Коммунисты и крестьянство - проблема взаимоотношений.

Правильно понять происходившее в российской деревне в начале 20-х гг. невозможно без рассмотрения деятельности там Российской Коммунистической партии (большевиков).

Как известно, партия была переименована в 1918 году по инициативе В.И.Ленина. Перемена названия партии означала многое - и не только изменение программных целей. В конце концов ничто не мешало начать немедленное строительство коммунизма со старым названием партии. Тем более, что название "большевики" позволяло использовать в своих интересах тот кредит доверия, который большевистская партия получила у народа, и в первую очередь у крестьян, в 1917 году. На наш взгляд, с переменой названия изменилась сама суть партии. Большевики были именно партией политической, а коммунистическая партия строилась уже как особая организационно-управленческая структура. Создается впечатление, что по идее ее создателей, эта структура не подменяла собой аппарат управления, хотя неизбежно должна была дублировать его, но как бы становилась над ним. Практически впервые к факторам, обеспечивавшим работоспособность госаппарата, прибавились такие, как идейность, жесткая партийная дисциплина, единонаправленность всех звеньев. Возможно, рядовые члены, особенно в провинции, удаленные от партийного центра, этого еще не осознавали в полной мере, полагая РКП(б) "всего лишь" "правительственной партией" (1), что в достаточной мере объясняло им особый статус коммунистов. Члены компартии становились гарантами надежности (2), гарантами законности (3).

Основная масса местных коммунистов понимала свою задачу как политическое руководство всем. Очень образно эта мысль была сформулирована в докладе ответственного секретаря Шарлыкского райкома в марте 1922 г.: "райком, как политический глаз района" (4).

Постоянно подчеркивая на словах, что вся власть принадлежит Советам, коммунисты постоянно предъявляли свои претензии на руководство (5). Именно партия коммунистов, в их понимании, вела вооруженную борьбу со всеми противниками Советской власти. В этом отношении показательно положение, зафиксированное в отчете ЦК РКП за сентябрь-октябрь 1919 г. касательно заявленной РВС Туркфронта амнистии оренбургским казакам, "сдавшимся нашей партии".[39, С.105.]

Получая членский билет, человек становился не просто членом партии, но личностью с особым статусом, особыми правами и, несомненно, с особыми обязанностями (6). Тем самым коммунисты сами поставили себя вне остального общества, точнее, над ним. Практически общество разделилось на коммунистов и остальных. Руководство партии требовало от рядовых партийцев непримиримости ко всем врагам, а таковыми становились все, в чем-либо не согласные с линией РКП(б). Нужно учитывать, что для коммунистов тех лет была свойственна удивительная убежденность, что только они, их партия, знают верный путь к счастью, и только они поступают верно. Такой подход изначально лишал партию союзников и исключал равноправный диалог с кем бы то ни было, в том числе и с крестьянством. Шло жесткое навязывание деревне новых правил, ценностей, критериев - при полном игнорировании традиций, привычек крестьянского общества, российской деревни.

Первоочередной задачей коммунистические вожди заявляли создание для своей власти опоры в деревне. При этом объявлялось намерение опираться только на "классово-близких" - сельский пролетариат, бедноту. Важно отметить, что критерием близости заявлялось имущественное положение, а не идейность. Выходило, что от крестьян партия коммунистов идейности, сознательности не требовала. Это обосновывалось и теоретически - бедный был уже достаточно идеен, идеен как надо. Вопрос - как? Интересно отметить, что никто их теоретиков не стремился ответить на вполне резонный вопрос - если идейно "близкий" бедный крестьянин внезапно повысит свое благосостояние (что, кстати, и произошло, после реализации Декрета о земле), то выходит, он теряет свою идейность? Раскол деревни ставился во главу угла. Для этого был применим любой вариант противопоставления бедноты и "зажиточных". Бедноте достаточно демонстративно предоставлялась власть - в виде комбедов или советов, и столь же демонстративно воспрепятствовалось организовываться "зажиточным". Беднота, и только она, получала хлебные дотации, что в условиях голода было фактически всем (7).

