ГЛАВА 31. В тот же день в ворота парковой резиденции под городом Лонг-Бич въехали два лимузина

В тот же день в ворота парковой резиденции под городом Лонг-Бич въехали два лимузина. Одна из громоздких машин должна была отвезти в аэропорт Конни Корлеоне с матерью, мужем и двумя детьми. Готовясь к переезду на постоянное жительство в Лас-Вегас, семейство Карло Рицци пока что отправлялось туда на отдых. Таково было распоряжение, полученное Карло от Майкла, несмотря на возражения Конни. Майкл не стал утруждать себя объяснениями, что счел нужным до того, как состоится встреча с семейством Барзини, удалить из имения всех родных. Тем более что сам факт предстоящих переговоров сохранялся в строжайшей тайне. Никто из членов семейства, кроме capos, о нем не знал.

Второй лимузин дожидался Кей, которая уезжала с детьми в Нью-Гэмпшир погостить у своих родителей. Майкл сказал ей, что должен остаться: дела не отпускают.

Накануне вечером Майкл передал Карло Рицци, что вынужден задержать и его на несколько дней, но уже к концу недели он сможет присоединиться к жене и детям. Конни рвала и метала. Она пыталась дозвониться Майклу, но ей отвечали, что он поехал в город. Она и сейчас искала его глазами, но тщетно: он совещался с Томом Хейгеном, уединясь с ним в кабинете, и предупредил, чтобы их не отвлекали. Конни поцеловалась на прощанье с мужем и села в лимузин.

― Два дня жду, на третий сама за тобой прилечу, ― пригрозила она.

Карло ответил ей вежливой улыбкой законного сообщника в плотских усладах:

― Долго ждать не придется.

Конни, озабоченно нахмурясь, отчего сразу стала некрасивой и старой, высунулась в окно.

― Не знаешь, зачем ты нужен Майклу?

Карло пожал плечами.

― Он давно обещает мне повышение. Может, об этом пойдет разговор. Намекал, во всяком случае. ― О встрече с семейством Барзини, назначенной на этот вечер, Карло ничего не знал.

У нее посветлело лицо.

― Правда, Карло?

Он обнадеживающе кивнул. Лимузин плавно тронулся с места и выехал за ворота.

Только когда он скрылся из вида, Майкл вышел проститься с Кей и детьми. Карло тоже подошел к ним, пожелал Кей счастливого пути и приятного отдыха. Наконец скрылась за оградой и вторая машина.

Майкл сказал:

― Извини, что так получилось, Карло. Это дня на два, не больше.

― Да ничего, что ты, ― поспешно сказал Карло.

― Ну и отлично. Сиди у телефона, я тебе позвоню, как только освобожусь. Мне надо сперва провернуть кое-что другое. Ладно?

― Хорошо, Майк, конечно.

Карло направился домой. Там позвонил любовнице, которую содержал втихую поблизости, в маленьком поселке Уэстбери, и договорился, что постарается, уже на ночь глядя, приехать к ней. Потом запасся бутылкой хлебной водки и стал ждать. Ждать ему пришлось долго. В первом часу дня к воротам начали подъезжать машины. Карло видел, как из одной вышел Клеменца, немного погодя прибыл Тессио. Обоих впустил к Майклу в дом телохранитель. Клеменца часа через два опять уехал; Тессио больше не показывался.

Карло вышел минут на десять прогуляться на свежем воздухе. Все, кто нес охрану в парковой зоне, были ему знакомы ― иные даже числились приятелями. Он рассчитывал кое с кем из них потрепаться от нечего делать. Но, как ни странно, никого из тех, кто дежурил сегодня, он не знал. Все были новые. А самое странное, что ворота охранял Рокко Лампоне, ― Карло не мог не знать, что Рокко занимает в семействе слишком высокое положение и такая черная работа не соответствует его рангу. Кроме как при чрезвычайных обстоятельствах.

