Глава 4. – на пути этом, полном чудовищ, Спаситель был одинок

– …на пути этом, полном чудовищ, Спаситель был одинок. Но разве не мы – защитники веры – должны стоять на страже паствы нашей? Разве можем мы допустить, чтобы ложь и крамола вновь поселились в сердцах? Враг грозный и неведомый бродит рядом. Враг, имя которому Диавол, слуга которого – Смерть! Укрепляйте дух ваш, ибо сказано – сильному духом да будет ровен путь; крепите сердца ваши…

Дальгерт продолжал говорить заученный текст, а сам тихонько скользил взглядом по мрачным лицам прихожан. Уличная проповедь никогда не была его стихией, но времена настали такие, что даже сам приор выходил на площадь читать Святые Свитки.

Минуло всего пять дней с того часа, как он принес дохлую птицу святым отцам, но те отнеслись серьезно к предупреждению, и Даля не покидало подозрение, что Леон тоже узнал в корявом рисунке Глаз Схарма.

А уж когда на следующий день появились известия о двух чужаках, что расспрашивали жителей окраин о монастыре и монахах… вот тут-то и решили святые отцы, что угроза реальна. И начались ежедневные эти проповеди.

– …и да пребудет в каждом сердце имя Спасителя, Бога нашего, благ подателя, слава Ему и трижды хвала… – закончил он свою речь.

Немногочисленные слушатели осияли себя знаком святого перекрестия, да и начали потихоньку расходиться. Только один человек остался стоять, дожидаясь, когда Дальгерт к нему обратится.

– Слушаю тебя, сын мой!

– Будет война, святой отец?

Прямой вопрос. Кто-то однажды должен был это спросить. На такие вопросы следует отвечать честно.

– Да. Будет война. Но враг наш угрожает не одному только монастырю. Этому врагу не важно, кого убивать…

– Нужно ли готовить оружие? Будет ли объявлен сбор ополчения?

– Братья отправили разведчиков, но пока ни один из них не вернулся. Мы ждем известий. А оружие… оружие готовить надо.

Человек поклонился и ушел.

Даль был уверен, что посланные Леоном разведчики не вернутся уже никогда. Если им только не повезет и они не разминутся с ищейками Схарма.

Ну что же… дело сделано. Можно и отдохнуть немного. Час ранний, так что в «Вороньем гнезде» не должно быть много народу. Зайти, позавтракать. Узнать последние сплетни…

Скоро наступит день, когда нужно будет отправлять отчет в Убежище. А информация вся, как назло, недостоверная, да и Леон теперь часто вызывает его для доклада. И вообще, как-то тревожно на душе, словно впереди ждут неприятности.

Такого рода предчувствия случались с Далем и раньше и, как правило, оправдывались. Но ни разу еще ему не удалось угадать, где именно стоит стелить соломку. В этот раз он даже гадать не стал.

Ноги сами вынесли его на Лобную площадь, к знакомой вывеске. Дверь по случаю жаркой погоды была распахнута настежь.

Действительно, посетителей в заведении Вильдара по утрам бывает совсем мало. Сегодня – так и вообще никого.

Ильра сидит в зале одна, спиной ко входу. По столу перед ней бегает крошечный блестящий паучок. Паучок?

Дальгерт подошел взглянуть, но девушка проворно накрыла насекомое ладонью. Подняла испуганный взгляд и, кажется, испугалась еще больше, узнав Дальгерта.

Он, чтобы выполнить обещание, данное Вилю, отступил на шаг.

Ильра поднялась, сжимая в кулаке свое сокровище, и поспешила за стойку. Во взгляде ее сквозило отчаяние.

– Вам что-то приготовить? – быстро спросила она.

– Завтрак. В это время суток я предпочитаю кофе и что-нибудь легкое… например, омлет с беконом…

Она даже не улыбнулась. Смотрела по-прежнему так, словно Дальгерт ее прямо сейчас потащит на костер. Да что такое? Неужели он правильно догадался и под рукой девушки не просто насекомое, а мех – существо, собранное из крошечных деталей, скрепленное фантазией мастера и оживленное его Словом?

– Ильра, что у вас есть позавтракать, чтобы не готовить, а сразу подать?

– Молоко. Хлеб, сыр…

– Ну вот и отлично. Чего вы испугались? Я не кусаюсь.

– Вы один из этих.

– Это не делает меня зверем.

Она не ответила. Она считала иначе.

В этот момент в зал вошел хозяин. Мрачно взглянул на Дальгерта, прошел за стойку. Ильра подала поднос с нарезанным хлебом и сыром. Поставила на него большую глиняную кружку с молоком.

– Я сяду у окна, – напомнил Дальгерт.

Девушка кивнула, унесла поднос. За стойку уже не вернулась, а не торопясь удалилась за дверь, ведущую во двор.

– Я всего лишь заказал завтрак, – ворчливо сказал Дальгерт хозяину.

Тот кивнул.

Даль оглядел зал, но там по-прежнему было пусто. Вот и хорошо.

– Виль… Ильра – мастер Слова?