Неверно было бы утверждать, что абсолютно все члены РКП были высокоидейными и сознательными людьми. Беда заключалась в том, что недостойный человек, получивший партбилет, автоматически становился как бы неуязвимым. Несомненно, кому много дано, с того много и спрашивается. Для членов партии существовала особая ответственность. В октябре 1920 г. суду ревтрибунала была предана группа лиц, членов комиссии по сбору продразверстки в с.Япрынцево Абрамовской вол. Оренбургской губ. Обнаружив у крестьянина скрытый хлеб и масло, они распорядились перегнать зерно на самогон и использовали все изъятое для своих нужд. Трибунал приговорил их к лишению свободы на 9 лет, сократив срок по амнистии до пяти лет. Строгость приговора объяснялась тем, что они "будучи членами РКП, уронили в глазах крестьян значение РКП, как стоящей во главе управления Республики" (8). Но подобное было скорее исключением. В августе 1922 г. ЦК РКП был разослан циркуляр о двойной ответственности коммунистов - "за свои преступления каждый коммунист отвечает прежде всего перед партией". Несколько позже в развитие этой идеи был разослан секретный циркуляр за подписью секретаря ЦК В.Молотова, в котором давались следующие указания: судебно-следственные учреждения должны в течении 24 часов ставить в известность местный партийный комитет о возбуждении дела против члена партии; аресты коммунистов в порядке предварительного следствия возможны лишь в ограниченном числе случаев; "судебно-следственные учреждения обязаны освобождать коммунистов под поручительство партийного комитета."(9) Неоднократно партийные органы отказывались давать согласие на привлечение к ответственности члена партии, аргументируя отказ тем, что это будет неверно истолковано массами и нанесет политический вред (10).

Превращение РКП в партию правящую имело неизбежным следствием приток в ее ряды значительных масс (11). Очевидно, что особый, в немалой степени привилегированный статус членов партии, был очень привлекателен - это было гарантией карьеры, выгодного поста, приобщенности к власти, способом выжить в условиях голода, в конце концов. Классовый подход к приему в партию облегчал задачу проникновения в ее ряды лиц, не являющихся убежденными революционерами, но имеющими "рабоче-крестьянское" происхождение.

Деревня сразу же отреагировала на это, проведя две четкие грани: разделив в сознании большевиков и коммунистов, а также "идейных коммунистов" и "коммунистов" вообще.

Большевики уже давно пользовались в деревне уважением, как партия честно выполнившая обязательство дать крестьянству землю. Это было отмечено еще в 1919 г. инструктором ЦК Н.Чайниковым, работавшим в Белебеевском уезде Уфимской губ.: "Крестьяне боятся того, кого называют коммунистом, а большевиков все-таки больше уважают, как некоторые крестьяне говорят, что большевики дают, а коммунисты отбирают"(12). Крестьянская молва наотрез отказывалась признавать, что речь идет об одной и той же партии; напротив, большевики воспринимались как "хорошие", как антитеза "плохим" коммунистам. Так, учитель из с.Табынское писал в Уфимский губком, что "упорно носятся слухи, что в Уфе всех коммунистов разогнали и большевики встали у руля правления". Он же сообщал о случаях агитации: "бей коммунистов и жидов - да здравствуют большевики". И когда он на сельском сходе попытался доказывать, "что разницы между коммунистами и большевиками нет", то получил по голове палкой от какого-то возмущенного крестьянина (13).

Показательный случай был в Челябинской губернии. По Курганскому уезду были посланы "инструкторы-организаторы", которые организовывали на местах партийные ячейки. В ряды "рабоче-крестьянской партии" сразу же записалось много крестьян. Но когда им объяснили, что такой партии нет, а есть только Российская Коммунистическая партия, "то они сразу начали все выписываться и говорят, что нас опять обманывают"(14).

