, самый неодолимый соблазн земли» (М. Цветаева). Искус искусства революции кровожаден. Требует невинных многочисленных жертв.
Революционная перекройка «человеческого муравейника» (Ф. Достоевский) по согласованию доктринальных и жизнеукорененных форм влечет насилие, где многие ломают шею. Революционер всегда висельник, любящий гибель, любящий ее искони. Порок его сказывается в:
— насилии: «не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты,
или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка» (А. Пушкин)12;
— аморализме: «Революционная мораль есть отрицание морали. Революция аморальна по своей природе, она становится по ту сторону добра и зла... В революционной стихии личность никогда не бывает нравственно активной, никогда не бывает нравственно вменяемой» (Н. Бердяев)13;
— произвольной беспочвенности: точен Д. Мережковский — в страшной свободе, способности отрываться от почвы, от быта, истории, сжигать все свои корабли, ломать все свое прошлое во имя неизвестного будущего — в этой произвольной беспочвенности и заключается одна из глубочайших особенностей русского революционного духа;
— бесцеремонном отношении к человеческой индивидуальности: все прогрессы реакционны, если рушится человек (А. Вознесенский). В революционном прогрессе человек рушится. В первой русской революции эсеры, социал-демократы и анархисты убили 5 тыс. правительственных служащих. Только за 1906 г. революционная оппозиция инициировала 800 политических убийств, террористических актов (тогда как у нас говорили о столыпинском терроре). В Октябрьскую революцию подавление личности через жесткие политические технологии стало злобой дня. Как говорится в заявлении ветеранов революции в Президиум ЦИК СССР в 1925 г., «смертная казнь и административная форма ее применения вошли в нравы управляющих... этот упрощенный и легкий способ управления сделался своего рода нормой, пропитал сверху донизу наш новый бюрократический аппарат и обесценил человеческую жизнь как в представлении управляющих, так и в сознании управляемых»;
— хаотизации жизни: после всех революций, констатировал Н. Бердяев, «Россия полна мертвыми душами и ревизорами... Революционные Чичиковы скупают и перепродают несуществующие богатства, они оперируют с фикциями, а не с реальностями, они превращают в фикцию всю хозяйственно-экономическую жизнь России. Многие декреты революционной власти совершенно гоголевские по своей природе, и в огромной массе обывателей они встречают гоголевское к себе отношение»14. Аналогична оценка И. Бунина: «Как они одинаковы, все эти революции! Во время Французской революции... сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый поток декретов, число комиссаров — непременно почему-то комиссаров — и вообще всяческих властей
12 Пушкин А. С. Собр. соч. М., 1975. Т. 5. С. 344.
13 Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского. Париж, 1968. С. 153.
14 Бердяев Н. А. Духи русской революции. Б. М., 6. г. С. 10.
стало несметно, комитеты, союзы, партии росли, как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании... Все это повторяется потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций — бешеная жажда игры, позы, лицедейства, балагана. В человеке просыпается обезьяна»15;
— коварстве и лицемерии: глубока идея, высказываемая героиней в «Докторе Живаго»: «Помнишь ночь, когда ты принес листок с первыми декретами, зимой, в метель. Помнишь, как это было неслыханно безоговорочно... Прямолинейность покоряла. Но такие вещи живут в первоначальной чистоте только в головах создателей, и то только в первый день провозглашения. Иезуитство политики на другой же день выворачивает их наизнанку»16;
— подрыве преемственности: в нашей по большей части революционной культуре много крови, мало истории, что проявляется равным образом на уровнях личностном и социальном. Декабристы доносили друг на друга, как, впрочем, и «разоблачаемые» коммунисты. Духовное, национальное дело также во многом шло как «отрицание»: неблагодарность к созидательной работе предшественников, нежелание почитать даже великих своих людей есть русский революционный грех, неблагодарная черта в нашем ищущем крайности характере (мысль Н. Бердяева). В итоге пресекается традиция, опосредуемая личным и групповым опытом. Печальная формула российского логоса «не то, а... (что?)»17, где череда пустот не обрывается позитивом;
— ставке на избранных: презумпция революционного прогрессизма, хилиастическая по сути, коренится в авантюризме вымогательства чуда у субъектов «имманентной религии» (С. Булгаков) — та же пресловутая вселенская миссия пролетариата. Вероятно, оттого, что в России не было в чистом виде ни Ренессанса, ни Реформации, ни Просвещения, в ней не утвердился универсальный гуманизм как способ жизни, парадигма уважения человека к себе и себе подобным.
Самое ужасное преступление — не совершать зла; именно этим и пытается заниматься социальный эволюционер, отрицающий «отрицание» как некую притягательную ценность. Вопреки революционеру эволюционер не отворачивается от возможного, безучастно открываясь невозможному.
15 Бунин И. А. Окаянные дни // Даугава 1989. № 4. С. 104.
16 Пастернак Б. Доктор Живаго // Новый мир. 1988. № 2. С. 137.
17 Гачев Г. Русская Дума. М., 1991. С. 235.
Используя мощность ударной силы и вихревой поток лишь заранее известных параметров, он уповает на последовательные незатратные улучшения. Настоящее — сугубый кумир эволюционера, понимающего «сегодня» одновременно как проект и требование, систему и метод.
Революционер сражается за идеалы, эволюционер — за людей, пожинающих практику их (идеалов) обмирщения. Революционер обращается к бытию ради преобразования, эволюционер — ради существования. Бороться против зла — значит оказывать ему слишком много чести (Лотреамон). Главное — зла не делать. В эволюционной стратегии отпадает необходимость революционного хождения по водам — в нарушение законов мира творить чудо.
