Симпосион

С момента разговора прошло две недели. Северус больше не видел своего странного господина, но ему было позволено кататься верхом. Хозяин позаботился обо всем: о том, чтобы Боанегроса перевели в отдельную конюшню, где юноша мог спокойно общаться со своим подопечным, о том, чтобы во время прогулок Северуса сопровождал молчаливый немолодой воин, вооруженный до зубов, чтобы… да много о чем. А рабу с каждым днем становилось все тревожнее, как гусю, которого вкусно кормят только для того, чтобы зарезать для очередного симпосиона(15).

Еще никогда юноша не испытывал столь противоречивых чувств. С одной стороны, он был счастлив, что его оставили в покое и предоставили, казалось, самому себе. С другой было очевидно, что все эти вольности и удовольствия - временное явление. Хозяин что-то задумал. Боанегрос стоил дороже самого Северуса и то, что презренному рабу позволено кататься на нем, рождало в его измученной душе сомнения, которые никак не хотели развеиваться.

Поэтому, когда вечером тот самый хмурый воин, который сопровождал юношу на прогулках, возник на пороге его комнатушки и обронил: «К хозяину», глупое сердце в груди раба сделало невероятный кульбит и тревожно забилось то ли от страха, то ли от волнения.

На половине господина все буквально дышало простотой: скромная деревянная мебель, шкуры различных диких зверей, много оружия. Сам он сидел за большим столом и читал какой-то длинный свиток, хмурясь и постукивая пальцами по подлокотнику кресла.

Втолкнув юношу в комнату, посыльный закрыл за ним дверь с глухим, обреченным звуком.

- Северус, - поднял глаза хозяин, - ты знаешь арамейский?

- Немного, - признался тот. - Читаю. Пишу плохо.

- Прочти.

Письмо было составлено довольно безграмотно и так и сыпало угрозами и оскорблениями. То и дело фыркая и краснея, Северусу удалось восстановить его примерное содержание.

- Ты обесчестил всех трех дочерей этого несчастного? - наконец, поинтересовался он, с веселым недоумением глядя на невозмутимого хозяина. - Насильно?

- Хм, - чуть ухмыльнулся Алкестис, - я, хвала богам, на здоровье не жалуюсь, но до Геракла мне все же далеко(16).

- Ответишь?

- Нет. Собирайся, будешь сопровождать меня на симпосион.

- Но…

- Никаких «но». Молодым людям полезно иногда уделять внимание сверстникам, а не только одному-единственному коню.

- Мало удовольствия в том, чтобы сидеть у ног хозяина и общаться с такими же «сверстниками».

- Рабы обычно не сидят у ног, кто тебе сказал такую глупость?

- Опыт, - коротко ответил юноша, поднимаясь. - Будешь настаивать?

Алкестис внимательно посмотрел в горевшие вызовом и непокорностью темные глаза и, чуть помолчав, решил:

- Не в этот раз. Актэ!

В комнату проскользнула статная женщина средних лет и молча поклонилась.

- Устрой Северуса на моей половине.

Служанка снова поклонилась и вышла, так и не проронив ни слова.

- Я буду рано. Утром. Навеселе. Если не хочешь пострадать, то не показывайся мне раньше полудня. Иди к себе, Актэ тебе все покажет, - с этими словами хозяин поднялся и подошел вплотную к напрягшемуся рабу. - Привыкай находиться рядом со мной, Северус. Внимательно слушай, что я говорю, и будешь цел.

Темные глаза все еще с вызовом смотрели в серые, но юноша счел за лучшее согласиться. Он не понимал Алкестиса, а потому ответил:

- Как скажете, мой господин, - прозвучало почти без издевки.

«Господин» усмехнулся и приказал:

- Иди.

Вернулся он действительно почти с рассветом, с глухим стуком отбросил ножны с мечом, отшвырнул сандалии и гаркнул так, что у Северуса, отделенного от этого незнакомого мужчины лишь стеной и не слишком мощной дверью, чуть не остановилось сердце.

