Эффект Адамса 5 страница

Мы встретились на следующий день в ресторане под названием «Волосы Вероники». Эрмах выглядел прекрасно и, казалось, был искренне рад встрече. Он взял на себя роль распорядителя, чему я был весьма обязан, заказал ужин и, не торопясь, обстоятельно, стал расспрашивать меня о житье. При этом он вел себя так, будто мы только вчера расстались, а главное — ничуть не удивился моему звонку.

Я в полной мере оценил его деликатность и, отвечая на вопросы, одновременно обдумывал, как бы поудачней направить беседу в деловое русло. Вскоре Эрмах заметил мое полурассеянное состояние и выжидательно замолчал.

Я не стал разыгрывать принятую в таких случаях партитуру обхаживания, а сразу сказал, что мне нужны деньги. Под расписку… под проценты… в общем, как угодно, лишь бы побыстрее.

Эрмах тотчас смекнул, что дело непростое. За время знакомства мы ни разу не затрагивали финансовых вопросов, никогда не касались темы взаимных услуг. Более того, раньше в нашем кругу такая просьба выглядела бы, по крайней мере, неприлично.

Но сейчас я не испытывал неловкости и даже наоборот, считал, что сам оказываю ему услугу. Наверное, выражение моего лица, голос, поведение отражали в тот момент всю глубину охвативших меня чувств. Возможно, на него подействовало еще что-то. Не знаю. Но в ответ не последовало немедленного отказа. А это уже следовало расценивать, как маленькую, но весьма существенную победу.

— Зачем тебе деньги? — после некоторых раздумий спросил он, понимая, что речь идет о немалой сумме.

Я изложил кое-какие детали, естественно, не касаясь главного. Но, даже узнав малую толику тех дел, которые я задумал, Эрмах был поражен.

Не скрою, тогда я испытывал истинное наслаждение и в полном смысле упивался минутой триумфа. На его лице с выразительностью профессионального мима отразилась вся гамма чувств: от полной растерянности вначале до изумленного недоверия и далее к неподдельному вниманию.

Я был предельно собран и ограничился лишь поверхностными высказываниями, не более. Но Эрмах без труда догадался о существовании готовой схемы преобразовательного комплекса и готовящихся экспериментов по усилению гравитационных волн. Надо отдать ему должное. Он не стал выпытывать моих секретов, а прямо заявил, что суммы, необходимой для постановки столь серьезных работ у него нет. Правда, заметив мою реакцию, он вызвался переговорить с одним влиятельным человеком и заручиться его поддержкой.

Признаться, я не ожидал такого поворота. Мне почему-­то казалось, что Эрмах клюнет на перспективу сотрудничества. Поскольку я понятия не имел, как вести себя дальше, то не возражал и только попросил охарактеризовать этого счастливчика-мецената, а лучше всего — свести с ним, как только представится возможность.

Но Эрмах заявил, что в таких делах лучше не задавать лишних вопросов. Если понадобится, он согласен выступить в роли посредника, если нет — встреча состоится напрямую, без свидетелей.

Оставалось только понадеяться на его слова, а значит, положиться на неизвестных лиц. Либо отказаться. Не знаю почему, но тогда мне показалось, что Эрмах был чем-то смущен и всячески старался это скрыть. Тем не менее я уловил перемену в его настроении… да и в своем тоже…

Повторно договорились созвониться в субботу. Остаток вечера досиживали через силу. Каждый держал свое при себе. Было видно, что моя информация Эрмаха заинтересовала. Но в то же время что-то ему мешало, не давало заняться обсуждением столь интересующих нас вопросов. Я мог только догадываться, о чем он думал. Это уже был не тот человек, который всегда с одинаковой легкостью болтал о чем угодно. Он боялся меня отпугнуть — это было ясно, потому и не лез с расспросами. По логике вещей он должен был выпотрошить меня без остатка, втянуть в дискуссию и выговориться сам. Но Эрмах был сдержан. Он только подливал в бокал, беспрерывно курил и мял холеными пальцами накрахмаленную салфетку.

Дальше я почувствовал, что совместное пребывание становится нам невмоготу. Что ни говори, а студенческие годы миновали, а с ними улетучились и бесшабашное веселье, и азартные споры до утра, и просто разговоры, казалось бы, ни о чем, но тем не менее всегда такие увлекательные, наполненные особым, жизнеутверждающим смыслом. Да, мы изменились, утратили былую непосредственность, а вместе с тем способность душевно расслабляться, дарить участие и разделять заботы других.