«Сев верхом, коня загонит нищий», — отвергая неугомонный экстремизм трансформаций, рьяность обновлений в полной темноте (революционные перетряски общества, как показывает опыт, идут вслепую; и чем более революционен темп действия, тем более слеп ритм хода. Убедительна квалификация П. Милюковым петровской реформы: «Она не была делом теоретического обсуждения. Законодатель не пошел в ней дальше, чем требовали неотложные нужды времени, и для их удовлетворения ограничился тем, что попалось под руку»18; в ходе преобразований Россия утратила 20% населения), эволюционер отказывается от мантии всезнающего представителя истории. Он требует принятия точки зрения, согласно которой надлежит:
— любить жизнь, а не идею жизни. Этого так не хватает России, реальность которой отличается исключительной и особой лживостью: «Утверждается ложь во имя высших целей; зло оправдывается во имя добра»19. Лживая репрессивность российской реальности — от действий по идеалу, от жертвенности, требующей превращения проекта в действительность. Дело переменится, когда у нас будет вдоволь места не столько высшим ценностям, сколько «по своим надобностям» человеку;
— не возносить прах до небес, ставя на героические виражи жизни. В программе «религии человечества» О. Конт говорит о неразрывности цели (прогресс), основания (порядок) и принципа общежития (любовь). Не бывает прогресса без любви и порядка. Героика оправдывает ложь, коварство во имя цели. Лучшие же и прочнейшие изменения «суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений»20 (А. Пушкин);
18 Милюков П. Государственное хозяйство России в первой четверти XVII столетия и реформы Петра Великого. Сиб., 1892. С. 715.
19 Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря. Париж, 1951. С. 7.
20 Пушкин А. С. Указ. соч. С. 280.
— принять естественность существования. Абсолютный кошмар революции состоит в принудительности. Подлинное же творчество открывается в экзистенции через раскаяние, в социальности через примирение21;
— перестать быть заложником высокой мечты, потребного будущего. Бич России — революционность, предающая забвению национальные интересы. Прогресса нет без наследия, почвы в смысле мощных корней, традиций. «Порядок вещей, уничтожаемый революцией, почти всегда бывает лучше того, который непосредственно ему предшествовал»,— обоснованно констатирует А. Токвиль. Франция накануне Великой революции никак не пребывала в упадке; «скорее можно было сказать в то время, что нет границ ее преуспеянию»22.
Аналогично Россия в предреволюционный период не лежала в развалинах. С 1893 по 1913 г. население ее увеличилось на 40%, производство зерна — в 2 раза, добыча угля — в 5 раз, выплавка чугуна и стали — в 4 раза, количество студентов превышало число обучаемых в Германии и Франции, вместе взятых23. Казалось бы, живи, наращивай, пользуйся. Но... предвкушение неслыханного блаженства вызывало соблазн акселерации будущего.
Что становилось с заложниками высокой мечты, торопителями неизведанного общеизвестно. Преуспеяние и революция несовместимы. Россия выстрадала плавность, мелиоризм, постепеновщину.
Русские все время ищут «концы», что придает их жизни колорит тератологический. Пора бы и им понять, что подлинно глубокая политика крепится не на принципах, а на интересах, что лишь в центре такой политики находится процветающий человек.
Адаптивная функция. Эту функцию будем толковать широко — как совокупность приспособительных реакций, носящих целесообразный, целеустремленный характер; согласующих цели и результаты, строение, функции и условия среды; повышающих защитные качества; придающих динамичность, мобильность; блокирующих стрессоры, негативные влияния, перегрузки; инициирующих адекватные восприятия, действия; оптимизирующих принятие решений в требуемом темпе при высокой степени ответственности; способствующих достижению гомеостаза.
Общее повышение устойчивости к перепадам жизненных факторов обеспечивается множеством процессов разной адаптационной направленности с совокупностью (в идеале) потребных исходов. Заслуживают внимания варианты:
21 Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1988. С. 490.
22 Токвиль А. Старый порядок и Революция. М., 1905. С 196.
23 Миронов Б. Н. История в цифрах. Л., 1992.
— непримиримо-воинствующий тип: идиосинкразия на личной основе с тактикой взаимопоедания. Характерное воплощение — внутри- и межпартийные фракционные распри: пикировки Ленина—Мартова; Сталина—Троцкого; Явлинского—Гайдара; ошеломляюща позиция Гучкова, вытекающая из убеждения, что в его партии («Союз 17 октября») «девять десятых — сволочь, ничего общего с целью Союза не имеющая»24;
— брутальный тип. Заядлому картежнику Маяковскому раз предложили смухлевать — подставить к нулю палочку, дабы получить десять. Маяковский отказался: подставить можно, а потом всю жизнь с палочкой ходи. Диаметрально противоположно действовал воплощение зла и безобразия, дикой неприкрытой подлости римский папа Александр VI, опиравшийся в политике на подкуп, яд, шантаж, кинжал, обман;
— тип «мастер взрывать ситуацию». Впечатляющий яркий элемент данного множества— Пуришкевич, который 19 ноября 1916 г. в IV Государственной думе заявлял: «Бывают... моменты... когда должно быть приносимо в жертву все». Хаос в стране «составляет несомненную систему», она «создана Вильгельмом и изумительно проводится при помощи немецкого правительства, работающего в тылу у нас»25. Серьезное обвинение руководства в коллаборационизме документально не подкреплялось. На что рассчитывал Пуришкевич? На резонансный системный эффект бессознательного, по поводу которого Юнг замечал: «Мы не в состоянии более отрицать, что темные движения бессознательного являются активными силами, что есть силы души, которые, по крайней мере на данный момент, не соответствуют нашему рациональному миропорядку».
К подобным нерациональным активным силам относятся внутренние неисповедимые движения толпы, склонной к «повальным болезням души». Последние неплохо изучил В. Кандинский, отмечавший: «История общества представляет нам... непрерывный ряд примеров, в которых известные побуждения и стремления... чувства и идеи охватывают сразу массу людей и обусловливают, независимо от воли отдельных индивидуумов, тот или другой ряд одинаковых действий. К таким примерам морального и интеллектуального движения масс, порою принимающего форму резкого душевного расстройства, мы совершенно вправе приложить название душевные эпидемии».
Хотя спустя три дня Н. Марков с опорой на факты отвел обвинения Пуришкевича, дело сделалось. Маркова лишили слова, вера в правительство была подорвана. В этом, как и в подобных случаях, радикальна роль
24 Исторические записки. М., 1976. Т. 97. С. 269-270.