Рокко дружески улыбнулся ему, поздоровался. Карло настороженно следил за ним. Рокко сказал:

― Ха, ты ведь вроде отдыхать намыливался?

Карло развел руками.

― Майк велел задержаться на пару дней. Для чего-то я ему понадобился.

― Ага, ― сказал Рокко Лампоне. ― Я тоже. Оказалось ― за воротами доглядывать. Да ладно, пес с ним, хозяин ― барин.

Оттенок пренебрежения в его голосе означал, что Майкл совсем не таков, каким был его отец. Карло не принял предложенного ему тона.

― Майк знает, что делает.

Рокко молча проглотил упрек. Карло бросил ему: «Ну, бывай», и зашагал назад к дому. Что-то явно случилось, но, видно, Рокко был не в курсе дела.

Майкл стоял у окна гостиной, наблюдая, как слоняется по пятачку Карло Рицци. Хейген сзади протянул ему рюмку коньяку, и Майкл благодарно припал к ней. Хейген сказал, очень мягко:

― Майк, пора начинать. Время.

Майкл вздохнул:

― Хоть бы не так скоро. Хоть бы старик еще пожил малость.

― Ничего, все будет нормально. Если уж мой глаз ни за что не зацепился, то постороннему тем более слабо. Ты подготовил все на совесть.

Майкл отвернулся от окна.

― Очень многое разработал он, отец. Я до того и представления не имел, какая у него голова. Хотя ты-то, наверно, знаешь.

― Второго такого нет и не будет, ― сказал Хейген. ― Но даже он не сумел бы сделать лучше. Очень красивая работа. А значит, и ты не совсем безнадежен.

― Жизнь покажет, ― сказал Майкл. ― Клеменца и Тессио здесь?

Хейген кивнул. Майкл одним глотком осушил рюмку до дна.

― Пришли ко мне Клеменцу. Я дам ему инструкции лично. С Тессио я вообще не хочу встречаться. Просто передашь ему, что примерно через полчаса мы с ним выезжаем на переговоры с Барзини. Об остальном позаботятся ребята Клеменцы.

Хейген невыразительным голосом спросил:

― Тессио снять с крючка никак нельзя?

― Никак, ― сказал Майкл.

В маленькой пиццерии на боковой улочке города Буффало, штат Нью-Йорк, было в обеденный час не протолкнуться. Постепенно толпа рассосалась, продавец снял с оконного прилавка жестяной круглый лист с непроданными ломтями пиццы и поставил на полку громадной кирпичной печи. Заглянул внутрь проверить, не поспела ли свежая пицца. Слой сыра сверху не начинал еще пузыриться. Потом повернулся к окошку, из которого торговал навынос. Молодой, нахального вида паренек, стоящий снаружи у окошка, проговорил:

― Мне ― одну порцию.

Продавец деревянной лопаткой поддел с листа остывший ломоть и сунул в печь разогреваться. Парень, решив, как видно, поесть за столиком, вошел в опустевший зал. Продавец полез в печь, достал горячий ломоть и положил его на бумажную тарелку. Почему-то, вместо того чтобы протянуть ему деньги, посетитель разглядывал его в упор.

― У тебя, дядя, слыхать, наколочка хороша на груди, ― сказал он. ― Вон виднеется краешек. Всю не дашь поглядеть?

Продавец застыл на месте как вкопанный.

― А ну, расстегни рубаху.

Продавец затряс головой.

― Это не у меня, ― сильно коверкая английские слова, пролепетал он. ― У сменщика, который вечером работает.

Посетитель хохотнул. Смех был нехороший ― резкий, натянутый.

― Давай-давай, расстегивайся. Поглядим.

