Как потом выяснилось, вся эта подлянка была рассчитана на мой вспыльчивый характер, когда дело касалось моей порядочности. Эти подонки оказались неплохими психологами.

Всё время оставшегося дня и по дороге на работу, на следующее утро, я постоянно анализировал ситуацию. Вдохновителя и организатора вычислять долго не пришлось, им был, конечно, Евстафьев, эта лиса с повадками росомахи. Но сам он ничего делать не будет, а найдёт какого-нибудь «швейка» в исполнители. Своих старых товарищей по отделу, с которыми я пришёл в Центр, Огородникова и Михайлова, я сразу исключил из подозреваемых.Осталась одна кандидатура, начальник группы геофизики (способов ведения геофизической войны: искусственные землетрясения, цунами, ураганы и тайфуны, ну и прочие прелести природы), Валерка Шамбаров, совсем недавно, не известно за какие заслуги, переведённый в Москву, и сразу на должность начальника группы. Значит, заслуги были и совершенно определённого качества, которые, видимо, требовались новому начальнику Центра и теперь. Преданность его Евстафьеву бросалась в глаза. Третьего я вычислил, как только пошёл в хранилище секретных чемоданов. Им оказался тоже шиханец. Группа злодеев предстала передо мной в полном составе. Роль Киселёвой И.Г. была нейтральной, простой исполнитель поручения, тем более все знали о наших добрых отношениях. Несмотря на весь свой опыт, я «прокололся», как последний «лох». Сказались, видимо, и моя природная эмоциональность, и напряжение ожидания чего-нибудь подобного, и не совсем здоровое состояние. Прекрасно зная секретное делопроизводство, я знал, что брать мне свой портфель без свидетелей (одного из членов комиссии), кто его вскрывал без меня, мне нельзя. А секретчик не имел право мне его выдавать без одного из членов комиссии, если она, конечно, была. Секретчик, майор-шиханец, выдал мне мой портфель, как ни в чём не бывало. Т.е. и с моей стороны и с их стороны были нарушены все мыслимые законы хранения секретных документов. Я тут же вскрыл его при нём и предъявил ему все 6 тетрадей в полной сохранности, и с горяча зря накричал на него. Он побежал жаловаться Евстафьеву, а я пошёл в отдел, и всем, кто там был, показал все тетради, и сел писать рапорт на имя Евстафьева, об устроенной против меня беспрецедентной провокации, с требованием немедленного служебного расследования. После того, как я передал этот рапорт Евстафьеву, он почему-то оказался опять у секретчика, и тот полдня бегал по Центру и выяснял, как правильно пишется слово «беспрецедентный». Почему-то многим хотелось после слога «ЦЕ», воткнуть ещё одно «Н». Мне до такой степени стало смешно, что даже настроение улучшилось. Мне кажется, что эту орфографическую истерию прекратила Инна Георгиевна Киселёва, как самый грамотный сотрудник Центра. Но, а я, не стал дожидаться разрешения этой трагикомедии, и уехал домой долечиваться. Когда я вернулся в Центр после окончательного выздоровления, меня пригласили к начальнику Центра. Когда я вошёл в кабинет к Евстафьеву, то увидел там, присевшего с другого края стола, его заместителя и моего «однокашника» по академии Сашу Моксякова. Оба они улыбались, и вид у них был такой, словно они встретили своего, давно невиданного друга. Евстафьев встал и вышел из-за стола, чтобы поздороваться:

- Приветствую, Вячеслав Николаевич! Ну, как здоровье, совсем поправился?

- Благодарствую, только и жив, что Вашими молитвами!

В разговор вступает Сашка:

- Слав, не лезь «в бутылку», мы тебя пригласили не ругаться, а поговорить по-хорошему.

- Так это можно было сделать без всяких фокусов с пропажей тетради!

Евстафьев:

- Вячеслав, извини, действительно произошла дурацкая история, я приказал провести эксперимент. Оказалось, что при встряхивании портфеля с тетрадями в мягких обложках, в одном случае из 7, происходит тоже, что и в твоём случае. Портфели старые, днища потеряли свою жёсткость, видимо из-за этого всё и происходит. Я приказал при проверках портфелей вынимать не только видимые тетради, а вытряхивать из него и всё остальное. Забудем это недоразумение и поговорим о деле. Вот твой старый товарищ и «однокашник» имеет предложение.