Значительно меньшая часть крестьян выделяла из общей массы партийцев т.н. "идейных" коммунистов - таких, кто "не арестует" за "правду" (15). Крестьяне подмечали легкость, с какой коммунисты разрешали все споры через насилие - в первую очередь через арест. Красноармеец из крестьян О.Евдокимов в сентябре 1921 г. был обвинен в антисоветской агитации, за то, что заявил: "правду говорить нельзя, что сейчас же арестуют"(16). На съезде Советов Челябинского уезда в июне 1921 г., по свидетельству чекистов, "делегаты крестьяне, а также и "низы" коммунистов были настроены к правящим "верхам" недоброжелательно". Член партии Батурин выступил против списка кандидатов в горуездный исполком, предложенный губкомом. Его поддержала и беспартийная часть съезда, и фракция коммунистов. Переломить волю собравшихся удалось только силой - "только после ареста Батурина удалось провести дополнительно пять человек, выставленных губкомом для руководящей работы и проваленных благодаря агитации Батурина." (17) В 1920 г. группа крестьян д.Симановки Покровской вол. Оренбургской губ. послали письмо "дорогому вождю" В.Ленину, где, в частности, писали: "У нас в деревне ужасно становится скверно, крестьянину сказать нельзя слово, сейчас же забирают в чижком, пред комиссаром нужно стоять согнувши спину и скинув шапку, говорить ни слова на его приказания и исполнять лишь то, что он приказал" (18).

Особенно ярко настроение крестьян проявилось на беспартийных конференциях. Так, на конференции в Миассе крестьяне потребовали, чтобы коммунисты немедленно удалились, "объясняя, что коммунисты, услышав здесь прения, потом могут их всех переарестовать как контрреволюционеров." (19)

Регулярно отслеживая отношение крестьян к Коммунистической партии чекисты упускали из виду одну деталь - крестьяне вовсе не были антикоммунистически настроены, как казалось, если судить по отчетам. В инфсводке ЧК за апрель 1921 г. есть очень показательное свидетельство. Признавая враждебное отношение крестьян к партии коммунистов, чекисты отмечали, что "понятие о партии у них самое превратное. Программы ее они не знают. Не знают даже как следует, кто член партии и часто беспартийных (продработников, учителей и пр.) считают членами партии. По их мнению коммунисты - грабители, вся цель которых нажиться..." (20) Иными словами, в восприятии крестьян "коммунист" стал ассоциироваться со "шкурником", а то и чем-то похуже. Почему? - да потому что именно с такими людьми чаще всего и сталкивалась деревня. "Коммунисты" стали в крестьянском сознании носителями всего отрицательного. Так, в ряде сел Петровской волости крестьяне долгое время отказывались создавать посевкомы, полагая их "выдумкой коммунистов" для того, чтобы "грабить граждан" (21). В октябре 1920 г. в Оренбургском районе активно обсуждался слух, что коммунисты отсиживаются в тылу, а на фронт гонят беспартийных. Встречались утверждения, что разверстка введена коммунистами для того, чтобы "самим им жить сыто и ничего не работать". (22)

Важно отметить, что крестьяне выступали не против компартии вообще, а против конкретных людей с партийными билетами. Те же чекисты признавали: "Неправильную по их мнению [т.е. крестьян - Д.С.] политику, разруху и прочее они объясняют тем, что от товарища Ленина скрывают все, что творится на местах, и освещают только с хорошей стороны".(23) Была еще одна, достаточно распространенная версия. В уже ранее цитированном письме крестьян Ленину дано было свое объяснение: "К вам в партию забрались старые жандармы, полицейские, приставы, стражники и вся сволочь: офицеры, полковники, генералы и они жмут на всю сколько есть сил, чтобы только сорвать, чтобы показать нам, слепым крестьянам: вот, мол, как коммунисты делают. А когда подготовят почву, они тогда скажут "бей коммунистов".(24) Сходную мысль высказывали в Троицком уезде, где на заседании ячейки председатель сельсовета высказал мысль, что "на высших постах в уезде, и губернии, и центре сидят контрреволюционеры, они отобрали у нас все достояние и теперь спекулируют им, а мы сидим голодными и раздетыми, оружие они у нас отобрали только потому, что они боятся нас, что мы за свое достояние обернем эти винтовки против них". (25) В Курганском уезде комячейки при волисполкомах, по сообщениям чекистов, "недовольны медленной ликвидацией банд и не доверяют высшим властям, говоря, что сначала нужно чистить от бандитизма верхи."[ 112, C.509] Ответственный продработник Орска Г.Горелкин, сторонник репрессивных мер против крестьян, на районном съезде Советов был обвинен местными коммунистами в том, что он "или бывший управляющий или жандарм". Объявление о том, что Горелкин "с 15 лет металлист Иваново-Воскресенской фабрики" было встречено собравшимися "недоверчиво". (26)