Нет, я вовсе не укоряю Эрмаха. Он такой же неисправимый прагматик, как и я. У него тоже есть проблемы, и слушать мне о них неинтересно. Так зачем же тратить время?!

Вчера я позвонил снова. Эрмах сообщил, что говорил обо мне. Человек, о котором шла речь, в ближайшее время явится сам. Больше ничего выяснить не удалось. Эрмах куда-то спешил (или делал вид, что спешит), поэтому вдаваться в подробности не стал и тотчас же распрощался. По правде говоря, я мало чего понял. И это выбило меня из колеи. Какой-то человек… Явится сам… И что потребует взамен?.. Как-то странно получается. С некоторых пор меня стало преследовать ощущение, будто вокруг нависла тонкая, но в то же время плотная, как ватное одеяло, паутина. Сегодня весь день одолевала мысль, будто за мной исподтишка следят. Я знаю — это нервы и результат переутомления. Но всё равно такие измышления не поднимают настроение. На душе муторно и пусто. Давно замечено: отдых не идет мне на пользу, а только расслабляет…

12 марта

Я не ошибся. За мной действительно наблюдают. Два типа целый день таскались за мной, пока я, следуя устоявшейся традиции, обходил букинистические магазинчики.

Примерно раз в месяц я заходил сюда покопаться в старых журналах и книгах, полистать полуистлевшие, затертые до дыр страницы старинных фолиантов, окунуться в атмосферу прошлого с ее особым, неизъяснимым колоритом. Труды древних мыслителей тянули меня как магнитом. Именно у них, теперь уже истлевших в прах мудрецов, я искал объяснение такому феномену, как человеческая личность. Запахи плесени, прелой бумаги, пыли, чернил вызывали во мне чувство истинного благоговения перед памятью тех, чьи мысли были когда-то запечатлены в поблекших строчках и отождествлялись с давно канувшей в Лету неторопливой жизненной размеренностью, которая как нельзя лучше способствовала углубленному созерцанию себя в природе и природы в себе. Если книга или рукопись наводили меня на серьезные размышления, я покупал ее. Таким образом, у меня скопилось изрядное количество трудов по механике, антропологии, астрономии… и если не все они, то, по крайней мере, большинство способствовало моему духовному становлению, хотя на первый взгляд моя библиотека не имела к этой стороне жизни прямого отношения.

Итак, еще с утра я заметил, что за мной по пятам следуют два неизвестных человека. А произошло это случайно. Перед тем как войти в магазинчик братьев Боквилей, я оглянулся и непроизвольно перехватил чересчур пристальный взгляд одного из двух молодых людей, которые неторопливо шествовали сзади. Сперва я не придал значения этому, казалось бы, ничего не значащему эпизоду и вспомнил о нем чуть позже, когда просматривал редкий сборник сонетов мало кому известных поэтов эпохи Возрождения.

Подготовленный в какой-то мере, я подошел к окну и снова увидел их. Они стояли у тротуарного ограждения и о чем-то переговаривались. Вот тут-то и зародились первые подозрения. Понимая, что это могло оказаться игрой воображения, я приказал себе не думать о них и действительно вскоре обо всем забыл, наткнувшись на прекрасно оформленный двухтомник древнешиитского учения об основах исламской законности. Великолепная бумага, красочные иллюстрации в духе средневековых традиций, темно-коричневый, почти черный сафьян переплета говорили не только о научной, но и художественно-эстетической ценности этого достойного музейной витрины экспоната.

С трудом оторвавшись от дорогой, не по моему карману книги, я вышел на улицу и отправился дальше по разработанному маршруту. Молодые люди пошли следом и несколько раз мелькнули в толпе шляпами. На этот раз подозрения почти переросли в уверенность.

В следующем пункте я решил задержаться подольше. Хотелось лишний раз проверить себя, а заодно обдумать положение. Хозяйка хорошо меня знала, поэтому сразу предложила осмотреть полку с новыми поступлениями.

