Воспоминание. Это все из-за тебя — звонкий подзатыльник застает меня врасплох

"Это все из-за тебя" — звонкий подзатыльник застает меня врасплох. Я засмотрелся на ребят, гоняющих мячик. Если мяч попадает в наши ворота, то пацаны начинают наперебой кричать — "Это все из-за тебя" и отвешивать мне тумаки. Сейчас наш "нападающий" неудачно передал пас. Всеобщее неудовольствие сразу же отразилось на мне. "Это ты виноват. Иди на поле, создавай "помехи", да смотри, старайся". Я доволен тем, что мне разрешили поиграть в команде. Я старательно мешаюсь под ногами "противников", меня больно бьют по ногам и толкают. Я "закрываю" игроков другой команды, чтобы нашим было легче играть. Мне случайно пасуют мяч, и я его сразу же теряю. "Козел, пошел вон с поля" — кто-то толкает меня в спину, я теряю равновесие и падаю наотмашь лицом в плотную, утрамбованную землю. На меня наступают, пинают ногами, я не могу подняться. Я закрываю голову двумя руками и согнув ноги, стараюсь заслонить ими живот. Через несколько минут ребята обо мне забывают и убегают на другой конец поля. Я медленно поднимаюсь, ноги дрожат, во рту соленый вкус крови. Я плетусь домой, даже не пытаясь отряхнуть одежду, портфель, как маленькая собачка, послушно волочится за мной.

Отец, встретив меня у подъезда, секунду оценивающе смотрит на мою заплетающуюся походку, разбитое лицо и грязную одежду — "Баба, а не мужик. Бесхребетное отродье. Дерьмо" — жестко выносит он приговор, сплевывает себе под ноги, и проходит мимо, торопясь после обеденного перерыва на работу. Дома мать бросает мне в лицо половую тряпку — "От тебя одна грязь. Подотри за собой. Тряпье свое сам стирай, я устала уже на тебя руки ломать". Она зло наливает мне тарелку супа и почти швыряет ее на стол передо мной. Я ковыряю ложкой в тарелке, горячая жидкость обжигает разбитые губы, в голове какой-то гул.

Кое-как поев и переодевшись, я собираюсь на улицу. — "Ты бы хоть учебники открыл, бездарь" — кричит вдогонку мать. Открывать учебники бесполезно, я ничего не понимаю из того, что в них написано. На уроках я тихо сижу и лениво рисую в тетради крестики. Учителя считают меня "слабоумным дурачком" и выводят тройки, даже не спрашивая. У нас с ними негласный договор: я не мешаю им, они не мешают мне. Иногда они посылают меня на "трудовой десант", тогда я целый день вместе с нашей техничкой тетей Надей надраиваю рекреации, соскабливая жвачку с подоконников и вытирая плевки с перил.

Во дворе взрослые ребята бренчат на гитаре и потихоньку раздавливают два пузырька с "беленькой", запивая ее "Клинским" вместо закуски. — "Серёнь, подь сюда. Да не боись, не обидим" — я несмело подхожу, бежать бесполезно, все равно догонят. — "Что-то ты грустный такой, глотни, веселей станет и давай с нами песни петь". Мне наливают засаленный стакан, сразу смешав в нем водку и пиво. Я глотаю обжигающую жидкость, не смея отказаться. Сразу же становится хорошо, я начинаю безудержно смеяться и хлопать себя по бокам руками. Все смотрят на меня и начинают смеяться тоже. Потом мы поем песни,

я потешно подпеваю и даю сморкаться всем по очереди в мою рубашку. Я счастлив: меня посадили рядом, меня никто не бьет, меня "приняли" во взрослую компанию. Бутылки быстро пустеют, все как-то скучнеют, выясняется, что ни у кого нет денег для продолжения банкета. — "Серёнь, может ты подмогаешь? Знаешь, там за углом палаточка есть, в ней за окном много таких бутылок стоит. Ты витрину-то, камешком шмякни, пока шум да гам, хватай бутылки, сколько унесешь и к нам, мы тебя за углом будем ждать". Я подобострастно киваю, ради новых друзей я готов на все. Я тщательно скрываю неуверенность и страх, я не хочу, чтобы они решили, что я "тряпка" и "ссаный". Я знаю, что бить окна плохо, но ведь они просят…

Уже вечер, на улице никого нет. Старый кирпич никак не хочет лететь вперед, и упрямо шлепается на землю около моих ног. Я поднимаю его, подхожу вплотную к витрине, и, размахнувшись двумя руками, со всей силы бью по стеклу. Стеклянный дождь больно вонзается в мое тело. Я хватаю первые попавшиеся бутылки и бегу за угол. Друзья меня ждут и придирчиво осматривают добычу — "Ты бы сбегал еще, там в углу с синей этикеткой - моя любимая…" — я послушно бегу назад. Я хватаю нужную бутылку, ловко уворачиваюсь от подоспевшей разъяренной продавщицы и успеваю пробежать половину пути до сокровенного угла. Кто-то сбивает меня с ног, я падаю на заветную бутылку, острое стекло вспарывает мою грудь. — "Гаденыш" - это последнее, что я слышу, теряя сознание.

"Паскуда, чертово отродье, как ты там оказался. С кем ты был, говори, идиот" — отец заносит руку для очередного удара, я зажмуриваюсь и упрямо молчу. Я не могу выдать своих новых друзей: они меня не били и пели со мной песни.

Ребенка начинают называть "трудным " и с энтузиазмом воспитывают… наказывая, унижая и причиняя боль, тем самым еще больше "выбивая " его из реальности и ограничивая его пространство. Его действия становятся еще более неадекватными, в них сквозит отчаяние, безысходность, беспощадность и безжалостность загнанного в угол зверька. "Я хочу жить. Я должен выжить любой ценой ".

Ребенок воспринимает себя как жертву, добычу для всего остального мира, который его травит, уничтожает, пытается избавиться от него. Естественно, что он старается отплатить тем же, пытаясь стать в отместку еще более жестоким, коварным, бесчеловечным.

"Когда взрослые поступают подобно детям, их называют недоразвитыми. Когда же дети поступают подобно взрослым, их называют малолетними преступниками ". Алфред Ньюмен

Дата добавления: 2015-08-18