Эффект Адамса 2 страница

— Адамс был альбиносом? — снова подал голос Мелвин.

— Да, — на губах Рейдера мелькнула мимолетная улыбка. — Именно по этому признаку удалось на него выйти.

— Тогда всё ясно! — облегченно выдохнул Мелвин. Еще один пласт из числа тех, в глубине которых прячется тайна, вскрыт. Еще один шаг в потемках сделан.

— Итак, господин Рейдер, на сцену выходит личность поистине одиозная, — подвел черту Робертсон.

— И все-таки, никак не могу уяснить, кто же они есть: Адамс, Гарсия и те, кто с ними, — удрученно проговорила Джесси. — И потом эти фантомы… — Она безотрадно вздохнула и стала собирать разбросанную в беспорядке графику.

Остальные молча следили за ней, обдумывая каждый про себя смысл последней фразы. Высказываться никто не спешил, ибо любые заключения выглядели бы по крайней мере неумно, а новые недоказанные суждения могли лишь напустить тумана, из которого они только начали с величайшим трудом выбираться…

Телефон зазвонил неожиданно и резко. Мелвин мгновенно проснулся и схватил трубку. Это был Рейдер.

— Что случилось?

— Потом объясню. Собирайся и жди меня. Да не забудь прихватить свою игрушку и бронежилет.

Несколько секунд Мелвин приходил в себя. Потом встал, разогнал остатки сна обжигающе холодной после теплой постели водой и торопливо проглотил чашку горячего кофе из термоса, который предусмотрительно заготовил с вечера.

В машине, кроме шефа, сидели трое. Вслушиваясь в лаконичную речь полковника, Мелвин сопоставлял вновь открывшиеся факты.

— Гривс вышел на вертолет и, кажется, выследил всю свору, — рассказывал Рейдер в то время как машина мчалась по ночным улицам. — Они скрываются на вилле некоего Роджерса. Место удобное. Рядом трасса и спортивный аэродром. Роджерс — по всей видимости, подставное лицо Гарсии — числится агентом акционерного общества «Фри Ланкстер» и постоянно находится в разъездах. Нельзя исключать, что его и вовсе не существует, а документы оформлены на вымышленное имя. Гривс устроил у вертолета засаду и, дождавшись темноты, пристроил в кабину передатчик. Вскоре заявились и те, кто нас интересовал. Из их разговоров стало ясно, что мы на верном пути. Гарсия где-то в стороне. Последние его указания сводились к тому, чтобы заправить машину и быть готовым к вылету. Гривс выследил людей, выходивших с ним на связь. Они-то и привели нас к вилле.

— А почему меня не известили раньше? — спросил Мелвин, уязвленный тем, что его обошли вниманием.

— С тобой всё решилось в последний момент. Откровенно говоря, я не хотел подключать тебя. Но в последнем сообщении Гривс передал, что на вилле подозрительно зашевелились. Потому и спешка. Из Центра поступил приказ создать группу захвата и всех накрыть на месте.

— А как же Гарсия?

— Делая ставку на него, мы рискуем упустить остальных. Возможно, он и тут ведет двойную игру, а Хаусмана использует для отвода глаз.

— Такое вполне вероятно.

— Поэтому мы решили не тянуть.

— Представляю, каково сейчас Гривсу. Он один?

— С ним еще двое. Но он попросил помощи.

— Что там стряслось?

— Ума не приложу. Больше часа от него нет ни слова.

— Я в этом районе никогда не был. Долго еще?

— Через несколько кварталов граница Ричленд — Криика, а там рукой подать.

Машина свернула влево и углубилась в темную аллею. К дороге подступили глухие высокие заборы. Сделав напоследок вираж, они остановились у двухэтажного, погруженного во мрак дома.

— Здесь! — выдохнул водитель и заглушил мотор.

Входная калитка оказалась запертой. Вокруг было пусто и тихо.

