Латиняне глазами византийцев

В предыдущей части своей работы мы проанализировали то, какими видели греков западные завоеватели и сделали ряд важных для нас выводов. Теперь же рассмотрим отношение византийцев к латинянам.

Прежде всего, необходимо обозначить, как относился Никита Хониат к варварскому миру в целом. Народы германского происхождения в его понимании являются отельными племенами без великого прошлого и будущего. По его мнению они не стремятся к возвышенным задачам и не имеют понятия о духовном просвещении и развитии. Римский мир, по отношению к таким народам, представляется если не матерью, то кормилицей, которая воспитала и вырастила их на свою погибель. (Успенский, стр. 81)

Между тем римляне и варвары поставлены судьбою друг против друга; настала необходимость взаимных отношений между ними (Успенский, стр. 82)

В самом деле, чья душа в состоянии остаться не потрясенною при воспоминании о тех страшных бедствиях, которые поразили самый Царьград в царствование этих земных Ангелов? – таким вопросом задается Никита Хониат, переходя к изложению событий о захвате Константинополя. Действительно, события, о которых историк собирается нам поведать, ужасны для всех греков и, особенно, для жителей Константинополя.

Никита Хониат сообщает нам о том, что Исаак Ангел, свернутый, как мы уже знаем, его братом Алексеем, находится в темнице. Историк делает акцент на том, что к нему «ходили к нему особенно латиняне» и с «ними он держал тайные совещания о том, как бы отплатить за обиды и низвергнуть Алексея». Таким образом, мы узнаем о том, что уже тогда Исаак продумывал то, как он вернет себе престол. В отличие от Робера де Клари, который сообщает нам, что сын Исаака бежал со своим воспитателем, Никита Хониат, как современник событий, дает нам более точную информацию о том, что Алексей «условился бежать с одним пизанцем, который командовал большим купеческим кораблем».

Стоит отметить, что далее византийский историк не только дает нам характеристику братьев Ангелов, страдающих корыстолюбием и не упускающих «случаев извлекать деньги даже из неправедных источников», но и пишет об обострении отношений с Венецией по вине этих правителей: «они часто налагали на венециан разные денежные поборы, брали с их кораблей контрибуции и ссорили их с пизанцами». Итак, мы видим, что Никита Хониат считает одной из причин крестового похода противоречия с Венецией. Для византийского историка Энрико Дандоло человек «в высшей степени вооруженный и озлобленный против римлян». Итак, дож Венеции для Никиты Хониата – один из инициаторов похода на Константинополь. Здесь мы согласны с оценкой автора действий Дандоло, но не стоит забывать, что причина крестового похода заключалась в совокупности нескольких факторов.

Никита Хониат сообщает нам и о прибытии к крестоносцам сына Исаака Ангела Алексея с грамотами папы римского и германского короля Филиппа. Пилигримов историк характеризует как «разбойничью шайку», которая собиралась «не только прикрыть благонамеренностью свое разбойническое предприятие против римлян и дать ему благовидную наружность, но и вполне удовлетворить свою алчность и свое корыстолюбие несметными грудами денег». Никита Хониат знает и о том, что Алексей «обещал принять латинские уклонения в вере, признать все папские привилегии и неразрывно с этим отменить и изменить древние римские обычаи».

Однако историк осуждает не только пилигримов, он также сетует на бездействие императора и на то, что начальник флота распродал все военные корабли буквально по кусочкам. Он также говорит о том, что «римская держава занималась единственно только пьянством или похмельем». Таким образом, автор указывает на общий упадок нравов в государстве. После прибытия латинян в гавань Контстантинополя, Никита Хониат говорит об удачном их расположении: до них невозможно было добраться и достать выстрелами. Он пишет о том, что варвары весьма легко прорвались через цепь, которая препятствовала входу в бухту неприятельских кораблей. Итак, из-за неожиданности прибытия для римлян (именно так Никита Хониат называет свой народ) латинян в столицу захватчики не встретили никакого сопротивления.

Историк снова указывает нам на бездействие Алексея III: «уже давно затаивший в душе своей мысль о бегстве и всецело преданный ей, вовсе не надевал вооружения и не показывался неприятелям лицом к лицу; но, сложа руки, сидел и смотрел на то, что делалось, с верху высоких теремов». Здесь мы впервые встречаем и упоминание о Феодоре Ласкаре, который «страшными ударами доказал латинянам самим делом, что и между римлянами есть храбрые люди». После приступа стен, приведшего к пожару Алексей наконец решается «надеть» оружие. Двинувшись из дворца с огромным войском, которое упоминают оба западных хронистов, Алексей сильно испугал «сухопутное неприятельское войско, [которое] увидав вдруг такое огромное ополчение, вздрогнуло от ужаса». Но, как мы уже знаем, император отступил назад и, по словам Никиты Хониата тем самым «придав своею попыткою сопротивления еще более надменности и дерзости неприятелю, который, потрясая копьями, горделиво шел по пятам отступавших римлян».

