Автор: В. А. Бачинин

Иосиф Волоцкий и Нил Сорский

В русской общественно-церковной жизни всегда существовали различные идейно-религиозные течения, тенденции, направления, представители которых вели между собой либо скрытые от посторонних глаз дискуссии, либо открытые дебаты. Одна из таких дискуссий развернулась на рубеже XV-XVI веков. Ее главными участниками были Иосиф Волоцкий и Нил Сорский.

Оба они были устремлены к общей цели - вывести православную церковь из состояния духовного неблагополучия. Это сближало и объединяло их несмотря на то, что по многим вопросам церковно-общественной жизни они являлись оппонентами. "Все в них, - писал о. Иоанн (Кологривов), - было различно - характер, направление их религиозности, поведение, методы действия, - все, кроме преследовавшейся ими цели. Если Нил стремился реформировать изнутри, покорить мир преобразованием и воспитанием нового человека, то Иосиф хотел достичь того же результата путями внешнего воздействия и общественного служения. Они были противниками, но их обоих уже при жизни почитали святыми и обоих церковь прославила как святых после их смерти"¹.

Если попытаться предельно лаконично обозначить те направления, представителями которых выступили Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, то в наибольшей степени для этого подошли бы понятия византизма и евангелизма. В истории русской социально-религиозной мысли под византизмом обычно подразумевался обширный культурно-исторический комплекс религиозных, государственно-политических, философско-нравственных, художественно-эстетических идей и соответствующих им форм социальной практики, генетически восходящих к византийским образцам и обусловливающих отличия российской цивилизации от европейского Запада. Что касается евангелизма, то он представляет собой движение, в котором отчетливо проступает дух религиозных и социально-нравственных исканий. Его представители опираются на идеи и принципы первоначального христианства и стремятся сохранять их в том виде, в каком они существуют в библейском тексте.

На протяжении веков евангелизм был постоянным внутренним оппонентом византизма. Обе стороны оппозиции "византизм-евангелизм" представляли собой два живых потока религиозной жизни, два взаимосвязанных и одновременно самостоятельных направления российской религиозной истории. Отношения между ними не были равновесно-симметричными, по-

Бачинин Владислав Аркадьевич - доктор социологических наук, профессор, главный научный сотрудник Социологического института РАН.

скольку на стороне византизма была жесткая сила автократического государства, воспринимавшего евангелизм как одну из форм религиозного инакомыслия и социального нонконформизма.

В условиях доминирования византистской парадигмы в русской исторической и религиозной литературе фигуре Иосифа Волоцкого всегда уделялось значительно больше внимания, чем Нилу Сорскому, который даже канонизирован был значительно позже своего оппонента, только в 1903 г., почти через четыре столетия спустя после своей смерти.

Фигуры Иосифа Волоцкого и Нила Сорского олицетворяют не только общеисторическую антитезу византизма и евангелизма, но и более частную оппозицию внутрицерковного характера: иосифлянство-нестяжателество. Г. П. Федотову удалось облечь суть отношений между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским, иосифлянами и нестяжателями, в предельно лаконичную и вместе с тем почти исчерпывающую формулу-антитезу, которая заслуживает того, чтобы быть приведенной полностью: "Противоположность между заволжскими "нестяжателями" и "осифлянами" поистине огромна, как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах. Одни исходят из любви, другие из страха - страха Божия, конечно, - одни являют кротость и всепрощение, другие строгость к грешнику. В организации иноческой жизни на одной стороне - почти безвластие, на другой - строгая дисциплина. Духовная жизнь "заволжцев" протекает в отрешенном созерцании и умной молитве, - осифляне любят обрядовое благочестие и уставную молитву. Заволжцы защищают духовную свободу и заступаются за гонимых еретиков, осифляне предают их на казнь. Нестяжатели предпочитают трудовую бедность имения и даже милостыне, осифляне ищут богатства ради социально организованной благотворительности. Заволжцы, при всей бесспорности русской генеалогии их - от преп. Сергия и Кирилла - питаются духовными токами православного Востока, осифляне проявляют яркий религиозный национализм. Наконец, первые дорожат независимостью от светской власти, последние работают над укреплением самодержавия и добровольно отдают под его попечение и свои монастыри и всю русскую церковь. Начала духовной свободы и мистической жизни противостоят социальной организации и уставному благочестию"². Эта антитеза фиксирует тот внутренний духовный раскол, который образовался в православии задолго до раскола внешнего, никоновского, и который православная церковь так и не сумела преодолеть.

