Харви Фрэйзер 33

Чем старше становлюсь, тем острее чувствую, насколько они все были молоды. В Абердине, как только речь заходит о «Пайпер Альфа», тут же раздается: «Такие молодые». Да, почти все. Некоторым было едва за двадцать. Женщины, пережившие это, даже те, у кого не погибли близкие, до сих пор не могут удержаться от слез, вспоминая. И я рада, что они плачут. Значит, погибшие не забыты.

Мемориал не корежат всякие недоумки, не пачкают надписями. Абердинцы этим очень горды, считают это еще одним подтверждением истинности людской любви и скорби. В душе города останется шрам от этой раны, во всяком случае, до тех пор, пока будут живы очевидцы трагедии, произошедшей в ночь на 6 июля 1988 года.

Я пробежалась пальцами по соседним строчкам, читая имена других. Или просто их погладила, не читая? Ведь за все эти годы я успела запомнить тех, кто оказался в списке поблизости от Харви. Подняв руку над головой, я могла дотянуться до ботинка одного из нефтяников, одного из троих, их столько на постаменте. Это тоже уже стало ритуалом – коснуться носка бронзового ботинка. Конечно, хорошо бы обследовать весь памятник, пропустить через сердце то, что выражено в этих трех фигурах. Но приходилось довольствоваться изучением ботинка. И, прикоснувшись к холодной бронзе, я всякий раз вспоминаю Билла Баррона, который позировал скульпторше. Это один из тех, кому удалось спастись. И еще я думаю в этот момент вот о чем: становится ли с годами чувство вины перед погибшими (он-то выжил!) менее тяжким?

Подумав про бремя вины, я вспомнила Кейра. Я старалась вообще изгнать его из памяти, но именно в этот момент малыш решил повернуться. Я замерла, одной рукой опершись на гранитный постамент, другую прижав к животу, подождала, когда сын угомонится. Обошла со всех сторон памятник, потом вернулась вспять. Остановилась понюхать розы, их тут было целое море, благоухали во всю мощь. Осторожно провела рукой по одной розочке, и лепестки ее посыпались на землю сквозь мои пальцы. Лепестки со второго цветка я сумела удержать, сложив ковшиком ладонь. Достала из сумки конверт, вытряхнула туда лепестки. Высушу и положу в широкий бокал, несколько таких уже выстроились на полке у меня в комнате. Тоже многолетний ритуал.

Я двигалась по брусчатой дорожке назад, в сторону входа. Резко свернув налево, пошла по травке, нащупала тростью скамейку. На всякий случай тихонько спросила: «Тут свободно?» Никто не ответил, и я села, сложив трость. Я знала, что впереди передо мной памятник. Я не слышала, чтобы кто-то еще входил в парк. А старушка, про которую говорила Луиза, вероятно, уже удалилась. По-моему, я минутой раньше слышала ее шаги и постукивание палочки о брусчатку, значит, теперь я тут по идее была одна.

Сидя в парке, ощущаешь, что ты на открытом пространстве и в то же время как бы в огромной комнате. Потому что со всех четырех сторон стены живые изгороди. В изгородях копошатся птицы, шуршат от ветра листья, падают с веток капли, если прошел дождик. Комната без крыши, под открытым небом, поэтому над головой тоже разные звуки, в основном стрекот вертолетов, который жены нефтяников не могут слышать без содрогания. В то утро вертолеты, слава богу, не летали, из глубин зеленого лабиринта доносились только крики павлинов и звенящие счастливые голоса детей.