- Где он?! - прозвучало это требовательно, каким-то непривычно хриплым голосом, видимо, обращены слова были к Актэ. В них отчетливо слышались тоска и страдание. - Где? - уже тише безнадежно повторил он. - Нет никого. Рядом со мной никогда никого нет.

Через несколько минут, показавшихся замершему Северусу вечностью, в комнате все стихло. Не успел юноша успокоиться, как в спальне снова что-то зашуршало, и все тот же хриплый голос устало произнес:

- Уйди, Иро, зачем тебе это?

Послышались звуки поцелуев, тихий шепот и стоны юноши, тяжелое дыхание молодого мужчины, шорох одежд и вскоре звуки единения, которые Северус, красный как маков цвет, не мог ни с чем перепутать. Стоны Иро становились все громче, пока, наконец, не оборвались на высокой, чистой ноте:

- Господин!

И все стихло.

- Уходи, - снова сказал Алкестис, видимо, придя в себя. - Оставь, Иро, ты ничем не поможешь. Никто ничем не поможет.

- Но… - попытался возразить юноша.

- Вон, - тихо, но твердо произнес хозяин, и босые ноги раба прошлепали по полу.

Дверь тихо притворилась, и Алкестис, с трудом поднявшись, направился в купальню.

Послышался плеск воды, тихая ругань и через минуту - приближающиеся шаги. Сердце Северуса снова застучало как сумасшедшее, когда в узком проеме открывшейся двери появился высокий широкоплечий силуэт, четко вырисовывавшийся на фоне рассветного неба, видимого в огромное окно за спиной замершего хозяина. Пошатываясь, Алкестис рухнул рядом с Северусом, подгреб его к себе и тут же заснул, уткнувшись в волосы своего пленника.

________________________________________________________
15 - симпосион - пирушка, на которой зачастую не только часами пили и ели, но и разговаривали на философские темы, смотрели на танцы гетер, пели песни.
16 - один из не самых известных подвигов Геракла (его еще называют тринадцатым) - это ночь, проведенная с пятьюдесятью дочерьми Феспия, каждая из которых до этого была девственницей и понесла от него.

Утро

Алкестис медленно всплывал из глубин какого-то мутного, тяжелого сна. Память о вчерашнем дне возвращалась вместе с толчками глухой, тошнотворной головной боли, бьющейся где-то в районе висков и затылка. Переселил этого дикого змееныша поближе, потом симпосион… вино… Иро… О, Эреб(17)! Он завалился к только-только успокоившемуся мальчишке и спал в его постели! Великий Громовержец! Все старания псу под хвост!

Приоткрыв один глаз, иларх осмотрелся. Яркое южное солнце уже ушло, за окном шумели оливы. Гелиос в своей колеснице уже преодолел половину пути по небесной сфере. С трудом пошевелившись, Алкестис перевернулся на бок, ожидая увидеть своего невольного соседа, но вторая половина широкого ложа была пуста.

Напрягши память, иларх пришел к выводу, что не успел вчера сделать с юношей ничего непоправимого. Уже легче, насилия воин, прошедший множество сражений, всегда старался избегать, как бы сильно ни был распален кровью и победой. Бедный мальчишка наверняка испугался насмерть. Хотя… если вспомнить, каким вызовом всегда сверкали его непроглядно-темные глаза, то в его способности испытывать столь сильный страх можно и усомниться.

Вспомнив ощущения от теплого тела, вздрагивавшего в его объятиях, нежной белой кожи, шелковистости смоляных волос, Алкестис вздохнул и поднялся, превозмогая жуткую головную боль. Спустив ноги с кровати, он едва не наступил на спавшего на каменном полу Серпентиса, завернутого лишь в тонкую простыню. Мальчишка выглядел измученным, замерзшим и несчастным, а иларх в который раз проклял себя вчерашнего, заставившего ни в чем не повинного ребенка свернуться калачиком на полу, как пса, не посмевшего покинуть господина совсем, но и рядом находиться не желающего.

- Северус, - ласково потормошил Алкестис юношу, который, видимо, только-только забылся тревожным сном, сломленный усталостью.

«Горло не перерезал, и на том спасибо», - вдруг подумал хозяин строптивой собственности и слегка усмехнулся.