Иоанн Кологривов отметил, что оппозиция возникла не сразу, что в истории русской христианской духовности был такой период, когда обе олицетворяемые этими личностями тенденции еще не обособились и существовали вместе, соединенные в фигуре Сергия Радонежского (ок. 1314 - 1392), сочетавшего в своей личности черты активного деятеля и созерцателя. После него среди его учеников и последователей, не обладавших религиозной гениальностью, уже не обнаруживался столь органичный и мощный синтез этих двух начал. Более того, в силу социальных, исторических, этнографических и других причин религиозный активизм и религиозная созерцательность распределились географически каждая по-своему. Сторонников и носителей созерцательного духа оказалось больше на русском севере, а тех, кто тяготел к активной церковно-общественной деятельности гораздо больше было в южных частях Древней Руси. Но вот "наступает день, когда обе тенденции, обе духовные школы, происшедшие от Преп. Сергия, становятся окончательно чуждыми одна другой и сталкиваются в открытой борьбе. Это - конфликт, в котором оказались противопоставленными Преп. Нил Сорский и Преп. Иосиф Волоколамский, конфликт трагический для русского монашества и для всей русской святости... Столкнулись две различные религиозные концепции: идеал общественного воздействия на мир и идеал отказа от мира ради духовного совершенствования, - отказа, доходившего в большинстве случаев до полного и безоговорочного отрицания мира и его потребностей"³.

Если Федотов изобразил противостояние Иосифа Волоцкого и Нила Сорского как статичную, фиксированную оппозицию богословских, социальных и этических воззрений, то Иоанн Кологривов представил противостояние Иосифа Волоцкого и Нила Сорского как динамичную антитезу, простершуюся в историческом времени, имеющую свой исток, характерную логику развертывания и кульминационный пункт, выразившийся в прямом столкновении. Подобный социодинамический подход служит подтверждением той мысли, что возникшая антитеза не исчерпывалась фигурами Иосифа и Нила и что с их уходом с исторической сцены обе тенденции продолжали существовать и порождать не менее острые и драматичные коллизии в религиозно-духовной и церковно-политической жизни российского общества.

О происхождении Нила Сорского существуют довольно скудные и противоречивые сведения. По одним данным он был выходцем из крестьян, а по другим - происходил из боярско-дворянского рода Майковых (его мирское имя - Николай Майков). До монашеского пострига служил переписчиком книг. Став монахом и приняв имя Нила, отправился в путешествие по святым местам, был в Палестине, Константинополе. На Афоне он глубоко проникся учением Григория Паламы, идеями исихазма⁴. Возвратившись в родные места, он основал скит на реке Соре, недалеко от Кирилле-Белозерского монастыря, избрав нечто среднее между уединенной жизнью отшельника и обычной монастырской жизнью в составе большой общины. Жизнь в скиту вместе с двумя-тремя братьями позволяла обеспечивать себя всем необходимым и вместе с тем создавала возможность для уединенных трудов, духовной свободы и глубоких размышлений. В скиту у Нила вызрели мысли, которые легли в основу его учения. Вскоре у него появилось небольшое окружение из единомышленников, которые позднее были прозваны нестяжателями, а также "заволжскими старцами".

Нил наставлял монахов в духе исихазма, требовал от них сосредоточенности на своей внутренней жизни, участия в производительном труде, учил умеренности, дисциплине духа как условиям нравственного совершенствования и монашеского подвига. Источник духовных сил для такого подвига он видел в Священном Писании и вменял каждому монаху сосредоточенно и неустанно изучать Библию.

Отличительные черты сочинений Нила Сорского ("Устав скитского монашеского жития", "Предания ученикам своим о жительстве скитском", "Завещание") - это религиозно-нравственный пафос и тонкий психологизм. В них он неустанно проповедовал идею соблюдения меры во всем, ратовал за воздержание от излишеств, нестяжание и смирение, призывал духовенство к отказу от роскоши, владения землей и крестьянами, выступал за строгую сдержанность внешнего оформления богослужений, осуждал все виды церковной роскоши, в том числе золотой блеск и пышность парчовых облачений священнослужителей. Храмы не должны отвлекать взоры верующих собраниями архитектурных, скульптурных и живописных украшений. Не только частная жизнь христианина, но и общественная жизнь церкви должны свидетельствовать об их приверженности идеалам смирения и нестяжания.

Веря, что жизнь преобразуется изнутри, а не извне, Нил отказался от высоких церковных должностей, которые ему предлагал Иван III. Сторонники его идей называли Нила "великим старцем". А Иван IV впоследствии выразил свое почтительное отношение к усопшему старцу тем, что повелел поставить на месте его скита каменную церковь.

Иосиф Волоцкий являл собой противоположный тип личности, склонной не к созерцательности, а к активной деятельности. Он родился в Литве и имел мирское имя Иван Санин. Под именем Иосифа был пострижен в монахи Боровского монастыря. Его брат Акакий стал епископом Тверским, сподвижником Максима Грека. Другой брат, Вассиан, стал архиепископом Ростовским и Ярославским. Брат Елеазар умер в монашестве. Племянники Досифей и Вассиан были иконописцами, помощниками знаменитого Дионисия, ученика Андрея Рублева. Сам Иосиф, отличавшийся незаурядными организаторскими и лидерскими способностями, сумел основать в Волоцком княжестве новый монастырь и стать его игуменом. Ему удалось создать образцовую обитель с хорошей организацией повседневной жизни, неустанным трудом монахов, суровыми нравами, долгими службами, строгими постами. Благодаря его усилиям был построен обширный комплекс монастырских зданий, создана библиотека. Главная церковь была украшена иконами и фресками Дионисия. Явно выраженный интерес Иосифа к социальной стороне церковной жизни заставлял его придавать проявлениям собственного благочестия чаще всего социальный характер. Это позволяло ему постоянно держать в центре внимания вопросы благотворительности, открыть монастырскую школу, приют для убогих и больных, помогать обездоленным, нищим, голодающим, погорельцам, сиротам.