— Гривс должен быть где-то рядом, — прошептал Рейдер, убедившись, что подступы к дому перекрыты. — Не нравится мне эта тишина. И света в окнах нет…

Ответить никто не успел. В стороне отрывисто хлопнул выстрел, следом еще. От неожиданности все растерялись и замерли, кто где был. Первым опомнился Рейдер. Он бросился в темноту и, уже не скрываясь, скомандовал:

— Всем за мной! Скорее!.. Там аэродром!

Мелвин рванул было следом, но вскоре потерял из виду полковника. На мгновенье он остановился, чтобы сориентироваться, и дальше помчался туда, откуда продолжали стрелять. Ветер свистел в ушах, рубашка взмокла и прилипла к спине. Напрягая силы, он перемахнул через один забор… потом еще… Бежал и натыкался на кусты, деревья… Чуть было не угодил в яму с водой и лишь чудом избежал схватки с догом, угрожающе громыхнувшим цепью при его появлении.

Но вот показалось поле, очерченное по краям гирляндами навигационных огней. Преодолев последнюю ограду, он осмотрелся, пытаясь определить, где наиболее жарко. Невдалеке угадывались контуры приземистых монопланов. Стреляли где-то там, за ними, куда не доставал рассеянный свет фонарей.

Раздумывать было некогда. Он собрался нырнуть под прикрытие коробчатых фюзеляжей, но тут до его слуха донеслись неразборчивые крики и глухой металлический стук. Прогремели два выстрела, а затем натужно завыла на запуске турбина невидимого во тьме вертолета.

Чихнул и стал набирать обороты двигатель. Послышался свист разгоняющихся лопастей. Сообразив, что дальше таиться нет смысла, Мелвин кинулся на звук и наткнулся на массивный обтекаемый корпус вертолета. Вокруг стояла непроглядная темень, но он догадался, что сообщники Гарсии надумали бежать. Надо им помешать. Но как?.. Что можно сделать в царящей сумятице, где никто никого не видит и действует сам по себе?

Из темноты опять донеслись нечленораздельные возгласы. Боковым зрением он успел заметить, как невдалеке мелькнули и растворились чьи-то тени. Шум винтов нарастал. Громко и часто захлопал брезент на моторе ближнего самолета. Плотный поток воздуха прижал его к земле, не давая возможности разглядеть, что происходит впереди. Взметнувшийся столб пыли прикрыл, как завесой, готовый взлететь вертолет. Прикрывшись локтем, он протер глаза, сплюнул застрявший на зубах песок и уже готов был смириться с мыслью о невозможности что-либо изменить, когда высокий, вибрирующий рев двигателя пошел на снижение. Он еще не успел ничего понять, когда из-под хвостового винта коротко сверкнуло пламя, и в следующий миг геликоптер вспыхнул как свечка, озарив пустынное взлетное поле. Бешено вращались винты. Метались люди. Свои… чужие… полная неразбериха… Из пылающей машины выпрыгнул человек и бросился бежать. Его догнали, свалили. В отблесках огня блеснули наручники…

Еще немного, и двигатель окончательно заглох.

Вертолет стоял к Мелвину боком. Входная дверь находилась с обратной стороны, поэтому он не видел, что там происходит. Снова зачастили выстрелы. Беглецы, похоже, сдаваться не собирались и, несмотря на отчаянное положение, защищались с яростью обреченных.

Первым его желанием было броситься в гущу борьбы. Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что один контролирует эту часть поля.

«Если они появятся здесь, я ударю им в тыл», — решил он и, укрывшись за колесом самолета, изготовился к стрельбе.

Но на этот раз ему не довелось вступить в схватку. На освещенную площадку выкатила пожарная машина аэродромного депо. Из-за огненной стены вынырнул Рейдер. Он вскочил на подножку и стал руководить действиями расчета.

Стрельба стихла. Мелвин поднялся и окликнул полковника. Тот махнул ему, спрыгнул на землю и стал еще более энергично подгонять пожарных.

— Пробит коллектор, — услышал Мелвин его осипший голос. — Могут взорваться топливные емкости.

