Гегелевская школа и ее разложение

В берлинский период жизни и творчества Гегеля у него появилось много убежденных сторонников и последователей, т.е. сформировалась гегелевская школа: гегельянство. В 1826 г, эти люди объединились в «Общество научной критики», которое возглавил Гегель и которое с 1827 г. стало публиковать «Ежегодник научной критики». Отмечая, что «триумфальное шествие» гегелевской философии не прекратилось и после смерти ее основоположника, Ф. Энгельс указывал, что, «напротив, именно период с 1830 по 1840 г. был временем исключительного господства «гегельянщины», заразившей в большей или меньшей степени даже своих противников» и что «именно в этот период взгляды Гегеля, сознательным или бессознательным путем, в изобилии проникали в самые различные науки и давали закваску даже популярной литературе и ежедневной печати, из которых среднее «образованное сознание» черпает запас своих идей». Энгельс добавлял, что «эта победа по всей линии была лишь прологом междоусобной войны» (1. 21. 279).

Эволюция немецкого гегельянства в 30-40-е годы тесно связана с существенными изменениями социально-политической обстановки в Германии, где в этот период подготавливались условия для буржуазной революции 1848-1849 гг. Под влиянием июльской революции 1830 г. во Франции ряд видных немецких писателей, недовольных феодально-абсолютистскими порядками на своей родине, образовали группу «Молодая Германия», развернувшую из парижской эмиграции, в которой они вынуждены были находиться, острую критику этих порядков. Главный вдохновитель «Молодой Германии» Людвиг Берне (1786-1839) подверг критике и гегелевскую философию, в которой усматривал идеологическое оправдание реакции. Другой лидер группы - Генрих Гейне (1797-1856) в очерках «К истории религии и философии в Германии» (1834) указал на социально-политическую неоднозначность учения Гегеля и на наличие в нем скрытых революционных потенций, закладывая тем самым основы для их последующего выявления и развития. Гейне можно считать провозвестником левогегелъянского течения, хотя непосредственные истоки последнего были иными.

Для основной массы немецких гегельянцев отношение к насущным социально-политическим проблемам оказалось опосредованным в 30-е годы определением отношения философии к религии в целом и к христианству в особенности, поскольку оно играло роль главной идеологической опоры реакции в Прусски и ряде других германских государств. Предметом обсуждения, приводившего к размежеванию гегельянцев, стал прежде всего вопрос о том, каково было отношение к христианству Гегеля, поскольку в его философии религии не обосновывался тезис о личностном характере бога и не говорилось о бессмертии души. Те гегельянцы, которые считали необходимым поддерживать наличную прусскую государственность, толковали гегелевскую философию или как вполне согласную с христианской ортодоксией, или как могущую быть приведенной к такому согласию путем вносимых в нее соответствующих дополнений. Этих гегельянцев (Габлера, Гешеля, Дауба, Хинрикса, Ватке, Мархейнеке, Хеннинга), которые вместе с тем пытались выдвинуть теологическую проблематику на первый план в гегелевском наследии, стали называть «правыми», или «старогегельянцами». К ним близок был гегелевский «центр», ведущими фигурами в котором являлись автор «Энциклопедии теологических наук» (1831) Карл Розенкранц, в дальнейшем опубликовавший первое исследование о жизненном и творческом пути Гегеля, и самый стойкий защитник истинности гегелевской философии в ее свободном от каких бы то ни было дополнений и изменений виде Карл Михелет, основавший и редактировавший журнал гегелевской ортодоксии - «Берлинский ежегодник».

Левогегелъянское течение, толчок к образованию которого был дан отошедшим от «центра» Давидом Штраусом в книге «Жизнь Иисуса» (1835), не только решительно отвергло попытки согласовать гегелизм с христианской ортодоксией, но и подвергло последнюю деструктивной критике путем выявления мифологичности евангельских сказаний, что в общем находилось в соответствии с гегелевским их пониманием. Крупнейший вклад в этот процесс внес затем выходец из «старогегельянства» Бруно Бауэр своими трудами «Критика евангельской истории Иоанна» (1840) и «Критика евангельской истории синоптиков» (1841), хотя он существенно иначе, чем Штраус, решал религиоведческий вопрос о том, кто именно создал евангельские сказания. Если Штраус полагал, что в своей основе они суть продукты коллективного и как бы бессознательного творчества раннехристианских общин, которые спустя длительное время были литературно оформлены евангелистами, то Б. Бауэр в полемике с этой точкой зрения утверждал, что христианские мифы являются сознательными измышлениями евангелистов, выступающих носителями «самосознания». Штраусовскую точку зрения Б. Бауэр квалифицировал как «мистический субстанциализм», непонятным образом приписывающий создание названных мифов духовной «субстанции». Не давая себя запугать указанием «старогегельянцев» на атеистические выводы, которые могут быть сделаны из отрицания «богооткровенности» христианства, Эдгар Бауэр (брат Б. Бауэра) смело признал правомерность таких выводов и от имени младогегельянцев провозгласил, что подлинная философия с необходимостью атеистична («философ есть атеист».). Остроумно пародируя возмущение «старогегельянцев» подобной интерпретацией учения Гегеля и одновременно выявляя наличие в его трудах оснований для нее, Б. Бауэр - возможно, в соавторстве с молодым К. Марксом – опубликовал в 1842 г. блестящий памфлет «Трубный глас страшного суда над Гегелем, антихристом и безбожником». Тот же смысл имел изданный несколькими месяцами позже поэтический памфлет Э. Бауэра и Ф. Энгельса «Библии чудесное избавление от дерзкого покушения, или торжество веры».