Иосиф был сторонником и проводником идеи строжайшего, непреклонного порядка. Монастырский устав регламентировал все стороны внутренней жизни обители, вплоть до мелочей. Монахи существовали под надзором "недреманного ока" монастырского начальства и подвергались карательным санкциям за любое, даже самое малое нарушение установленных правил. За трапезой и по вечерам в кельях запрещались разговоры. Ворота были всегда на запоре, и посторонним не разрешалось ночевать в стенах монастыря. Нарушители монастырского устава наказывались сухоядением, временным отлучением от причастия, а в особых случаях сажанием на цепь и битьем железом.

Требования порядка и дисциплины были основными условиями монашеского общежития, предполагавшими полное послушание монахов, их безоговорочную подчиненность власти наставника. Если у Нила Сорского на первом месте стояли задачи внутреннего совершенствования, то у Иосифа Волоцкого преобладали ориентации на совершенствование сугубо внешнее, понимаемое им как следование дисциплинарным требованиям.

В представлении Иосифа "идеал общежития - не маленькая группа братьев, свободно объединенных молитвою и любовью (как у Преп. Нила), а дисциплинированный отряд духовных бойцов, борющихся с грехом под руководством опытного начальника. Как в отряде воинов, все поведение монахов регулировалось точнейшим образом. Даже в трапезной, даже в церкви каждый был связан уставом, указывавшим каждому определенное место: даже двери, через какие входить и через какие выходить, были указаны в особой статье... Монастырь должен представлять собой точно организованное общество, где права и обязанности равномерно распределены между всеми. Исключение делается только для опытных в монастырской жизни монахов, но и они обязаны подчиняться тем общим жизненным правилам, согласно которым никто не владеет своей собственной волей. Развивая эти идеи в своем Уставе, Иосиф занимается лишь внешним поведением монахов и требует как можно более точного исполнения всех своих предписаний. Он уверен в том, что этого достаточно и что внешнее благолепие, будучи результатом общего и при этом сознательного усилия, само собой поведет к совершенству внутренней жизни. Между тем и другим существует полное соответствие и взаимодействие. По убеждению Иосифа, монах, постоянно занятый общей молитвой или работой, не может уклониться от пути истинного, потому что у него нет времени ни предаваться вредным мыслям, ни осуществлять их... Иосифлянские представления оказались очень жизненными, - но это не доказывает ровно ничего относительно их внутренней ценности. За них - дисциплина, необходимая везде, а в России в особенности, организация и порядок. Главный же их недостаток в том, что они занимаются не воспитанием душ, а их дрессировкой. Тот монах, который ими создается, представляет собой "стандартный тип". Иосифлянская школа даст множество епископов, которые пропитают своим духом официальную русскую Церковь. Она почти не даст святых: ровным счетом двух"⁵.

Властный игумен разделял всех монахов на три категории. Те, кто принадлежал к низшему разряду, использовались на самой тяжелой, "черной" работе и получали только хлеб, ветхую одежду и лапти. Монахи второго чина имели горячую пищу, носили рясу, а зимой шубу и кожаную обувь. Высший чин позволял монаху иметь два комплекта одежды, получать рыбное кушанье и калачи. Те, кто были слабы телом и духом, не выдерживали столь суровых порядков и убегали из монастыря. Но оставшиеся, выдержавшие все испытания, составляли единое целое и демонстрировали удивительную стойкость в любых испытаниях.

Среди характерных особенностей религиозного и социального мышления Иосифа, определявших его церковно-общественную, пастырскую и писательскую деятельность, на первое место следует поставить апелляцию к страху как основному религиозно-психологическому регулятору отношений монаха с Богом, монастырским начальством и высшими церковными иерархами.

Иосиф обладал склонностью всегда и везде руководствоваться мотивами практического характера. Он даже предпринимал попытки приспособить всю систему догматического православия к практическим нуждам и насущным интересам церковно-политической борьбы. То, что выходило за пределы утилитарных требований, мало его интересовало. Этой особенности его характера сопутствовали весьма негативные факторы, одним из которых было вытеснение на задний план целого ряда нравственных принципов, их подчинение принципу практической выгоды.