– С чего ты взял?

– Она не видела, как я вошел, и играла, запуская по столу механического паучка. Она сама его сделала?

Виль потемнел лицом. Снял с полки кружку, протер. Сказал:

– Выходит так, что жизнь моей дочери в твоих руках. Если святые отцы узнают, нам с ней не жить. Заклинаю тебя, умоляю, не говори никому. Она – это единственное, ради чего я живу. И если с ней что-то случится из-за тебя, из-за твоих неосторожных слов…

– Виль, тихо! Я никому не скажу. Просто интересно…

– Ненужный это интерес. Если ты желаешь ей добра – забудь. Забудь о том, что видел, и…

– Виль, я уже обещал. Я всего лишь заказал завтрак, это все.

– Смотри!

Дальгерт неопределенно кивнул и отправился к столику. Есть расхотелось.

Он посидел, размышляя о случайно подсмотренной тайне. То, что у Ильры есть способности к магии, это и вправду не очень хорошо. И как только она столько лет жила рядом с Орденом, а никто и не заметил… или заметили, но держат в тайне для каких-то своих целей? Уж не ради ли этого отправил его в «Воронье гнездо» отец Леон? Не это ли – суть его испытания?

«Значит, проверку я позорно провалю, – легкомысленно подумал Даль. – Видимо, все же придется покинуть этот уютный и спокойный городок».

Наконец, молоко закончилось, бутерброды тоже, и Даль направился к выходу. Пора возвращаться в монастырь. Сегодня нужно будет прислуживать на дневной мессе…

В дверях он столкнулся с братом Евхартом. От него пахло чем-то кислым, глаза были близоруко сощурены.

– Слава Спасителю, – первым сказал он.

– Слава, – кивнул Дальгерт. Находиться рядом с этим человеком дольше необходимого он не желал. Евхарт, в полной мере наделенный Божьей милостью, был при том человеком беспринципным и мелочным. В монастыре не были секретом и некоторые куда более серьезные его грешки. Однажды Даль сам поймал его на горячем – брат заманил в кладовку и до заикания напугал своими домогательствами одного из семинаристов. Епитимья была тяжелой, но ни отлучением, ни иными карами для проштрафившегося аколита не обернулась.

– Что-то часто я тебя, брат, тут вижу в последнее время, – хмыкнул Евхарт, – уж не приглянулась ли тебе хозяйская дочка?

– Может, и приглянулась, да только мне ничего не светит. Не любит она нас, слуг Спасителя.

– Ну, ты же красавчик, брат Дальгерт. Перед таким ни одна не устоит…

Брат Евхарт неприятно зарумянился, но все же посторонился.

– А это уж ее дело!

На улице было по-прежнему ясно. Солнце поднялось высоко над домами.

И как же было хорошо на площади, свежо и уютно. И безлюдно.

Дальгерт не заметил, каким нехорошим взглядом проводил его брат Евхарт.

Один день сменялся другим. Даже горожане потихоньку успокоились, и уличных проповедников стало меньше. Люди – существа такие, что привыкают ко всему, даже к нависшей опасности, особенно если она ничем «таким» себя не проявляет.

В городе несколько раз уже видели мертвых голубей. И чужаки, пусть и одетые, как горожане, но все равно приметные, в городе появлялись. Здесь ведь каждый квартал, каждая улочка живет обособленно, все друг друга знают, хотя бы в лицо.

Как они когда-то пришли в город по тропам Междумирья – потрепанные войнами беженцы, миссионеры, искатели лучшей жизни, так и поселились здесь, поближе к своим.

Разница в том, что выходцы с Тарна поселились на этих развалинах первыми и до прихода белых монахов были самой большой и уважаемой общиной.

Громом среди ясного неба стало признание на исповеди одного из прихожан, что чужаки ворвались в его дом и под угрозой смерти выспрашивали о жизни и укладе монастыря, да сколько всего монахов, да приходилось ли белым держать оборону…

Это было последней каплей. Приор отправил депешу на равнину и в строящийся монастырь Великому Магистру. Однако ждать ответа быстро не приходилось, и потому в жарко натопленной келье отца Леона что ни день собирался монастырский совет. Иногда на него приглашали и некоторых младших чинов, и Дальгерт догадался, что эти молодые люди имеют второй, тайный статус. Среди них он заметил и брата Евхарта. Удивился про себя, но промолчал. Видимо, возможности этого аколита намного перекрывали его прегрешения…

А еще через день на таком совете появился старейшина Гаральд, как самый уважаемый из горожан и истинно верующий.

Именно на том совете и стала известна страшная новость – к городу движется войско. Его передовые отряды замечены всего в двух дневных переходах. Памятуя о судьбе пропавших, на этот раз посланцы отца Леона не стали приближаться к армии Схарма, наблюдая их продвижение издалека. Это их и спасло.

– Сколько человек для обороны могут выставить старейшины?

Гаральд лишь пожал плечами:

– Как только вернусь, объявим совет, а он, не сомневаюсь, примет решение собирать ополчение. Но сколько народу откликнется…

– Много откликнется, – криво усмехнулся отец Леон. – Эта армия пленных не берет…

Приор распорядился, чтобы диаконы отрядили патрули для охраны границ, и велел открыть оружейную.

