Глава двадцать шестая огонь на камне

Викарий пришел на почту, взял бланк, адресовал его Перкину в Сничестер и, написав: «Приезжай­те», — поставил в конце: «Викарий из Волдинга».

Миссис Дэтчери безразлично подвинула ему пачку писем, пролежавших на почте целый день, и викарий ушел, забрав их с собой.

Он мог бы увидеть еще много перемен, проис­шедших в деревне, но с него было достаточно: здесь запущенный сад, там нескошенная трава, и повсюду безразличие. Роза, когда-то украшавшая стену, надломлена и качается на ветру, плохо по­вязанный галстук болтается поверх пиджака, воро­та, обычно в этот час закрытые, распахнуты на­стежь, и повсюду этакая мечтательность, грезы о чем-то, далеком от полей Волдинга и от простого привычного уклада жизни, который оставался не­изменным все время, пока тут жил Анрел, да и не только Анрел. С одним исключением — и оно-то дало свои плоды, наполняя горечью душу викария. Он видел достаточно, поэтому, когда шел обратно по деревне, мимо домов своих прихожан, чувство­вал себя почти как житель покоренной страны, словно он шел по городу, занятому победителями, почти, но пока еще не полностью, ибо в душе у не­го все еще жила надежда на Перкина, для которо­го творящийся в Волдинге ужас был не в новинку.

Итак, викарий возвратился домой и стал ждать Гиббутса, которому велел прийти после чая.

— Ну? — поинтересовалась Августа.

— Да, все изменилось, — сказал викарий. — Все изменилось.

— Что ты будешь делать? — со страхом спро­сила она.

— Я послал телеграмму Перкину. Тому челове­ку, о котором я говорил.

— Он сумеет это остановить?

— Я же сказал, — буркнул викарий, но тотчас изменил тон и заговорил тихо и терпеливо: — Бу­дем надеяться, Августа, ведь то, что происходит, необычно. Такого не бывало в других приходах. О таком не пишут в современных книжках. Это должно было умереть тысячи лет назад. Жаль, что не умерло! Но это не из сегодняшней жизни. И этого не изучают в университетах, так что ученые не могут мне помочь.

— Епископ должен был помочь, — вздохнула Августа.

— Нет, — возразил Анрел. — Это невозможно. Это вне сегодняшних знаний. Он боялся, что я со­шел с ума, и устроил мне экзамен. Все-таки мне кажется, я не до конца убедил его. Если бы я еще раз попросил о помощи, у него не осталось бы со­мнений.

— Тогда я не понимаю, чем может помочь Перкин.

—- Не понимаешь? Неужели не понимаешь? Перкин об этом знает. Он единственный, кто мо­жет помочь.

— Знает? Откуда он знает?

— Он видит их, — сказал викарий.

— Так... Он сумасшедший?

— Ну, неужели ты не понимаешь, что нас не спасет здравый смысл?

Августа надолго задумалась.

— Нет, — наконец проговорила она. — Нет. Ничего не выйдет.

Они долго молчали, как молчат осажденные воины, которым предстоит обед из крыс. Похоже, викарий и его жена были близки к последнему ис­пытанию.

Потом Августа спросила:

— Когда он будет тут?

— Через неделю, — ответил Анрел. Они опять помолчали.

— Я сказал Гиббутсу, чтобы он пришел после чая. Мы собирались поговорить о выставке цветов.

— Он не придет.

Они напились чаю и стали ждать, но Гиббутс в самом деле не пришел. Вместе Гиббутса явился ужасный посланец — та мелодия, что сбежала с лугов Аркадии в давние времена и теперь объяви­лась на полях Англии благодаря свирели Томми Даффина. В ней был заложен призыв к обоим Ан-релам оставить свой дом и все то, за что стоял ви­карий и стояла его церковь последние две тысячи лет, оставить всё и вспомнить Старые Камни. А что надо знать о Старых Камнях? «Приходите, и я расскажу вам. Приходите, и я расскажу вам. При­ходите, и я расскажу вам», — пела свирель, слов­но звенели колокола.

Августа сидела, вцепившись пальцами в ручки кресел, и лицо у нее было бледное и напряженное. Викарий с укором наблюдал за ней.

— И ты тоже? — мрачно спросил он, когда му­зыка стихла.

— Я не ходила, — почти выкрикнула Августа.

— Не ходила? Ну, конечно же, нет!

Ему такое даже ни разу не пришло в голову; но о том, что он может пойти в горы, хотя ему хвата­ло мужества оставаться на месте, он думал.

Августа ничего не сказала, и викарий не про­изнес больше ни слова. Оба молчали.

Потом Августа еще раз спросила, когда при­едет Перкин, и викарий еще раз повторил, что че­рез неделю.

— Когда получит твою телеграмму? — не от­ставала Августа.

— Он пойдет пешком. Выйдет сегодня и будет тут в понедельник.

— Почему не на поезде? — удивилась Августа.

Викарию было трудно объяснить это жене. Че­ловеку дана богатая фантазия: кое-что из своих фантазий он запечатлевает в железе и стали, а кое-что так и остается фантазией. И то и другое одина­ково удивительно, однако то, что в железе и стали, привлекает больше внимания, ведь они постоянно воздействуют на органы зрения и слуха, на все че­ловеческие пять чувств, и разум постоянно полу­чает сведения о них от этих пяти чувств; тогда как то, что остается фантазией, и то, что иногда вопло­щается в мраморе или бронзе, не становится мате­рией, но таится в разуме человека вместе со всем остальным, что он знает, и может быть увиденным лишь внутренним зрением. Вот Перкин как раз и является знатоком подобных вещей, а не чего-то еще, поэтому Анрелу не хотелось, чтобы беспо­койные мысли его союзника отвратились от того, что происходило в Волдинге, и занялись тайнами таких вещей, как поезда.