- Слав, ты сам понимаешь, что перспективы роста в нашем Центре для тебя нет, а тебе уже надо полковника получать. Ты очень много сделал, занимаясь, фактически один, проблемами создания нового испытательного полигона. Ты мог сам в этом убедиться, когда в прошлом году, тебя чествовали по поводу твоего 50-тилетия. Мы с Игорем Борисовичем посоветовались, и пришли к заключению, что лучшего места для твоего роста, чем ниша академия, нет. Я уже провёл переговоры с начальником 8-й кафедры, и они готовы взять тебя преподавателем. Тем более, почти вся кафедра знакома с тобой по твоей работе во Фролищах, и относятся там к тебе с большой симпатией. Что скажешь?

- Скажу, что весьма благодарен Вам за Вашу заботу о моём будущем. Но у меня другие планы. За последние 3 года, работая с Нукусом, я 3 раза побывал в госпитале по сердечным делам. Один раз меня прихватило в самом Нукусе, пришлось вызывать скорую, ты, Игорь, об этом знаешь, поскольку был там в это время. Отпустите меня на покой по-доброму. 21 мая вручите мне обходной, я сам напишу рапорт на увольнение по болезни. В госпиталь ложиться не буду, комиссию пройду в поликлинике. По закону мне пора увольняться, я переслуживаю 5 лет. Я сам всё объясню Малькевичу, вас никто ни в чём не упрекнёт. А в академию я попаду, обязательно, только в другом качестве. Ну, что теперь Вы скажите?

Евстафьев:

- Мы уважаем твоё решение, но это как-то неожиданно, могут подумать…

- Никто ничего не подумает, мне стоит объяснить ситуацию только одному человеку, и на следующий день об это будет знать весь Центр. Обоюдное алиби будет соблюдено. А Малькевичу я сам всё объясню, если Вы не успели рассказать ему про тетрадь.

- Об этом не беспокойся, я приказал не выносить это из Центра.

- Вы забыли классику советского кино. Помните, что сказал Мюллер: «Если знают двое, знает и свинья!». Но будем надеяться, что этого не случилось.

- Хорошо, Вячеслав, мы твоё желание учтём, есть ещё две недели, подумай над нашим предложением. А пока работай спокойно. Желаем удачи. А к Малькевичу, раньше 20 мая не ходи, пока не решим всё окончательно.

- Хорошо, обещаю!

Решение я своего, естественно, не переменил, взял направление на медкомиссию, недели за две, не торопясь, её прошёл, и стал ждать приказа на увольнение. Я, действительно, как и обещал, зашёл к Малькевичу, объяснил своё решение, поблагодарил за доброе ко мне отношение. Он поинтересовался моими планами, и, узнав, что я думаю пойти в академию и продолжить работу в той же проблеме, одобрил мои планы, выразил благодарность за совместную работу, и очень тепло попрощался со мной.

Процесс моего перехода из одного качества, кадрового военного, на «гражданку», прошёл для меня совершенно безболезненно. Смягчающим фактором, видимо, явилось мое решение продолжить службу в армии, но уже в другом качестве.

Заканчивая 1-ю часть своей книги, ради исторической справедливости, я специально поместил в конце последней главы эти две фотографии. Цель – показать читателю, кого Центр потерял, а кого приобрёл взамен. На левой фотографии интеллигентное, осмысленное, доброжелательное выражение Смирницкого Вадима Васильевича. На мой взгляд, преждевременно ушедшего из жизни, не без косвенной помощи человека, изображённого на правой фотографии, с лицом, выражающим качества совершенно противоположные лицу, изображённому на левой фотографии. Чтобы понять это, не надо быть профессиональным физиономистом и психологом. Короче говоря, слева – Homo Sapiens Sapiens, а справа – Homo erectus. Пишу это без капли злого чувства к этому человеку, а просто из сочувствия, поскольку, я по своей природе, человек совершенно не злой, не злопамятный и всепрощающий. Аминь!

Ту оценку, которую мне дали мои коллеги и товарищи по работе, я поместил выше, поскольку счёл это необходимым в подобном произведении. А вот чем меня облагодетельствовало моё «любимое» государство, в лице Министерства Обороны, я отчитаюсь на последних страницах этой, заключительной главы.

Дата добавления: 2015-08-18