Отношение крестьянской массы к коммунистическим функционерам ("ответственным товарищам"), на наш взгляд, вполне сопоставимо с отношением в недавнем прошлом деревни к помещикам - те также воспринимались как инородные тела в крестьянской среде, чуждые ей и имеющие несправедливо и незаслуженно больше власти, чем крестьяне. В отношении их в принципе не обсуждается вопрос, хорошие они или плохие, их просто не надо, поскольку они только мешают нормальному течению жизни.

Несколько иначе деревня воспринимала местных партийцев, членов сельских ячеек, в массе своей односельчан. Сельские коммунисты составляли низший слой партийцев, слой исполнителей. Показательно в этом отношении решение III Челябинской губпартконференции в августе 1920 г. об основных задачах ячеек в деревне: им отводилась руководящая роль при проведении любых выборов - в советы, на общественные должности и т.п., влияние на роботу исполкомов в духе "лозунгов и программы РКП (б)" (иначе говоря - на них возлагались практическая реализация спущенных сверху партийных директив). Кроме того - "политическая борьба" с кулацкими элементами и "руководство учетом всех имеющихся излишков". [128, С.350.] Фактически на сельских партийцев возлагались малопривлекательные функции фискалов - наблюдать, искать, сообщать, "оказывать содействие" - ну а раз ставка делалась на насильственное изъятие продовольствия, то выходило, что этому и надлежало содействовать (27).

Особым циркуляром ЦК обязывал каждого члена сельской ячейки "выполнить в кратчайший срок все разверстки" и побудить к этому "других членов партии, членов сельсоветов".(28) Естественно, что при такой постановке дела неизбежно должно было наступить и наступило похолодание в отношениях ячеек и крестьянской массы - Орентурггубчека в своей сводке констатировала, что крестьянство "стало с недоверием относиться к ячейкам". (29)

Отношение к местным членам партии было в значительной степени дифференцированным. Обращение восставших, скажем, того же Охранюка, с захваченными в селах коммунистами очень схожи с действиями С.Разина или Е.Пугачева - публичными народными "судами" над "царевыми слугами" в занятых городках и поселках - когда по решению собравшихся кого-то казнили, а кого и миловали. Так и теперь - отдельных коммунистов расстреливали, некоторых только пороли, а некоторых принимали в ряды повстанцев. Да и сами сельские партийцы вели себя по-разному. Во время волнений в селах они нередко принимали сторону общества, поступая "не по-коммунистически". Чекисты сообщали: "Многие ячейки на местах далеко не соответствуют своему назначению. Были случаи, когда ячейки своим поведением даже тормозили ход разверстки. Ячейки Р.К.П. Кидышевской, Сухталинской, Верхне-Санарской ст. Троицкого у. совместно с исполкомами вынесли постановление о невывозе хлеба из своих районов, ввиду того, что тогда население не в состоянии будет прокормиться. Бирюковская ячейка (Кидышевской станицы) была даже за такое постановление арестована чрезвычайным уполномоченным по разверстке." (30) Бывали случаи, когда местные коммунисты позволяли себе высказывать неудовольствие вышестоящими партийными органами, демонстрировать свое несогласие с ними. Так, в феврале 1921 г. председатель исполкома Долгодеревенской станицы заявил, что "я был идейный коммунист и работа моя видна, а когда идет так, что вы забрали хлеб подряд со всех - у богатых и бедных, а теперь хотите установить категории богатого и бедного, это не так, хлеба у всех одинаково нет. И теперь я слагаю с себя все обязанности, арестуйте меня, то мне будет лучше... я теперь не коммунист и всем райпродкомам не верю и знаю, что они сейчас у нас остаток возьмут, и на март все равно совсем не дадут". Поэтому он отказался проводить в станице разверстку.(31)