За два с небольшим года, истекших со времени выхода в свет «Жизни Иисуса», младогегельянская критика христианства, имевшая понятный для компетентных читателей политический подтекст, набрала такую силу, что в 1838 г. бывший видный гегельянец Г. Лео в памфлете «Гегелинги» изобразил левых гегельянцев целой «партией», имеющей подрывные намерения, - это-де «новое издание энциклопедистов и героев французской революции». Э. Бауэр в антипамфлете обрушился на «поповскую партию», обвиняя ее в реакционности, несовместимой, по его мнению, с сущностью и традициями немецкого протестантизма. С начала 1838 г. у младогегельянцев появился объединявший их печатный орган «Галлеский ежемесячник», который издавался Арнольдом Руге и Теодором Эхтермайером. Когда с вступлением в 1840 г. на прусский престол нового короля Фридриха-Вильгельма IV пришла к власти монархическо-клерикальная реакция, младогегельянцы, поставленные перед необходимостью определить свои политические позиции, начали высказывать антиабсолютистские и республиканские взгляды, склоняться к либерализму и демократизму, проявлять симпатии к идеям утопического социализма и коммунизма. В таком направлении уже давно ориентировал своих слушателей профессор Берлинского университета гегельянец Эдуард Ганс, который после Июльской революции, осмысливая ее уроки и изучая тенденции общественного развития на примере Франции, стал критиковать консерватизм философии права Гегеля и отходить от его философии истории (он был публикатором гегелевских лекций о ней) в сторону признания закономерности дальнейшего социального прогресса. В «философии практики» А. Цешковского и «философии действия» М. Гесса ставился, хотя и в довольно абстрактной форме, вопрос о необходимости социальной активности во имя осуществления идеалов свободы, справедливости, гуманизма. В бауэровской «философии самосознания», утверждавшей субъективно-идеалистический взгляд на историю, социальный прогресс рассматривался как имеющий своей движущей силой критику интеллектуалами наличных идей, учреждений и «косной» массы. Теоретическим источником этого взгляда, в известной мере созвучного Просвещению с его убеждением в определяющей роли человеческих «мнений» во всемирной истории, явился фихтеанский компонент гегелевской философии, выделенный из нее и противопоставленный ее спинозистскому компоненту, который ранее оказался выделенным Штраусом в его учении о «субстанциальном» основании евангельских сказаний. Вместо движения вперед и диалектического преодоления гегелизма, на что претендовали младогегельянцы, их концепции «субстанции» и «самосознания» лишь «расщепляли» критикуемую ими философию и, по сути дела, шли вспять от нее. Главным препятствием на пути поступательного движения явилось сохранение даже самыми радикальными младогегельянцами связи с гегелевским идеализмом. Отмечая, что у Б. Бауэра, как и у Гегеля, «самосознание есть поднявшаяся до самосознания субстанция», К. Маркс указывал, что тем самым «самосознание из свойства человека превратилось в самостоятельный субъект», который, в сущности, есть «метафизически-теологическая карикатура на человека в его оторванности от природы». К. Маркс уточнял, что в трактовке Б. Бауэра «самосознание есть вочеловечившаяся идея» (1. 2. 153). По выражению Ф. Энгельса, младогегельянцы «путались на разные лады» в противоречии между весьма значительной данью гегелевскому идеализму и своими атеистическими выводами, которые требовали материалистического мировоззрения. «Тогда, - указывает Ф. Энгельс, - появилось сочинение Фейербаха «Сущность христианства», которое «одним ударом рассеяло... это противоречие, снова и без обиняков провозгласив торжество материализма». Энгельс подчеркивает великое «освободительное действие этой книги», особенно на тех младогегельянцев, которые, как он сам и К. Маркс, уже тяготели к материализму» (1. 21. 280-281).

Дата добавления: 2015-08-13