Я подошел к стопке потрепанных книг и стал рассеянно перебирать их. Настроение было ужасное. Вид старинного письма с витиеватой вязью строк не приносил радости, всегда охватывавшей меня, когда среди книжного хлама попадались по-настоящему интересные издания. Даже основное творение Пьера Гассенди [8], давно ставшее библиографической редкостью и неизвестно как попавшее на стеллажи мадам Роддингс, не смогло на этот раз рассеять тягостных дум.

Отложив книгу, я попросил вдову упаковать ее и отослать ко мне на дом. После этого вышел на улицу и оглянулся. Так и есть! Те же парни стояли на противоположном углу перекрестка и от нечего делать разглядывали прохожих. При моем появлении они отвернулись и принялись изучать прибитую к одному из выстроившихся в ряд тополей доску с объявлениями.

Я побывал еще в нескольких местах и всюду чувствовал за собой «хвост». Приятный ритуал превратился в пытку, в какую-то дурацкую, бессмысленную игру.

Возвратившись домой, я еще какое-то время наблюдал из окна за этими бог весть откуда взявшимися аргусами [9]. Сперва они бесцельно прогуливались по бульвару, а потом устроились на скамейке, неподалеку от детской площадки. Примерно через час они исчезли и больше на глаза не попадались.

«Неужто это работа Эрмаха?» — сверлила меня одна и та же мысль. Кем же он тогда является и кого представляет? Нет, надо запретить себе об этом думать. У меня нет оснований ему не доверять. Просто я оторвался от реальной жизни и слишком болезненно всё воспринимаю… А может, меня действительно проверяли? Если так, то чем это мне грозит? Да вроде бы ничем. Всё, что существует на данном этапе, бесплотно и неосязаемо. Наиболее ценная информация хранится в голове, а без нее вряд ли кто сумеет подобрать ключи к чертежам. Правда, многое изложено и здесь, но о существовании этой тетради никто не знает. Да и вряд ли она кого заинтересует. Впрочем, ее можно уничтожить. Тогда я вообще стал бы неуязвимым. Но как ни странно, я привык к дневнику. И только в общении с ним, да еще с Эльзой, нахожу успокоение, черпаю силы. Здесь я могу позволить открытую полемику с самим собой, проверить во времени справедливость тех или иных концепций, а это убеждает в необходимости и впредь поверять бумаге то, что накапливается, оседает в памяти.

Но дополнительная осторожность не помешает. В конце концов Эрмах мог проболтаться и тем самым привлечь внимание неких заинтересованных лиц. Завтра попытаюсь проверить свои выводы, и тогда станет ясно, прав я или нет.

19 марта

В последние дни произошло столько событий, что голова идет кругом. Воистину нельзя предугадать — где найдешь, где потеряешь! В связи с тем, что происходит, могу подтвердить старую истину — человек не более как щепка, которую то выносит на гребень волны, то низвергает в захватывающую дух пучину.

Не так давно я мог только мечтать о тех возможностях, что открылись вот так и сразу. Ликование переполняет иссохшую в томительном ожидании душу, высвобождает закостенелый мозг и надорванное внутренними запретами тело от цепенящей летаргии не столь далеких, но ушедших безвозвратно дней. Сам удивляюсь, с какой легкостью и быстротой забываются, уходят в прошлое минуты отчаяния. Как незаметно стираются острые, режущие по живому грани всеподавляющей зависимости, казалось бы, всесильного, неподвластного корыстолюбию интеллекта от обычного денежного мешка, от тупой прихоти невежд и притязаний жалких дилетантов. Как скоро забываются уколы уязвленного самолюбия, вызванные тем, что распределение меры общественного достояния зачастую не соответствует принципу долевого участия каждого…

О-о! Когда-нибудь я вернусь к этой теме. Всё, что довелось когда-то испытать: и унижение, и непонимание, и горечь тяжкой утраты, — всё будет восстановлено, переосмыслено. И тогда…

Но попробую очиститься от окалины недомыслия и вернусь к тому, ради чего открыл эту тетрадь. На следующий день после того, как была обнаружена слежка, я возвращался от Мориса Сгиварски. На этот раз всё было спокойно. Никаких признаков наблюдения я не обнаружил. Возникшие накануне подозрения утратили былую убедительность.

Неожиданно у подъезда меня окликнули:

— Господин Адамс?