25 Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993. С. 335-336.
суггестии, без изучения которой целый ряд исторических и социальных явлений получает неполное и «частью даже несоответствующее освещение» (Бехтерев);
— стабилизирующий тип. Играет роль буфера, демпфера, гаранта. О Хусейне речь шла выше в связи с темой политического одиоза. Здесь же в отношении Хусейна возникает новый сюжет: будучи лидером мощным, он препятствует распаду Ирака на курдский, суннитский (центр), шиитский (юг) уделы, заставляет иные державы считаться со своей страной, позволяет осуществлять ей влияние на Аравийском полуострове. Функциональная диктатура сдерживает нефункциональную идеологию. Примерно таково же непреходящее место в политике Дэн Сяопина, в отсутствие которого Китаю, скорее всего, не избежать опасности внутренней междоусобицы;
— тип «мастер бить в точку». На опасность стандартов, штампов, трафаретов в жизни указывал даос Чжуанцзы, предостерегавший: «Не действуй всегда одинаково, разойдешься с путем». Во всецело конъюнктурной политике ценно умение вычленять значимые болевые места, давление на которые делает политическую технику особенно результативной. Специалистом по части таких вычленений был Гитлер, строивший курс на эксплуатации популярных в народе представлений. Не пускаясь в детали, сошлемся лишь на святую для народа идею нации, относительно которой глава третьего рейха цинично утверждал: «Я пользуюсь идеей нации по соображениям текущего момента. Я знаю временную ценность этой идеи».
Сенека рекомендовал ограждать себя от воздействий толпы. На политика его рекомендации не распространяются. После убийства Альдо Моро итальянское телевидение передавало: смерть премьера «заслоняет всю остальную действительность, но все же сообщим вам о результатах бегов». Не терпящая остановки непрерывная пульсация тривиальных поползновений толпы хотя и вызывает близкое к безысходному брезгливое чувство «мирового скотопригоньевска» (Ю. Трифонов), жить этим чувством, руководствоваться им — доля политика;
— компрадорский тип. Смердяков сожалел, что Наполеон не завоевал Россию; умная нация поработила бы глупую. Подобные ощущения испытывает всякий компрадор, желающий несчастья собственному народу. Распространенная форма столь низменных настроений — новорусская, имеющая мощное политическое лобби платформа вестернизации России, о которой еще тонкий знаток Отечества А. Блок говорил: «Европейская цивилизация в России никогда не привьется и даже будет встречать такое сопротивление и такую вражду, что всем, кто не может или не должен отказаться от нее, придется рано или поздно или погибнуть, или покинуть Россию».
Вопрос о Европе и не-Европе применительно к России не стоит в плоскости «сущностной автаркии». Как мы имели случай подчерчивать ранее, существуют общецивилизационные зависимости, выражаемые схемой фундаментальных социальных констант, гуманитарных универсалий, гражданских инвариантов, родовых абсолютов, и существуют требования почвы, с коими общие места согласуются. Все ценное, что накопила Европа, что нашло закрепление отбором (парламентаризм, либерализм, конституционность, права человека, интенсивный стиль хозяйствования), достойно внимания и творческого заимствования.
Вопрос о Европе и не-Европе в отношении России стоит в плоскости «сущностной независимости». В прагматической редакции российские национальные интересы не позволяют ей как великой державе становиться аппендиксом Запада. В методологической редакции проблема приобретает вид обостренной постановки: «Должно ли славянское племя — член арийской семьи, равноправной с племенами индийским, иранским, эллинским, латинским и романо-германским, создавшими каждое свою самобытную культуру,— оставаться только ничтожным придатком, так сказать прихвостнем Европы, или же в свою очередь приобрести миродержавное значение и положить свою печать на целый период истории?»26 Опять же методологически эта крайне острая постановка снимается так:
1. Необходимо принять, что прогресс «состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях»27;
2. Необходимо стать русским, т. е. перестать презирать страну свою, народ свой, и тогда с первого шага все изменится: «... мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея»28.
Национальное дело может быть не компрадорским, а лишь патриотическим общим делом. Иначе — строительство Вавилонской башни, где никто не понимает друг друга (политика антинациональной приватизации и сгрудившиеся вокруг нее политиканы). Лишь по основанию патриотичности надлежит теперь проводить национальную самоидентификацию.
Экзистенциальностъ. Со времен Древнего Египта вплоть до современности человек обнаруживал тягу к бессмертию. Первоначально она обретала формы физического (мумификация), затем юридического (документально, процессуально гарантированное волеизъявление) бессмертия29.
26 Сборник политических и экономических статей Н. Я. Данилевского. Спб., 1890. С. 31.
27 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Сиб., 1895. С. 90.
28 Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 23.
29 Фромм Э. Иметь или быть. С. 83.
В политике стремление к вечности выражается желанием иметь признание. Желание это определяет глубинную потребность быть личностью.
Раджив Ганди не хотел быть только сыном Индиры Ганди, та, в свою очередь, не хотела быть только дочерью Джавахарлапа Неру. Интенция на совпадение индивида и лица в человеке именуется персонализацией, которая является мощным генератором (надситуативная, сверхнормативная активность, творческая автоэволюция) и транслятором (межличностное взаимодействие, воздействие, влияние) индивидуальности. Эффект персонализации зависит от глубины, основательности, богатства человека, способов демонстрации им в обществе собственной значимости. С позиций учета личностной мотивации занятием политической деятельностью, стандартов самоактуализации, характера ценностного оправдания социального участия обосабливаются следующие субъективные разряды:
— «семьянин». Под категорию лиц, для которых семья — высшая ценность, подводятся Николай II, Э. Кеннеди, А. Гор. В их аксиологическом поле доминирует высказанная В. Розановым мысль о связи бога не с умом, а с полом. Тогда семья — «самая аристократическая форма жизни»;
— «интеллектуал». Самоутверждение по вектору «мысль» превалирует в варианте Ф. Бэкона, В. Болингброка, Б. Франклина, относившихся к власти как средству познания и самопознания, обретению увлеченно-деятельностного сосредоточения;
— «интриган». Самопоглощенность интригой наблюдается в случае Екатерины Медичи, мадам Помпадур, Ш. Талейрана, корысти ради жертвовавших всем и пренебрегавших дельным советом Гнея Помпея: «Всякую власть следует получать раньше, чем ожидаешь сам, а слагать раньше, чем ожидают другие». Тривиальной интриге от персональной невоздержанности, глумливости обязаны мы многим на вид серьезным общественным процессам — блокировкам, пикировкам, войнам, трансформациям, расколам, почтившим своим вниманием, казалось бы, столь высокие социальные дела, как освободительное рабочее движение.
