Переоценка анализа Шумпетера

Через пятьдесят лет после того, как Шумпетер сделал эти пессимистичные замечания, мы пытаемся оценить их с точки зрения нашей эпохи, существенно отличающейся от той, в которой он писал свой труд. Ход истории показывает, что Шумпетер оказался прав в отношении трудностей, которые необходимо преодолеть, чтобы заставить социализм работать как экономическую систему, особенно в менее развитых, преимущественно аграрных странах. Спустя три четверти века после Октябрьской Революции коммунизм рухнул в Восточной Европе и бывшем СССР или пытается трансформироваться в преимущественно рыночную экономику в Китае и Вьетнаме. Сейчас мы знаем, что с точки зрения экономики социализм потерпел полное фиаско, что условия в бывшем Советском Союзе на самом деле были намного ужаснее, чем представляли себе или пытались подтвердить документально даже самые суровые критики. В действительности, бывшие советские республики (в том числе и Россия) являются всего навсего странами третьего мира.
Однако история доказала, что Шумпетер ошибался, предсказывая политический провал капитализма, который сейчас охватил гораздо более значительные территории на земном шаре, чем когда-либо ранее. А все социал-демократические партии, от Швеции и Италии до Чили и Израиля, открыто признали превосходство рыночной экономики над плановой. Как заметил испанский премьер-социалист Фелипе Гонсалес (в формулировке, напоминающей комментарии Черчилля по поводу демократии), рыночные экономики с их конкуренцией могут быть испорчены жадностью, коррупцией и эксплуатацией слабых, но "капитализм является наименее плохой из ныне существующих экономических систем". Незначительное количество левых партий сегодня все еще защищают социализм, но это те партии, которые становятся все меньше и незначительнее в политическом отношении. (7)
Демократия набирает такую силу, какой она не имела за всю историю развития человечества. Начиная с политических прорывов в Греции, Португалии и Испании в середине 70-х годов, авторитарные режимы трансформируются в более или менее конкурирующие многопартийные системы на территории почти всей Латинской Америки, в некоторых регионах Восточной Азии и Африки, а также в большинстве бывших коммунистических стран Восточной Европы и того, что раньше называлось Советским Союзом. С середины 70-х годов изменения в этом направлении произошли почти в пятидесяти государствах. В первый раз за всю историю существования Организации Объединенных Наций большинство входящих в нее стран может считаться свободными обществами. Единственной группой государств, противостоящих демократическим преобразованиям, остаются преимущественно мусульманские страны.
Разбирая работу Шумпетера, авторы, принявшие участие в симпозиуме, который организовал "Журнал демократии", обсуждали вопрос о том, будет ли способствовать возврат к капитализму или его возникновение в странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза развитию стабильных демократий. (8) Не удивительно, что Фрэнсис Фукуяма оказался наиболее оптимистично настроенным. Но даже его предсказание сделано с некоторыми оговорками. Он говорит: "Взаимоотношения между капитализмом и демократией не являются прямыми. То есть, капитализм сам по себе не оказывает прямого влияния на демократию. Он прекрасно совместим с многими формами авторитаризма (но только не с коммунистическим тоталитаризмом) и может процветать даже с большей силой в недемократических обществах. Но капитализм служит более эффективным двигателем экономического прогресса, чем социализм, и следовательно имеет больше шансов вызвать к жизни быстрые социально-экономические преобразования, что будет способствовать возникновению стабильной демократии". (9)
Венгерский философ Г.М.Тамас (G.M.Tamas), лидер классически-либеральной фракции Свободного демократического союза, оказался наиболее пессимистично настроенным из всех наших аналитиков. Он утверждает, что культурные условия в Восточной и Центральной Европе были и остаются существенно отличными от тех, которые способствовали возникновению капитализма и демократии на Западе. Модернистское искусство совсем не получило развития на Востоке, традиции которого остаются "сильно анти-индивидуалистическими". Антикоммунистические националистические правые силы в Восточной Европе "ненавидят капитализм".
Современная революция в этих странах чаще всего носит популистский характер, это революция большинства и антиплюралистическая революция. "В ней нет ничего [классически] либерального":

"Данные всех социологических исследований и опросов свидетельствуют о том, что общественное мнение в нашем регионе отвергает диктатуру, но хотело бы видеть сильную личность у кормила власти; оно выступает за народное правительство, но ненавидит парламент, партии и печать; его привлекает законодательство о социальных гарантиях и равенстве, но не профсоюзы; оно желает свергнуть сегодняшнее правительство, не не одобряет идею регулярной оппозиции; оно поддерживает идею рынка (само это слово символизирует западный уровень жизни), но хочет наказать богатых и экспроприировать их имущество, а также клеймит банкиров, грабящих простой народ; оно приветствует гарантированный минимальный доход, но рассматривает безработицу как аморальное состояние и желает наказать или по возможности выгнать из страны безработных". (10)