Продавец попятился, отступая за край печи к двери, ведущей в подсобку. Но парень уже поднял над прилавком руку с пистолетом. Он выстрелил. Пуля попала в грудь продавцу, его отбросило к печи. Прогремел второй выстрел, и он стал сползать на пол. Посетитель зашел за прилавок, нагнулся к нему и рванул рубашку так, что посыпались пуговицы. На залитой кровью груди явственно проступала татуировка: любовники, сплетенные в объятье, и муж, пронзающий неверную жену ножом. Продавец приподнял слабую руку, как бы загораживаясь от взгляда.

― Фабрицио, ― сказал убийца, ― привет тебе от Майкла Корлеоне.

Он приблизил пистолет почти вплотную к черепу продавца и спустил курок. Потом быстро вышел на улицу, где дожидалась у тротуара машина с открытой дверцей. Скользнул на сиденье, и мужчина, сидящий за рулем, дал полный газ.

Рокко Лампоне подошел к телефону, висящему на опоре чугунных ворот, и снял трубку.

― Твой товар упакован, ― сказал чей-то голос; в трубке щелкнуло и смолкло.

Рокко сел в машину и повел ее в сторону дороги, что тянется по гребню плотины на Джоунз-Бич, ― той дороги, на которой встретил смерть Санни Корлеоне. Оттуда по парковому шоссе он выехал к железнодорожной станции Уонта и стал на привокзальной площади. Рядом, в другом автомобиле, его ждали двое.

Через десять минут они втроем подъехали к мотелю на Рассветной автостраде и свернули во двор. Рокко Лампоне, оставив спутников в машине, подошел к одному из маленьких коттеджей, построенных в стиле швейцарских шале. От сильного пинка дверь слетела с петель, и Рокко вломился в комнату.

Семидесятилетний Филипп Татталья, в чем мать родила, стоял у кровати, на которой лежала совсем еще юная девица. Густая шевелюра Таттальи была черна, как вороново крыло, но оперение в паху отливало стальной сединой. Вялая припухлость его тела наводила на мысль о птичьей тушке. Рокко всадил в него четыре пули, все четыре ― в живот. Потом повернулся и побежал назад, к своим. Его высадили на станции Уонта. Рокко опять пересел в свою машину и прежней дорогой вернулся обратно. Приехав, он на минуту зашел к Майклу Корлеоне и снова занял свой пост у ворот.

В Бронксе, у себя на квартире, Альберт Нери кончил приводить в порядок полицейскую форму и стал неторопливо облачаться. Натянул брюки и рубашку, повязал галстук, надел мундир. Снял со стула ремень с кобурой. Оружие его заставили сдать, когда увольняли, но полицейскую бляху, по чьему-то административно-хозяйственному недосмотру, не востребовали. Пистолетом его снабдил Клеменца, новеньким «полис-спешл» 38-го калибра, неопознаваемым. Нери переломил его, смазал, проверил курок и защелкнул обратно. Взвел курок, зарядил барабан. Теперь он был готов.

Он положил полицейскую фуражку в бумажную сумку, накинул поверх мундира свой штатский плащ и сверился с часами. Машина будет внизу через пятнадцать минут. Пятнадцать минут ушли на то, чтобы придирчиво оглядеть себя в зеркале. Сомнений не оставалось. Он выглядел настоящим полицейским.

На переднем сиденье дожидались двое подчиненных Рокко Лампоне. Нери сел сзади. Когда выехали из его района, он шевельнул плечами, и штатский плащ сполз на пол. Нери не стал его поднимать. Он разорвал бумажную сумку и привычным движением надел на голову фуражку.

На углу Пятьдесят пятой улицы и Пятой авеню машина стала у тротуара; Нери вышел. Со странным чувством двинулся он вниз по Пятой авеню ― сколько раз он в этой форме обходил улицы во время дежурства... Было многолюдно. Он миновал три квартала и очутился перед Рокфеллеровским центром, напротив собора Святого Патрика. Нужный ему лимузин в вызывающем одиночестве красовался на той же стороне под вереницей указателей с надписями «Остановка запрещена» и «Стоянка запрещена». Нери замедлил шаг: немного рановато. Он остановился и сделал вид, будто записывает что-то в служебном блокноте, потом зашагал дальше. Поравнялся с лимузином и постучал дубинкой по крылу. Водитель удивленно поднял на него глаза. Нери показал дубинкой на щит с надписью «Остановка запрещена» и махнул водителю: проезжай. Водитель со скучающим видом отвернулся.