Я оглянулся и увидел на скамейке рядом с песочницей человека лет сорока, а может больше, хорошо и со вкусом одетого, с приветливым, как мне сразу показалось, лицом, которое ничуть не портили несколько глубоко залегших морщин.

— Да, — как можно более безразличным голосом ответил я, смекнув, что вопрос задан неспроста. — Чем могу быть полезен?

Человек встал и, не торопясь, направился в мою сторону. Пока он подходил, я успел с точностью фотоаппарата запечатлеть в памяти плотную коренастую фигуру с короткой шеей, на которой посажена большая круглая голова. В облике незнакомца чувствовалась легкая, не лишенная изящества небрежность, что в сочетании с уверенной жестикуляцией и твердой походкой выдавало в нем выходца из довольно высоких кругов.

— Рад вас видеть, господин Адамс! — Он улыбнулся и протянул ухоженную руку. — Позвольте представиться. Сеньор Агуарто. Бизнесмен.

Я коротко ответил на приветствие и выжидательно замолчал.

— Признайтесь, господин Адамс, вы давно ожидаете моего появления. И наверняка подготовились к нему. Не так ли? — В его голосе прозвучала слегка отчеркнутая ирония опытного, знающего себе цену дипломата. И, о чудо! Лед между нами растаял.

— Не скрою, у меня действительно намечена одна встреча, хотя я понятия не имею где, а главное, когда она должна состояться, — ответил я, даже не успев сообразить, что уже и сам вовсю улыбаюсь.

— Можете не сомневаться. Я и есть тот человек. Поэтому не будем терять время. Давайте-ка лучше присядем и обсудим наши дела. — Он повернулся и, не дожидаясь ответа, направился к скамейке.

Я подошел, и мы сели. Агуарто оперся локтями о спинку, закинул ногу на ногу и, ни на секунду не переставая улыбаться, сказал:

— Ваше положение мне известно. Насколько я понимаю, вы нуждаетесь в некоторой сумме, требуемой для завершения опытов… — Тут он остановился, как бы сомневаясь в необходимости развития темы. Потом прижал руки к груди и проникновенным тоном продолжил: — Поймите меня правильно. Я далек от мысли проникать в чужие секреты, тем более если речь идет о престижных научных разработках. Свое дело я вижу лишь в том, чтобы с наибольшей выгодой вкладывать деньги, следить за биржей и предугадывать спрос. Ну и, конечно же, я придерживаюсь правила не ввязываться в предприятие, если оно сулит убытки. Отсюда, само собой, напрашивается вывод — перед тем как перейти к финансовой стороне вопроса, я должен убедиться в перспективности ваших работ.

От этих слов, вернее от вызванного ими возбуждения, у меня перехватило дыхание и вспотели ладони. Черт побери, это надо же! Человек стоит на пороге выдающегося открытия и даже не подозревает о том. Да-а! Если бы мой новоиспеченный кредитор знал, какие возможности откроются перед тем, кто станет обладателем гразера!.. Только вот как это объяснить, а главное, сумеет ли он понять суть и по достоинству оценить ее?..

— А разве господин Эрмах вам не рассказывал? — вместо ответа спросил я, несколько удивленный и даже раздосадованный его неосведомленностью. Мне почему-то казалось, что Эрмах обязательно напустит тумана и представит то, что ему стало известно, в сенсационном, интригующем свете.

— Эрмах? — У Агуарто на какое-то мгновение вздернулась к виску бровь. — Ах да… Эрмах… Ну конечно же, рассказывал. Только не совсем определенно. Так, в общих чертах… — Он вздохнул, и мне показалось, что напоследок в его голосе прозвучали извинительные нотки.

— Так вы хотите знать, в чем смысл моей работы и каковы ее ожидаемые результаты? — спросил я, делая особый нажим на последнее слово, и тут же представил, как бы вытянулось лицо моего собеседника, узнай он о конечных целях намечаемых экспериментов.

— Да. Хотелось бы. Если вы, конечно, не возражаете… И при условии, что ваши планы не составляют тайны…

Корректность Агуарто была просто восхитительна и поэтому требовала вознаграждения. И меня будто прорвало. Видно, много чего накопилось за годы одиночества. Потребность полноценного общения давно вынашивалась, зрела, но задавленная волевым усилием, до поры до времени о себе не заявляла. Я не заметил, как начал говорить… сначала сбивчиво, бессвязно, перескакивая с одной мысли на другую, мучаясь от того, что не нахожу слов — тех, единственных, которые могли бы передать мое состояние, оттенки чувств, переживаний. Но постепенно я успокаивался. Рассказ мой мало-помалу переходил в направленное, предначертанное текущими обстоятельствами русло; фразы становились всё более насыщенными и емкими. Примерно около получаса я рассказывал о своих планах и тут же, на песке, закреплял ивовым прутиком их смысл поясняющими рисунками и формулами.