Сельский коммунист, ощущая себя частью крестьянского общества, естественно, оценивал происходящее с позиции полезности того или иного начинания для его села. В мае 1923 г. секретарь Оренбургского губкома провел обследование сельских организаций и с разочарованием констатировал, что "ячейки проявляют непонимание советской политики в деревне".(32) Но настойчиво проводимая политика раскола деревни неизбежно давала свои плоды. И крестьянство, конечно же, не было единым. Определенная его часть увидела в членстве в партии несомненную выгоду. Так секретарь ячейки х.Горный Васильевской волости Оренбургского уезда Боголюбов с группой по ночам останавливал проезжающих, угрозами забирал табак, соль, мануфактуру. Отобранное делилось между грабителями. На следствии Боголюбов показал, что делал это по причине отсутствия хлеба, а также потому, что так поступать ему разрешил волком партии. Выяснилось, что остатки награбленного действительно забирали в волостной комитет. Следователь отмечал, что молодежь хутора Горный "ведет себя нахально", "при всяком оскорблении или насилии ставят на вид партию коммунистов: мы коммунисты и власть наша, что хотим, то и делаем, а кто не запишется в партию, тот сдохнет с голоду". Достаточно демонстративно члены ячейки поселились в пустовавшем доме бывшего помещика Пашкова. (33)

Уполномоченный Наркомата Госконтроля П.Бухарцев сообщал, что в Белебее секретарь комитета партии Услов вместе с членами ревкома совершил значительное количество уголовных преступлений - воровство, пьянство, незаконные расстрелы. Работа в деревне, по тактичному замечанию Бухарцева, "носила случайный характер": "самовольные аресты, контрибуции, реквизиции, конфискации. Были случаи избиения нагайками и смертей от них".(34)

Подобные "коммунисты" наносили огромный ущерб авторитету партии, но именно их действия оказывали решающее влияние на сознание крестьян.

Таким образом, за первые несколько лет коммунисты так и создали себе в деревне прочной опоры. Более того, к 1921 г. начинается резкое падение их авторитета - свидетельством тому восстания красноармейских частей, основную часть которых составляли все те же крестьяне. Вот почему коммунистическая власть в борьбе с восстаниями смогла опираться только на коммунистические же отряды (типа ЧОН) и вести при этом жесткую, бескомпромиссную борьбу.

2.2. Партийная линия - взгляд из центра.