Нери сошел с тротуара и, зайдя на проезжую часть, остановился у открытого окна, с той стороны, где сидел водитель, наглого вида детина ― как раз таких Нери особенно любил обламывать. Обдуманно оскорбительным тоном он сказал:

― Эй, умный, проедем дальше или тебе повестку вставить в зад?

Водитель равнодушно отозвался:

― Спросите у себя в отделении, вам объяснят. Ладно уж, давайте талон, коли так приспичило.

― Вали отсюда сию минуту, ― сказал Нери. ― А то вытащу из тачки и шею сверну.

В руке водителя чудом возникла бумажка в десять долларов, той же рукой он сложил ее в тугой квадратик и попытался сунуть Нери в карман. Нери опять стал на тротуар и поманил к себе водителя пальцем. Водитель вылез из машины.

― Попрошу права и техпаспорт. ― Нери рассчитывал, что отправит водителя кружить вокруг квартала, но теперь на это уже не было надежды. Краем глаза он увидел, как по ступенькам «Плазы» спускаются трое тяжеловесных, приземистых мужчин и идут в сторону Пятой авеню. Это Барзини с двумя телохранителями направлялся на встречу с Майклом Корлеоне. Не успел он заметить их, как один из телохранителей отделился и вышел вперед посмотреть, что происходит у машины Барзини.

― В чем дело? ― спросил он у водителя.

Водитель сказал отрывисто:

― Да ничего. Штраф схлопотал. Нарвался на новенького.

В эту минуту подошел Барзини со вторым телохранителем.

― Ну, что тут еще, ― недовольно проворчал он.

Нери дописал в служебном блокноте номер машины и вернул водителю права и техпаспорт. Он сунул блокнот в боковой карман и обратным движением руки выхватил из кобуры свой «полис-спешл».

Три пули влепил он в бочкообразную грудь Барзини, пока водитель и оба телохранителя очнулись от оцепенения и кинулись прочь, ища укрытия. Нери нырнул в толпу и юркнул за угол, где его ждала машина. Они вылетели на Девятую авеню, свернули налево. Не доезжая до Челси-парка, Нери ― который тем временем скинул фуражку и переоделся ― пересел в другую машину. Пистолет и полицейская форма остались на сиденье. Он знал, что от них избавятся. Через час Альберт Нери благополучно добрался до особняка в загородном имении и давал отчет Майклу Корлеоне.

На кухне, в доме покойного дона, Тессио коротал время за чашкой кофе, когда вошел Том Хейген.

― Майк готов ехать, ― сказал он. ― Пора звонить Барзини, скажите, пусть тоже выезжает.

Тессио поднялся и подошел к стене, где висел телефон. Набрал номер нью-йоркской конторы Барзини.

― Мы едем в Бруклин, ― сказал он коротко и, повесив трубку, с улыбкой взглянул на Хейгена. ― Ну, будем надеяться, Майк нам сегодня принесет удачу.

― Я в этом уверен, ― серьезно отозвался Хейген.

Он проводил Тессио из кухни на крыльцо, и они пошли по пятачку к дому Майкла. В дверях их остановил один из телохранителей.

― Хозяин передал, что поедет отдельно. А вы вдвоем езжайте вперед.

Тессио, нахмурясь, оглянулся на Хейгена.

― Слушай, так нельзя ― он мне весь порядок нарушает к чертовой матери.

В этот момент возле них выросли еще три телохранителя. Хейген мягко сказал:

― Я тоже не могу с вами ехать, Тессио.