Дальгерт видел – плохо дело. Если правда то, что он слышал о Правой армии Схарма, то патрулями и ополчением сдержать ее не удастся. Однако на этом совете его мнения не спрашивали, и приходилось молчать…

А, нет. Сглазил. Взгляд отца Леона уперся в его переносицу словно в мишень.

– Я вижу, брату Дальгерту есть что сказать?

– Есть, святой отец. Я хочу напомнить про мертвых голубей. Помните? Если есть птицы, то вполне возможно, в том войске есть и другие мертвецы. Лошади, люди. Не стоит забывать об этом.

Воцарилось молчание.

– Что же ты предлагаешь, сын мой? – Леон не отводил взгляда, и от этого по спине начали бегать мурашки.

– Предлагаю учитывать это при планировании обороны. Мы не знаем о том, чем они опасны, но мы знаем, что они мертвы, значит, почти наверняка против них будут бесполезны стрелы. Да и огнестрельное оружие. Хотя у нас его мало, так что и говорить не о чем. Надо подумать. Может, волчьи ямы… баррикады… копья…

– Мы это учтем, – кивнул Леон. – Благодарю тебя, брат Дальгерт. Есть ли еще предложения?

Брат Евхарт привстал со своего места и поднял руку.

– С вашего позволения, святой отец… братья… У нас в монастыре хранится одна вещь… вы же понимаете, о чем я. Мы могли бы использовать ее возможности для усиления нашей обороны.

Повисла пауза, а Дальгерт насторожился. Он и раньше знал, что в монастырях Спасителя иногда хранятся наделенные магией предметы. Монахи не использовали их, и Ордену редко удавалось добраться до таких артефактов. Дальгерт, например, впервые за два года услышал, что здесь, прямо у него под носом, хранится что-то такое.

Евхарт облизнул губы:

– Если подумать, то для обороны города мы должны использовать любые средства. Святые Свитки ведь напрямую не запрещают…

Под тяжелыми взглядами священников он стушевался и замолчал.

Леон сказал:

– Возможно, если Спаситель благословит нас… или же у нас не будет иного выхода… но пока я не вижу поводов для паники.

Старейшина Гаральд поднялся, привлекая к себе внимание.

– Слушаю вас, старейшина, – сказал приор.

– Речь зашла о магии. Я хочу добавить, что отчасти согласен с тем, что, возможно, нам понадобятся все силы. Святые отцы… да, мне есть что добавить; хотя возможно, вы примете слова мои за крамолу. Но перед лицом войны… дозвольте мне сказать. Я искренне верю в Спасителя, и в силу Его, и в мудрость Его, иначе не был бы я с вами здесь, сейчас. Не промыслом ли Господним суждено было такому случиться, что у меня, старейшины Тарнской общины Спасенного города, много лет хранится документ… Документ, составленный нашими предками, теми, кто первым появился здесь.

У старейшины пересохло во рту, и он умолк. Леон подбодрил:

– Мы внимательно слушаем тебя.

Дальгерт чуть заметно качнул головой. Никогда бы он не подумал, что старейшина решится отдать святым отцам одну из трех бережно хранимых тайн корней Тарна. Которую – нетрудно догадаться.

– В те давние времена, когда наши предки только ступили на эту землю, здесь, как и сейчас, было множество опасностей. Тогдашние мудрецы, так же как мы, были озабочены сохранением в целости их нового дома…

– Хочешь сказать, здесь есть какие-то магические штуки? – вскинулся отец Евстатиан.

– Не совсем, с вашего позволения, святой отец. Тогдашние маги видели, что сила здесь слабая и странная и что использовать ее так, как было на Тарне, не удастся. И тогда они подготовили все для того, чтобы в час нужды их магический щит мог воздвигнуть любой, кто родом от их корней. Сейчас двадцать четыре камня, расставленные на всех городских окраинах, – просто булыжники. Но если следовать описанному ритуалу, они вспыхнут… в описании так и сказано – вспыхнут слепящим светом и остановят врага.

– Богомерзкая магия, – прошипел Евстатиан, но отец Леон надолго задумался.

– Значит, вести этот ритуал может любой выходец с Тарна?

– Так, святой отец. Я думаю, что это послужит еще одним доказательством силы Спасителя и умножит веру, и укрепит сердца.

– Вера, основанная на лжи, – Евстатиан даже привстал, – что может быть хуже?