После того, как большевики стали называть себя коммунистами, они изменили и курс - нацеливаясь теперь на скорейший переход к коммунизму. (35) Одной из составляющих было отрицание товарно-денежных отношений. Взамен вводился обмен, в основе которого лежал следующий принцип, сформулированный В.Лениным: "Мы решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нам количество хлеба, а мы его разверстаем по заводам и фабрикам, - выйдет у нас коммунистическое производство и распределение".[69, С.157.] На смену заявлениям, что "нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянства", что надо учитывать "особенные условия жизни крестьянина", "не сметь командовать" крестьянами [64, С.201.] - приходят иные, воинственные. В свое время, при обсуждении декрета о земле, Ленин очень правильно говорил, что "жизнь - лучший учитель, она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одной стороны, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос...Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоставить полную свободу творчества народным массам" (36). Теперь же крестьянам было отказано в "свободе творчества" в принципе - посожалев, что "этот класс нельзя так изгнать, как изгнали и уничтожили помещиков и капиталистов", Ленин ставил перед партией задачу "долго и с большим трудом и большими лишениями его переделывать". [68, С.319.] "Переделка", судя по всему, включала в себя в первую очередь, ломку сознания крестьянских масс, их ценностных ориентиров. Безоговорочное исполнение установок власти, в первую очередь выполнение разверстки, Ленин полагал главной обязанностью крестьян; отказ конкретного крестьянина сдавать государству хлебные излишки, по его мнению, приравнивался помощи Колчаку - такой земледелец есть "изменник и предатель рабочих и крестьян" и он тем самым "виновен в смерти и мучениях лишних десятков тысяч рабочих и крестьян в Красной Армии".[65, С.153.] Естественное желание крестьян самостоятельно распоряжаться выращенным урожаем Ленин определял как "привычку", "предрассудок", от которых следует поскорее избавляться. "Крестьяне далеко не все понимают, - писал он, - что свободная торговля хлебом есть государственное преступление: "Я хлеб произвел, этой мой продукт, и я имею право им торговать" - так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине. А мы говорим, что это государственное преступление". [66, С.315.] Ленин полагал необходимым считать законными все, "самые решительные, ни перед какими финансовыми жертвами не останавливающиеся, меры" для изъятия в деревне хлеба. [58, С.375-376.] Симптоматично, что говоря о способе изъятия хлеба у деревни, Ленин настойчиво и неоднократно использует параллель с крестовым походом ("военный поход", "крестовый поход за хлебом", "великий крестовый поход"). [57, С.326, С.409; 61, С.361; 70, С.86. ] О войне, как способе взаимоотношений с крестьянством, говорили многие другие партийные руководители. 20 мая 1918 г. председатель ВЦИК Я.Свердлов поставил перед органами власти задачу "разжечь гражданскую войну в деревне", расколов крестьянство, создать "две противоположные враждебные силы, противопоставить бедноту деревенской буржуазии", организовать и вооружить бедноту. [Цит. по: 82, С.101.] Незадолго до этого, в докладе ВЦИК, нарком продовольствия Цурюпа заключал: "у нас нет другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии, которая имеет значительные запасы хлеба даже недалеко от Москвы... Я желаю с совершенной откровенностью заявить, что речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб". (37) 4 июня 1918 г., выступая во ВЦИК Л.Троцкий провозгласил: "Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб... Да здравствует гражданская война". [Цит. по.: 87, С.53.] В 1919 г. Н.Бухарин, выступая на заседании уполномоченных ВЦИК и ЦК РКП(б), заявил: "Если говорить о социальной базе, то совершенно ясно, что мы должны показать кулак мужику и держать курс на мировую революцию". (38)

Именно в курсе на мировую революцию кроется причина такого поворота в воззрениях и декларациях, такой неприкрытой удивительной непримиримости к крестьянству - и это в стране, где начиная с народников, революционеры считали долгом учитывать крестьянские интересы.

Партийные теоретики построили изящную теоретическую схему перехода к коммунизму и в ней российским крестьянам отводилась малопривлекательная роль пушечного мяса, своеобразного "иностранного легиона", судьба которого после победы будет довольно-таки плачевна. О необходимости временно использовать энергию крестьян в своих целях для построения диктатуры пролетариата говорил Л.Пятаков. После завоевания власти, полагал он, "мы, при победе социалистической революции на Западе, сможем сломить сопротивление крестьянства, которое будет висеть пудовыми гирями на руках и ногах пролетариата". [26, С.78.] Л.Троцкий еще в 1905 г. предсказывал неизбежность столкновения с крестьянством, для победы над которым "будет необходима поддержка западного пролетариата". [120, С.90.] Да и во время борьбы за пролетарскую власть В.Ленин рассматривал крестьянство как условного союзника - грань, им установленная, была достаточно тонка - "Крестьянин-труженик - наш союзник, наш друг и брат, но когда крестьянин выступает собственником, имеющим излишки хлеба, не необходимые ему для хозяйства, и поступает с нами, как собственник, как сытый против голодного, такой крестьянин - наш враг, и мы с ним будем бороться со всей решимостью, со всей беспощадностью". [67, С.198.] Инструкция ЦК "О работе в деревне", опубликованная в сентябре 1919 г. в "Известиях ЦК РКП(б)" говорила прямо, что "трудность работы в деревне состоит в том, что надлежит организовать массы мелких собственников, по существу своему враждебных [подчеркнуто нами - Д.С.] социализму". [39, С.83.]