Одновременно с разных сторон подкатили две полицейские машины. Мелвин прошел к месту стычки, и его взору открылась неприглядная картина. На освещенном пятачке обозначился обгоревший фюзеляж, изнутри которого валил черный дым. Рядом, в лужах такой же черной крови, лежали несколько тел, два из них в форме.

Он перехватил у пожарника ведро с песком и тоже кинулся к огню. Пламенные ручейки коснулись подошв, и он принялся втаптывать их в грунт. В лицо пахнуло жаром и смердящей гарью.

Кто-то дернул его за рукав. Он оглянулся и увидел Рейдера.

— Хватит! — отрывисто бросил тот. — Управятся без нас.

— Как там Гривс? — спросил Мелвин.

— С ним всё в порядке. Не повезло Шелтону Дьюреру и еще одному из тех, кто был с нами.

— А как с этими? Никто не ушел? — Мелвин вытер грязный от копоти лоб.

— Трудно сказать, но думаю, что нет. Гривс их прижал. Сперва они только отстреливались, а выпрыгивать стали позже, когда по-настоящему припекло. Дверь мы держали на прицеле. А как у тебя? Не пытался кто улизнуть через окна?

— Нет. С той стороны никто не появлялся.

Рейдер оценивающе глянул на хлопотавших у дымящегося остова людей и направился к сомкнувшимся в полукольцо автомашинам. Мелвин последовал за ним.

— Будем считать, на сегодня твоя работа закончена, — проговорил на ходу Рейдер. — Отвезешь задержанных и можешь отдыхать.

— Как же так!.. — запротестовал было Мелвин, но полковник оборвал его:

— Здесь справятся без тебя, а впереди трудный день. Я тоже не железный. Подменишь меня с утра.

— Вы остаетесь?

— Да. А потому в отделе должен находиться человек, который в курсе дел. Могут позвонить из столицы или, хуже того, опять нагрянут с инспекцией. Теперь понимаешь?

— Понимаю, — без особого энтузиазма ответил Мелвин.

— Гривс управится сам, — Рейдер сдернул галстук и расстегнул ворот рубашки. — Да и я буду рядом.

— Сколько их осталось? — смирившись, спросил Мелвин у рослого лейтенанта, который запирал дверцу вместительного полуфургона.

— Здесь трое. Столько же осталось там, — коротко ответил полицейский.

— Гарсии среди них нет? — обратился он далее к Рейдеру.

Полковник отрицательно качнул головой.

— Я уже говорил, он вряд ли сунется в такого рода авантюру.

У Мелвина потемнело в глазах.

— Я сейчас же допрошу этих мерзавцев и вытряхну из них всё! — прорычал он.

— Не валяй дурака, — устало сказал Рейдер. — Делай, что говорят, и не путай нам карты.

— А Гарсия? Ведь опять уйдет!

— Оставь это. Твое дело — «Объект», и только «Объект»! Задержанными займутся другие. Завтра я предоставлю тебе материалы допроса. Устраивает?

— Простите, — Мелвину стало неловко. Пожалуй, впервые за время службы он был так несдержан. — Больше вопросов нет. Разрешите исполнять!

— Исполняйте! — строго сказал Рейдер, но тут, не выдержав официального тона, вздохнул. — Не нравится мне это. Ох как не нравится!.. Опять кровь… много крови… Боюсь, не смогу толком объяснить, но хочу предостеречь тебя в одном — не торопись с выводами. Измени подход и попытайся взглянуть на этот случай с позиций наших ученых коллег.

— Но я ничего не смыслю в их теориях! — растерянно пробормотал Мелвин.

— Ну и что? Ты ведь приверженец нестандартных методов. Вот и действуй! Я очень на тебя надеюсь. Похоже, самому мне с этим делом не справиться. Не смогу я пробиться сквозь заслон всяких там химер, фантомов и кабалистических знаков. Впрочем, ладно… Чего болтать зря… — Рейдер уже сожалел о сказанном и, досадуя на себя, поспешил закончить наставления. — Итак, никакой самодеятельности. Хочешь — отправляйся домой, а нет — располагайся в отделе.