– Нет, отец Евстатиан, – мягко сказал приор. – Лжи нет места в наших сердцах и в наших делах. Мы не станем лгать и пастве нашей…

– Опиши свой способ, старейшина, – выждав должную паузу, попросил Леон. – Если нет в нем ересей и поклонения силам богоборческим, если не кроется за ним желания попрать веру Божию…

– Монастырь стоит на древних камнях, и вы лучше меня знаете об этом, святой отец. Только здесь, где ткань миров наиболее тонка, можно совершить действо, о котором идет речь. Нужен доброволец, наделенный способностью к магии, и нужен чтец, что определенными словами и действиями откроет каналы силы. Магия потечет по венам того, кто станет в центре круга и напитает камни. От камней поднимется щит… так написано в свитке. Он задержит и обессилит врага. Но стоять он будет ровно столько, сколько продержится доброволец…

– Доброволец, значит? И много ли таких добровольцев мы сыщем за два дня? – тихо спросил приор. – Люди напуганы. Они боятся кары Инквизиции…

Дальгерт про себя договорил то, что старейшина не решился сказать вслух: «доброволец», скорей всего, погибнет. Потоки магии, разбуженные заклинанием, пройдут сквозь него, выпьют досуха его собственные силы, затянут в свой водоворот… оттого еще ни разу не применяли люди корней Тарна эту защиту. Хотя приходили сюда в прошлом и мародеры и просто лихие люди, лесные разбойники…

И тут кольнуло где-то у сердца – Ильра! Она мастер Слова. Если монахи об этом знают… да нет, чушь. В городе есть с десяток мастеров, работающих легально, имеющих индульгенцию и все права. К кому, как не к ним, идти за помощью монахам и старейшинам? Уж наверняка не к безвестной и наверняка слабой, ничему не обученной девчонке. Но Виля все-таки следует предупредить.

И надо сообщить в Убежище. И так он слишком долго тянул с этим.

Значит, решено. Сразу после окончания совета – к Вилю. Потом – на окраину, оставить в условленном месте собранные сведения. Оставить знак Кузнецу. Но надо быть осторожным, очень осторожным.

Дальгерт с трудом мог удерживать внимание на том, что говорили святые отцы и старейшина. Но никто из присутствующих не смог бы догадаться об этом по выражению его лица. «Держать лицо» его учил Клим, а этот язвительный и заносчивый мастер-разведчик мог с одним и тем же выражением и читать молитву, и рассказывать неприличный анекдот, и признаваться девушке в любви.

Когда совет закончился, Дальгерт не побежал сразу в «Воронье гнездо». Ему очень хотелось так сделать, но он заставил себя задержаться. Поговорить с братом Рузаном о делах казенных, отчитать двух семинаристов за непочтительное поведение, заглянуть в монастырскую трапезную и, посмотрев на размазанные по дну котла остатки каши, брезгливо сообщить дежурному служителю, что пообедает в городе…

За стойкой хозяйничала старшая повариха Виля. Дорогие столики у окна пустовали, а за общим столом приканчивали обед несколько мастеровых.

Даль подошел к стойке.

– Чего желаете, святой отец? – неприветливо спросила она.

– Стакан воды, пожалуйста. А что, хозяина разве нет?

– Он еще с утра отбыл. Поставщик затянул с доставкой муки, вот Вильдар сам и поехал.

– Понимаю. А Ильра?

– А вы не встретились? Она пошла на рынок, вот буквально несколько минут тому…

– Спаси тебя Бог, добрая женщина, – пробормотал Дальгерт и одним глотком допил воду.

Ну что? Попробовать догнать Ильру? Она наверняка не пожелает его слушать. Да и подозрительно это будет выглядеть – священнослужитель в сутане и плаще зачем-то пристает на рынке к добропорядочной горожанке…

Нет. Не стоит. Через час, а то и через два она вернется. А может, и Вильдар приедет от своего поставщика. Вот тогда и поговорим.

Дальгерт вышел на площадь. Куда дальше? Надо побывать у Кузнеца, оставить письма посланнику. Заодно и узнать, благополучно ли была доставлена его предыдущая депеша. Но сначала все-таки домой. Умыться, собраться с мыслями… Ну и по дороге забрать припрятанный на всякий случай пакет материалов, собранных за две недели для Убежища. Святые братья не чураются тайных обысков, и Дальгерт старался не оставлять вещи, которые могут его скомпрометировать, ни в своей монастырской келье, ни в городской квартире.

Кузнец – он и на самом деле кузнец. Перековывает железный хлам на разные полезные орудия. Он был связным еще у предшественника Дальгерта в Спасенном городе.

Предшественник загадочно умер во время хиротонии. Свидетелей таинства, что понятно, не было, а приор огласил тогда, что у брата было слабое сердце и он не выдержал волнений. И непонятно, то ли это правда и таинство ни при чем, то ли очень даже при чем, но монахи решили ни выносить сор из избы. А то ли они и сами ничего не поняли. На всякий случай и Нерин, и Клим, и другие мастера настоятельно советовали Дальгерту держаться от монастыря подальше, чтобы не повторить судьбу брата Онутия…

Даль поначалу так и планировал. Но, прожив в городе с месяц, понял, что просто так, наблюдая за делами белорясников снаружи, он ничего толкового не узнает…

Виль ему говорил: «Вляпаешься в белое, до конца жизни не отмоешься». Ильра, только узнав о его решении стать остиарием, перестала здороваться. Но на самом деле выхода у него не было: реальная власть в городке принадлежит монахам, а значит, и узнать что-нибудь стоящее о целях белых братьев можно, лишь приняв послушничество.