Иосифлянская модель социального мира имела черно-белую окраску. Игумен был склонен разделять любую целостность на противоположности и сквозь призму этого разделения рассматривать все сущее и должное в монастырской, общецерковной и государственной сферах. Логическим следствием таких противопоставлений явилось обоснование необходимости непримиримой борьбы со всем, что не вписывалось в круг приемлемых для него норм, смыслов и ценностей. Так, он считал совершенно необходимыми репрессии по отношению ко всем инакомыслящим. Будучи современником Н. Макиавелли, Иосиф Волоцкий самостоятельно пришел к выводам о необходимости использовать многие из тех принципов, которые принесли сумрачную славу автору трактата "Государь". Так, принцип "цель оправдывает средства", не известный Иосифу в его теоретической, макиавеллистской версии, исправно служил ему безотказным репрессивным орудием в практической борьбе с идейными противниками - "жидовствующими" и нестяжателями.

Личностное начало являлось в глазах Иосифа столь малой социальной величиной, что не шло ни в какое сравнение с началом социальным. Воля отдельного человека, его интересы и желания для него ничего не значили и не могли служить препятствием для достижения корпоративных целей. Это отражалось даже на богослужебной практике: в монастыре Иосифа предпочтение отдавалось не индивидуальной молитве, как у Нила Сорского, а молитве соборной, церковно-литургической.

Для Иосифа было характерно преобладание интереса к внешним формам в ущерб вниманию к внутреннему, духовному содержанию церковно-общественных акций. Биографы Иосифа практически не оставили сведений о его внутренней жизни. И это чрезвычайно показательный факт, свидетельствующий о том, что тот был, скорее всего, экстравертом, а не интровертом. Являясь человеком не созерцательной, а преимущественно внешней жизни, он был создан для активной практической деятельности и в ней видел свое предназначение. Даже его сочинения мало, что дают для понимания психологии игумена, поскольку ориентированы в основном на решение сугубо внешних проблем церковно-общественной жизни. И только опосредованно, через анализ действий Иосифа, изучение результатов его практических усилий можно придти к некоторым заключениям, касающимся особенностей его личности и внутреннего мира. "Волоцкий монастырь отражал особенности личности его основателя. Усилия руководителя были направлены на поддержания внешнего благочестия и безусловного послушания. Иноки находились под неусыпным наблюдением игумена и старательно следили друг за другом... Куда бы ни забросила судьба питомцев монастыря - иосифлян, они неизменно поддерживали друг друга, старались занять высокие посты церковной иерархии. Из иосифлян вышли два известных митрополита - Даниил и Макарий, управляющие русской церковью в XVI веке. Ученики Иосифа усвоили и довели до крайних пределов такую черту своего учителя как начетничество и догматизм"⁶.

Иосиф сравнивал царскую власть с властью Бога, а придворную службу - с богослужением. В этих отождествлениях он двигался в русле традиционных византийских канонов, приравнивавших гражданские законы и декреты византийских императоров к постановлениям церковных Соборов. Сознательно проводимый в жизнь византизм заставлял Иосифа окружать божественным ореолом все, что исходит от государя, признавать его право на неограниченную, абсолютную власть. Подобная позиция отвечала требованиям создания централизованного Российского государства, как их понимал Иосиф, и потому была востребована и придворными кругами, и зависящим от них высшим духовенством.

Важное место в церковно-общественной деятельности как Иосифа Волоцкого, так и Нила Сорского заняла религиозно-идеологическая коллизия, связанная с так называемой "новгородско-московской ересью". Когда в 1470-е годы заявило о себе новое религиозное движение, то оно стало распространяться поначалу в Новгороде и Пскове, а затем в Твери и Ростове Великом. В Москве к нему присоединились великокняжеские дьяки Федор и Иван Курицыны, писец Иван Черный, пользовавшиеся покровительством Ивана III, сноха великого князя Елена. Его сторонники обнаружились среди низшего и среднего духовенства, широких городских слоев, купцов, служилого люда. Новгородские лидеры вольнодумцев, священники Алексей и Денис, были приглашены великим князем в Москву, где им вверили Архангельский и Успенский соборы. Им симпатизировали митрополит московский Зосим и часть московского духовенства. Но вскоре в отношении светских властей к ним последовал перелом. В разгар обострившейся борьбы приверженцы новгородской "прелести" получили от своих противников оскорбительное прозвище "жидовствующие"⁷.

Новгород не случайно стал колыбелью "новгородской ереси". Новгородцы того времени были едва ли не самой "продвинутой" частью русских людей. Широко распространенная грамотность, активные торговые контакты с цивилизованным Западом и византийским Югом, счастливое неведение ужасов татарского ига, сохранность накопленных за многие годы культурных ценностей, в том числе книжных, рукописно-летописных богатств, устойчивые традиции народно-вечевого самоуправления - все это поднимало их самосознание на порядок выше самосознания москвичей и всех остальных русичей. Об их высокой духовной активности говорила искренняя забота о чистоте нравов в религиозно-церковной жизни, которую они считали важнейшей из всех сфер человеческого существования. Их реформаторские инициативы имели отнюдь не агрессивный, не бунтарский характер. Так, например, выказывая свое недовольство попами-мздоимцами, они, однако, не нападали на церковные институты.

