II. Проблематика антагонистически связанных вопросов

	Антагонистические явления или доктрины	Существующие или возможные «негативные» формы разрешения их борьбы
	1. «Историческое» христиан­ство и церковь как социальный институт — церковь «мистическая», «апокалипсическое христианство» и т. д.	официальное православие, церковная казенщина, «церковный позитивизм»
	2. «Царство кесаря — царство духа»	папоцезаризм, цезарепапизм, торжество «грядущего Хама», демократия, социализм
	3. Материализм, позитивизм, атеизм — религия, религиоз­ная философия	в аспекте общественно-полити­ческой и идейной жизни России: победа революционно-демократических и материалистических традиций, «сектантского», атеистического духа русской интеллигенции
	4. Научные представления о развитии природы и общест­венной жизни, материалисти­ческие или позитивистские «религии прогресса» — идеи «замысла божьего», религиоз­ная историософия	«абсурдность» и «бесчеловеч­ность» бытия; «дурная» бесконечность мира и истории как«бессмысленной» смены поколений; «конечность», ограничен­ность существования человека в мире
5. Феноменальное — ноуменаль­ное; эмпирическое — транс­цендентное, мистическое	«дурная» бесконечность мира явлений; мир науки; материали­стическое и позитивистское мышление
6. Материя — дух	объективная реальность, материализм, наука
7. «Отвлеченные» начала — «целостное» знание; эмпиризм, рационализм — мистицизм; рассудок — разум, «сверхразум», абсолютный разум; ра­зум — абсурд, интеллектуа­лизм — волюнтаризм, иррационализм	в аспекте антропологическом: «отвлеченный», «греховный», «внешний», «объективированный» и «социализированный» субъект; мещанин, обыватель
8. Смирение, аскетизм, монашество, святость — свобода, творчество, гениальность; эманация — творчество	косная атмосфера византийско-монашеского православия; «позитивизм» официального православия
9. Род — личность, общее — индивидуальное	безличная родовая жизнь, «деградация личности в процессе деторождения», бытовщина, мещанство

Широкий спектр подлежащих «синтезу» или антаго­нистически связанных идей — в той или иной их ком­бинации, с теми или иными оттенками — обсуждался большинством русских религиозных философов начала XX в. Лидерами этого большинства были В. Розанов, Д. Мережковский, С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Франк, П. Флоренский, Л. Шестов, В. Эрн, Вяч. Иванов, С. Тру­бецкой, Д. Философов и многие другие. Вместе с рели­гиозными философами выступали представители раз­личных, по преимуществу декадентских, течений в ли­тературе и искусстве. В большей или меньшей степени с религиозно-философским движением были связаны Гиппиус, Ф. Сологуб, М. Гершензон, Л. Андреев, Бенуа, А. Белый, А. Блок, Л. Эллис, М. Арцыбашев, Ремизов и др.

Духовный ренессанс — это определенный этап, характери­зующийся известным качественным и количественным числом представителей и объемом литературы, историче­ским состоянием русской религиозно-мистической философии. Его отличительной особенностью является оби­лие философских систем, литературных произведении большой группы творцов «ренессанса». Наследие рели­гиозных идеалистов, различные философ­ские и религиозно-философские сборники.

В современной буржуазной историографии, в доок­тябрьских и эмигрантских работах представителей этого направления нет не только единства и точности в оцен­ке рассматриваемого явления, но и отсутствует обще­принятое обозначение «ренессанса». Говорят о духов­ном, культурном, религиозном ренессансах XX века.
После великой русской литературы XIX в. представители Ренессанса ожидали в начале нового столетия расцвета и русской философии. Но так как самобытность «русско­го мышления» связывалась буржуазно-помещичьей ин­теллигенцией с религиозной философией, то этот «ре­нессанс» мыслился как возрождение (после славянофи­лов, Ф. Достоевского, Вл. Соловьева) религиозного идеа­лизма в масштабах, сравнимых с масштабами русской классической литературы XIX в. Так же в чаянии религиозного, культурного и тому подобного «возрож­дения России» было написано огромное количество книг и статей. Но так как ожидаемого возрождения не про­изошло, то «ренессансом» назвали само это обилие литературы, а также деятельность различных религиозно-философских собраний, обществ и т. п. То, что писалось, говорилось и делалось в пред­дверии ожидаемого возрождения большим числом ми­стически настроенных публицистов, светских богословов и религиозных философов, стало выдаваться за соб­ственно «ренессанс».