И до артефактов, которые хранятся в монастыре, тоже не добраться, если ты не носишь белую сутану и белый плащ. А артефактов в храмах и тайных кладовых у монахов может быть много – у них к магическим безделушкам свой не очень понятный интерес.

Одно утешает, священники сами никогда магией не пользуются, считая ее за смертный грех, и стараются лишний раз до наделенных волшебной силой предметов не дотрагиваться.

…Хмурый Виль велел освободить комнату. Всего его доброго отношения не хватило бы, чтоб держать в своем доме одного из слуг Спасителя.

К тому времени у Даля уже появились небольшие деньги, и он смог снять комнату на Втором Каменном Спуске. А когда получил ключи – знак служения остиария, – вовсе перебрался в монастырь.

Однако в «Воронье гнездо» продолжал захаживать – и по старой памяти, и чтобы повидать Ильру. А Виль… несмотря на показную неприязнь, Виль все равно каждый раз радовался, когда тот появлялся на пороге. Однажды кто-то из кухарок намекнул, что Виль все еще надеется вернуть своего бывшего постояльца к корням Тарна.

Знать об этом было приятно.

А вот Ильра считала его не оступившимся в выборе юношей, а человеком, который сознательно пошел на предательство. Она каким-то чутьем поняла, что за речами Даля о вере и правде Спасителя нет истинного сопереживания. Что он не то чтобы лицемерит, но и душу в свои слова не вкладывает. Что она могла о нем подумать? Конечно, что он в монастыре ищет не служения высшим силам, а просто имеет некий свой корыстный интерес. Интерес, ради которого он переступил и через веру, и через совесть, и через привязанность близких людей. И сдвинуть ее с этого убеждения было невозможно.

Дальгерт и не пытался. Главное – было знать, что она ошибается. Когда-нибудь, когда тайна перестанет иметь такое значение, он ей об этом скажет. И она не сможет не поверить…

Без каких-либо приключений Даль прошел половину пути до окраины, на которой расположилась лавка Кузнеца.

Эта часть города в давние времена, видимо, была промышленной – остались огрызки кирпичных и бетонных стен, заросшие бурьяном курганы на месте заводских корпусов. Новых домов было мало. Наверное, поэтому Кузнец и выбрал себе такое место для дома. Меньше соседей, меньше возмущения, что шум мешает.

Оставалось дойти всего ничего, меньше половины улицы, как вдруг с каких-то развалин чуть не под ноги Дальгерту скатился знакомый мальчик-пастух.

– Ой, святой отец! Святой отец!.. Это вы…

– Привет, Левик.

– Отец Дальгерт…

Мальчик был бледен, на пыльных щеках виднелись дорожки слез. Он быстро дышал, прерывая слова всхлипами.

– Что у тебя случилось?

– Мой брат… на него напали дикие звери, и теперь… приходил лекарь, сказал, чтоб мы готовились и что нужно звать священника…

Даль нахмурился. Брат пастушка работал у Кузнеца и был одним из тех, кто знал часть правды. Именно он передавал в Убежище сообщения из города. Оставлял их в тайнике, в глубине одного из гротов на берегу реки. Потом кто-то из учеников забирал послания и, если нужно, оставлял другие – с информацией и распоряжениями для тех, кто работает в городе.

То, что говорил мальчик, не было условленным кодом. То ли пацан отчаянно импровизировал, то ли попросту говорил правду, и это грозило большой бедой.

– Пойдем, покажешь дорогу, – сказал Дальгерт.

Мальчик повел его узкой тропкой между развалин. Вдоль тропки наросла крапива. Дальгерту она была не страшна, а вот пастушок, не озаботившийся надеть длинные штаны, то и дело ойкал, получив по ногам колючей плетью.

Они вышли на пустырь, за которым начинался пологий склон, поросший травой. Внизу виднелись сосны и ели, а на середине склона стояла добротная избушка.

Даль раньше никогда здесь не был.

– Мать говорит, он недалеко ходил, носил обед пастухам на Спи-камень. А вечером его эти же пастухи и нашли, когда обратно возвращались…

Дальгерт слушал парня и думал – а не окружен ли уже город? Может, уже и бесполезно что-либо передавать, и в Убежище скоро узнают правду, так сказать, естественным путем? В любом случае, с Кузнецом повидаться нужно. Он мужик мудрый, давно уже связан с Убежищем, может, чего и посоветует. Или найдет другого посланца. Возможно, он знает больше, чем святые отцы.

В сенях было темно. Как во многих старых домах, здесь скопилось много разного хлама, через который приходилось перешагивать очень осторожно, чтобы не оступиться и не упасть. Здесь же хранились хозяйские косы и ухваты. Мальчик открыл низенькую дверь – потянуло съестным, послышались тихие голоса.

– Мам, – позвал парень, – я священника привел!

– Я еще не священник, – поправил Дальгерт. – К сожалению. Ты вот что. Я посижу с твоим братом, Левик. А ты беги в монастырь… я напишу записку, отдашь ее остиарию у ворот. Скажешь, что для отца Никулы. Отец Никула обязательно снарядит с тобой кого-нибудь из священников.