«Я знаю Маркса давно,— писал весной 1872 г. М. Бакунин испанскому корреспонденту,— и всегда уважал его, несмотря на все отрицательные стороны его характера — властность, самолюбие, ненависть ко всем, кто не разделял его убеждений, имел смелость признаться ему, что он не разделяет его теорий и не признает его власти». Из-за интриг Маркса против Бакунина I Интернационал фактически распался. После Гаагского конгресса активная часть европейской слагаемой Интернационала перешла на сторону Юрской (пробакунинской) федерации. Другая малочисленная составляющая (немецкая, английская, американская секции) сплотилась вокруг главного Нью-Йоркского (промарксовского) совета;
— «гедонист». Плотские желания не грех, грех — пресыщенность, изощренность, гипертрофичность желаний. Однако, допуская инверсию ходовой максимы, в отношении политиков ясно: что дозволено быку, не дозволено Юпитеру. Даже самые маленькие погрешности кажутся большими, если обнаруживаются в поведении тех, кому доверена власть и поручены дела государства. Чувство жизни — одна из экзистенциальных констант, реализующихся на мировой линии личности. Так как политик — человек, ничто человеческое ему не чуждо. Иное дело, что для политика, который на виду, выполняется закон «убывающих отношений». Проявление «стандартной человечности» (чувственность, желания, привязанности, пристрастия) расценивается как тривиальная слабость. Политика и экзистенция плохо состыкуемы. В экзистенции действуют откровения гуманитарной, в политике — социальной реальности. Истинное завоевание в экзистенции — завоевание сердец силой чувства. Истинное завоевание в политике — завоевание разумно обозначенного и понятого интереса силой закона, долга, благочестия (что в качестве непреходящего завета высек на камне Ашока).
Бразильский президент посетил карнавал и этим дискредитировал себя как политика; немилость электората обусловилась его опасением потенциальной карнавализации державостроительства. Статут человека по своим нуждам, надобностям возвращает отставка. Покинув трон, Адриан предался любимому делу — выращиванию капусты. Аналогичное (правда, в другой связи) сталось с Н. Хрущевым, нашедшим утешение в культивации помидоров. Добровольно покинула тенета власти, ушла в мир шведская королева Кристина, приказавшая в ознаменование своего освобождения отчеканить монету с надписью: «Мне этого не нужно, и мне этого недостаточно»;
— «женолюб». С женщиной, говорит Л. Даррел, производят три вещи: ее любят, по ней страдают, о ней делают литературу. В этом ряду нет политики. Нет не случайно. Политика как техника заявления и проведения социального интереса не вправе отягощаться дополнительным идущим от личности интересом — интересом угождать женщинам.
«Когда в тебе накопилась жидкость, излей ее в первое попавшееся пустое тело»,— советует Персии. «Всякий оплодотворяющий девушку сотворяет то, что нужно»,— выводит В. Розанов. В незамысловато-грубоватых сентенциях подобного рода выражено правило жизни: мужчина завоевывает женщину, его выбравшую. Перенесение этого правила на политику, разрушая глубокое, подменяет политическую практику практикой фарса.
«И покарал его господь и отдал его в руки женщины»,— утверждается в святом тексте. В согласии с этим возникают трагикомические выпадения из истории в духе Мессалины, Раисы Максимовны и прочая, стимулирующие
крайне неблаговидную, затратную трансформацию общезначимого политического дела в эгоистическое дело политики. Мы уже не вдаемся в традиционно щепетильную для политики нравственную тему: имеет ли право на искушение облаченный доверием нации деятель. С такой проблемой, кстати, столкнулся австрийский президент Т. Клестиль, вынужденный в итоге расстаться и с сотрудницей-любовницей М. Лоффлер, и со своей женой Эдит, с которой его связывало почти 40 лет супружества;
— «рационалист». Разум как способность души — ресурс обоюдоострый. С одной стороны, это — преграда фантазерству, суеверию, «изуверскому, животному произволу, который для нас... является постоянной угрозой»30, с другой стороны, это — мощное орудие деформации не поддающейся прямолинейной рационализации стихии жизни.
Мы никогда не разделяли мнения Г. Гегеля, безоговорочно заявлявшего: «Единственной мыслью, которую привносит с собой философия, является та простая мысль... что разум господствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершается разумно». Это убеждение и понимание является предпосылкой по отношению к построению рациональной истории, но не истории как таковой вообще.
Попытки просветителей (Руссо, Вольтер, Дидро, Монтескье), и солидарных с ними государственных деятелей (Робеспьер, Джефферсон, Линкольн), и подвижников-утопистов (Фурье, Консидеран, петрашевцы, Оуэн) через рациональные обсчеты воплотить в жизнь идею страны-разума (проекты «социальной гармонии», «нового социетарного мира», фаланстеров, «поселков общности и сотрудничества») заканчивались безрезультатно.
В гносеологическом смысле «природа любит скрываться» (Гераклит), так что если понятие реальности выводить из доктринальных реальностей, «из единственно возможного опыта, тогда «вселенная», «Природа» (и, добавим, — «История».— Авт.) — конечно то же самое, что реальности в их совокупности; однако отождествлять такую совокупность с совокупностью бытия, тем самым абсолютизируя ее,— это противосмысленность»31.