Я привычно прижала ладонь к животу, мне всегда казалось, что так я успокаиваю сына. И только сидя тут на скамейке, я поняла, что этим жестом я успокаиваю себя. Чтобы еще раз ощутить, что я не одна. Теперь совершенно исчезло чувство одиночества. Даже когда ребенок не шевелился, я ежесекундно помнила о его существовании. А как не помнить, если он заставил меня медленнее двигаться и так преобразил мое тело? Честно говоря, я не узнавала себя в этой погрузневшей и покруглевшей особе. Я продолжала пухнуть и, если натыкалась рукой на выпятившийся живот или на пышные груди, впадала в изумление. Даже ступни стали больше, так мне казалось. Оттого что ребенок всегда был со мной, меня не оставляло чувство, будто он постоянно смотрит на меня изнутри. Поэтому я почти сразу распознала, что смотрят на меня не только изнутри, но и снаружи. Да, я ощущала, что в парке есть кто-то еще и этот кто-то за мной наблюдает. Вдруг накатило прошлое: померещилось, что этот кто-то – Харви, он тут, в парке. Вот такое наваждение, хотя я точно знала, что ничего подобного быть не может. Харви либо задохнулся от дыма, либо сгорел, либо его разорвало при взрыве. Вполне вероятно, что произошло и первое, и второе, и третье. Даже тела тогда не нашли. Муж мой остался в Северном море, и тут в парке – ничего от Харви, только имя, высеченное на граните.

Я замерла, прислушиваясь, но ничто не выдавало присутствия кого-то еще. Однако за мной точно наблюдали. Я нажала на кнопку часов, они сообщили мне время. Луиза должна была вернуться через полчаса, а скоро тут наверняка появятся какие-нибудь люди. Но пока ведь их нет… Обозвав себя мнительной идиоткой, я откинулась на спинку скамьи, подставила лицо солнцу и вдохнула аромат роз.

Наверное, в этот момент я подспудно вспомнила о Кейре. Иначе почему я почувствовала запах боярышника? Ни в самом парке, ни снаружи его не было. Да и вообще боярышник давно отцвел, в конце мая. Гоня прочь это непонятное дежавю (ничего себе, теперь уже меня обманывало собственное обоняние!), я пыталась прогнать мысли о Кейре. Я пришла сюда скорбеть о погибшем муже, тут не место для воспоминаний о бывшем любовнике. Но мысли не желали подчиняться, категорически. А когда в кустах за моей спиной, откуда-то сверху, раздалось пение дрозда, на меня, будто тяжкая ноша, навалилось отчаяние. Чувство потери, обделенности было острым, как самая настоящая боль. Я сдержала слезы и глубоко вздохнула. И опять повеяло цветущим боярышником… Встав со скамейки, я нажала на кнопку, складная трость «выстрелила», сделавшись нормальной длины. Прочь из этого розового сада, который сводит меня с ума! Надо позвонить Луизе, пусть ждет меня у ворот, снаружи.

Я отошла от скамейки, но была совершенно уверена, что мой соглядатай идет следом. Я резко развернулась и стала яростно ощупывать тростью брусчатку, а сама вслушивалась… Никого. И вдруг голос. Его голос:

– Так это мой? Или Джимми?

– Кейр?

– Представь себе.

Лучше не двигаться, стоять на месте, подумала я, тогда, может быть, ноги меня удержат, не брякнусь без чувств. Через силу выпрямившись, я заявила, с вымученной гордостью:

– Твой.

– Ты уверена?

– Абсолютно. В течение последних трех лет в постель я укладывалась только с одним мужчиной… с тобой.

– Бедняга Джим. Чем он тебя прогневил?

– Что ты тут делаешь?

– Хотел тебя увидеть. Я знал, что ты тут будешь. Что сегодня – наверняка.

– Но я ведь ясно дала понять, что не хочу тебя видеть.

– Ты и не видишь.

– И давно ты тут?

– С самого открытия.

– Значит, ты видел, как я пришла? И шпионил за мной все это время?

– Не шпионил. Ждал. Не хотел тебе мешать. Ведь ты приехала, чтобы почтить память Харви.

– Не только Харви. Всех погибших. Я каждый год сюда приезжаю.

– Я тоже стараюсь, но не всегда удается.

– А для меня это уже ритуал. Обязательно в этот день быть тут. Найти на постаменте строчку с именем Харви и имена других. И еще цифры – их возраст.

– Совсем молодые ребята.

– Ты знал кого-нибудь?

– Да. Некоторых знал… Марианна, почему ты не сказала мне про ребенка?

