Некалендарный XX век.

Однажды в холодную зиму 1921 года К. Чуковский навестил Ахматову в Мраморном дворце, где в совершенно не приспособленном для жилья помещении она поселилась с Владимиром Казимировичем Шилейко. Корней Иванович пришел в восторг от ее знания Пушкина, не только самих текстов, но и всех вариантов. С начала 20-х годов Ахматова увлеченно изучала Пушкина^20*. Неудивительно, что она была членом пушкинской комиссии и членом правления созданного в 1921 году Пушкинского Дома. Позже она станет членом блоковской комиссии тоже.
Академик Нестор Александрович Котляревский и член-корреспондент Академии наук Борис Львович Модзалевский великими трудами организовали Пушкинский Дом, основным фондом которого вначале стало собрание Пушкинского музея Александровского лицея. В дополнение к лицейскому собранию Котляревский передал свою собственную коллекцию портретов и уникальную библиотеку. Одновременно велись поиски материалов. Фонды сначала находились в главном здании Академии наук. Там были организованы первые экспозиции материалов и проводились первые лекции. Н. А. Котляревский стремился к популяризации Пушкинского Дома, к сочувствию общества и прессы.
11 февраля 1921 года Блок написал свое бессмертное и прощальное стихотворение:

Имя Пушкинского Дома
В Академии наук!
Звук понятный и знакомый
Не пустой для сердца звук!

Это звоны ледохода
На торжественной реке
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке...

...Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!

Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?

Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук -
Имя Пушкинского Дома
В Академии наук.

Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему⁹⁷.

В 1921 году радостным событием стало открытие Филармонии после длительного перерыва.
"...В пятом ряду сидит элегантная и загадочная Анна Андреевна Ахматова. Она приходит с композитором Артуром Лурье. Ее малюсенький сборник "Подорожник" стал откровением и великой ценностью на всю мою жизнь...
Ни один из ее многочисленных портретов прославленных художников не может мне заменить облик той Ахматовой, которую я встречала в 21 году в Филармонии. Она осталась в моей памяти "крупным планом" с гордой посадкой восточного профиля и неожиданно добрыми, добрыми глазами. Укутанная в мех. с большой муфтой, иногда с декоративным гребнем в уложенных на затылке темных волосах. Встречая ее в проходе, мы почтительно расступались..."⁹⁸. Так пишет в своих записках в начале 20-х годов Е.Н. Трусова, бывшая тогда студенткой Консерватории.
Мех и муфта не были украшением. В Филармонии было так же холодно, как во всех жилых и общественных зданиях города.
Спасая от холода и голода интеллигенцию (людей, менее всего способных адаптироваться к экстремальным условиям жизни), еще в 1919 году А.М. Горький организовал ДИСК - Дом искусств, где жили и получали дополнительный паке писатели, поэты, артисты и художники.
Его открытие состоялось 20 ноября 1919 года⁹⁹.
Размещался ДИСК в бывшем доме известного коммерсанта Елисеева. Это большое здание выходит на наб. р. Мойки, Невский проспект и Б. Морскую улицу. Его официальный адрес - Мойка, дом 59.
Стать обитателем ДИСКа мог далеко не каждый. Это решало правление. Здесь жили Н. Гумилев, Вл, Пяст, В. Шкловский, М. Слонимский, Вл. Ходасевич, О. Мандельштам, О. Форш. Это далеко не полный перечень писателей и поэтов, живших в ДИСКе.
Они жили буквально среди рушащегося мира. Шкловский вспоминает, как в пустующем помещении, где раньше был банк, он нашел картонные формуляры и топил ими свою буржуйку. Мандельштам писал, что никогда не мерз так, как в зиму 1920/21 года, которую провел и ДИСКе. В своих воспоминаниях И. Одоевцева пишет о том, как ей довелось подсмотреть творческий процесс Мандельштама, когда он ходил по какой-то гостиной и "пробовал" на слух слова, а потом она слушала только что сочиненные им стихи в авторском исполнении.
О жизни в ДИСКе обстоятельно написала Ольга Форш в своей повести "Сумасшедший корабль".
В ДИСКе бывали концерты и творческие вечера, устраивались художественные выставки таких мастеров, как В. Замирайло, Б. Кустодиев, Ал. Бенуа, К. Петров-Водкин и других, читались лекции. Издавался даже журнал "Дом искусств" под редакцией К.И. Чуковского и А.Н. Тихонова.
ДИСК стал одним из центров культурной жизни тогдашнего Петербурга.
В великокняжеском дворце, на Дворцовой наб., дом 26, в конце января 1920 гоа открылся Дом ученых¹⁰⁰. В нескольких комнатах разместился стационар, где жили обессилевшие от голода ученые. Среди них был и профессор Университета, известный юрист, боровшийся в царское время за отмену смертной казни, Н.С. Таганцев.
Здесь же размещалась Комиссия улучшения быта ученых (КУБУЧ), в которой получали паек обитатели ДИСКа. Он давался по специальному списку, который был невелик. В. Ходасевич, сравнивая паек, который получали в Москве, с тем, который получали петроградцы, пишет: "Академический паек гораздо меньше московского: 45 фунтов хлеба вместо 35 фунтов муки, фунта 4 масла вместо 6 ф., 15 селедок вместо 20 ф. мяса, почти нет папирос, 1 ф. сахару и т.д., крупы также вдвое меньше"¹⁰¹. Ходасевич перечисляет содержимое месячного пайка. Подвоза продуктов приходилось ожидать часами.
Ахматова в ДИСКе не жила, но паек за мужа, академика Академии материальной культуры Владимира Казимировича Шилейко, получала, и так же, как все обитатели ДИСКа, простаивала часами в ожидании подвоза продуктов.
В шутливых стихах писал тогда Блок:

Верь, читатель, - он не проза
Свыше данный нам паек.
Ввоза, вывоза, подвоза
Ни на юг, ни на восток...

Чуковский в дневнике записывает, как Ахматова отдала ему полученное ею молоко для его больной дочки. "Это же надо! чтобы один человек предложил другому бутылку молока в феврале 1921 года!"¹⁰² Он же вспоминает: "Как-то в 20-м году, в пору лютого петроградского голода, ей (Ахматовой. - И.В.) досталась... большая и красивая жестянка, полная сверхпитательной, сверхвитаминной муки... "Нестле". Вся жестянка казалась дороже бриллиантов. Я от души позавидовал обладательнице такого сокровища. Гости, ноговорившись, стали расходиться по домам. И вдруг - забуду ли я этот порывистый, повелительный жест ее женственно прекрасной руки? - она выбежала вслед за мной на площадку и сказала обыкновеннейшим голосом, каким говорят "до свидания": "Это для вашей.. для Мурочки..." И в руках у меня очутилась драгоценная "Нестле"¹⁰³. Вместо предусмотренного пайком мяса выдавалась селедка, и почтенные обитатели ДИСКа несли ее на рынок и продавали, чтобы купить необходимую еду, обувь, одежду. Н. Берберова вспоминает, что Ходасевич менял селедку на калоши.
Размышляя о славе, Ахматова однажды сказала А. Найману: "одно дело ехать в маленьком ландо с большой собакой у ног и услышать с тротуара: "Это Ахматова!" - и другое - продавать на рынке селедку из пайка и услышать за спиной декламацию собственных стихов: "Свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду"¹⁰⁴. По-другому рассказывала она этот эпизод Л.К. Чуковской, выбрав для себя роль покупательницы. Могло быть и то, и другое - все это был ахматовский Петроград 1921 года.
Трудности повседневной жизни обострили до предела и без того сложную политическую обстановку. Моряки Кронштадта выступили под лозунгом "За Советы без большевиков!". Восстание было жестоко подавлено и стоило жизни нескольким тысячам моряков. Аресты прошли и в Петрограде. С 3 по 21 марта город был на осадном положении. Запрещены были какие бы то ни было собрания.
Еще за месяц до этих событий литературная общественность Петрограда отмечала очередную годовщину смерти А.С. Пушкина. Торжества проходили в Доме литераторов, на Бассейной ул., дом 11. Председательствовал на заседании А. Кони. На эстраде сидели Ахматова, Гумилев и другие поэт и пушкинисты. Когда Блок произнес свою трагическую речь "О назначении поэта" - свою последнюю, предсмертную речь словами: "...Если русской культуре суждено когда-либо возродиться...", - для многих эти слова из уст автора "двенадцати" были неожиданностью. Этих слов в опубликованной речи нет, но Ахматова запомнила, что Блок сказал именно так¹⁰⁵.
Блок еще в прошлом, 1920 году производил впечатление подавленного человека. На вопрос о новых стихах "Блок усталым голосом ответил: "У меня нет новых стихов..." И добавил тихо: "Очень устал я..."¹⁰⁶. Ахматова еще раньше встретила его в театральной столовой "исхудалого, с сумасшедшими глазами", и он ей сказал: "Здесь все встречаются как на том свете"¹⁰⁷. Дни Блока были уже сочтены. В одном из стихотворений, посвященном Блоку, Ахматова запечатлена образ, который она сохранила после этих последних встреч:

Он прав - опять фонарь, аптека,
Нева, безмолвие, гранит...
Как памятник началу века,
Там этот человек стоит -
Когда он Пушкинскому Дому,
Прощаясь, помахал рукой
И принял смертную истому
Как незаслуженный покой.