- Сев… - снова попытался он.

И тут раб вздрогнул, откатился, резко поднялся на ноги и прижался спиной к ближайшей стене. Бешено сверкая глазами, он прохрипел:

- Не приближайся!

«Простудился», - с досадой подумал иларх и медленно поднялся с постели, совсем не стесняясь своей наготы.

- Чшшш, не бойся, - осторожно проговорил мужчина. - Я ничего тебе не сделаю. Не бойся, - еще раз повторил он и, стараясь не делать резких движений, как при схватке с диким, загнанным в угол зверем, медленно сделал шаг вперед.

Это было ошибкой. Мальчишка низко зарычал и выпростал из простыни, в которую был завернут, руку с зажатым в ней кинжалом. Алкестис краем сознания отметил, что не стоит, видимо, бросать оружие, где придется, если в доме живет Серпентис.

- Не подходи ко мне! - снова просипел юноша, но оружие в руке у него не дрогнуло.

Иларх понял, что если сейчас не переломить ситуацию в свою пользу, то когда-нибудь он рискует быть зарезанным в собственном доме. Необходимо изжить терзающий мальчика страх или отказаться от него. Отказаться от такого восхитительно строптивого раба не было ни сил, ни желания, а потому Алкестис сделал еще один осторожный шаг вперед, готовясь к броску, но тут мальчишка снова его удивил.

Бешено сверкая глазами, он прижал кинжал к своему горлу, повторив в третий раз, уже тише:

- Стой, где стоишь. Или лишишься десяти золотых.

- Пяти, - тихо поправил его иларх и совершил стремительный бросок, выворачивая из тонких пальцев кинжал и прижимая яростно отбивающегося мальчишку к своей широкой груди.

- Чшшш… все, все. Не истери. Не трону тебя, пока сам не захочешь. Обещаю. Только не делай с собой ничего.

С этими словами Алкестис подхватил на руки почти невесомое тело Северуса, ослабевшего от неравной, а оттого недолгой борьбы, и осторожно положил его на постель, укрывая тонким покрывалом из драгоценной верблюжьей шерсти. Юноша странно затих, и это насторожило хозяина.

- Актэ! - рявкнул он, стирая горячие слезы с бледных щек своего змееныша.

На пороге появилась служанка, поклонилась, оценила ситуацию и, не говоря ни слова, исчезла, появившись буквально через несколько минут с кувшинчиком горячего овечьего молока и несколькими кусками сот горного меда.

- Финикийца! - приказал иларх, оборачивая простынь вокруг бедер и принимаясь поить страдальца.

Врач появился через полчаса, окинул взглядом так нормально и не одевшегося Алкестиса, свернувшегося в клубочек заплаканного Серпентиса и нахмурился.

- Что ты натворил? - строго спросил он у иларха.

И тот попятился от грозного невысокого эскулапа так, как никогда не отступал перед персами.

- Ничего, Димитрос.

- Почему он рыдает? А ты голый, как в день появления на свет? От кого угодно такого ожидал, но не от Алкестиса Справедливого! Не ты ли говорил мне…

- Тихо, - предупредил иларх.

- Ладно, - буркнул лекарь. - О, груди Цирцеи! С кем свела меня нить Мойр! Так напугать ребенка! - причитал Димитрос, осматривая Северуса, который не проявлял никакого интереса к происходящему. - Жар, усталость, нервная горячка, простуда. Так, Актэ, милая, сходи к тому египтянину Иалу, что живет на Керамике, и скажи, что Димитрос просил… - и протянул служанке кусочек пергамента со странными письменами. - Да поторапливайся, мальчик очень слаб.

До самого вечера Алкестис, забросив дела, просидел у постели Северуса, уговаривая его поесть, выпить немного молока с разведенными в нем отварами трав, оставленными Димитросом. Юноша молчал, а обычно весьма немногословный иларх тихо убеждал своего дикого строптивца, что и пальцем его не тронет, хоть и считает Северуса очень привлекательным. Обещал, что как только тот поправится, они поедут к морю. Алкестис знает одну тихую бухточку, выстеленную белым песком. Вода в ней такая прозрачная, что видны мелкие цветные рыбки, плавающие вокруг камня, с которого очень удобно нырять. Обещал, что не обидит юношу сам и никому другому не позволит.