Недавние исторические события подтвердили эту точку зрения Тамаса. В Литве, первой советской республике, вышедшей из состава Советского Союза и отказавшейся от коммунизма, реформированная коммунистическая партия получила большинство голосов на выборах в ноябре 1992 года, в то время как те, кто возглавлял отделение от Советского Союза, оказались на второстепенных ролях. В Польше старые официальные профсоюзы сейчас превосходят по числу членов Солидарность, а Альянс демократических левых партий - в действительности те же коммунисты, только под другим именем - имеют в парламенте одно из наибольших количеств мест. Антикоммунистические независимые профсоюзы намного слабее старых официальных профсоюзов во всех бывших Советских республиках, и эти старые профсоюзы успешно тормозят процесс приватизации. Организации "бывших" коммунистов продолжают оказывать значительное влияние на правительства и экономику. В то же время, вина за падение производительности труда, ухудшение в обеспечении продуктами питания, рост безработицы и снижение правопорядка возлагается на неолибералов, даже несмотря на то, что последние в реальности не обладают никакой властью.
Как подчеркивают в своих очерках Петер Бергер (Peter Berger) и Джагдиш Бхагвати (Jagdish Bhagwati), ликование западных и либеральных деятелей является "преждевременным" и "неоправданным". Это же беспокоит и Адама Прзеворски (Adam Przeworski), отмечающего неотлаженное функционирование до сих пор практически не существующих неолиберальных рынков в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе, которые, как он считает, не способствуют экономическому росту или возникновению сильных представительных институтов. Централизованное управление все еще определяет экономическую жизнь во всех этих странах. (11)
Бергер, наиболее реалистичный из всех авторов, отмечает, что "еще совсем не очевидно, что переход [к капитализму] когда-либо вообще произойдет во всех этих обществах, под эгидой демократии или любой другой... Переход к капитализму может... застопориться навсегда, пока политические правители будут вводить очередные разновидности 'чрезвычайного социализма', которые вполне могут превратиться из временного в постоянный порядок". (12) Эту систему не следует называть социализмом - популизм или национализм гораздо больше бы подошли ей в качестве названия с точки зрения общественных отношений.
Кюн Ван Ким (Kyung-won Kim) из Южной Кореи, однако, обращает внимание на данные об успешном экономическом развитии под покровительством государства или недемократического общества в некоммунистическом мире, особенно в Японии и Германии. Опираясь на исследования Ральфа Дахрендорфа (Ralf Dahrendorf), он сообщает:
"Германский феномен показывает, что когда капиталистическая индустриализация проводится по инициативе и под руководством государства, а не политически автономной буржуазии, авторитарный режим может раньше других привести к росту либеральной демократии". (13)
Программы авторитарного управления, нацеленные на ускорение развития путем использования рыночных механизмов как инструментов для мотивации поведения и выделения средств, были опробованы как в некоммунистических странах (таких, как Южная Корея и Тайвань), так и в коммунистических (Китай и Вьетнам). Они неизбежно приводили к порядку вещей, который Ким (вслед за Робертом Скалапино (Robert Scalapino)) охарактеризовал как "авторитарный плюрализм". При этом, "авторитарно-плюралистский режим, сознательно или непреднамеренно, ведет к возникновению среднего класса". А этот класс неизбежно "начинает предъявлять политические претензии авторитарному режиму". (14) Опыт Восточной Европы и Азии может служить своего рода проверкой анализа Шумпетера. В Восточной Европе демократические реформы продолжают опираться на социалистическую экономическую базу, сопротивляющуюся преобразованиям. В Азии капитализм зарождается и растет, в то время как авторитарные однопартийные режимы продолжают оставаться у власти. Но, как отмечает Ким вслед за Шумпетером, "в самой природе капитализма заложено то, что он тайно выращивает и в конце концов спускает с привязи демократические силы". Следовательно, мы можем предвидеть появление в Азии "демократических сил, спущенных с привязи самоуверенным средним классом, который косвенным образом воспитало само государство". (15) Как утверждает Бхагвати, усилия Ден Сяопина, направленные на экономическое развитие Китая, все еще могут привести к свободе в этой стране, в то время как усилия Горбачева в старом СССР решительно провалились.
В бывшем Советском Союзе социализм постоянно подновляется под другими именами, поддерживаемый номенклатурой, все еще очень влиятельными экс-коммунистическими профсоюзами (которые удерживают контроль за социальной сферой и распределением жилья) и целым рядом "традиционных" группировок, предпочитающих государственное регулирование экономики. Если только эти организации не будут ослаблены появлением нового буржуазного класса, приватизацией и созданием истинно независимых профсоюзов, продолжающееся состояние "монополии экономической сферы практически не оставляет места в рамках официальной общественной жизни для критики или оппозиции". (16)
История в неогегельянском смысле Фукуямы (Fukuyama) не умерла, поскольку централизованный социализм жив, даже если марксизм и коммунизм больше не существуют в качестве узаконенных идеологий. Предпосылка Фукуямы (и многих других западных исследователей) заключается в том, что с социализмом в той его форме, в какой он проводился в жизнь в бывших марксистско-ленинских государствах, покончено навсегда. К счастью, это в самом деле так в случае восточной Германии, Венгрии, Польши и Чешской республики, но так дело обстоят далеко не везде. В Советском Союзе и большей части Восточной Европы существует решительно настроенный бывший коммунистический правящий класс, окопавшийся внутри все еще довольно мощных централизованных экономических организаций. Желание старого правящего класса сохранить свои привилегии, в сочетании со стремлением большого числа рабочих, крестьян, мелких чиновников и военнослужащих к экономической защищенности и социально-политической стабильности, свидетельствует о возможности Реставрации. Было бы не лишним вспомнить, как мало революций, за исключением Американской, закончились успехом.

Дата добавления: 2015-08-09