Востролицый caporegime понял все во мгновение ока. Понял и принял. На долю секунды он поддался физической слабости ― но лишь на долю секунды ― и тотчас вновь подобрался.

― Скажи Майку, что это была деловая мера, ― он всегда мне нравился.

Хейген кивнул:

― Он это понимает.

Тессио на миг замялся, потом негромко спросил:

― Том, ты не можешь снять меня с крючка? По старой дружбе?

Хейген покачал головой.

― Не могу, ― сказал он.

Он смотрел, как телохранители обступают Тессио, уводят его к машине. У него заныло внутри. Тессио был лучший солдат семейства Корлеоне ― дон ни на кого так не полагался, за исключением Люки Брази. Жаль, что такой смышленый человек, в такие годы, допустил столь роковой просчет.

Карло Рицци, все еще в ожидании условленной встречи с Майклом, начинал нервничать, наблюдая все эти приезды и отъезды. Определенно происходило нечто важное ― а его, похоже, опять оставляли в стороне. В нетерпении он позвонил Майклу. Ответил кто-то из внутренней охраны, пошел звать Майкла к телефону и вернулся с сообщением, чтобы Карло ждал спокойно: Майкл скоро освободится.

Карло снова позвонил любовнице, сказать, что, похоже, сумеет все-таки повезти ее ужинать, а после остаться на всю ночь. Майкл сказал, что уже недолго, ― а деловой разговор в любом случае не займет больше двух часов. А там еще сорок минут на дорогу ― и он в Уэстбери. Вполне можно все успеть. Карло уверил ее, что так и будет, и наговорил ей ласковых слов, чтобы не очень дулась. А пока решил переодеться, не терять на это дорогого времени потом. Только успел надеть свежую рубашку, как раздался стук в дверь. Сразу подумалось ― это Майкл за ним послал после безуспешных попыток дозвониться, когда телефон был занят. Он пошел открывать ― и вдруг обессилел от жуткого, отвратительного страха. На пороге стоял Майкл Корлеоне, и лицо его было ликом смерти ― той, какая не раз являлась Карло Рицци во сне.

Позади него стояли Хейген и Рокко Лампоне. Очень серьезные, как люди, которые вынуждены, превозмогая внутреннее сопротивление, нести другу дурные вести. Они вошли, и Карло Рицци повел их в гостиную. Нервы сдают, думал он, оправляясь от первого потрясения. Слова Майкла настигли его, как удар, как внезапный физический недуг; его затошнило.

― Тебе придется ответить за Сантино, ― сказал Майкл.

Карло не отозвался ― сделал вид, что не понимает. Хейген и Лампоне разошлись в стороны и стали у правой и левой стены. Майкл стал к нему лицом.

― Это ты навел на Санни людей Барзини, ― тусклым голосом сказал Майкл. ― Маленькая комедия, которую ты разыграл с моей сестрой... ― и ты поверил Барзини, что этим можно обмануть Корлеоне?

Забыв от непередаваемого страха всякую гордость, забыв о своем достоинстве, Карло Рицци проговорил:

― Клянусь, я не виноват. Жизнью своих детей клянусь ― я ни в чем не виновен. Майк, не надо, прошу тебя ― не делай этого, Майк.

Майкл спокойно произнес:

― Барзини мертв. Филипп Татталья ― тоже. Я хочу сегодня разом свести все счеты моей семьи. Поэтому не говори мне, что ты не виноват. Сознайся ― лучше будет.

Хейген и Лампоне, пораженные, глядели на Майкла во все глаза. Да, далеко ему еще до отца. Чего ради добиваться от этого предателя признания собственной вины? Вина ― насколько это вообще возможно в подобных случаях ― доказана. Ответ ― очевиден. Значит, у Майкла до сих пор нет твердой уверенности в своем правомочии, значит, он до сих пор боится совершить несправедливость, мучится долей сомнения, которую способно устранить только признание Карло Рицци.