Под такой вот тихий, ласковый шепот совершенно не узнающего себя иларха, Северус, наконец, крепко заснул и увидел во сне маленькую тихую бухточку в форме полумесяца. Он брел по песку, неся в руке свои легкие сандалии, а рядом шел господин, заботливо держащий над ним большой полосатый зонт, чтобы уберечь от солнца его нежную кожу. Северусу хотелось рассмеяться, плеснуть водой на Алкестиса, пуститься от него наутек… только для того, чтобы быть пойманным и снова ощутить тепло надежных рук, услышать стук сердца, бьющегося в широкой груди, к которой так хотелось прижаться щекой.

____________________________________________
17 - Эреб, олицетворение тьмы подземного мира, сын Хаоса и брат Ночи.

Камень

- Кести, - Северус вынырнул и теперь лукаво смотрел на разомлевшего на солнце господина, до пояса высунувшись из воды и положив голову на сложенные на куске скалы руки.

Они были в той самой бухточке, которую Алкестис обещал показать болеющему Северусу еще тогда, чуть больше месяца назад.

- М? - иларх был как всегда немногословен.

- Кести, скажи…

- Сказал.

- Нет, я не про то! – возмутился юноша.

Страх перед господином прошел, тем более, что тот держал данное слово, но юноша по-прежнему очень остро на все реагировал. Особенно на невозмутимость и немногословность своего хозяина.

- Про что "не про то"? - так же лениво спросил Алкестис.

- Перестань, - наконец, рассмеялся Северус и брызнул водой ему на живот.

Иларх вздрогнул и открыл глаза, обращая внимание на своего юного спутника.

- Перестал.

- Кести, я… могу поехать с тобой?

Вот уже неделя прошла с тех пор, как стало известно, что армия Александра Великого снова собирается выступить на Восток, туда, где еще оставались войска не разбитых до конца персов, туда, куда манила Повелителя его неспокойная звезда.

Эта неделя была очень трудной для Северуса. С той самой ночи, когда господин так бесцеремонно вторгся в его личное пространство (хотя, что личного может быть у раба?), Алкестис не позволил себе ничего лишнего. Было, конечно, и мимолетное прикосновение тяжелой ладони к волосам, когда Северус задремал под оливой, легкое касание руки, когда хозяин, видя, что раб заинтересовался его упражнениями с мечом, подобрал ему оружие и показал несколько приемов. И даже жгучий голодный поцелуй в шею, полученный однажды душной ночью, когда Алкестиса опять мучили головная боль и бессонница, и он думал, что его строптивая собственность пребывает в царстве Морфея и видит десятый сон. Все эти воспоминания Северус копил, как бедняк жалкие медяки.

Казалось бы, чего проще? Пойди к хозяину сам, и таких воспоминаний станет гораздо больше. Но Северусу предлагать себя было невероятно стыдно. Даже несмотря на то, что себе он давно признался, что относится к Алкестису совсем не так, как следовало бы. Без должного раболепия, без желания пасть ниц, быть беспрекословным и молчаливым, но и без… равнодушия, которому он клялся быть верен с тех самых пор, как был продан впервые. Тогда, после смерти отца, как и все остальные дети его немногочисленных рабынь.

Вспоминая сейчас свое детство, Северус не мог понять, почему отец, любивший и его, и еще пятерых своих сыновей, рожденных вне законного брака, сразу не указал им надлежащее место на половине рабов. Почему воспитывал, как детей свободного гражданина, как представителей аристократии? Учил грамоте, езде верхом, владению оружием, красивой речи и умению повелевать? Не милосерднее ли было с детства приучить их к мысли, что они собственность, движимое имущество, которое можно продать, выпороть и даже убить? Научить подчиняться, не спорить, угождать, терпеть?