Александр Блок умер 7 августа 1921-го в сорокалетнем возрасте. Точнее, как сказал тогда Замятин, - был убит нашей пещерной жизнью; если б его вывезли из страны, то могли бы спасти.
"В гробу лежал человек, которого я никогда не видела. Мне сказали, что это Блок. Над ним стоял солдат - старик седой, лысый, с безумными глазами. Я спросила: "Кто это?" - "Андрей Белый". Панихида. Ершовы (соседи) рассказывали, что он от боли кричал так, что прохожие останавливались под окнами.
Хоронил его весь город, весь тогдашний Петербург или, вернее, то, что от него осталось. Справлявшие на кладбище престольный праздник туземцы непрерывно спрашивали нас: "Кого хороните?"
В церкви на заупокойной обедне было теснее, чем бывает на Пасхальной заутрене. И непрерывно все происходило, как в стихах Блока. Это тогда все заметили и потом часто вспоминали"¹⁰⁸, - так записала много позже Ахматова. А в день похорон появилось стихотворение:

А Смоленская нынче именинница,
Синий ладан над травою стелется.
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое...
.................................
Принесли мы Смоленской заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, –
Александра, лебедя чистого.

"Синий жаркий день, чужое длинное с колючими усами, с острой бородкой лицо, похожее на лицо Дон Кихота. По узенькой с круглыми поворотами грязноватой лестнице выносят гроб - через двор. На улице у ворот толпа. Все тех же, кто в апрельскую белую ночь у подъезда Драматического театра ждал выхода Блока, - и все, что осталось от литературы в Петербурге. И только тут видно, как мало осталось. Полная церковь Смоленского кладбища. Косой луч наверху в куполе, медленно опускающийся все ниже. Какая-то неизвестная девушка пробирается через толпу к гробу - целует желтую руку - уходит. Все ниже луч. И наконец, - под солнцем, по узким аллеям несем то чужое, тяжелое, что осталось от Блока. И молча - так же, как молчал Блок эти годы, - молча Блока глотает земля", - так пишет другой участник похорон, писатель Е. Замятин¹⁰⁹.
Когда Ахматова подошла, поклонилась над ним и крестилась, слезы текли у нее без удержу, хотя она закрылась вуалью¹¹⁰.
"Блока я считаю (одним из) не только величайшим европейским поэтом первой четверти ХХ века, но и человеком-эпохой, т. е. самым характерным представителем своего времени, каким-то чудесным образом впитавшим его, горько оплакивала его преждевременную смерть", - так писала Ахматова в октябре 1959 года¹¹¹. За гробом Ахматова шла вместе с О. Судейкиной. После похорон они пошли по кладбищу искать могилу В. Князева, погребенного где-то возле ограды, но не нашли ее.
В этот же скорбный день - день похорон А. Блока - Ахматова узнала и об аресте Николая Гумилева.
Его взяли в ДИСКе в ночь с 3 на 4 августа. Он неоднократно говорил, что его, с его популярностью "не тронут". Ошибся. Арестован был Николай Гумилев через полтора месяца после ареста профессора Владимира Таганцева, который якобы давал показания о причастности Гумилева к ПБО (Петербургской боевой организации). По городу опять прошли многочисленные аресты. Это стало обыденным явлением. Было арестовано 883 человека¹¹². Через три недели после ареста Гумилева 61 человек был приговорен к высшей мере наказания - к расстрелу. 25 августа приговор был приведен в исполнение. Среди расстрелянных было 16 женщин, из них две беременные, поэт Гумилев и другие. Полный список расстрелянных был опубликован в "Петроградской правде". Ахматова прочла эту газету на перроне Царскосельского вокзала.
Еще в юности Гумилев писал:

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонушей в густом плюще.

16 августа 1921 года датировано стихотворение Ахматовой:

Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.

Горькую обновушку другу шила я,
Любит, любит кровушку русская земля.