В социальном смысле, так как власть исключительности захватывает, народ и автономная личность стремятся к своей «нерациональной», неисповедимой реализации. Колоссальную проблему «просвещенный правитель — самостийный люд» обострял еще Лао-цзы, подмечая: «Если бы имел просветленный ум, шел бы себе большой дорогой, избегая кривых путей. Большая дорога совершенно ровна, но народ любит тропинки».
30 Шестов Л. Умозрение и откровение. Париж, 1964. С. 209.
31 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1994. С. 30.
«Державный тракт — народная тропа» — история не поставляет никакой однозначности выбора между ними как кратчайшими путями к заветному, желаемому.
В онтологическом смысле, как точно высказал С. Соловьев, просвещенный реформатор, великий человек дает свой труд, но «величина, успех труда зависят от народного капитала, от того, что скопил народ от своей предшествующей жизни, предшествующей работы. От соединения труда и способностей знаменитых деятелей с этим народным капиталом идет великое производство народной исторической жизни». Каково же, когда труд и способности знаменитостей не согласуются ни с народным капиталом, ни с народной жизненной волей? Народ своеволен, и резонансный эффект от наложения державной энергии на народную — политическая и историческая редкость, что можно видеть на примере опыта отечественного устроительства.
В психологическом смысле нельзя сбрасывать со счетов наличие конъюнктуры, фона личности, многоразличных персональных фобий. Взять ситуацию обвала рубля в «черный вторник» 11 октября 1994 г. За девять дооктябрьских месяцев 1994 г. промышленное производство упало на 23% по сравнению с соответствующим периодом 1993 г. В конце лета неплатежи составили около 100 трлн руб. Дефицит бюджета выражался 10% ВВП, что угрожало подрывом финансовой системы в целом.
«Черный вторник» решал дилемму: 1) сохранить государственные валютные запасы с возможной дискредитацией реноме власти; 2) обеспечить плавное падение рубля с сохранением лица власти, но созданием угрозы разбазаривания финансовых резервов. Банкиры-профессионалы избрали первый путь, который повлек отставку Геращенко. Толковать случившееся иначе как политический курбет невозможно. Действительно, в течение двух дочерновторниковых недель рубль обесценился на 30%. Никакой жесткой реакции на это не последовало. Падение же за один день 11 октября номинала рубля на 30% породило бурю. Объяснения тому сугубо психологические, вызванные идиосинкразией лидеров многих партий к личности председателя Центробанка. Время идет, а политика у нас как была, так и остается доминирующей над экономикой (политика и экономика могут найти точку примирения в справедливости, но это — идеальная ситуация).
В экзистенциальном смысле воспроизводятся, кочуя из культуры в культуру, многие несообразия, несуразицы вроде неписаного правила времен охоты на ведьм «на одного мужчину — десять женщин». По пятам темных клерикалов шли политики, в наши просвещенные дни спускавшие четкие, рационально обсчитанные разнарядки репрессирования.
Резюмируя, ловишь себя на желании солидаризироваться с Ф. Ницше, предлагавшим обращаться к искусству, дабы не погибнуть перед рациональной истиной;
— «провинциал». Велика роль в политике персонального имиджа, складывающегося в массовом сознании вследствие направленной психологической обработки под воздействием СМК, но имеющего объективные корни в виде спонтанно проявляющихся мироотношений. Эмоциональная реакция на последние (манера улыбаться, двигаться, выбирать туалет, общаться), собственно, формирует комплексный образ (стереотип) личности.
Безотказным индикатором внутренней культуры, глубины, подготовленности политика, в основе чего в подавляющем числе случаев коренится наше его приятие или неприятие, выступает язык. Тот, кто извращает его, — «предатель по отношению к обществу: слово — единственное орудие, с помощью которого мы оповещаем друг друга о наших желаниях и мыслях, оно толкач нашей души; если мы лишимся его, то не сможем достигать взаимопонимания; если оно обманывает нас, оно делает невозможным всякое общение человека с себе подобным, оно разбивает все скрепы государственного устройства»32.
В выдержке из Монтеня выделим слова «скрепы государственного устройства». Плохой язык их неминуемо разбивает. Вспомним печально известного первого и последнего президента СССР, пользовавшегося не языком, а каким-то захолустным арго. Засилье бедных по выразительности оборотов, лексических шаблонов, штампов полностью лишало иллюзий по части оригинальности предъявляемых мыслей. Наслушавшись всяческих «начать», «процесс пошел» и пр., подаваемых в обертке неблагозвучной фрикативной речи, невозможно было избавиться от ощущения покрывающего тебя налета периферийной слякотности. Картина мира, подчеркивает Н. Комлев, находится не в словах, а в голове; «но слова посредничают в отношениях людей друг с другом, индивида с самим собой и с окружающим миром»; языковая деятельность не только помогает формировать сознание, но и составляет часть бытия. Потому важно помнить: чем развитей, богаче язык, тем богаче сознание, вычленяемые с его помощью фрагменты действительности. Поскольку за словом скрыто поле человеческого опыта, можно считать, что словарь индивида соответствует некоторой автономной картине мира языковой личности. Оценка словаря и связанных с ним содержательных картин соответственно развеивает сомнения: носитель провинциальной казенщины, стилистической беспомощности в языке не имеет прав на причастность к высоким атрибутам власти;
32 Монтень М. Опыты. М.: Л., 1960. Т. II. С. 393—400.