Алексей во всех трех наших источниках предстает трусливым человеком, который не только не умел вести войны, но и также бесталанен был во внутренней политике государства. Однако Никита Хониат видит в нем и положительные качества и называет его любезным и добродушным. Итак, римлянам после бегства Алексея не оставалось ничего, кроме возведения на престол Исаака Ангела и его сына.

Новый император ручался выполнить обещания, а «латинянам не оставалось желать ничего более ни для своей славы, ни для своих выгод». Никита Хониат так говорит о латинянах после того, как Исаак отдал им деньги из казны: «нет народа более корыстолюбивого, расточительного и роскошного, как они, и, чтобы залить их жажду денег, нужно было золота целое море Тирренское». Византийский историк рассказывает нам об ужасном деянии Исаака Ангела «когда не стало у него денег; он пошел за ними в Божии храмы […] отбивали топорами и повергали на пол святые иконы Христовы, что драгоценные оклады сдирались с них на переливку не с бережью, а как попало; с такою же точно безбоязненностью похищали из церквей честные и священные сосуды, переплавляли их и отдавали неприятельским войскам в виде обыкновенного серебра и золота». Таким образом, грабя святыни, император отдавал долг латинянам. Никита Хониат пишет о том, что эти действия вызвали бурю негодования даже у городской черни, которая «неожиданно бросилась на стоявшие близ моря дома западных иноплеменников, не разбирая ни друга, ни недруга, и разрушила их до основания». Пизанцы и венецианцы принялись грабить сарацинов, которые в свою очередь решили «отомстить городу» и подожгли его. Описание этого второго ужасного пожара Константинополя мы встречаем во всех рассматриваемых источниках.

Интересно то, какую характеристику дает Никита Хониат сын Исаака Алексею. Сначала он предстает перед нами как дитя, которое не знает и не понимает что оно сотворило, но после этого ужасного пожара Алексей Ангел удостаивается таких слов: «этот выродок отечества, своим огненным лицом напоминавший того злого ангела истребителя, о котором говорит Писание». Византийский историк порицает все то, что делают латиняне: они продают переплавленные церковные ценности на рынке, говоря, что в этом нет никакого греха. Никита Хониат неустанно повторяет, что латинское «войско старалось всячески черпать струи золотого потока и пило подобно ужаленным жаждотворною змеею, не зная насыщения».

Далее историк пишет о начавшихся поборах богатого населения и вновь указывает на непомерную жадность латинян: «цари принялись для удовлетворения латинской ненасытности обирать в частности людей более богатых». Говоря о разрушении прибрежных зданий завоевателями, Никита Хониат называет их «истинными варварами», которые неспособны «понимать ничего изящного и созданные единственно для того, чтобы все разрушать».

Никита Хониат пишет о наполеоновских планах Исаака Ангела, который «мечтал о всемирной монархии и был совершенно убежден, что, соединив под своею властью восток и запад, достигнет всемирного владычества» (298). Однако его мечтам не суждено было сбыться и он умирает от болезни. Тогда же, воспользовавшись моментом, Дука Мурзуфл низлагает императора Алексея. Описание заточения и смерти Алексея Ангела совпадает с тем, что мы видим у Жоффруа Виллардуэна: «Дука два раза подносил ему чашу с отравой, но так как юная натура крепко противилась действию яда, к тому же молодой человек тайно принимал противоядия, то он пресек нить его жизни петлей».

Самого Дуку Никита Хониат характеризует так: «Это был человек хитрый и в то же время весьма самонадеянный, полагавший всю правительственную мудрость в скрытности и рассчитывавший при помощи ее к общему изумлению вдруг явиться со временем, в веках отдаленной будущности, благодетелем своего отечества, в силу того правила, что, как он говорил, царю следует действовать не опрометчиво и безрассчетно, но осмотрительно и нетороплив». В сражении при Филеях у историка предводителем выступает Балдуин Фландрийский, но у западных хронистов мы видим столкновение Дуки с его братом Анри. Здесь описание поражения у всех авторов совпадает: «римляне скоро оробели и бросились в поспешное бегство; так что царь, оставшись один, едва не погиб, и икона Богоматери, которую римские цари обыкновенно брали с собою в сражение, досталась противникам». Никита Хониат подчеркивает, что «Непомерная ненависть к нам латинян и крайнее несогласие наше с ними не допускали между нами ни на одну минуту мысли о дружелюбии». Рассказывая о боевых действиях, историк пишет о том, как латиняне повергали в ужас римлян. Интересен с этой точки зрения всадник по имени Петр, который «один в состоянии был обратить в бегство целые фаланги: это был великан, своим громадным ростом напоминавший девятисаженных гигантов, так что каска, которую он носил на своей голове, казалась укрепленной башней какого-нибудь города». Этот всадник как будто бы выступает олицетворением всего вражеского войска – огромного и неустрашимого.