Новогородско-московское учение явилось теологически более зрелой формой того раннего евангелизма, который на Руси впервые обозначился в движении стригольников. На связь этого учения со стригольничеством указывает эпизод из жизни архиепископа Геннадия. Высокопоставленный священнослужитель обнаружил, что подчиненный ему инок Захар отвергал святость церковной иерархии и поставление священников "на мзде", то есть получение повышения за соответствующую плату-взятку. Вердикт Геннадия был однозначен и категоричен: Захар - стригольник и должен быть сослал в пустынь. Однако, по повелению великого князя и московского митрополита, узнавших про этот случай, Захар был направлен в Москву, где его приняли весьма радушно, и где он обрел покровительство властей.

Оживленная религиозно-гражданская жизнь русского севера, новгородско-псковских земель - примечательное явление в российской истории. Конец XV столетия стал периодом открытых религиозных дискуссий среди священников, монахов и мирян. Богоискательские настроения, а также намерения, нацеленные на преобразование многих сторон церковной жизни, перестали быть уделом одиночек, а охватили значительные слои населения северных земель. Задававших острые вопросы было гораздо больше тех, кто был способен отвечать на них. Среди православных иерархов совсем не много было тех, кто мог противопоставить реформаторским умонастроениям серьезные богословские возражения.

Исходные посылки вероучительной позиции новгородско-московских богоискателей были сформулированы Федором Курицыным. В его "Лаодикийском познании" отчетливо просматривалась связь новой генерации вольнодумцев со стригольничеством, от которого был воспринят пафос обличения господствующей церкви. Распространялись идеи, которые вполне можно считать реформационными: 1) критика духовной монополии церкви, церковного предания и убежденность в том, что индивидуальная вера должна основываться не на церковных традициях, а в первую очередь на Священном Писании; 2) отказ от иконопочитания и поклонения мощам; 3) отрицание большинства православных церковных обрядов; 4) убежденность в важности прямого молитвенного общения с Богом, в том, что между Ним и человеком не должно быть посредников⁸; 5) идея нецелесообразности существования монашества и монастырей; 6) идеи высокого достоинства человеческой личности и равенства всех людей и народов.

Сходство этих идей с идеями ранних предшественников европейских протестантов (чешских гуситов и др.) объясняется, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. С одной стороны, оно было следствием внутренней логики развития и распространения тех богоискательских инициатив, к которым всегда было склонно русское религиозное сознание, и которые уже успели отчетливо обозначиться в стригольничестве. С другой стороны, налицо несомненная их связь с практикой многогранных торгово-экономических, политических и социокультурных контактов русского севера с Европой. Те же гуситские влияния были сильны в Литве и Польше, откуда было рукой подать до Новгорода, и для новгородцев суть идей чешских реформаторов не составляла тайны.

Среди москвичей также были люди, чья, осведомленность в проблемах религиозной жизни Европы сыграла немаловажную роль в распространении реформаторских настроений. Они принадлежали к политической элите, входили в ближайшее великокняжеское окружение. Это прежде всего Федор Курицын, образованный дипломат, путешествовавший по Европе и даже живший там несколько лет. Будучи дьяком посольского приказа, он являлся первым советником московского князя по вопросам международных отношений и внешней политики. Знавший латинский, итальянский, литовский, польский, татарский языки, он активно участвовал в налаживании контактов Московского княжества с западными державами. Курицын прекрасно разбирался в богословских вопросах. То, что Иван III и его невестка с пониманием и сочувствием отнеслись ко второй волне стригольничества, во многом объясняется влиянием Курицына.

К московскому кругу единомышленников Курицына принадлежал и Иван Черный, переписчик старинных религиозных рукописей, сопровождавший свои труды заметками богословского характера. Из этих заметок видно, что Черный осуждал иконопочитание, монашество, корыстолюбие священников, выступал против усложненной пышности православной литургии, ратовал за строгую простоту богослужений и при этом находил оправдание своим мыслям в евангельских и ветхозаветных стихах.

В обстановке постоянно вспыхивавших богословских споров возникла острая потребность в постоянных обращениях к первоисточнику - библейскому тексту. Ее ощущали обе стороны - как богоискатели, так и их оппоненты. Эта потребность заставила новгородского архиепископа Геннадия выступить инициатором перевода недостающих книг Библии. Благодаря ему появился полный свод текста Священного Писания на церковно-славянском языке - так называемая "Геннадиева Библия".

Во время своей поездки в Новгород Иван III пожелал встретиться с наиболее выдающимися представителями новгородских богоискателей, протопопами Дионисием и Алексеем, и был впечатлен их одухотворенностью, интеллектом и простым образом жизни. Пригласив обоих в Москву и передав им две главные соборные кафедры Кремля, он некоторое время разделял их взгляды. Так, он резко осуждал невежественных и грубых иереев, склонных к пьянству, стяжательству ("симонии"), считал их недостойными того, чтобы верующие ходили к ним исповедоваться.