Юноша не знал ответов на эти вопросы. О своем истинном положении он узнал только после смерти родителя, не успевшего или не пожелавшего сделать своих сыновей хотя бы вольноотпущенными(18). Первым хозяином юноши был друг отца, а потому и отношение к Северусу было, как к сыну. Но вскоре умер и он, и тут начался настоящий ад. Что было бы с таким непокорным рабом дальше, если бы его по странной прихоти не купил иларх? Северус не хотел думать об этом. Скорее всего, его все-таки убили бы, или бы он умер сам, там, в грязном сарае у Старого Джалиба, на афинском рынке рабов.

Алкестис – настоящее благословение небес: спокойный, рассудительный, справедливый, щедрый… красивый.

Рабов у него было немного, но все они возносили хозяину молитвы, как Аполлону, служили и стремились исполнить малейшее желание господина не потому, что боялись наказания, а потому что любили его. И старались сделать счастливым. Именно потому он, Северус, получал изрядную долю недовольства в свой адрес. Слуги отчего-то были уверены, что именно этот раб заставляет хозяина снова страдать. Почему «снова» юноше выяснить не удалось, а у Алкестиса спрашивать не хотелось, он и сам не любил говорить о прошлом.

- Нет, Северус, - после долгой паузы ответил иларх, и Северус, успевший погрузиться в свои мысли, вздрогнул от неожиданности. - Иди в тень, Димитрос уехал, и некому будет лечить твои ожоги.

Юноша фыркнул и выбрался на выступающий из воды камень. Тот самый, с которого было просто замечательно нырять, и на котором сейчас развалился Алкестис, уже успевший заботливо установить небольшой тент для своего белокожего раба.

- Кести… - на другой ответ Северус, если честно, и не рассчитывал, но все равно, представить себе разлуку с этим невероятным мужчиной, ставшим ему… больше, чем господином, другом, защитником, не было просто никаких сил.

- Северус, - Алкестис перевернулся на бок, и юноша с трудом заставил себя смотреть ему в глаза, а не ниже, на перекатывающиеся под бронзовой кожей упругие мышцы, на резко очерченные кубики пресса, на… - ты должен понять.

- Нет, не должен. Тебе не обязательно мне что-то объяснять, ведь я по-прежнему твой раб, и сделаю так, как ты скажешь.

- Хм, - усомнился иларх.

Северус опустил глаза, он действительно далеко не всегда слушался хозяина. Иногда перечил лишь из вредности и упрямства.

- Сделаю, как скажешь, обещаю, - тихо повторил юноша, не поднимая глаз.

- Малыш, - мягко начал Алкестис.

Но Северус тут же вскинулся, сверкая глазами:

- Я не…

- Хорошо, - открыто улыбнулся иларх, что бывало с ним крайне редко, и поправился: - Северус.

Худенький подросток снова потупился, обхватив руками колени.

- Почему?

- Потому что на войне не место для тебя. Это в поэмах сражения овеяны дымкой героической романтики. На самом же деле это отрубленные головы и конечности, боль, кровь и грязь.

- Там будешь ты, - едва слышно возразил юноша.

- Да, - не стал спорить иларх, - тоже в грязи и крови. Не стоит тебе видеть это.

- Я… мне все равно, Кести.

- Мне – нет, - решив, что и так слишком много сказал, Алкестис поднялся, в несколько шагов оказался на краю и нырнул в сине-зеленую глубину, вспугнув стайку маленьких рыбок, прятавшихся в прохладной тени их скалы.

Наплававшись, иларх выбрался на нагретый камень, несколько раз неожиданно легко для своего сложения подпрыгнул на одной ноге, вытряхивая из уха попавшую туда воду, и снова вытянулся во весь свой немаленький рост, но уже на животе.

Северус больше не произнес ни слова до самого дома, куда они вернулись только на закате. Он думал о том, что будет с ним, если хозяина убьют, или если он женится, или… Все казалось уже утихшие страхи одинокого и никому не нужного подростка ожили в нем и заворочались в груди, как многоголовая гидра, отравляя своим ядом сердце, только-только начавшее отогреваться в нежных и сильных ладонях хозяина.

Отказавшись от ужина, Северус ушел в свою комнату. Ему нужно было принять решение.