Никита Хониат пишет, что латиняне «обратили меч против людей всякого возраста и пола» 317, но, к примеру, Робер де Клари уточняет, что в городе они вели себя мирно и спокойно. В этом эпизоде мы склонны верить больше византийскому хронисту. Во время побега Мурзуфла появляются новые детали в его описании, теперь он «с ранних лет бесстыдный развратник и сластолюбец, без всякой справедливости разведшийся уже с двумя законными супругами».

Новым императором становится Феодор Ласкарь об избрании которого пишет нам Никита Хониат. Он пытался поднять народ на противостояние латинянам, но, к сожалению, у него ничего не вышло. Никита Хониат сокрушается, что город оставлен на разграбление неприятелю: «Расхищая драгоценные вместилища их, латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали в обыкновенное употребление за своим столом вместо корзинок для хлеба и кубков для вина, как истинные предтечи антихриста, или предшественники и провозвестники его нечестивых деяний!» У историка вызывает бурю негодования осквернение церкви вьючными животными: «они вводили в церковь лошаков и вообще вьючных животных до самого неприкосновеннейшего места храма, и так как некоторые из них поскользались и не могли затем подняться на ноги по гладкости полировки каменного пола, то здесь же и закалывали их кинжалами, таким образом оскверняя их пометом и разливавшеюся кровью священный церковный помост». Латиняне предстают перед нами настоящими варварами, которым чуждо все святое. Никита Хониат пишет, что «латиняне, конечно уже, не щадили честных женщин и девиц, ожидавших брака, или посвятивших себя Богу и избравших девство». Итак, город выглядит опустошенным, местные жители опасаются за свою жизнь, повсюду плач и жалобные стоны. Такова картина Константинополя после его завоевания, нарисованная Никитой Хониатом.

Войско, которое собиралось освобождать гроб Господний, в глазах историка превращается в людей, которые «беззаконно посягали на разрушение креста; нося его на спине, не страшились попирать его ногами за небольшое количество золота или серебра».

Итак, в данной части нашей работы мы рассмотрели взгляд Никиты Хониата и византийцев в целом на латинян. Завоеватели предстают перед нами буквально нелюдями у которых нет ничего святого. Они грабили церкви, разрушали дома и не щадили греков. Мы видим, что «восприятие другого стало иным прежде всего на основании реального общения с этими «другими» (Одиссей стр. 6) Здесь важно понимать, что до непосредственного столкновения население спокойно относилось к Западу, несмотря на церковные расхождения между Римом и Константинополем. Церковный раскол 1054 года ощущала только сама церковь и правительство. У Никиты Хониата первое появление латинян при дворе относится к правлению Мануила Комнина: «Совершенно полагаясь на них, как на своих вернейших и преданных слуг, царь не только поручал им важнейшие должности, но и вверял судебные исследования, к которым не вдруг бывают способны и опытные законоведы». Историк считает, что император «сам того не замечая, осчастливливал корыстолюбивых варваров и благодетельствовал жалким и презренным людям». Разумеется, сами греки были недовольны тем, что император благоволил латинянам. Таким образом, Мануил I положил начало неприязни греков к латинянам. Последующие неумелые правители, часто сменявшие друг друга не могли обеспечить ни внутреннюю стабильность государства, ни внешнюю его безопасность. Многие из них также благоволили латинянам, например, протосеваст Алексей, претендовавший на престол после смерти Мануила, собирал свое войско преимущественно из иностранцев: «латиняне, самая лучшая и воинственная часть войска, которой деньги лились рекой […] и в случае нападения, [он] гораздо более надеялся на ее защиту, чем на самих римлян». При императоре Андронике греки учинили расправу над иностранцами: Латиняне, будучи не в состоянии противиться окружившей и опоясавшей их отовсюду двойной толпе врагов, бросались кто как мог спасать себя, оставив на произвол грабителей свои дома, полные всякого богатства и многоразличных благ, каких обыкновенно ищут люди».

Таким образом, острая неприязнь латинян и византийцев возникла только при непосредственном соприкосновении друг с другом. Абсолютная чуждость, чужой человек, находящийся в нулевой близости к нам, лишены сколько-нибудь определенных характеристик, они – непостижимы и невозможны[11]

Дата добавления: 2015-08-21