До сих пор не могу понять, зачем я это делал. Может, потому, что Агуарто сразу мне понравился, или оттого, что он не физик, не специалист, а значит, не соперник, способный выкрасть высказанные невзначай идеи… А может, потому, что мне так нужны деньги?! Да-да, те самые безгранично ненавистные мне деньги, без которых даже гениальные замыслы зачастую превращаются в пустой набор цифр и никому не нужных слов…

Агуарто оказался на редкость внимательным слушателем. За время моих излияний он ни разу не вмешался, не нарушил многократно возникавших пауз, когда я подыскивал наиболее точные и доходчивые выражения. По-видимому, он не ожидал на первых порах такой откровенности, хотя реакции своей не выдавал. Его молчание еще больше распаляло меня, заставляло выискивать еще более красочные сравнения. Не скрою, при этом я не мог не испытывать чувства некоторого превосходства, снисходительности взрослого по отношению к ребенку, но вместе с тем прекрасно понимал, что только строгая логика в сочетании с перспективой немалой выгоды способны принести успех. Этот осторожный и, несомненно, искушенный в делах предприниматель должен быть уверен, что его деньги не пропадут, и я просто обязан был его убедить.

Выслушав мою страстную исповедь, Агуарто какое-то время молчал, морщил выпуклый лоб и в раздумье жевал губами. Возможно, он что-то прикидывал, вычислял. А может, уже ворочал в уме суммами, исчисляемыми цифрами с множеством нулей. Как знать… Определенно я ничего не могу сказать, так как блуждающая улыбка стирала с обращенного в профиль лица все проблески чувств, сбивала с толку, не давала возможности проследить за ходом его мыслей. Наконец, он повернулся ко мне, прижмурил один глаз, потом второй и вкрадчиво спросил:

— А кроме нас двоих, знает ли еще кто об этом устройстве? — И тут же, не давая мне возможности сказать, добавил: — Прошу и далее быть со мной откровенным, поскольку для меня, как бизнесмена, этот вопрос имеет первостепенное значение.

— Нет! — не раздумывая, ответил я. — Ни одна душа на свете! Только с Эрмахом я поделился кое-какими соображениями. Но он знает ровно столько, чтобы не знать ничего. Сама по себе высказанная идея — это не более как дым, пустой набор звуков. В детали, а тем более расчеты, он не посвящен и даже догадываться не может о том, чем я располагаю.

— Это хорошо, господин Адамс, — сказал он и как-то странно засмеялся. — Вы даже представить себе не можете, насколько это хорошо!

Неуловимым движением руки Агуарто извлек из кармана темно-синего, с серебристой искоркой пиджака чековую книжку, черкнул в ней что-то и в следующий момент с видом фокусника вручил мне чек.

— Держите. Это аванс. Ровно половина установленной вами суммы. Остальное получите в процессе подготовки. Устраивает?

Я еще не верил, что наконец-то сбылось, свершилось главное. Я снова могу работать. Отныне голова моя свободна от поисков обходных путей, от бессмысленных, изматывающих маневров. Теперь я волен осуществлять свой план как захочу, не ограничивая себя расходами и выбором средств…

— Но я ставлю перед вами условие. И его надо соблюдать… — Глаза Агуарто взялись холодком, улыбку как стерло, а в голосе прозвучали металлические нотки, что свойственно людям властолюбивым, привыкшим к беспрекословному подчинению себе. — Никто не должен знать о нашей встрече. Не хотелось бы заниматься изложением прописных истин, но я все-таки напомню о некоторых из них. Прежде всего — никаких разговоров на интересующую нас тему. Не ввязывайтесь ни в какие обсуждения и споры, кто бы ни являлся их инициатором.