— «аскет». Воздержанность, строгость в отношении к жизни, самоограничение в доступе к мирским соблазнам во властном аспекте со всех точек зрения инспирирующая, но практически труднореализуемая линия. Человек, вслед за Франциском Ассизским признающийся «я нуждаюсь в малом, и в этом малом я нуждаюсь очень мало», оказываясь выведенным из-под пресса плоти, не будет человеком пристрастным, склонным делать себе исключения. Свобода приходит не через полноту удовлетворения желаний, а через их разумное обуздание. «Видеть, как помрачаются трагические умы, и быть в состоянии смеяться над этим, несмотря на глубокое понимание, волнение и сочувствие, испытываемые тобою,— божественно»,— констатировал Ницше. Соглашаясь с ним, можно посетовать: то божественное чувство посещает единицы, каким, вероятно, был М. Ганди;
— «апатик». Недеятельный, склонный к непротивлению синтетический тип, конкретизируемый формами:
а) созерцатель — безучастный соавтор отечественной трагедии, родившийся в день Иова Николай II, безропотно несший крест (как он сам полагал, богом данный) страдальца. Подобная личностная роль незавидна. Как пишет Э. Мунье, «призывать к свидетельствованию, когда необходима эффективная деятельность, уводить чистые души доверивших себя богу от активной жизни в катакомбы — значит заявлять о своей слабости, а может быть, и о болезненной склонности к поражению, какие бы оправдания при этом ни выдвигались»33;
б) непротивленец — последовательно сохранявший верность индуистскому вероисповеданию М. Ганди, ориентировавший на поиски истины ненасильственным путем. Именно в этом значении, которое Ганди придавал любви и ненасилию (сатьяграхи), уточняет его последователь М. Кинг, находится метод социальных реформ — «единственный морально и практически нравственный метод, доступный угнетенному народу в борьбе за освобождение»44;
в) пустозвон — забалтывающие политические, жизненные значимости А. Керенский, М. Горбачев, подтверждающие правило, что «человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет, чтобы научиться держать язык за зубами»45;
— «авторитарист». Едва ли не универсальный (в виде труднообуздываемых глубинных интенций), обусловленный влечениями подсознательного (садо-мазохистские комплексы) тип, для которого реальны лишь два пола —
33 Мунье Э. Что такое персонализм. М., 1994. С. 36.
34 Handhi. His Relevance for our Time. New Delhy, 1967. P. 203.
35 Фейхтвангер Л. Гойя. М., 1963. С. 170-171.
сильные и бессильные: «Сила автоматически вызывает его любовь и готовность подчиниться независимо от того, кто ее проявил... И так же, как сила вызывает его «любовь», бессилие... автоматически вызывает его презрение»36.
Стихия авторитаризма — бесформенная толпа, где, по Бехтереву, «происходит утрата индивидуальности, откуда необычайная склонность к подражанию и подчинению внешним воздействиям, как в гипнозе. Психическими же основами этого бессознательного подражания является концентрированное внимание и сужение индивидуального сознания». Авторитаризм питается неустойчивым, податливым настроением сбившихся в толпу масс. Толпа как деиндивидуализированная субъективная стадия в модусе «утраченного мышления» в атрофии рефлективных способностей не имеет мужества взять на себя свои терзания. Неуверенный ни в чем доверяется всем. Сомнение вызывает тягу к подчинению «сильной руке», что в свою очередь (компенсация неуверенности в подавлении) усиливает тягу к доминированию над другими. Таковы, к слову сказать, глубинные корни нацизма в антропологическом измерении.
Безусловно потворствует авторитаризму переразвитая в современности индустрия промывки мозгов, пользующаяся изощренными методами оболванивания через промышленную, торговую рекламу и политическую пропаганду. «Эти методы,— уточняет Фромм,— побуждают нас покупать вещи, которые нам совсем не нужны и которые мы не хотим приобретать; вынуждают нас избирать тех политических деятелей, которых мы никогда не избрали бы, если бы полностью контролировали себя. Эти гипнотические методы... представляют... серьезную угрозу психическому здоровью, особенно ясному и критическому мышлению и эмоциональной независимости. Обрушивающаяся на население реклама с ее чисто суггестивными методами, характерными прежде всего для телевизионных коммерческих фильмов, является одурманивающей. Специфический результат воздействия этих суггестивных методов состоит в том, что они создают атмосферу полузабытья, когда человек одновременно верит и не верит происходящему, теряя ощущение реальности»37. Панацея от дереализующего полузабытья пропагандистской суггестии — мыслительная критика жизни, становящаяся все более урезанной, подручной, эфемерной перед ненасытным Левиафаном техники, бюрократии, власти;
— «беспринципный карьерист». «Характер только выигрывает от смело накладываемых теней»,— делился своим пониманием способов задания
36 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990. С. 145.
37 Фромм Э. Иметь или быть. С. 88.
художественной реальности Л. Толстой. Речь, подчеркнем, идет о реальности именно художественной. В политике тени в характерах вызывают содрогание, как, скажем, в случае затемненной фигуры мастера политического предательства шпиона Фуше, служившего и республике, и Наполеону, и Бурбонам и побывавшего в роли совершенно разных людей — члена Конвента и герцога Отрантского;
— «мессия». На роль пастыря, патриарха нации с малых лет в семейном кругу готовили 3. Гамсахурдия. Однако, оказавшись президентом независимой Грузии, он не стал Спасителем своего народа. Не стал потому, что никогда не был и не мог быть глубоким политиком, понимающим, отстаивающим национальные чаяния, волю. Истоки трагедии Гамсахурдия, как и корни классической трагедии, в двоякой мотивации — роком и собственным выбором.
Роковые моменты просматриваются в возрастных кризисах (3 года, 6— 7 лет, 10—11 лет), когда ребенку и подростку в тбилисском доме отца — «колхидском замке» внушали недетскую, порочную идеологию личной исключительности. Изъяны персонального выбора определяются необходимостью нести некогда приданное имя избранника, которое как в своих глубочайших элементах, так и в разыгрывавшихся на поверхности явлениях обусловливало фрондерство, диссидентскую позу. Модусом жизни в этом контексте становилась Борьба. Против всех. За себя.
Испытанное противопоставление себя всем — стандартные варианты демократической и националистической карты. Их и разыгрывал в свою недолгую физическую и политическую жизнь З. Гамсахурдия. Планы надменного (Звиад в переводе с грузинского — «надменный») человека поначалу хорошо и легко сбывались. Итогом периода диссидентства (по случайности совпадения) стал общий крах тоталитарной коммунистической системы, что представляло предмет борьбы как личностной, так и народной. Далее, однако, персональное и национальное дела сугубо разошлись. Народ желал свободы и процветания, Гамсахурдия желал личной славы и власти. В конце концов в Грузии стал формироваться не демократический, а тиранический полуфеодальный режим. Усилились междоусобицы, корыстная вражда кланов, венчавшиеся январской (1992) братоубийственной столичной драмой. Гамсахурдия оставил народ, оставивший своего лидера.