В кухню, просторную комнату сразу за сенями, вышла мать мальчика. Усталая хмурая женщина лет сорока. Равнодушно кивнула Далю, оценивающе посмотрела на своего младшего сына – стоит ли отпускать? Не заблудится ли по дороге? Не пропадет ли?

– Мам, я побегу. Кто еще сходит-то?

– Иди. И да поможет тебе Спаситель…

Что ж. До появления здесь священника из монастыря есть минимум час. Если связной в сознании и может говорить, то нужно выяснить у него все подробности.

– Я покажу, куда идти, – тусклым голосом сказала женщина. – Лекарства ему не помогли, может, хоть ваша молитва поможет…

В комнате, где лежал раненый, было полутемно и душно. Окошко закрыто, шторы задернуты, свечи не горят. Сам парень лежал на высокой старинной кровати с ржавыми железными шарами на спинке и был укрыт одеялом по подбородок.

Голова перевязана, повязка закрывает левый глаз. На правой щеке длинная ссадина. То ли след падения, то ли чьих-то когтей. Парень был в сознании. Единственный глаз настороженно следил за каждым шагом тех, кто находится в комнате.

– Я побуду здесь, – сказал Дальгерт.

Женщина молча кивнула, вышла. Даль подошел к постели.

– Ты…

Из-под одеяла выпросталась рука, но тут же безвольно свесилась. На ней тоже была повязка, и на бинтах – следы свежей крови.

– Да, я. Тихо.

– Предупреди своих, – заторопился раненый. – Предупреди… надо, чтобы кто-то сходил…

– Кто на тебя напал?

– Собаки… стая. Я не мог отбиться… их нельзя убить… страшно…

Даль пресек попытку раненого оторвать голову от подушки. Тот пожаловался:

– Больно…

– Лежи, не двигайся. Когда это случилось? Ты шел обратно?

– Я нес письма… тебе был пакет… они не лают, Даль. Они нападают сразу… и они не дышат. Они мертвые…

Внезапно он схватил Дальгерта за руку.

– Я не брежу! У них стальные зубы и щитки на груди… и на лбу…

– Я знаю. Спокойно! Тебе нельзя так…

– Мне все можно, я скоро умру.

– Откуда ты знаешь?

– Подними одеяло и посмотри, что там… от меня осталось. Лекарь… снял боль, но сказал, что ненадолго. Сказал, что у меня мало времени…

Парень зажмурился и несколько минут лежал так, тяжело дыша.

– Я думаю, тот лекарь – он не простой. Он маг… иначе я бы… не смог с тобой говорить. Уже. Плохо видно. Ты здесь?

– Да.

– Не уходи.

– Я останусь. Скоро придет священник. Говоришь, был мне пакет…

Раненый поморщился:

– Не надо. Я не хочу. Останься ты.

– Я здесь.

– Хорошо.

Подумал и добавил:

– Если потеряю сознание и буду бредить… я могу тебя выдать.

Может выдать, это правда. Даже не в бреду. Если священник спросит на исповеди…

– Знаю.

– Не жалей.

– Мне нужно письмо. Ты сказал, что нес письмо.

– Было… оно там, наверное. У Спи-камня. Я не помню, как меня нашли. Темно…

Дальгерт спросил:

– Окошко открыть? Здесь душно.

– Открой…

Помолчали. Раненый кусал губы, сглатывал. Глаза его были прикрыты. Дальгерт подумал, что он уже без сознания. Но нет.

– Даль, не надо ждать… ты же понимаешь… я все равно умру.

Дальгерт на секунду представил, что душит раненого подушкой.

Те, кто от корней Тарна, знают лучше прочих – человеческая жизнь бесценна. Мертвые не возвращаются. И потому нельзя убивать. Ни врага, ни чужака, ни тяжелобольного, ни раненого. Человек или сам выбирает смерть, или смерть выбирает его – и уводит своими тропами. Однако он давно уже не тот мальчик, которого впервые привели в Горное Убежище и рассказали о дальних силах, о великом Равновесии, его Богах, Хедине и Ракоте, о духе Познания, о Хаосе и магах с острова Брандей.

Он давно перестал примерять реалии Тарна к миру, в котором выпало родиться. И убивать ему уже приходилось. Только это никогда раньше не был прикованный к постели раненый. И это еще никогда не был свой человек.

Потому Дальгерт и тянул время – смотрел, как мучается его связной, мучился сам и никак не мог решиться…

А ведь еще засветло нужно успеть сходить к Спи-камню. Нужно найти потерянное письмо. Что в нем? Новые инструкции? Приказ покинуть город? Или какая-то новая информация о схарматах?

– Где этот Спи-камень?

– Старое кладбище… от него тропа… мы овец водим. Там к реке… и вдоль…

– В ущелье?

– Нет… по реке прямо. Его ни с чем не спутаешь… он один. Голая скала. А под ней луг… трава… сеном пахнет… там…

Даль решился.