— Можете не сомневаться, сеньор Агуарто! — поспешил заверить я. — Круг моего общения и без того ограничен. Только вот… — Тут я вспомнил о недавних преследователях, и переполнявшая меня радость мгновенно улетучилась. Пришло отрезвление, а с ним возвратилась способность здраво рассуждать. Как быть? Рассказать или на этот раз умолчать, дабы не оказаться в глазах Агуарто полоумным неврастеником?

Похоже, он уловил мои колебания, потому как снова улыбнулся и благожелательным тоном сказал:

— Говорите, не стесняйтесь. Ваши сомнения, в особенности если они касаются существа затронутых вопросов, лучше разрешить сейчас, пока не наступило время действий и пока можно что-либо исправить или предотвратить.

Не знаю почему, но влияние этого в сущности чужого мне человека оказалось так велико, что я безотчетно, с первых же минут стал ему безгранично доверять. Поддавшись новому приливу откровения, я поведал о том, как заметил за собой слежку, описал внешний вид незнакомцев, не забыв при этом воспроизвести в деталях маршрут следования.

Агуарто нахмурился. Это известие явилось для него полнейшей неожиданностью. Молчание затягивалось. Он был неподвижен, и только кадык его беспрерывно двигался под светлой, стянутой узким галстуком рубашкой.

— Вряд ли это так серьезно, — сказал он, собравшись наконец с мыслями. — Скорей всего, случайность. Но возможно и другое. Что-то в вашем облике привлекло внимание любителей наживы. Вот они и решили при случае проверить содержимое ваших карманов. Иного объяснения я не вижу. Да и вряд ли оно может быть.

Как ни странно, но его слова и уверенный тон успокоили меня и вернули в доброе расположение духа. Я был безмерно благодарен Агуарто за то, что он сумел избавить меня от гнета подозрений. Без достаточных оснований, без подкрепления фактами они только давили, вводили в недоумение и никоим образом не могли быть развеяны или стать доказуемой непреложностью.

Заметив мое смущение, Агуарто сказал:

— Держите меня и дальше в курсе… если, конечно, посчитаете нужным.

Да, он всячески давал понять, что расценивает нашу встречу не как нечаянное, мимолетное знакомство, а как основу для серьезного сотрудничества. И самое удивительное — я ничуть не сопротивлялся его воздействию, не пытался что-то изменить или повернуть в свою сторону. Обычно я быстро определял, с кем имею дело, безошибочно чувствовал в людях искусственность, фальшь, а в особенности склонность к суесловию и надувательству. У Агуарто ничего такого не было. Его обаяние окончательно растопило лед моего недоверия, и мы еще не меньше часа болтали о всякой всячине, оставив тему предстоящей работы.

Прощаясь, он очень сожалел, что не располагает временем для более обстоятельной беседы, и оставил номер телефона, по которому его можно отыскать. Договорившись встретиться через неделю, мы разошлись и, судя по всему, оба остались довольны исходом встречи.

Снедаемый нетерпением, я тут же засел за чертежи и попутно составил перечень необходимого оснащения. Список получился внушительный, и я подумал, что для начала его не мешало бы согласовать с Агуарто. Я позвонил на день раньше, и сегодня после обеда мы встретились вновь.

Как и в прошлый раз, Агуарто был безукоризненно любезен и элегантен, как витринный манекен. У недостроенного павильона в глубине парка, где он ждал в назначенный час, никого не было, и мы могли разговаривать, не опасаясь чужих ушей.

Агуарто ознакомился со списком, уточнил кое-что для себя, а затем совершенно неожиданно предложил перенести работы в отдельную, специально подготовленную лабораторию.

О таком я мог только мечтать. Стесненность домашней обстановки, отсутствие элементарных благ, не говоря о необходимом для монтажа оборудовании, уже не раз доводили меня до отчаяния. Но с этим приходилось мириться. И вот, нá тебе!.. Агуарто предлагает, можно сказать, идеальные условия. На деле предлагает, не на словах. Даже не зная толком принципа действия еще не существующего гравитационного преобразователя, не представляя и малой доли тех эффектов, которые еще предстоит открыть. С чего бы это?.. Как бизнесмен, он должен быть предельно осторожным, иначе давно бы вылетел в трубу. А вдруг знает? Знает, но не говорит? Тогда, опять же спрашивается, почему? Что его заставляет вести себя так?.. Нет, наверное, он все-таки смотрит на гразер, как на источник баснословной прибыли и наверняка уже всё рассчитал. А поскольку там, где пахнет деньгами, деловые люди проявляют дьявольскую сообразительность, то он снял или даже купил (какое мне до этого дело) подходящую лабораторию и теперь предлагает ее мне. Стоит ли отказываться?.. Правда, кое-какие опасения оставались. Что-то удерживало меня от шага, сделав который, я могу потерять самое ценное — независимость. Эти предприниматели — как пауки. Так присосутся, что не выпутаешься.