– Потому что собиралась от него избавиться. Это же была досадная… оплошность. И потом, я думала, что все равно случится выкидыш. Или тесты покажут серьезные отклонения в развитии, и мне скажут, что лучше прервать беременность. Вот по всем этим соображениям и не сказала.

– А тебе не пришло в голову, что я имел право хотя бы знать?

– Нет, не пришло. Луиза действительно так считала, а я – нет. Хотела сказать, когда мы во второй раз приехали на Скай. Сообщить, что я в положении и намерена сделать аборт. Но ты мне заявил, что собираешься в Казахстан. И мы тогда же выяснили, что ты свободен, я свободна. Никаких обязательств друг перед другом. Разумеется, я ничего не стала говорить.

– Но ребенка оставила.

– Как видишь, да. Может быть, сядем на скамейку, ты не возражаешь? Непростое утро выпало мне сегодня.

Мне было страшно: вот сейчас он до меня дотронется, подхватит под руку, поведет к скамейке… Нет, зря боялась. Сама пошла назад, сама нашла скамейку, тростью, села на край. Кейр сел рядом, но так, чтобы не прикасаться. Я продолжила:

– Я не смогла. Не смогла загубить собственного ребенка. Решила, если все-таки смогу выносить, потом отдам другим.

– Значит, собралась отдавать чужим?

– Нет уже. Никому не отдам.

– Почему это вдруг?

– Потому что ты погиб. Ты умер, Кейр. И я подумала, что буду последней дурой и тварью, если, потеряв тебя, добровольно лишусь еще и твоего ребенка.

– Так вот почему ты не захотела со мной встретиться? Из-за ребенка?

– Да. И еще потому, что мы в принципе уже определились: у наших отношений нет будущего. Ты сказал, что предпочитаешь не думать о будущем.

– Так и сказал?

– Да, именно так.

– Идиотство.

– Не волнуйся. Я знала, что ты имел в виду. Но после твоих слов сложно было что-то объяснять, признаваться.

– Прости меня, Марианна.

– Не впадай в раскаяние. Луиза и Гэрт замечательно обо мне заботились. Луиза вне себя от восторга. Радуется больше, чем я сама, если честно.

– Ничего удивительного.

– Ну вот, теперь ты знаешь. И наверное, захочешь как-то поддержать своего отпрыска. Действительно, было бы неплохо, чтобы отец каким-то образом присутствовал в его жизни. Уверена, мы сможем найти разумное решение. Что касается материальной поддержки, на это я не рассчитываю, да и не хочу ничего у тебя брать. У Луизы есть возможность полностью нас обеспечивать, к тому же ей это будет только в радость. Ну и как, ты бы хотел поддержать каким-то образом ребенка?

После долгого молчания Кейр сказал:

– Нет, поддержать не хочу.

– Вот и отлично. Так будет даже проще.

– Я хочу на тебе жениться. Чтобы мы стали одной семьей.

Я была ошеломлена, настолько, что перехватило дыхание. Судорожно вздохнув, я выпалила:

– Так я и знала!

– Что – знала?

– Потому ничего и не сказала!

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Я знала, что ты поведешь себя благородно! Предложишь руку и сердце, дашь ребенку свою фамилию – все эти романтические штучки, безупречный герой!

– Какие штучки? Какой герой? Я правда хочу быть с тобой! Господи Иисусе, Марианна. Сама подумай. На данный момент я безработный, перспективы в этом смысле далеко не радужные, денег на счету почти нет. Неужели я стал бы сажать себе на шею слепую жену и, насколько мне известно, слепого ребенка, если бы не любил тебя всем сердцем.

– Что-что?

– Ты же слышала.

Снова разразился трелью дрозд, очень громкой. Я стала нащупывать в сумке платок и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

– Ребенок не будет слепым, – уведомила я.

– Откуда ты знаешь?

– Наверняка, конечно, сказать нельзя. Но вероятность мала, очень. Он может родиться слепым, если ты носитель врожденного амавроза Лебера, но это в среднем бывает у одного человека из двухсот. У вас ведь в семье не было слепых?