В Казанском соборе, в самом центре города, через день после сообщения о расстреле служили заупокойную службу. Было много народа, в том числе Л.Д. Блок и мать Блока - А.А. Кублицкая-Пиоттух. Многолюдные заупокойные службы шли там всю первую неделю сентября - по убитому князю Ухтомскому, по Владимиру и Надежде Таганцевым и по другим расстрелянным.
Эта расправа произвела подавляющее воздействие на общество. "Таганцевское дело" было одним из первых групповых процессов, продуманно инспирированных новой властью. В обществе воцарился страх. В те дни Ахматова написала:

Страх, во тьме перебирая вещи,
Лунный луч наводит на топор.
За стеною слышен стук зловещий –
Что там, крысы, призрак или вор?
В душной кухне плещется водою,
Половицам шатким счет ведет,
С глянцевитой черной бородою
За окном чердачным промелькнет –
И притихнет. Как он зол и ловок,
Спички спрятал и свечу задул.
Лучше бы поблескиванье дул
В грудь мою направленных винтовок,
Лучше бы на площади зеленой
На помост некрашеный прилечь
И под клики радости и стоны
Красной кровью до конца истечь.
Прижимаю к сердцу крестик гладкий:
Боже, мир душе моей верни!
Запах тленья обморочно сладкий
Веет от прохладной простыни.

Последние книги Гумилева вышли в 1923 году, и о нем замолчали на долгие годы. Его имя стало запретным. Более 60-ти лет его не издавали и, практически, изъяли из русской поэзии. Лишь в 1986 году, через 20 лет после смерти Ахматовой и через 65 лет после казни поэта, в столетие со дня его рождения, в совсем другую эпоху. о нем стали писать, издавать и изучать его творчество.
В "Поэме без героя" есть строки:

А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу,
Мы с тобой еще попируем,
И я царским своим поцелуем
Злую полночь твою награжу

Всю жизнь Ахматову мучила и преследовала мысль о людях, чья жизнь была насильственно прервана и которые не обрели даже могил. Это пришло к ней с гибелью Гумилева. Но так она теряла друзей и в 30-е, и в 40-е годы. Как тяжкий вздох прозвучат ее строки:

Непогребенных их, я хоронила всех,
Я всех оплакала. А кто меня оплачет?

О. Мандельштам, Б. Пильняк, В. Нарбут, Г. Гуковский, Н. Пунин... - список далеко не полный, особенно если к нему прибавить тех близких, которых она потеряла в блокаду.

Когда я вспоминаю по привычке
Моих друзей родные имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.

В одной из своих статей о Пушкине Ахматова, касаясь Искры и Кочубея, обращает особое внимание на то, что их тела после казни были отданы родным, которые их достойным образом похоронили. Такова была воля Петра. Насколько же малодушней был Николай I, не отдавший похоронить тела казненных декабристов!
В очерке "Пушкин и Невское взморье" она пишет о Пушкине, который надеялся найти место захоронения казненных декабристов на омываемом заливом берегу Васильевского острова или на располагающихся рядом маленьких островках.
"Островков на взморье много. На них действительно сидят птицы (чайки, утки?), сушатся рыбачьи сети, иногда догнивает дырявая лодка. Так по крайней мере было в 20-х годах 20 в., когда я часто там бывала... В сущности, Голодай тоже остров"¹¹³. Это была для Ахматовой больная тема, и она по-особому роднила ее с Пушкиным.
Хотя, конечно, масштабы уничтожения людей в ХХ веке несравнимы с пушкинским временем.
В предвоенные годы она искала следы захоронения Гумилева и тех, кто был с ним расстрелян, в районе Бернгардовки, то есть в северо-восточном пригороде. Только сейчас можно утверждать с изрядной долей достоверности, что местом последнего успокоения Гумилева стал участок артиллерийского полигона рядом с Бернгардовкой. Он располагается между вторым и третьим километром Дороги Жизни, сразу за монументом Цветок жизни^21*.
Тема петербургских (ленинградских) кладбищ присутствует и в раннем, и в позднем творчестве Ахматовой.

На Казанском или на Волковом
Время землю пришло покупать...
(1914)

На Казанском кладбище в Царском Селе погребен И. Анненский, которого Ахматова считала своим учителем.
На Волковом кладбище - Литераторские мостки с могилами многих чтимых ею писателей. Там же, на Волковом кладбище, в 1915 году был похоронен ее отец - Андрей Антонович Горенко.
Ахматова упоминает это кладбище в "Поэме без героя:

И на старом Волковом поле,
Где могу я рыдать на поле
Над безмолвием братских могил.

Это уже обращение к друзьям "последнего призыва" - жертвам блокады.
Описание надгробного памятника на Смоленском кладбище напоминает о естественном уходе из жизни:

На ветхом цоколе дворянская корона,
И ржавый ангелок сухие слезы льет.
(1942)

Все эти кладбища для нее были тем прошлым, без которого нет будущего. И когда в "Поэме без героя" "город плыл... прочь от своих могил" - он отрекался от своего прошлого.
Если вспомнить, каким был для Ахматовой 1921 года, приходят на ум стихи ее младшей современницы Анны Барковой:

В одну только истину верю я,
Твердую, как мирозданье:
Страдание - творческая материя.
Иначе к чему страдания?