Однако отношение большей части духовенства к новаторам оказалось сугубо отрицательным. Иосиф Волоцкий, будучи убежденным сторонником единения церкви и государства, апологетом державного и внутрицерковного порядка, проявил себя как один из самых активных борцов с проявлениями инакомыслия. Рецидивы стригольничества, где бы они ни обнаруживались, вызывали с его стороны самые яростные письменные и устные нападки. Его возмущала малейшая попытка выйти за пределы утвердившихся православных канонов и обрядов. Он не мог принять того, что новгородско-московские реформаторы настаивали на праве прихожан самостоятельно читать и изучать Священное Писание, считал, что это недопустимо, поскольку мирянину невозможно понять Библию "своим разумом", а необходимо руководствоваться толкованиями священнослужителей, в противном случае будут "плодиться ереси".

В 1489 г. единомышленник Иосифа, новгородский архиепископ Геннадий, обратился с посланием к ростовскому архиепископу, в котором просил привлечь к борьбе с церковным инакомыслием "заволжских старцев" Нила Сорского и Паисия Ярославова, живших в его епархии и известных своей ученостью. Геннадий предлагал ученым старцам приехать, чтобы обстоятельно побеседовать и обсудить все назревшие вопросы. Однако встреча не состоялась, поскольку Нил и Паисий не сочли для себя возможным встать на сторону "иосифлян". Впоследствии ни Геннадий, ни Иосиф, ни их сторонники ни разу больше не обращались к Нилу Сорскому и к его сподвижникам ни за консультациями, ни за какой-либо иной помощью в деле борьбы с новгородско-московскими вольнодумцами.

В 1490 г. иерархи добились созыва церковного собора, надеясь консолидировать свои усилия. Перед его началом Геннадий направил приглашенным участникам послание, в котором предлагал применить инквизиторский метод решения возникшей религиозно-общественной проблемы - сжечь всех "еретиков". Иосиф Волоцкий также требовал "страшных мук, посечений мечом, сожжений в клетках". Он утверждал, что в розысках и обличениях "еретиков" доносы не только позволительны, но и желательны. Те же воеводы, которые скроют виновных, уберегут их от казни, обрекут себя на вечные муки.

Однако репрессивные замыслы в этот раз не имели успеха. Во время дебатов у "иосифлян" даже появились опасения, что собор может легализовать еретическое учение и тем самым открыть широкие возможности для нежелательных внутрицерковных преобразований. Причиной тому оказалась позиция Нила Сорского, воспротивившегося замыслу жестокой расправы. Духовный лидер "заволжских старцев" потребовал от церкви отказа от применения насилия в отношении инакомыслящих. Он считал, что агрессивно-репрессивный пыл Иосифа Волоцкого далек от истинного христианского духа, поскольку Сын Божий, проливший Свою святую кровь на кресте, учил прощать покаявшихся грешников.

Нил решительно выступил против тех, кто требовал принятия постановления о предании всех еретиков смерти через сожжение. Он считал, что покаявшиеся еретики должны быть прощены. Его поддержал митрополит Зосима, и это привело к существенному смягчению окончательного приговора. Было принято решение ограничиться анафемой по отношению к трем священникам-вольнодумцам⁹. При этом большая часть еретиков была послана для наказания к Геннадию - он получил возможность дополнить соборный приговор по-своему. "Добрый пастырь" (как почтительно именовал Геннадия его поклонник Иосиф Волоцкий) не хотел на этот раз довольствоваться скромной ролью наблюдателя при представителе светской власти. Он разработал сложный ритуал казни своих врагов, еще недавно обвинявших его самого в еретичестве. Присланные в Новгород еретики были одеты в специальную шутовскую одежду, их посадили на коней лицом назад "яко да зрят на запад уготованный им огонь", на головы им были надеты специальные остроконечные берестяные шлемы с надписью "Се есть сатанино воинство!" В таком виде, среди надругательств и поношений, эта процессия была проведена по Новгороду, а затем на головах у казнимых были сожжены берестяные шлемы. Была ли эта церемония заимствована Геннадием у его западных учителей или она явилась плодом его собственной мстительной изобретательности, - во всяком случае, новгородский инквизитор сделал все от него зависящее, чтобы не уступить "шпанскому королю"¹⁰.

Особую ярость игуменов большинства монастырей вызывало отрицание вольнодумцами института монашества. В то время почти треть всех используемых на Руси сельскохозяйственных угодий принадлежала монастырям. Результаты их активной экономической деятельности имели двоякий характер. С одной стороны, они способствовали возрастанию богатств и могущества православной церкви, делали ее влиятельной силой в жизни народа и государства. С другой стороны, активная вовлеченность монахов в производство и торговлю, в сферу экономических расчетов и финансов становилась серьезным препятствием на пути исполнения ими монашеских обетов и соблюдения заповедей христианского благочестия. Экономика и святость, богатство и благочестие, рыночные отношения и молитвенный труд оказались трудно совместимыми вещами. В результате в сфере монастырских нравов все более заметно проступали знаки явного неблагополучия. Это заставляло искать выход из сложившейся ситуации. Один из них предложил Нил Сорский, настаивавший на том, чтобы монастыри отказались от земельной собственности и от занятий непосредственной хозяйственной, торгово-экономической деятельностью и полностью посвятили себя делу духовного служения ". Его программа сводилась к нескольким основным требованиям. Первое - это отказ монахов от масштабной производственно-экономической деятельности, ориентированной на торговлю произведенной продукцией. Второе - полное самообеспечение монахами своих первичных жизненных нужд за счет собственного труда и принятия милостыней. Третье - устремленность всех сил монашествующих лиц на духовное пропитание, систематическое чтение Священного Писания, помощь братьям, утешение их скорбей рассуждениями духовными. Эти положения перекликались с "Уставом о скитской жизни", составленным Нилом Сорским, где говорилось о том, что приобретение собственности не совместимо с монашеским обетом, обязывающим отречься от всего мирского, и на первое место ставился строгий, аскетический образ жизни и личный труд как источник пропитания.