________________________________________________________
18 - в Древней Греции при освобождении рабы не получали прав гражданства, они становились метеками под патронатом бывшего господина.

Ночь

Иларх был обеспокоен, и причиной его беспокойства являлся, как часто в последнее время, Северус. Мальчик очень нравился Алкестису своей самобытностью, твердостью характера, упрямством, порывистостью, горячим нравом и зрелостью суждений. Он был идеален: стройный, гибкий, по-своему сильный и стремительный, и рождал в молодом мужчине такое томительное, жаркое желание, что справиться с ним не помогала ни холодная вода в бассейне, ни визит к одной весьма умелой и не болтливой гетере, ни изматывающие тренировки с мечом и без него. Стоило иларху заметить среди олив тонкую фигурку в белом хитоне, как сердце, которое, как он думал, сгорело в огне погребального костра много лет назад вместе с незабвенным Менедемом, грозило буквально выпрыгнуть из груди.

Алкестис не торопил юношу, был с ним терпелив и заботлив, но, видимо, полученные ранее душевные травмы не давали Северусу ответить на чувства своего господина, а делить с ним ложе без взаимности было почти кощунством. Завтра иларх уедет, влекомый долгом, и не вернется в Афины больше года. Что станет за это время с мальчиком? Как он будет тут один? Найдет ли утешение в объятиях веселого и щедрого на душевное тепло Иро? Или обратит свой взор на Тиамат – молодую рабыню из Египта, изящную, как бронзовая статуэтка, которая уже теперь заглядывается на него?

Мучимый нелепой, глупой и горькой ревностью, Алкестис ворочался на своем широком ложе, сон бежал от него, как Дарий от Александра. Совсем уже собравшись пойти и искупаться в бассейне, чтобы успокоиться, иларх вдруг замер, стараясь не шевелиться. Тихо отворилась дверь, ведущая в комнату Северуса. В окно ярко светила луна, и мужчина мог наблюдать из-под опущенных ресниц, как тот, завернутый в простыню, замер в полумраке, будто не решаясь выйти на освещенный участок. Потом, решительно поддернув полы импровизированной тоги, он быстро преодолел расстояние до кровати своего господина и снова остановился, тяжело дыша, как будто пробежал не одну стадию.

- Кести, - тихо позвал он, как будто в надежде, что тот, кого он зовет, не откликнется.

- Что ты делаешь здесь, Северус? - так же тихо, но хрипло спросил иларх, тщась успокоить гулко бьющееся в груди сердце.

- Я… - робко пошептал обычно острый на язык юноша, но на большее его, видимо, не хватило.

Он отпустил тонкую ткань, и та с тихим шорохом легла у его ног, предоставив Алкестису любоваться утонченными изгибами еще не до конца сформировавшегося мальчишеского тела.

Будь на месте Северуса Иро, он бы просто воспользовался предоставленной возможностью, любого другого прогнал, наплевав на его чувства и желания. Но это был желанный, красивый и совершенно не готовый к близости Северус.

- Сев… - Алкестис не знал, что собирался сказать. – Малыш…

Услышав ненавистное обращение, юноша вздрогнул, но потом решительно лег рядом, прижимаясь всем своим худым горячим телом к обнаженному и уже возбужденному до предела Алкестису.

- Не прогоняй, - шептал он, целуя застывшего хозяина в плечо, шею, высокую скулу, - хочу быть с тобой, Кести. Ну же!

- Не… не надо, Северус… - с трудом сдерживаясь, прошептал мужчина, пытаясь обуздать сумасшедшее желание. – Не искушай меня. Ты так юн… А я так сильно тебя… прекрати… о, Громовержец! – воскликнул несчастный, давно терзаемый желанием, когда подрагивающие тонкие пальцы обхватили его член. – Что же ты де…

Договорить ему не дали. Осмелевший от такой бурной реакции на его неумелые ласки, Северус прижался губами к так давно манившим его устам господина и замер, не зная, как быть дальше. Но зато это знал Алкестис, безумно уставший бороться со своим вожделением, становившимся почти невыносимым. Он дернул застонавшего мальчишку на себя, обнимая и целуя так жадно, как будто еще никогда не знал любви.