Вытащил священный знак Спасителя. Не тот, который ему вручил отец Леон, а свой, старый. В новом еще только предстоит насверлить отверстие, насыпать крупинки грязно-белого порошка. Секрет яда Геда не раскрывает никому. Он действует почти мгновенно.

Даль давно решил, что если попадется, то умрет именно так – до того, как его передадут в руки палача.

Вот только пастух вряд ли сможет проглотить сухие крупинки. Дальгерт нашел стакан, налил немного воды из кружки на столе, высыпал яд и тщательно размешал.

За окном садилось солнце.

Там, снаружи, стрекотали кузнечики, прощаясь с белым днем. Тихо…

В открытое окно долетал слабый запах овечьего навоза и травы.

Он отвернулся от окошка, сделал шаг к постели.

Пастух лежал, вытянувшись, слепо смотрел в потолок. Он не дышал.

Дальгерт с невыразимым облегчением выплеснул отраву за окно. Тщательно вымыл и вытер стакан. И только после этого открыл дверь в кухню.

– Хозяйка…

Женщина кивнула. Она не плакала и казалась очень худой в черном траурном платье. Она все знала еще утром, когда приходил лекарь.

Пришлось посторониться, пропуская ее в комнату.

И в этот момент в дверь застучали. Это вернулся Левик и привел священника.

Старое кладбище – узкая полоска земли, на которой кое-где лежат гранитные или мраморные плиты, испещренные надписями на незнакомых языках, – осталось позади. Дорога к Спи-камню действительно оказалась нахоженной и удобной. И камень в последних лучах уходящего дня Дальгерт узнал сразу. Он действительно там был один такой. Великан играл в камушки, один укатился на луг, да там и остался. Раза в четыре выше Даля, для того, чтобы называться скалой, он еще был слишком мал, но и с другими, рассыпанными неподалеку отголосками великаньей игры, ни в какое сравнение не шел. Вот и было у него свое, особое название. Может, пастухи и дали камню имя, заимев привычку отдыхать в тени его крутых боков.

Было тихо. Действительно, пахло сеном.

Но тишина была недоброй, ветер после жаркого дня казался слишком зябким, а запах – густым. Луг и лес за ним глядели на гостя настороженно.

Дальгерт шел как в разведку. Старался не торчать на открытой местности, от священных одежек избавился еще на кладбищенских плитах, и сам не слышал собственных шагов. Здесь, на севере, светло бывает и ночью. В августе это уже не тот свет, при котором можно читать книгу или разбирать карту, но Даль был рад и этому.

Он без труда нашел место, где на пастуха напали псы. Трава примята, кое-где вырвана, выворочены комья земли.

Легко представить, как здесь все случилось. Даль поежился.

Псы выскочили из зарослей глухого разнотравья, как из-за ширмы… бежать от них было некуда, разве на камень лезть. Но крутобокий камень не оставил жертве никакого шанса. Вот палка, разломанная и измочаленная собачьими зубами. Вот обрывок одежды. Трава, темная от крови. Вот шапка.

Почему псы оставили жертву? Решили, что человек мертв? Или услышали какой-то приказ? Теперь уже никто не ответит.

Даль обошел вытоптанное место, проверяя каждый ком земли. Письма не было. Значит, или забрали пастухи, или тот, кто отдал приказ собакам.

Напоследок Даль поднял шапку. Она намокла от крови, была порвана и вдавлена в грязь овечьим копытом, но под ней лежал порванный, измызганный полиэтиленовый пакет, а в пакете угадывалась бумага.

Даль отошел к камню, от зажигалки затеплил огарок. Торопливо размотал послание…

Пес, видно, трепал его вместе с шапкой. А потом все это вместе попало в кровь. Разобрать хоть что-то не получалось. Даль решил, что сделает это позже, когда встанет солнце. А пока – пора назад. В город. Ему в любом случае нужно вернуться до утренней мессы. В свою очередь, это означало, что Даль не может сейчас тратить время и заходить на Каменный Спуск.

Надо идти к Кузнецу.

Кузнец отворил на нетерпеливый стук, осветил гостя масляной лампой, поморщился, узнав.

– Дальгерт Эстан. Ждал вас вечером. Что вас задержало?

– Я расскажу…

– Пошли в дом. Но тихо! Младший приболел, только уснул.

У Кузнеца большая семья, четверо детей. Он осторожен и внимателен.

В кухне Кузнец поставил лампу на стол. Поправил плотные шторы. Посмотрел вопросительно. Это очень высокий, крепкий мужик с простоватым лицом в обрамлении густой, но короткой бороды. Даль на его фоне выглядел мальчишкой.

Он коротко рассказал о гибели пастуха.

– Плохо, – вздохнул собеседник. – У меня сейчас нет другого надежного человека.

– Он успел передать последние сообщения. Напали на него на обратном пути. Он нес письмо для меня. Письмо я нашел, но оно…

Он показал порванный лист, еще влажный от крови.

– Хочу попробовать разобрать хоть что-то. В город вернуться не успеваю.