– У нас другая проблема, много чересчур зорких.

– Прости, я сказала без всякой задней мысли.

– Черт, как же мне тебя убедить? Думаю, в данной ситуации набор доводов не очень велик.

Я услышала, как он поднялся на ноги, и потом раздался какой-то непонятный звук, то ли стук, то ли шорох.

– Марианна, будь моей женой, прошу тебя.

– Кейр, ты что, ты на коленях?

– Так точно.

– Это же нелепо. Вставай!

– А ты будешь моей женой, Марианна? Ты позволишь мне быть отцом нашего ребенка?

– Встань сейчас же! Меня романтическими жестами не проймешь. Я все равно ничего этого не вижу.

– Но зато слышишь. Выходи за меня.

– Нет.

– Но почему, черт возьми?

– Потому что это будет брак по обстоятельствам. Потому что я слепая и жду ребенка и ты чувствуешь себя обязанным на мне жениться.

– Ничего подобного! Я приехал сюда, чтобы попросить тебя выйти за меня.

– Не нужно врать.

– Я не знал, что ты ждешь ребенка. Заявился сюда, в парк Хейзелхед, в надежде, что встречу тебя. Нет, я точно знал, что ты приедешь. Хотел прямо здесь, рядом с памятником, посвященным памяти твоего мужа, попросить тебя оказать мне честь – стать моей женой.

– Я не верю тебе.

– «Что вы так боязливы, маловерные?»^[30] Впрочем, ты вообще не веришь, даже самую малость. Дай мне руку. Левую.

Я протянула ему руку и почувствовала, как по безымянному пальцу скользнуло кольцо.

– С опалом. Он здорово подходит к твоим глазам. Дымчато-голубой с золотистыми искрами в глубине. Изумительный камень. Учти: кольцо твое, чтобы ты ни решила. Но я надеялся, что ты примешь его в качестве обручального.

Проведя пальцем по гладкому ободку, я пробормотала:

– В самый раз.

– Ну да. Луиза измерила твое кольцо и сказала, какой размер.

– Так она сказала тебе, что я в положении?

– Нет! Господи Иисусе, неужели беременность столь ужасающе воздействует на клетки мозга? Если Луиза все же надеялась, что я женюсь на тебе, ты думаешь, она стала бы заранее выкладывать такой секрет?

Я услышала, как он поднялся с земли и как слегка задрожала скамейка, когда он снова уселся.

– Ты хоть понимаешь, что большинство парней сразу бы сбежали, не оставив адреса?

– Лу знает, что ты не такой.

– Может, и знает. Однако предпочла не искушать судьбу. Она не сказала мне.

– Но… теперь ты, наверное, уже передумал. Понимаешь, одно дело – слепая жена…

–… и сварливая к тому же.

– Но еще и ребенок в придачу…

– Это не просто ребенок. Это мой ребенок.

– Но где мы будем жить? И где ты будешь работать?

– Это все мелочи! Выходи за меня.

– Тебе вовсе не обязательно на мне жениться. Ты можешь быть с нами и так, без всяких формальностей.

– Миссис Фрэйзер, вы предлагаете мне жить во грехе?

– Да, предлагаю. А что, у тебя есть возражения?

Он присвистнул сквозь зубы:

– Думаю, они найдутся у моей бабушки. Особенно если мы будем так вольничать на Скае. Если до нее дойдут слухи, что Кейр Харви завел себе сожительницу, старушка умрет от стыда. И это будет на моей совести.

– У тебя есть бабушка? На Скае?

– Есть. Ей девяносто четыре, но она вполне еще бодрая. Даже очень. Но не любит компании, а то бы я тебя с ней познакомил.

– Тебе совсем не обязательно докладывать ей, что ты живешь во грехе.

– С падшей женщиной. С падшей англичанкой… Все равно дознается. Она хоть и сидит теперь дома, у нее отличная шпионская сеть. И мне не поздоровится, черт возьми. Это уж точно.

– Значит, мы должны пожениться, чтобы не расстраивать твою старушку?