Карло молчал.

Майкл, почти что задушевно, продолжал:

― Ну, чего ты боишься. Подумай ― неужели я захочу сделать родную сестру вдовой? Осиротить родных племянников? В конце концов, я одному из них прихожусь крестным отцом. Нет, тебя ждет другое наказание, тебе больше не видеть от нас работы. Сейчас тебя посадят на самолет ― и отправляйся в Вегас к жене и детям, сиди там. Конни я буду высылать содержание. Вот и все. Но перестань мне твердить, что ты не виноват, ― не делай из меня дурака, не серди меня. Кто к тебе обратился ― Татталья или Барзини?

С мучительной надеждой остаться в живых ― со сладостным облегчением, что его не убьют, Карло Рицци пробормотал:

― Барзини.

― Ну-ну, ― негромко сказал Майкл. Он поманил Карло правой рукой. ― А теперь уезжай. Тебя отвезут в аэропорт.

Карло вышел за дверь первым, другие ― тотчас следом. Уже стемнело, но парк был, как обычно, залит светом прожекторов. Подъехала машина ― его машина, Карло узнал ее. Он не узнал водителя. Сзади, в дальнем углу, сидел еще кто-то. Лампоне распахнул перед ним дверцу.

Майкл сказал:

― Я позвоню твоей жене, что ты едешь.

Карло сел в машину. Шелковая рубашка на нем насквозь промокла от пота.

Машина тронулась к воротам, набирая скорость. Карло Рицци повернул голову, чтобы посмотреть, кто сидит у него за спиной, и в этот миг Клеменца изящным, ловким движением ― так девочка повязывает ленточку своему котенку ― накинул ему на шею гарроту. С силой дернул на себя, и гладкая веревка, рассекая кожу, впилась в тело. Карло Рицци рванулся вперед, забился, точно рыба на крючке, но Клеменца удерживал его крепко, затягивая гарроту все туже, покуда тело его жертвы не обмякло. В воздухе вдруг распространилось зловоние. Сфинктер желудка, расслабясь с приближением смерти, не удержал содержимого. Еще несколько мгновений Клеменца для верности продолжал сжимать гарроту, потом отпустил и спрятал обратно в карман. Переводя дух, откинулся на спинку сиденья. Тело Карло Рицци тяжело привалилось к дверце. Только тогда Клеменца открыл окно и проветрил машину.

Семейство Корлеоне могло торжествовать победу. За те же сутки Клеменца и Лампоне, спустив с цепи свои regimes, расправились с каждым из тех, кто вторгся в пределы владений Корлеоне. Нери был отряжен возглавить regime Тессио. «Точки» букмекеров Барзини разнесли дотла, двух заплечных дел мастеров, людей высшего ранга в его организации, застрелили, когда они мирно ковыряли в зубах после обеда в итальянском ресторане на Малбери-стрит. Убили ангела-хранителя спортивного тотализатора ― знаменитого посредника между семейством Барзини и властями, когда он после удачного вечера возвращался домой с ипподрома. Бесследно сгинули два самых крупных ростовщика из портовых кварталов ― останки их через много месяцев обнаружились на болотах Нью-Джерси.

Единым жестоким ударом Майкл Корлеоне добыл себе славу и вернул семейству главенствующее положение среди преступных синдикатов Нью-Йорка. Показав себя как блистательный тактик, он еще и потому снискал себе уважение, что некоторые из наиболее влиятельных caporegimes у Барзини и Татталья незамедлительно перешли на его сторону.

Да, Майкл Корлеоне вполне мог бы торжествовать победу ― когда б не выходка, которую учинила его сестра Конни.