Но как объяснить это жене, которая ни разу не видела Перкина, хотя стоит увидеть его хотя бы раз, и сразу все ясно. Поэтому викарий сказал лишь:

— Да нет, Перкин не ездит на поездах.

Августа приняла его объяснение.

Свирель взяла полную власть в Волдинге. Из-за нее в доме викария было темно и мрачно, хо­тя еще совсем недавно здесь жили спокойно и весело.

Еще целую неделю надо ждать помощи. А тут это выражение на лице Августы. Викарий встал и пошел в свой кабинет, где взялся за коллекцию камней, в которой каждый предмет имел свой но­мер и маленькую квадратную этикетку, а в тетра­ди напротив каждого номера были написаны да­та и местонахождение камня, и это напоминало викарию о прежних путешествиях по коричне­вым глинистым полям на известняковых горах. Однако сегодня камни не принесли ему умиро­творения. Они не отвлекли его мысли от катаст­рофы в Волдинге и не изгнали из его души страх за будущее. Лишь синий представитель палеоли­та, казалось, отвечал ему знакомым насмешли­вым взглядом, словно викарий был все ближе и ближе к этому примитивному орудию труда, не­смотря на пропасть во много веков между ними. Незадолго до ужина викарий оставил свои камни и вышел из дома. Есть ему не хотелось, а непри­ятные мысли гнали немного пройтись, словно, переступая ногами, он мог установить гармонию между телом и разумом, которой нельзя достичь, когда сидишь в кресле, а мысли несутся напере­гонки. К тому же он думал о том, о чем думают все люди, попавшие в беду, то есть опасно балан­сируя между мыслями о грозящей катастрофе и помощью, на которую все и всегда надеятся. Так ли уж плохи дела в деревне? Когда придет Пер­кин? И весь вечер только эти мысли крутились в голове у Анрела.

Я не буду перечислять печальные мысли вика­рия. Вместо этого, пожалуй, лучше последуем за фигурой в темном пальто и фетровой шляпе. Нам не всегда ясно видна душа в тени, что ложится на землю от человеческого тела, получающего глав­ные почести на земле; но что касается удрученно­го горем Анрела, это было не так. Он действитель­но походил на побежденного, потому что во всем, мимо чего он торопливо проходил, шагая по дере­венской улице, во всем, что было теперь отверг­нуто, в аккуратном садике или чистой дорожке, он видел частицу забытого уклада жизни; новая радость пришла в деревню, та радость, которую он не мог разделить, пока анафема имела для не­го хоть какой-то смысл. Викарий видел молодых людей в венках из роз и спешил мимо. Подняв­шись на гору по другую сторону деревни, он заме­тил Лайли, бежавшую к дому миссис Эрлэнд в венке из вьюнков, и сообразил, что все идут от Старых Камней. Тогда он решил отправиться к Старым Камням и посмотреть, как далеко зашли его прихожане в своем отступничестве; ведь он отлично понимал, что, если церемония станет бо­лее сложной или более пространной, чем его законные и правильные службы, это будет конец его служения. Викарий представления не имел, что происходило у Старых Камней, ведь он не ви­дел даже ритуального танца; но одного он боялся больше всего на свете, не позволяя себе даже ду­мать об этом, — он отчаянно боялся, как бы его подопечные не начали приносить жертвы языче­ским богам. Если дойдет до жертв, тогда уж никто не придет в церковь.

Когда викарий пришел в ту часть леса, где стояли шишковатые тисы, которые были тут еще до по­явления первых буков, вместе с ним пришел ве­чер. На небе уже появилась Вечерняя Звезда, хо­тя само небо оставалось пока светлым; и она была похожа на бледный сапфир в окружении брилли­антов. В притихший лес не проникал дневной свет, и лишь сверкание Вечерней Звезды помога­ло викарию находить дорогу среди перекручен­ных корней. На вершине горы он решил сделать передышку и уселся на корень, одолеваемый ни на минуту не оставлявшими его тяжелыми мыс­лями. К тому же подъем был довольно крутой, правда, последние несколько десятков метров ви­карий шел медленно из-за темноты. В конце кон­цов он встал и отправился дальше мимо тисов и сосен, стараясь поменьше шуметь, словно шпион в собственном приходе. На опушке леса, спрятавшись за деревом, викарий поглядел сначала пря­мо перед собой на склон другой горы, а потом вниз, на Старые Камни Волдинга. Никого из лю­дей там не было, но на камнях что-то светилось. Викарий подошел поближе и увидел, что вну­тренние стороны дальних от него камней отсвечи­вают красным, словно пышущие здоровьем лица. Потом он увидел тихий танец покачивающихся теней, какого никто не видел уже много веков; те­ни наклонялись и выпрямлялись, словно по воле ветра. А на среднем плоском камне горел огонь, легкий, как в сказке, прозрачный и ровный, какой может исходить только от спирта или керосина, если им полить тряпки, а потом их поджечь, что­бы они горели всю ночь. И вот тут-то на викария нахлынули леденящие душу воспоминания о том, как Хетли рассказывал о пещере недалеко от Ак­рополя, словно откуда ни возьмись налетел про­низывающий предгрозовой ветер.

Дата добавления: 2015-08-18