Похоже, Агуарто прочитал мои мысли, потому как терпеливо и ненавязчиво стал объяснять преимущества лабораторных условий. Надо признаться, у этого человека самой природой заложен дар убеждения. Каждое его слово било в цель, точь-в-точь отвечая моим тайным замыслам. При этом он всячески пытался подчеркнуть, что ни одна душа в мире не станет мне мешать или, упаси бог, посягать на право первенства. Полная свобода действий, прекрасная возможность для самовыражения, гарантия личной безопасности и, конечно же, незамедлительное исполнение всех моих указаний — вот далеко не полный перечень доводов, устоять перед которыми было невозможно.

Окончательно всё решило известие, что для работы мне предлагается уединенное место на морском побережье в южной части Континента, где в перерывах можно отдохнуть и набраться сил. Откровенно говоря, я с удовольствием оставил бы свою конуру, сменил обстановку, пожил среди людей. Но раньше я никому бы в этом не признался… даже самому себе. И только лишь потому, что не видел выхода. Но теперь… Как знать, может, давняя, неотступно преследовавшая меня ностальгия по прошлому на этот раз отступит, и болезнь удастся излечить?.. В общем, я согласился. Агуарто с видимым облегчением вздохнул и взялся в недельный срок уладить связанные с переездом дела. К тому времени я должен быть готов. Предстоит немало возни со сборами, так как большая часть снаряжения по-прежнему находится в пещере Рио де Плато.

21 марта

Поздно вечером вернулся домой и сразу позвонил Агуарто. Договорились встретиться через день на том же месте. Он сообщил, что тоже не терял время и подготовил для меня сюрприз. Интересно, что бы это значило?..

На этот раз поездка в горы оказалась очень тяжелой. Надо отоспаться и прийти в себя. Дома страшный кавардак. Постель стелить не буду. Лягу так… В глазах Эльзы читаю неодобрение. Прости, родная! В последние дни я совсем не думаю о тебе. Нет ни минуты, чтобы побыть наедине с твоим милым образом и как прежде погрустить о прошлом.

Страшно устал, а на тяжелую голову и думать не хочется…

23 марта

Мой компаньон развил бурную деятельность. Я всё больше доверяю ему. Он по-прежнему предельно точен, аккуратен и до невозможности предупредителен. При встрече первым делом поинтересовался моим самочувствием и только потом попросил рассказать со всеми подробностями, как я провел эти дни. Отчет занял около часа. Кое-что вспоминалось с трудом, а некоторые, даже не столь отдаленные фрагменты, вообще не удалось вспомнить.

Агуарто не стал заострять внимание на таких пустяках и сказал, что ничего страшного в этом нет. Просто у меня отсутствуют навыки последовательного регенеративного анализа, и тут же пояснил, что есть люди, которые даже по прошествии многих лет воспроизводят с точностью каждый день своей жизни.

Коснулись и темы возможного надзора. Правда, здесь всё чисто… За эти дни я неоднократно проверялся и убедился, что «хвоста» нет. Выходит, Агуарто был прав, а я, к стыду, оказался жертвой собственного воображения и неуемной фантазии. Попробовал перевести всё в шутку. Кажется, получилось. А там кто знает…

Далее Агуарто сказал, что должен представить меня одному влиятельному лицу, от которого многое будет зависеть как сейчас, так и в будущем. При этом добавил, что уже подготовил почву, кое с кем переговорил, посоветовался, словом, пробудил интерес, как он выразился, к примечательной и своеобразной личности, сумевшей самостоятельно и за короткий срок добиться серьезных сдвигов в разработке одной достаточно оригинальной идеи. Это и есть тот самый сюрприз, о котором он говорил. С этим человеком надо встретиться, произвести на него как можно более благоприятное впечатление и рассказать о содержании своей программы.

Дата добавления: 2015-08-05