Таким образом, необходимо разграничивать понятие «возрождение России» связанное с различными, по преимуществу религиозно окрашенными либерально-реформистскими буржуазно-помещичьими социальными проектами, и по­нятие «возрождение», «ренессанс», как обозначение опре­деленного религиозно-философского и литературного явления, а также соответствующих этому явлению на­строений, чаяний и определенных форм культурно-соци­альной активности (собрания, кружки, общества и т. п.) известной части мелкобуржуазной и буржуазно-поме­щичьей интеллигенции России начала XX в.

Религиозное или «духовное возрождение» России, о котором заговорила почти вся буржуазная интелли­генция на рубеже ве­ков, понималось сначала не только как возвращение к средневековому религиозному климату, но и создание атмосферы «свободы», «творчества» и «синтеза» всех областей общественной и духовной жизни под сенью христианского мировоззрения. Хотя эти связанные с ре­лигией максималистские вожделения и были, пожалуй, центральными для представителей богоискательства, но в обстановке острых противоречий и сложной классовой борьбы они неминуемо должны были дополняться впол­не земными требованиями либерально-буржуазных ре­форм в области надстройки, в том числе и в области религии и церкви. Отсюда в работах большого числа русских мистиков возникает двойственный проект «воз­рождения России»; один — на уровне «объективных основ общественности» (программа-мини­мум), другой — в плане «метаисторическом» (програм­ма-максимум). Первый уровень построений не выходил обычно за пределы либеральных требований экономиче­ских, социальных и церковных реформ. Второй — моди­фицировался в зависимости от степени религиозно-мистического экстремизма того или иного философа и ме­нялся в ходе эволюции его взглядов.

До 1905 г. никто, за исключением, Мережков­ского, не настаивал на апокалиптическом или эсхатоло­гическом «возрождении» России, а после первой русской революции и особенно с начала второго десятилетия XX в. темы эсхатологии в качестве религиозно-мистиче­ских коррелятов темы социальной революции становятся преобладающими. В 1914 г., спустя 3—4 месяца после на­чала первой мировой войны, проблема «возрождения» объективируется в форме болезненной реакции на стремительно углубляющийся кризис Российской империи. К этому следует добавить, что с 10-х годов начинают выходить главные работы Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Шестова, С. Франка, П. Флоренского и др.; философские взгляды большин­ства лидеров «нового религиозного сознания» или тех мистиков, которые были близки к этому направлению, достигают своей зрелости. Главные философские произведения представи­телей «русского религиозного возрождения начала XX века» были написаны уже после того, как у эксплуа­таторских классов была потеряна всякая почва для исторического оптимизма, для надежд на буржуазное и религиозное «возрождение» России.

Об относительной гармонии социально-психологиче­ского и мировоззренческого аспектов в развитии этой ветви идеалистического движения можно говорить лишь до 1905 г. Однако в действительности эта хрупкая «пред­ренессансная» гармония сопровождалась чертами, ко­торые даже на социально-психологическом и эмоцио­нальном уровне свидетельствуют о пропасти, разделяю­щей умонастроения творцов европейского Ренессанса XV—XVI вв. и поборников «духовного ренессанса Рос­сии» начала XX в. Достаточно указать на упадочниче­ские, декадентские настроения, преобладавшие в «рус­ском ренессансе», на присущие ему черты эстетизма и аморализма, иррационализма и эсхатологизма. Русская религиоз­ная философия XX в. формировалась, кроме того, в не­устанной и систематической борьбе с гуманизмом и идеалами Возрождения, что также не дает никакого основания для проведения каких-либо параллелей ме­жду двумя этими явлениями.