К 1921 году Ахматова поменяла целых ряд своих временных жилищ: это и служебный корпус Шереметевского дворца, и служебный корпус Мраморного дворца, где она жила вместе с Шилейко. неуют и необустроенность их жилища описал П. Лукницкий, впервые пришедший туда к Ахматовой. Некоторое время она работала в библиотеке Агрономического института на Сергиевской улице, дом 7, и жила там в небольшой служебной комнатке. Там ее навестил М. Зенкевич. Туда летом 1921 года пришли к ней Н. Гумилев и Г. Иванов, чтобы сообщить о гибели ее брата Андрея. Затем она переехала на Фонтанку, дом 18, где жила вместе с О.А. Глебовой-Судейкиной. Жизнь изменялась, повседневный быт делался все тяжелее и подавлял творческую энергию.

Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано...

Однако в 1922 году Ахматова пишет:

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.

Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.

А здесь, в глухом чаду пожара
Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час;
Но в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.

Особого комментария требуют последние строчки. Под понятием "мы", "нас" поэт подразумевает гонимых, то есть людей своего круга. А круг редел.
Летом 1922 года, согласно ленинскому распоряжению, были высланы из России многие виднейшие ученые. на двух пароходах, отправившихся от причала на Васильевском острове, покинули отечество 200 виднейших ученых - философы, историки, литературоведы. Это были москвичи и петербуржцы. В этой группе были Н. Бердяев, С. Франк, П. Сорокин, Н. Лосский, Ю. Айхенвальд, А. Кизеветтер.
Среди уехавших были давние знакомые Ахматовой, еще по "Башне". В 1922 году, сразу после концерта в Филармонии, навсегда покинул Россию Федор Шаляпин. В те же 20-е годы покинули страну А. Ремизов, Ю. Анненков и многие другие. Кто-то уехал на время, кто-то навсегда. Вернулись единицы. Из бывшего ахматовского окружения никто.
Эти отъезды были реакцией на планомерное третирование интеллигенции новой властью.
Тогда же происходили массовые высылки из Петрограда бывших офицеров царской армии и активных членов упраздненных левых партий - кадетов, эсеров, меньшевиков. Высылке из Петрограда подверглось в очередной раз духовенство. Людей не просто лишали права жить в Петрограде, а насильственно отправляли на Соловки - первый "остров" будущего "Архипелага ГУЛАГ". Его первыми обитателями (после, естественно, монахов) были преимущественно петербуржцы. Высылали на север Карелии, в Заполярье, на острова Северного Ледовитого океана. Население города уже в начале 20-х годов меняет свой социальный состав...
"Такой судьбы еще не было ни у одного поколения (в истории). 20-е годы, которыми теперь принято восхищаться, - пишет Ахматова в январе 1962 года, - это сила инерции. Блок, Гумилев, Хлебников умерли почти одновременно. Ремизов, Цветаева и Ходасевич уехали за границу, там же были Шаляпин, М. Чехов, Стравинский, Прокофьев и половина балета (Павлова, Нижинский, Карсавина). Наука потеряла Ростовцева, Вернадского, Бердяева... У Мандельштама, по словам Нади (жены О.М. - И.В.), было удушье, к тому же он был объявлен бриковским салоном - внутренним эмигрантом, Ахматова была кое-как замурована (с 1925 года) в первую попавшуюся стенку"¹¹⁴.
Обращает на себя внимание то, что большинство из перечисленных лиц - петербуржцы. Список погибших, так же как и уехавших, можно было бы изрядно продолжить. "Бриковский салон" в Москве - это дом Осипа и Лили Брик, как считалось, связанных с советской охранкой и выпажавших неофициально отношения властей к деятелям культуры.
Ахматова в этой записи называет людей, оставивший свой след в отечественной культуре, искусстве. А сколько исчезнувших бесследно!
Интересно с этой точки зрения стихотворения младшего современника Ахматовой, познакомившегося с ней совсем в другое время, А. Кушнера - "Воспоминание". В нем автор прослеживает последующие судьбы петроградских гимназистов 1917 года: одна погибли в 20-м, другой повешен, третий был ранен в гражданскую войну, оказался в эмиграции и погиб в Сопротивлении, четвертая умерла от тифа, пятый умер в блокаду, шестой расстрелян в 37-м...¹¹⁵

Дата добавления: 2015-08-05