– Думаю, лучше не рисковать. Если бы не бабушка, я бы, конечно, с радостью воспользовался твоим великодушием.

Последовало долгое молчание, я услышала, как в парк вошли какие-то люди. Они двигались по брусчатой дорожке к Мемориалу, разговаривали почти шепотом. Когда шорох их шагов утих, я сказала:

– Я выйду за тебя, но при одном условии.

– И каково оно?

– На церемонию ты должен прийти в костюме горца, в килте.

– Но ты ведь не сможешь меня увидеть!

– Зато Луиза сможет. Она будет в абсолютном восторге от такого зрелища: ты в шотландском национальном костюме. И твоя бабушка тоже обрадуется, так мне почему-то кажется.

– Значит, если я исполню этот твой сумасбродный каприз, ты скажешь «да»?

– Если ты настаиваешь.

– Да, настаиваю. И еще: я очень хочу тебя поцеловать. Как ты думаешь, призрак Харви не станет возражать?

Я провела пальцами по его лицу, которое так хорошо знала и так любила.

– Может, и станет. Только я теперь живу настоящим, а не прошлым.

Я погладила висок и короткие гладкие волосы, потом, обхватив ладонью шею, наклонила его лицо и поцеловала. Кейр обнял меня, и я снова почувствовала себя совсем маленькой. Так крепко обнял, что я испугалась за малыша. Я положила голову Кейру на грудь, чувствуя, как волосы на затылке слегка вздымаются от его дыхания. Я сказала:

– Я не смогу делать все, что обычно делают зрячие мамы, но я не так беспомощна, как тебе, вероятно, кажется. Но когда малыш начнет ходить… тогда, конечно, возникнут сложности.

– Это понятно. Тут нужно действовать сообща.

– И все же есть опасность выкидыша. Я слишком старая. И возможны какие-то отклонения. Правда, мне провели тесты, кучу, всё вроде в норме, но мало ли… абсолютно всё врачи проверить не могут.

– Марианна, когда ты вошла в парк, я сразу увидел, что ты с животом. И вполне мог ретироваться. Но я здесь, я хочу, чтобы ты была моей женой, и в радости и в горе. И еще я хочу – очень хочу – быть отцом. Можно мне его потрогать?

– Конечно.

Кейр положил мне на живот свою огромную ладонь, и я почувствовала сквозь платье тепло его кожи.

– Уже шевелится? – с благоговением спросил он.

– О господи, еще как! Ведь уже почти шесть месяцев. Крутится все время… Вот! Чувствуешь?

Кейр ничего не ответил. Придвинувшись поближе, я почувствовала, как поднялась и опала его грудная клетка – от глубокого вздоха. Я положила свою руку поверх его руки:

– Но одну вещь я точно знаю про нашего ребенка.

– Что-то не так?

– Да нет. Просто я знаю, что это мальчик. Если все пройдет хорошо, то у тебя будет сын. Я решила назвать его Джеймсом.

Он громко рассмеялся, страшно довольный, а в этот момент малыш снова ударил меня ножкой. Я села прямо и закрыла рот Кейра ладонью:

– Ты действительно любишь меня? Всем сердцем и душой?

– Да. И всей своей плотью и кровью. Я не говорил такого ни одной женщине.

– Ты сказал, что я сварливая.

– Чрезвычайно! Ты всегда найдешь повод повоевать. Если я не вмешаюсь, ты замучишь бедное создание.

– Сына.

– Сынулю… Джеймс отличное имя. Так звали моего деда. Бабушке понравится.

– Ну, просто груз с души свалился. Она придет на свадебную церемонию, как ты думаешь?

– Только если эту церемонию устроить прямо у ее порога.

– А что, неплохая мысль! Мы ведь с тобой именно у порога и познакомились. Но если мы поженимся прямо сейчас, тебе от бабули здорово достанется. Она сразу поймет, что я на шестом месяце.

– Тогда съездим к ней через семь месяцев после бракосочетания и скажем, что у тебя родился семимесячный ребенок.