Конни прилетела домой с матерью, оставив детей в Вегасе. Покуда лимузин не въехал в парковую зону, она еще сдерживала свое вдовье горе. Но там, не дав матери времени помешать ей, бросилась бежать по булыжной мостовой на тот край, где стоял особняк Майкла Корлеоне. Майкл с женой были в гостиной. Когда Конни ворвалась туда, Кей шагнула было ей навстречу, чтобы обнять, утешить, как сестру, ― но остановилась, ошеломленная потоком упреков и проклятий, которые Конни обрушила на голову своего брата.

― Сволочь, подлец! ― истошно орала она. ― Ты убил моего мужа! Дождался, пока умер отец, пока некому стало помешать тебе, и убил! Убил его все-таки! В отместку за Санни ― ты все время держал этот камень за пазухой, все вы на него таили зло! Но обо мне-то ты подумал? Какой там, черта с два! Что же мне теперь делать, как же я теперь?.. ― запричитала она со слезами.

Сзади, вопросительно поглядывая на Майкла, к ней уже подступили два телохранителя. Но он бесстрастно стоял и ждал, когда она выговорится до конца.

Кей потрясенным голосом сказала:

― Конни, опомнись, что ты.

Но Конни уже справилась со своей истерикой. Ее голос был полон мстительной злобы.

― А ты задумывалась, почему он был всегда так холоден со мной? Задумывалась, для чего он держит под боком Карло? Он с самого начала знал, что убьет моего мужа. Только не смел, покамест отец был жив. Отец бы ему не позволил. Он это понимал ― и выжидал. А после, чтобы нас не спугнуть, пошел в крестные отцы к нашему сыну. Скотина бездушная. Думаешь, ты знаешь своего муженька? Знаешь, сколько еще он загубил народу заодно с моим Карло? Почитай газеты. Барзини, Татталья, остальные... Всех уложил мой братец!

Конни успела снова довести себя до точки кипения. Она попыталась плюнуть Майклу в лицо, но в пересохшем рту не набралось слюны.

― Отведите ее домой и вызовите врача, ― сказал Майкл.

Двое сзади мгновенно подхватили Конни под руки и поволокли прочь.

Кей тем же сдавленным, потрясенным голосом спросила:

― Откуда она это все взяла, Майкл, ― какие у нее основания?

Майкл дернул плечом.

― Обыкновенная истерика.

Кей посмотрела ему в глаза:

― Майкл, ведь это неправда ― прошу тебя, скажи, что неправда.

Майкл устало покачал головой:

― Конечно, нет. Верь мне. В этот единственный раз я разрешу тебе спросить о моих делах и дам ответ. Отвечаю ― это неправда.

Никогда еще он не говорил столь убедительно. Он глядел ей прямо в глаза. Все их доверие друг к другу, накопленное за годы супружества, призывал он сейчас на помощь, чтобы она поверила ему. И она поверила. Она покаянно улыбнулась и подставила ему лицо для поцелуя.

― Нам с тобой сейчас самое время выпить, ― сказала Кей.

Она пошла на кухню за льдом и услышала оттуда, как отворилась парадная дверь. Кей выглянула в гостиную ― туда, сопровождаемые телохранителями, входили Клеменца, Нери и Рокко Лампоне. Майкл стоял к ней спиной, и она подалась вбок, чтобы видеть его в профиль. В эту минуту Клеменца торжественно произнес, обращаясь к ее мужу:

― Дон Майкл.

Кей видно было, как Майкл принимал от них почести. Ей вспомнились при взгляде на него статуи, изваянные в Риме, ― античные статуи римских императоров, наделенных священным правом распоряжаться жизнью и смертью своих сограждан. Подбоченясь одной рукой, выставив ногу вперед, он стоял в небрежной и надменной позе; лицо его, повернутое в профиль, выражало холодную и властную силу. Caporegimes почтительно стояли перед ним. В этот миг Кей поняла, что все, в чем обвиняла Майкла Конни, ― правда. Она отступила назад на кухню и залилась слезами.

Дата добавления: 2015-08-21