Прецедент несостоявшегося президента диссидента-демократа назидателен в нескольких отношениях.
Во-первых, нельзя осуществлять национальное устроение по априорным схемам (доморощенная детская мечта о Грузии — воздушном «колхидском замке»). Рано или поздно из мелководья доктринального мифотворчества проступит убийственный синдром — «отчаяние творца,
неспособного поверить в предмет своего творчества» (В. Вейдле). А тогда — кровопускание как компенсация личностного провала (чеченская антинациональная фаза государственной деятельности Гамсахурдия).
Во-вторых, нельзя доверять нити державные диссидентам — до мозга костей негативистам и индивидуалистам, падким на узколобую штирнеровскую фронду: «...прочь всякое дело, которое не есть мое дело, мое вполне, безусловно! Вы, может быть, думаете, что моим делом по крайней мере должно быть «доброе дело»? Что такое добро? Что такое зло? Ведь мое дело, моя цель — это я сам, Я же — вне добра и зла. Ни то, ни другое не имеет для меня никакого смысла. Для меня нет ничего выше меня»38.
В-третьих, нельзя делать ставку на мечтателей-мизантропов, которые, по выражению Г. Флобера, подобно баядере средь благовоний, погружены лишь в одинокие и небезобидные свои грезы;
— «эгоцентрик». Воплощение авангарда в политике, стягивающей центр общества на себя. Ядро личности образует утрированное себялюбивое кредо: «Спасибо мне, что я у вас есть». В кругу базовых эгоустано-вок — тенденции избегать критицизма, повышать самооценку, завоевывать расположение, достигать максимального успеха, быть на виду, поражать громадьем наполеоновских планов (посул мыть сапоги в Индийском океане) и т. п. Авангардизм политических эгоцентриков сказывается и в заведомо модернистской методе разваливать традиции, устои. Небезынтересна антропологическая определенность фашизма: Маринетти был поэтом-футуристом, Гитлер — художником-сюрреалистом, Розенберг — архитектором-пролеткультовцем;
— «фаталист». О невероятно-необъяснимых исторических совпадениях речь шла выше. Очередной приковывающий внимание к себе феномен из этой серии — предпоследний Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. По наблюдениям В. Легостаева, он стал Генсеком 13 февраля, пробыл в этой должности 13 месяцев, его тело предали земле 13 марта, ровно в 13 часов по Москве. На этом магическая роль отмеченной печатью чертовой дюжины фигуры Черненко в отечественной истории не заканчивается.
Он стал первым лицом в партии практически случайно — в результате стечения обстоятельств. Для стабилизации ситуации между противостоящими группировками Романова и Горбачева в феврале 1984 г. было решено выдвинуть на предводительское место буферную, во всем невзрачную и неперспективную, но всех устраивающую кандидатуру Черненко. На втором после Пленума ЦК заседании Политбюро новый Генсек предложил руководство Секретариатом ЦК Горбачеву. Предложение диктовалось соображениями
38 Штирнер М. Единственный и его собственность. Спб., 1910. С. 1—2.
чисто тактическими: не обострять отношений с Устиновым и Громыко, ревнителями Романова. Для Черненко, продолжателя кадрового курса Брежнева—Андропова, Романов был ближе. Но — и такова в истории непредсказуемая роль случая — в угоду тактическому пасьянсу прошел Горбачев.
Пост куратора Секретариата ЦК — неформальный, соответствующий в табели о рангах статуту второго секретаря — преемника (так было в случае Андропова и самого Черненко). Спустя год преемник и занял предуготованное ему предшественником — невольным патроном — властвующее место. На этом примере игры судьбы убеждаешься, что в корне ошибался Спиноза, полагавший, будто «люди все делают ради цели, именно ради той пользы, к которой... стремятся»39;
— «фат». Самодовольство, самовлюбленная ограниченность сильно расходятся со всеми презумпциями личностного интерьера власти — взвешенностью, осмотрительностью, трезвостью, основательностью и т. д. Тем не менее фатовство в политике — реальность. Великий человек власти не домогается, трудясь на некоем особом поприще, пребывая ли в спокойном равновесии всех своих сил, «всегда могуществен на особый и непроизвольный лад»40. Не таковы, однако, многочисленные политические магнаты (от Филиппа Араба до Туркменбаши), устремленные к власти как средству пребывания в синекуре;
— «тертый калач — аппаратчик». Связка «президент—правительство» походила на связку «сюзерен—вассал». Постепенно, однако, через тактику оттеснения, обхода, лавирования, манипулирования наращивалась независимость правительства до почти полного высвобождения из-под ферулы администрации президента. Президентской власти противопоставлена организованность, сплоченность, исполнительность, которую в аппарате правительства налаживают профессиональные чиновники — руководитель аппарата, начальник организационно-технического отдела, руководитель пресс-службы. Цель плотно сбитой команды — обеспечить прохождение премьера на пост главы государства. Такая возможность есть.
Сценарий 1. У Ельцина за год до выборов шансы сохранить президентство близкие к нулевым. Народ не простит ему развал страны, ограбление населения, расстрел Дома Советов, Чечню. Если Ельцин под давлением функционерной камарильи решится-таки баллотироваться, путь к успеху один — трансформировать государственный статус России с денонсацией Беловежского пакта, совместно с Белоруссией и Казахстаном
39 Спиноза Б. Соч. В 2т. М., 1957. Т. 1. С. 395.
40 Бубер М. Я и Ты. С. 105.
конституировать Евразийскую межстрановую структуру (уния, конфедерация, союз). Схема такой структуры интересна в теоретико-модельном плане.