«Новому религиозному сознанию» были присущи универсалистские притязания. Многие его представите­ли были склонны говорить не просто о философском или религиозно-философском возрождении, а именно о «духовном». В своей основе эта «новая» или «свободная» теократия, «христианская общественность» и т. п. долж­на была иметь реформированную церковь, соединенную с «духовно обновленным» обществом, которые венчали бы идеология и мировоззрение «нового религиозного сознания».

«Духовное возрождение» можно рассматривать как за­поздалый отголосок прокатившейся по Европе волны религиозной реформации в связи с развитием капита­листических отношений. Но если реформация, пройдя относительно полный цикл своего развития, породила протестантизм, кальвинизм, пуританизм и т. п., то «Русские ереси XIV—XVI вв. не приобрели об­щенационального характера и не вылились в реформа­цию» (П.К. Курочкин). В начале XX в. русская реформация встретилась с марксистским социализмом и атеизмом, с про­летарским движением. Во многом эта историческая за­поздалость и предопределила изначальную обреченность русского «религиозного возрождения».

Богоискательство не было одно­родным ни по составу своих представителей, ни по сво­ему идейному выражению. Но эта неоднородность отра­жала неоднородность его социальной базы, включавшей в себя как воинствующе-консервативные, так и либе­ральные слои русского общества.

На идейном уровне «новое религиозное сознание» соприкасалось с некото­рыми направлениями буржуазной общественной науки (особенно с правоведением, буржуазной социологией и политической экономией), со многими модернистскими литературно-художественными течениями. Так, например, через Мережковского оно было связано с литерато­рами и художниками «Мира искусств», «Весов», с сим­волизмом. Через Струве и Булгакова — с политически­ми кругами либерализма и кадетизма. Бердяев занимал позицию между группой Мережковского с ее мелкобур­жуазностью и эсеровской социальной ориентацией и ка­детскими мыслителями типа Булгакова, Струве и Фран­ка. Несколько особняком стоял Розанов, хотя в конце 90-х — начале 900-х годов он был близок к Мережков­скому в некоторых пунктах религиозно-модернистской программы. Однако после 1905—1907 гг. социально-по­литические позиции Розанова, с одной стороны, и Стру­ве, Булгакова, Бердяева — с другой, явно сблизились на почве антидемократизма и контрреволюционности.

Особенно симптоматично в свете такой последую­щей консолидации выглядели перебежки Розанова из лагеря консервативно-охранительного в лагерь буржу­азных демократов: он публиковал либеральные статьи под псевдонимом Варварин в 900-е годы в «Русском слове» и «Московском еженедельнике», в 1905 г. вышла его книга «Когда начальство ушло» с выпадами против самодержавия. Эти перебежки предвосхитили нечто ана­логичное со стороны либералов, т. е. возможность «син­теза» русского либерализма с консерватизмом перед лицом революционно-освободительного движения (про­цесс, который завершился к 1917 г.). Шараханья от бур­жуазного демократизма к консерватизму и контррево­люционности стали (после поражения первой русской революции) обычным делом либералов. Но если кон­серваторы старого типа, в частности Розанов, проделы­вали эти скандальные переодевания с демонстративным самодовольством и откровенностью, с явным вызовом мнению «образованного класса», то веховцы и либера­лы типа Струве свои шатания прикрывали фразами о возможности «реакции» в народе против интеллиген­ции, о борьбе с «красной» опасностью и т. п. В. И. Ленин дал меткую характеристику веховским деятелям, когда писал, что они представляют собой «образчик тех рос­сийских интеллигентов, которые лет в 25—30 «маркси­ствуют», в 35—40 либеральничают, а после черносотен­ствуют» (2, 16,467).

Дата добавления: 2015-08-05