– Не шути. Учитывая твои габариты, может, так все и получится.

– Джимми нас не подведет. Он ведь отпрыск отличной породы. Родитель его в огне не горит, в воде не тонет, от бомбы не взрывается. Очень живучий экземпляр. A-а, сюда идет моя будущая свояченица. Боже, она сияет от счастья!

– Радуется за нас с тобой.

– За нас и за себя… За всех троих. Нет, за четверых.

– А кто четвертый?

– Крошка Джимми. Как ты думаешь, он доволен?

– О да. Даже перекувырнулся от радости. Чувствуешь?

^[1] Рой Орбисон (1936–1988) — популярный американский музыкант, всемирную известность принесла ему песня «Хорошенькая женщина», которая звучит в фильме «Красотка».

^[2] Этот легендарный американский певец разрушил барьеры между джазовой и духовной музыкой, в семь лет потерял зрение.

^[3] Мясо по-бургундски (фр.).

^[4] Какая холодная ручка (ит.).

^[5] Столица шотландского острова Скай.

^[6] Гэльское название острова Скай. Наиболее распространенное толкование этого слова — «крылатый остров».

^[7] «Уэверли» — первый роман Вальтера Скотта, издан в 1814 г.

^[8] Так шотландцы называют Эдинбург.

^[9] Кустарник, цветущий зимой или ранней весной.

^[10] Нефтедобывающая платформа в Северном море, причиной гибели которой стала техногенная катастрофа.

^[11] Имеется в виду книга британского писателя К. С. Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф», самая известная из его «Хроник Нарнии».

^[12] Представители этой молодежной субкультуры зачитываются книгами про вампиров.

^[13] Шекспир У. Макбет (3; 4).

^[14] Ария Фредди из мюзикла «Моя прекрасная леди».

^[15] Чуть измененная строка из «Поэмы о старом моряке» С. Кольриджа.

^[16] Известный шотландский натуралист, путешественник и писатель (1914–1969). Самая популярная его книга «Кольцо светлой воды» (1960), главный персонаж которой — прирученная самим автором выдра.

^[17] Энид Мэри Блайтон (1897–1968) — известная английская писательница, автор приключенческих книг для детей и подростков.

^[18] Деревушка из американского фильма «Бригадун» (1954). Это сказочное шотландское селение возникало вдруг из тумана каждые сто лет, причем на один день.

^[19] «Руна на сон» из сборника гэльских песнопений и молитв «Кармина гэлика», выпущенного в 1900 г. Александром Кармайклом (1832–1912), известным шотландским фольклористом.

^[20] Персонаж из романа Чарльза Диккенса «Большие надежды», беглый каторжник.

^[21] Люк Скайуоркер, главный герой фильма «Звездные войны».

^[22] Имеется в виду законодательный акт об образовании единого государства Великобритания, принятый в 1707 г. парламентами Англии и Шотландии.

^[23] Опера Рихарда Вагнера.

^[24] Намек на рождественский гимн про чешского «доброго короля Венсесласа» (в Чехии его называют Вацлавом), который решил угостить бедного крестьянина. Взяв слугу, он отправился к бедняку домой. Когда слуга замерз и выбился из сил, Венсеслас приказал ему ступать по его следам: доброе сердце короля источало такое тепло, что растопило снег и согрело землю.

^[25] Помни, что умрешь (лат.).

^[26] Северное сияние (лат.).

^[27] Имеется в виду «Монти Пайтон», группа комиков из Великобритании, они прославились благодаря блистательным абсурдистским скетчам. Особую популярность им принесло юмористическое телешоу «Летающий цирк Монти Пайтона», выходившее на Би-би-си в 1969–1974 гг.

^[28] Иов. 1: 21.

^[29] Врожденный амавроз Лебера — наследственное заболевание сетчатки. Из-за дефектного гена в сетчатке умирают и не восстанавливаются светочувствительные клетки. Сопровождается ослаблением или полной потерей зрения, но без анатомического нарушения структуры органов.

^[30] Мф. 8: 26.

Дата добавления: 2015-08-18