Северус тяжело, хрипло дышал и был напряжен, как тетива натянутого лука, его узкие ладони нетерпеливо гладили еще днем казавшегося таким недоступным хозяина. Тонкие пальцы нежно очерчивали бугры напряженных мышц рук и плеч, а губы целовали… целовали все, до чего могли дотянуться: могучую напряженную шею, ощущая бешеное биение пульса; слегка небритую щеку; высокую скулу; губы – твердые, настойчивые и в то же время удивительно нежные и горячие.

Алкестис осторожно перевернулся так, чтобы Северус оказался под ним, и принялся покрывать своего мальчика поцелуями, которые перемежались короткими стонами. Огладив изящную шею, мужчина спустился к груди, мимолетно обласкав напряженные соски, чем вырвал у возлюбленного сдавленный стон, провел языком по впалому животу и осторожно отвел руку юноши, которой тот, заливаясь краской, попытался прикрыть пах.

- Не прячься, - ласково попросил Алкестис, - ты такой… Северус, мой… просто мой.

- Твой, - выдохнул юноша и вцепился в простыню, когда жаркие, ласковые губы дотронулись до него ТАМ.

Он судорожно вздохнул, захлебываясь криком, и сразу же излился, не в силах переносить эту пытку. Такую желанную, сладкую, но пытку.

Алестис же жадно сцеловывал семя юноши с его живота, отчаянно, грубо лаская себя, пока не кончил с тихим рычанием, уткнувшись ему в живот.

- Прости, - прошептал Северус, пряча свое лицо на груди у господина и зарываясь носом в курчавую светлую поросль на ней. - Я… не хотел, не смог, про…

- Чшшш… не переживай, - успокоил его Алкестис, ласково гладя по волосам. - Ты еще слишком юн, мой Северус, чтобы…

- А как же ты? - непочтительно перебил юноша своего подозрительно-спокойного возлюбленного. - Ты же…

- И я, - согласился иларх, прижимая руку юного любовника к своему расслабленному члену. - Ты так сладок, что мне хватило и этого. Спи.

- Кести? - спросил Северус ровно через минуту.

- М? - в обычной манере отозвался мужчина.

- Кести, но я думал, что ты…

- Что я разпну тебя, как преступника у позорного столба, причиню боль, заставлю страдать?

- Нет, я думал… ты хочешь по-другому. Как с Иро.

- Откуда ты знаешь, как с Иро?

- Он…

- Я отрежу этому гадкому, болтливому мальчишке язык!

- Не надо, у меня комната рядом с твоей. Ты настолько привык не замечать рабов, что…

- Но я больше не… погоди, та ночь, после симпосиона! Прости меня, малыш.

- Я не малыш!

- Знаю. Ты просто еще очень молод и не готов к этому. Подожди немного.

- Сколько? Год? Два? А вдруг… с тобой что-то произойдет? Или со мной?

- До весны. Ничего не…

- А как же все то огромное количество династических браков, которые заключаются по велению Александра? Найдет тебе царь персидскую принцессу…

- Александр никогда никого не заставляет насильно. Тем более, меня. А если ты по поводу того, что меня могут убить, то я же как-то выживал все эти десять лет. Даст Арес, и в этот раз боги помилуют меня. Особенно теперь.

- А что изменилось теперь?

- Теперь у меня есть ты, - просто ответил Алкестис сразу растерявшему всю воинственность Северусу. - Ты же будешь меня ждать?

- А ты вернешься?

- Да.

- Ко мне?

- Да.

- Я буду ждать в любом случае, потому что…

- Чшшш… - мужчина прижал возлюбленного к себе еще сильнее и пошептал: - Не обещай ничего сейчас, не клянись, не говори. Я вернусь через год, тогда и скажешь все, что на сердце. Если к тому времени еще захочешь говорить со мной.

- Я захочу, Кести, я… я тебя…

- Молчи, молчи, малыш, прошу. Не надо. Когда вернусь. А теперь спи.

Дата добавления: 2015-08-13