– Хорошо. Работай. Я не буду мешать.

Хозяин ушел, а Даль просидел над письмом почти два часа. Смог разобрать лишь несколько слов, да и то не был уверен. «Остаться на месте» и «вероятность осады». Если со вторым все более-менее ясно, то первое вызывало сомнения. После этих слов стоит точка. Что там было до? Предостережение это или приказ? Или вовсе не имеет отношения к Дальгерту лично?

Даль решил, что послушается этих слов и пока останется. Он не любил быть далеко от событий.

Разбудил хозяина – в последнее время опасно оставлять двери незапертыми, распрощался. Короткая ночь тоже собралась уходить, над остатками старых заводских стен плыли сумерки.

Все было как обычно. Только Дальгерту показалось, что брат Рузан посмотрел на него странно, но ничего не сказал, и он отмел это наблюдение как не важное.

Отец Никула дозволил уставшему после бдения аколиту небольшой отдых, и Дальгерт сообщил, что отдохнет в городской квартире, подальше от монастырской суеты.

Усталость была такая, что он упал бы и в келье, но мысль об угрожающей Ильре опасности гнала вперед. В крайнем случае, заплатит Вилю за комнату. Даже если старик затребует двойную цену. Да хоть тройную! Лишь бы впустил.

Площадь пустовала, только горожанин в милицейской повязке околачивался на стороне дома Совета Старейшин.

Главный вход в таверну оказался заперт. Это было необычно, но и только. В этот час, как правило, Виль уже открывается. Даль решил, что хозяин вчера не смог договориться с поставщиком, вот и держит дверь закрытой. А в гостиницу есть и другой вход. Не от площади, а с улицы Старого Тарна. Это самая широкая и ухоженная улица городка, на ней стоят дома уважаемых горожан и старейшин. А с недавних пор – и старших чинов клира.

Даль толкнул дверь, она легко распахнулась. Лестница вела в жилую часть дома, короткий коридор – в зал таверны. Он, не раздумывая, отправился именно туда. Откуда еще начинать поиски хозяина, как не с кухни?

В зале было много света с улицы. В окна лило свет недавно вставшее из-за домов напротив солнце. Было совершенно пусто.

Даль хотел уже уйти, как вдруг увидел Виля.

Хозяин заведения сидел за одним из боковых столиков, перед ним стояла ополовиненная бутылка и стакан.

Что-то случилось, понял Дальгерт. С Ильрой?

– Виль, что слу…

Тот вскочил мгновенно, словно только и ждал услышать этот вопрос. И ударил – так же быстро.

Дальгерт едва успел увернуться, с него слетела вся усталость.

– Виль!

Теперь в него полетел, роняя последние капли прозрачного алкоголя, стакан. Дальгерт отпрыгнул в сторону.

Следующим орудием Добряк Виль избрал стул. Надежный дубовый стул, тяжелый и прочный, разлетелся на дощечки, соприкоснувшись со столом, за который отступил Дальгерт.

Оставшись в руках с единственной ножкой, хозяин так же молча продолжил наступать.

Даль снова увернулся, опасно шагнул вперед, перехватил и вывернул его локоть.

– Виль! Что с Ильрой?!

Он уже догадался, что никакая иная причина не смогла бы настолько вывести хозяина из равновесия.

– Она жива?

Хозяин только дернулся в захвате.

– Я тебя сейчас отпущу. Но обещай, что не будешь стульями кидаться.

– Я тебя убью.

– За что?

– Ты сказал монахам…

– Что?

– Сказал, что она… мастер Слова.

– Нет!

– Больше некому… – в голосе хозяина сквозила горечь. – Я тебе поверил. Думал, в тебе осталось что-то… человеческое. А ты…

Дальгерт отпустил его и на всякий случай отступил назад.

– Ее забрали сегодня утром. Будь проклят, Дальгерт Эстан. Двенадцать поколений твоих предков да отвернутся от тебя…

– Куда забрали? В монастырь?

Конечно в монастырь, куда же еще…

Виль замолчал. Кивнул.

– Это не тебе месть… – Дальгерт отчетливо вспомнил сальную ухмылку брата Евхарта.

А ведь они все уже знали. Весь монастырь. Когда я туда пришел. Когда я разговаривал с отцом Никулой, когда просил отдыха. Они знали. И никто не сказал… даже брат Рузан. Так вот что мог значить его взгляд.

С другой стороны, почему он решил, что Ильру выбрали только для того, чтобы насолить ему? Да кому какое дело…

Евхарт догадывался, что Ильра ему небезразлична. Мог ли он знать, что у нее есть способность к магии?

Даль отвернулся и пошел к выходу, безразлично дослушивая проклятие Виля.

Он придет в монастырь. Он пойдет прямо к Леону. Скажет: «Отец Леон, вам ведомо, что у меня тоже есть способности к богомерзкому колдовству. Я хочу быть добровольцем. Я решил».

И все будет хорошо. И Ильра вернется домой…

Он шел, а усталость, отступившая было во время драки в таверне, с новой силой навалилась на плечи…

Дата добавления: 2015-08-13