У трех президентов (Ельцин, Лукашенко, Назарбаев) по разным причинам сложились весьма непростые отношения со своими народами. Единственная возможность выправить положение — синхронизировать курс с объективной логикой больших геополитических пространств, диктующей для евразийского поля императивы политической солидарности, экономической интегрированности. Перед нами уникальный случай, когда субъективные эгоистические интересы (пролонгация личной власти) вполне совпадают с объективными геополитическими требованиями. Три малоперспективных государственных лица могут и сохранить власть, и ее упрочить.
Если же Ельцин не сподвигнется на столь неординарную акцию, вступит в силу
Сценарий 2. Черномырдин, блоку которого («Наш дом Россия») на этапе выборов в Думу уготавливается роль абсорбера — изымателя голосов у президентской оппозиции, на этапе борьбы за архонтово кресло пойдет, поддерживаемый слаженно действующей бюрократией, региональными элитами, заинтересованным в лояльно настроенном к себе преемнике президента;
— «геронтократ». Утрата свежей кроны жизненной листвы в политике с естественным старением не совпадает. Пеняя на зеркале, самоисчерпаться можно задолго до лет преклонных. К тому же случаи Рейгана (отставка в 75 лет), де Голля (отставка в 79 лет), Черчилля (отставка в 81 год), Аденауэра (стал канцлером в 73 года, занимал этот пост до 87 лет) демонстрируют, что возраст политике не помеха. И все же глубоко прав элегантный Макмиллан, говоривший: «Бывшие партийные лидеры не должны уподобляться старым актерам, которые, явно проявляя признаки своего возраста, продолжают околачиваться в артистическом фойе».
Дело, разумеется, не в возрасте, а в притупляемом с возрастом чувстве жизни. Потому важно, не испытывая судьбу, вовремя, изящно уйти. Как Черчилль, как Эттли. Причины отказа от политической роли могут быть разными: состояние здоровья (Вильсон), политический кризис (Идеи). Однако заслуживает одобрения феномен «добровольное решение» как проявление самокритичности, партийной, государственной этики, стремление не препятствовать другим быть лучше. Этого крайне не хватает отечественным политикам, которые, наверное, хотят, как лучше, а делают, как всегда. Не потому ли в обществе нет-нет да и пробиваются сетования: вот если б Ельцин сошел после августа 1991-го, вот если б Руцкой сошел после октября 1993-го;
— «эксплозивный тип». Склонный к взрывоподобному неуравновешенному поведению. Психологической подоплекой специфических качеств данного типа является чувственная несдержанность, импульсивность, политически нейтрализуемая культурой отлаженного парламентаризма. Непристойная беспардонность, хулиганство, рукоприкладство с политической деятельностью несовместимы, хотя не могут считаться здесь раритетами. Никаких общих мест в политике, исключая императивы, не бывает. В конце концов, все зависит от совести, чувства самодостоинства, порядочности конкретного лица.
По мотивам этическим не считал возможным критиковать Макмилла-на Идеи, сходно поступал Киннок в отношении Смита. Иную линию заявлял Хит по поводу Тэтчер, а Тэтчер — по поводу Мейджора. Партийная причастность, как видно, роли не играет, роль играет каждым усвоенная, востребуемая мораль. Вместе с тем фундамент этот крайне зыбкий. Помимо и наряду с духовно-практической причастностью к высокому, как отмечалось, нужны отшлифованные процедуры державной коммуникации. В России, где массовая партийно-политическая жизнь началась после высочайшего Манифеста 17 октября 1905 г., никаких традиций, процедур цивилизованного парламентаризма, в общем, не было. Характерны некоторые эпизоды из опыта предреволюционной IV Думы.
Октябрист Шубинский поддержал документальное обвинение в адрес кадетов об их финансируемой Финляндией антидержавной деятельности. Речь его оборвал лидер кадетов Милюков, выкрикнувший: «Мерзавец». В обмене колкостями принял участие черносотенец Пуришкевич, завопивший на Милюкова: «Скотина, сволочь, битая по морде». Занявший оборону Шубинский от себя присовокупил: «Плюю на мерзавца». В «диспут» вмешался трудовик Керенский, квалифицировавший Шубинского как «наглого лгуна». Вторично безапелляционно высказался Милюков: «Шубинский — негодяй». Пуришкевич поддержал октябриста: «Шубинский, браво».
Ведший заседание Коновалов внес предложение: за непарламентскую риторику всех четверых выдворить из зала. По результатам голосования трех устранили, Шубинского как «жертву» нападок оставили.
Неплохой прием избежать подобных досадных коллизий — эвфемизация, поставляющая ресурс сохранения маски благообразия. Как у Горького в «Варварах»: «Раньше говорилось — ябеда, а теперь... корреспонденция»;
— «дискредитированный тип». Велико значение в политическом имидже таких черт, как «чистота», «незапятнанность». Счет не только относительно реальных (Берлускони), но и мнимых афер оказывается катастрофическим. Сошлемся лишь на отдельные примеры из отечественного недавнего прошлого.
Военный министр (1909—1915 гг.) Сухомлинов был снят, арестован, посажен по наветам Гучкова и К0, объявившим его коллаборационистом, «германским шпионом». Спустя время выявилась его полнейшая невиновность, но государственного деятеля не стало. Нечто подобное проделали с Романовым, лишив его политического будущего через пропагандистскую фальшивку о бытовой нескромности (мифическое использование на свадьбе дочери национального достояния — сервиза, Екатерининской эпохи). Специалистом по такого рода фальсификациям был Милюков, вслед за Гучковым обвинявший в измене председателя правительства, императрицу. Как он впоследствии признавался, в каждом случае он предоставлял слушателю М. решить, «глупость» это или «измена»: «Аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование — даже там, где сам я не был в нем полностью уверен. Эти места моей речи особенно запомнились и широко распространялись... Осторожно, но достаточно ясно поддержал меня В. А. Маклаков. Наши речи были запрещены... но это только усилило их резонанс. В миллионах экземпляров они были размножены... и разлетелись по... стране. За моей речью утвердилась репутация штурмового сигнала революции»41;
Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 62 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| HOMO POLITICUS | | | РОССИЯ: ИЗ ПРОШЛОГО В БУДУЩЕЕ |