Все теоретики партии исходили из убеждения, что именно коммунисты вправе определять, что каждый человек должен делать. И это особенно относилось к крестьянству, нуждающемуся в "переделке". Еще Э.Карр обратил внимание, что В.Ленин не считал насилием принуждение в отношении крестьян, постольку, поскольку это способствовало основной цели - подобную сентенцию Бухарина в его "Экономике переходного периода" он сопроводил замечанием "очень хорошо". [44, С.733, прим.65.] Н.Бухарин пошел еще дальше, полагая "пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью" "методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи". [11, С.138.] Сходную мысль мы встречаем у Л.Троцкого. Выступая на IХ съезде партии и высказываясь за необходимость познакомить массы с планом перехода к социализму, он одновременно указывал: "мы не можем дожидаться, пока каждый крестьянин и каждая крестьянка поймет! Мы должны сегодня заставить каждого стать на то место, на котором он должен быть". [31, С.114.] Способ заставить был все тем же - через насилие: "мы возьмем питерских рабочих как основу и потом ленивого мужика заставим штыком пойти в бой... Пока у нас недостаток хлеба, крестьянин должен будет давать советскому хозяйству натуральный налог в виде хлеба под страхом беспощадной расправы. Крестьянин через год привыкнет к этому и будет давать хлеб". [120, С.160.]

Таким образом выходило, что новая власть во взаимоотношениях с абсолютным большинством населения страны делала ставку именно на насилие. (39)

Идея коммунистического распределения в самой упрощенной форме заключалась в том, что крестьяне должны сдавать государству хлебные излишки, которые затем будут распределяться по установленным государством нормам среди рабочих; в свою очередь, крестьяне, также нормированно, будут получать от государства промышленные изделия. При этом стимулом к развитию производства, как промышленного, так и сельскохозяйственного, должно быть не получение большей прибыли, но идейность и сознательность, факторы морального плана. Таким образом, идея продовольственной разверстки была не единственной, но очень важной составляющей ленинского видения перспектив перехода к коммунизму. Сама идея разверстки, как вмешательства государства в дело перераспределения урожая, была действительно не нова, поскольку такое началось еще при царском режиме. В советской историографии было принято перекладывать вину за ее введение на царизм и Временное правительство. Однако достаточно сравнить постановления Временного правительства от 25.3.1917 г. и декрет ВЦИК от 13.5.1918 г. чтобы стало видно, что это были два разных процесса. [127, С.17-19, 23-27.] Временное правительство, вводя разверстку, тем не менее, не отменяло свободной торговли, изъятие шло как дополнительный налог. Хлебная монополия введена была законодательно в марте 1917 г.: теперь крестьянин мог продавать хлеб только государству, и только по твердым ценам, но все равно принудительное изъятие не допускалось. А декрет ВЦИК как раз и вводил это, привнося в дело хлебозаготовок элемент жестокости, насилия и террора.

Если ранее большинство историков утверждали, что обращение к разверстке было суровым, но неизбежным мероприятием в условиях полного развала экономики и гражданской войны, (40) то сегодня уже высказывается мнение, что реквизиции были вызваны не только жестокой необходимостью войны, но и самим учением. (41) Запрет на торговлю ликвидировал и возможный противовес чрезвычайным мерам, поскольку иного варианта перераспределения уже не оставалось. (42) Уже современники отмечали, что коммунисты быстро придали в общем-то экономической проблеме принципиальный политический характер. Но все это было больше в теории. Реальную картину создавала практика - действия местных властей, их понимание объявленного курса.

Дата добавления: 2015-08-05