Главной ареной столкновения противоположных позиций по вопросу о церковном землевладении стал собор 1503 года. Работа съехавшихся православных иерархов шла своим чередом и уже приближалась к своему завершению, когда выступление Нила Сорского взорвало обстановку. Лидер "заволжских старцев" предложил, чтобы "у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормились бы рукоделием". Бояр, приближенных к Ивану III, устраивало это предложение, поскольку они рассчитывали перераспределить монастырские земли в свою пользу. Иосиф Волоцкий к этому времени уже успел покинуть собор и направлялся в свой монастырь. Переполошившиеся противники предлагаемых Нилом новаций срочно послали гонцов за Иосифом, чтобы тот возвратился и вмешался в открывшуюся дискуссию. Они надеялись, что его авторитет и красноречие помогут переломить ситуацию.

Возвратившийся Иосиф выступил против нестяжателей и привел аргументы, доказывающие, что все имущество монастырей принадлежит не людям, а Богу и потому не может быть отнято. Он утверждал, что земли нужны монастырям как воздух, чтобы можно было строить храмы, поддерживать их в должном состоянии, совершать в них богослужения, свидетельствующие о величии церкви, а не об ее нищете и убожестве. Землевладение, по словам Иосифа, никогда не препятствовало спасению братии, и монашеская среда всегда была достойным местом, где готовились архипастыри и объявлялись великие подвижники. Земельная собственность - главный источник тех средств, которые монастыри могут употреблять на "благотворение мирянам", содержание священнослужителей и их семей, нуждающихся в крове и пропитании. Ликвидация землевладения приведет к упадку и исчезновению многих монастырей, а это отрицательно скажется на состоянии христианской веры в народе.

После острых дебатов большая часть участников собора перешла на сторону Иосифа Волоцкого. Великокняжеское окружение вынуждено было смирить свои притязания и пойти на компромисс, оставив за церковью право на землевладение и получив от нее заверения в активной поддержке своего политического курса.

Таким образом, период отчетливого присутствия евангельско-исихастских умонастроений в русской церковно-общественной жизни не принес сколько-нибудь ощутимых социальных плодов и фактически завершился вместе с уходом из жизни Нила Сорского в 1508 году. Приоритетной становится не дистанцированность духовных лиц от государства, а, напротив, их приближенность к нему и выполнение его требований. Институты власти оказались крайне заинтересованы в том, чтобы привлечь к делу государственного строительства такую мощную силу как церковь. "Нестяжатели" государству были не интересны, поскольку практической пользы от них почти не было. Усмотреть ценность и важность их учения для духовного здоровья церковного организма сумели очень не многие представители духовенства. Большинство же из них предпочли пойти за Иосифом Волоцким.

Победа иосифлян имела для российской истории и культуры принципиальное значение. С нее из русского христианского сознания начался процесс вытеснения внутреннего внешним, духовного социальным, христианского светским, нравственности политикой и т. д.

Последователи учения Нила Сорского стали восприниматься иосифлянами-византистами в качестве оппозиционеров, с которыми необходимо бороться всеми доступными способами. И это несмотря на то, что духовный опыт Нила был чрезвычайно ценен и мог бы послужить укреплению нравственного здоровья как самой церкви, так и всего народа. Скиты нестяжателей были чем-то вроде опытных лабораторий, где разрабатывались проекты решения важных духовно-нравственных и церковно-общественых проблем, в том числе тех, с которыми не в состоянии были справиться ни государственная власть, ни православные иерархи. Однако последующее повсеместное доминирование во всех сферах российской жизни византистски ориентированных церковно-общественных деятелей привело к тому, что религиозно-нравственный потенциал учения Нила Сорского вынужден был пребывать в состоянии практической невостребованности. Духовное, евангельское начало, теснимое началом византистским, так и не смогло занять подобающего места в русской религиозно-церковной жизни.

Подводя итоги сказанному, необходимо признать, что иосифлянский тип ценностных ориентации привел к тому, что на протяжении последующих столетий в России основное внимание церковных и светских властей было направлено на воспроизводство по преимуществу одного типа сознания - византистского. Данный тип культивируется и по сей день. Его характеризуют несколько существенных признаков. Это в первую очередь убежденность в том, что идентичность российского сознания обретается исключительно на пути признания своих генетических связей с византийским православием. Если для католического и протестантского сознания основания его самоидентификации уходят своими корнями в глубины исторической реальности, обозначаемой при помощи известной символической триады "Афины - Рим - Иерусалим", то для православного сознания основанием его идентичности служит, по преимуществу, монада "Константинополь".

Вторая особенность, непосредственно связанная с первой, это изоляционизм, недоверие к духовным и социальным формам, имеющим западноевропейское происхождение и демонстрирующим свои связи с "инославными" формами христианства - католицизмом и протестантизмом. После европейской Реформации к традиционной неприязни православных к католикам прибавилось их отрицательное отношение и к протестантам. В результате конфессиональная ксенофобия, негативное отношение ко всем, без исключения, формам религиозного инакомыслия стали устойчивыми характеристиками российского православного сознания. Третье характерное свойство - это неустойчивое равновесие между теоцентрическими и "государствоцентристскими" структурами сознания и почти повсеместная готовность жертвовать первыми в угоду вторым. И четвертая - отсутствие у православного сознания явно выраженной потребности в духовной свободе. Несмотря на активное социальное функционирование иосифлянской парадигмы в российском публичном пространстве, духовное наследие Нила Сорского живо. Оно продолжает существовать в тех ареалах российской религиозной, духовной, культурной жизни, которые хотя и не пребывают на авансцене этого пространства, но представляют несомненную общественную ценность.

Примечания

1. ИОАНН (КОЛОГРИВОВ). Очерки по истории русской святости. Брюссель. 1961, с. 168.

2. ФЕДОТОВ Г. П. Святые Древней Руси. Париж. 1985, с. 176 - 175.

3. ИОАНН (КОЛОГРИВОВ). Ук. соч., с. 194.

4. Григорий Палама (1296 - 1359) - византийский богослов, один из создателей исихазма. В центре его учения идея единства человека и Бога. Палама утверждал, что Бог по своей сути непостижим для человеческого разума. Восприятию и разумению людей доступен не Сам Бог, а лишь отдельные проявления божественной сущности. Но есть обстоятельства, при которых человеку открывается путь непосредственного богопознания. Для этого необходимо особое состояние духа - внутренний покой, свобода от страстей, молитвенная сосредоточенность. В результате человек может войти в такое состояние духа, что перед ним засияет божественный свет, который и будет свидетельством того, что "Иисусова молитва" услышана Богом.

Невозможное для разума (видеть в сияющем свете Бога и разговаривать с Ним) становится доступным через таинство молитвы. Бог, недоступный в Своей сути, открывается человеку в Своих энергиях, в Своей благодати, нисходящей на людей. Палама утверждал, что проявления сути неотрывны от Самого Бога. Восточная православная церковь приняла исихазм Паламы и включила его в состав своей богословской доктрины, а западная церковь отвергла его. Расхождение позиций в этом вопросе стало одним из пунктов теологических расхождений между католичеством и православием.

5. ИОАНН (КОЛОГРИВОВ). Ук. соч., с. 200, 214, 216.

6. СКРЫННИКОВ Р. Г. Государство и церковь на Руси XIV-XVI вв. Новосибирск. 1991, с. 182 - 183.

7. Есть несколько объяснений происхождения слова "жидовствующие". Согласно одному из них, это движение имело ориентацию на догматику Ветхого Завета и особенно на книги древнееврейских пророков. Существует и другое объяснение, указывающее на то, что прозвище возникло по инициативе Иосифа Волоцкого и новгородского архиепископа Геннадия. Основанием тому послужило утверждение Иосифа, будто у истоков течения стоял некий еврей по имени Схария. Однако, никаких достоверных источников, подтверждающих реальность личности Схарии, не найдено.

8. Эта сугубо протестантская идея отказа от института профессиональных священнослужителей, получившая в русском просторечии название беспоповства в разных вариациях впоследствии проходит сквозь всю русскую богоискательскую литературу. Так, например, в "Трифоновском сборнике" говорится о том, что сами миряне могут выдвигаться в учителя веры, если пребывают на должной духовной высоте. Говорилось и о праве христиан собираться вне церкви, чтобы слушать учителей из народа. О праве мирян выступать с проповедями писал автор "Слова о лживых учителях": "Лепо же есть всем славити Бога и проповедовати учение его". Цит. по.: БУГАНОВ В. И., БОГДАНОВ А. П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. М. Б. г., с. 16.

9. Только спустя 14 лет, когда Нила уже стали одолевать старческие немощи, и он не смог принять активного участия в деятельности собора 1504 г., победила позиция иосифлян и многие вольнодумцы были приговорены либо к заточению либо к смерти.

10. КАЗАКОВА Н. А., ЛУРЬЕ Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - начала XV века. М.-Л. 1955, с. 130.

11. Эта мысль не была новой для русского христианского сознания. Против практики монастырского землевладения выступали Феодосии Печерский, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Дионисий Глушицкий, Павел Обнорский и др.

Дата добавления: 2015-08-21