Мелвин не нашелся, что ответить, и лишь кивнул, соглашаясь. Потом еще раз окинул взглядом освещенную фарами территорию, где в дыму копошились безликие фигуры, и, проверив готовность группы сопровождения, дал команду трогаться…

С утра светило солнце, но к полудню погода испортилась. Огромная фиолетовая туча нависла над городом и готова была обрушиться грозовым зарядом. Порыв шалого ветра рванул занавеску, и Мелвин поспешил прикрыть окно.

Он был один, и не только в стенах кабинета, но, пожалуй, на всем этаже. Воскресный день снял напряжение делового ритма. В коридорах установилось временное затишье. Приумолкла и непрекращающаяся в будни разноголосица бесчисленных телефонов.

Неспешно прошагав по узкой дорожке свободного пространства от подоконника к двери, он повернул обратно и уже в который раз уперся взглядом в стол, где лежала обгоревшая тетрадь без обложки.

Да, игра в неизвестность близилась к концу. Это было бесспорно, и первейшим доказательством тому была эта тетрадь. Оставалось сделать последнее усилие, собраться с мыслями и ознакомиться с записями великого кудесника, так и ушедшего в вечность, не сказав последнего слова.

Рейдер сообщил, что это дневник Адамса — тот самый загадочный дневник, отыскать который уже утратили надежду. Но что в нем содержится и как расценивать подобную находку — как запланированную удачу или опять как случайность, которой могло бы и не быть?.. Какие еще открытия ожидают его на страницах неведомого текста?.. Никто этого не знает, включая и Рейдера. Он так спешил, что, по его признанию, просмотрел лишь несколько абзацев.

Как-то не верилось, что разгадка тайны близка. А вдруг и в этот раз всё окажется не так, как принято считать, и, воздвигнутая с таким трудом конструкция, в основном покоящаяся на умозрительных заключениях, снова рухнет и похоронит под обломками последнюю надежду разобраться в происходящем… Как-никак, а именно эта мысль до сих пор удерживала его от дальнейших действий. Пусть это покажется странным, но ему хотелось еще чуточку побыть в неопределенности, оттянуть чем-то пугающее знакомство с отдающей духом неприкасаемости тетрадью. Он устал… устал безмерно от тягостных раздумий, от неудовлетворенности собой и бесплодных поисков верного пути… Устали все. И вот, дневник… Растрепанная пачка потемневших от огня листов. Казалось, сам дьявол, будто развлекаясь, вытащил на свет мысли этого особо выдающегося мертвеца и всё лишь для того, чтобы еще дальше увлечь участников событий в тенета колдовских метаморфоз.

Да, тетрадь вызывала почти суеверный страх.

«Что же там есть? — подумалось в очередной раз. — Что вызовет во мне соприкосновение с глубинами души этого новоявленного Рокамболя? Кто он? В чем секрет его притягательности? Он сам, как фантом… О нем почти ничего не известно…»

Утомившись от бесцельного хождения, он присел к столу и стал вспоминать.

После того как на аэродроме ликвидировали пожар, в салоне вертолета обнаружили еще два обгоревших трупа. Среди остатков одежды одного из них была найдена полуистлевшая тетрадь, на которую сперва не обратили внимания. По всему выходило, что записи остались у Хаусмана. Почему так случилось — оставалось только догадываться. Живых свидетелей не осталось. Может, они в самом деле не сошлись в цене, разругались или еще что… Но как бы там ни было, а Хаусман, похоже, нашел свой закономерный конец. Окончательный ответ даст экспертиза, а пока о нем продолжали наводить справки. Частный детектив, впоследствии матерый бандит, он долгое время скрывался, появляясь то тут, то там в компании самых отъявленных негодяев. Потом попал в поле зрения Гарсии, и тот нанял его для исполнения своих замыслов…

Наконец Мелвин решился. Осторожно, стараясь не повредить бумагу, он придвинул тетрадь ближе и стал изучать ее. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться в главном — дневник изрядно пострадал. Пожелтевшие, ссохшиеся от жара листы с черными подпалинами и закрученными краями являли собой слипшуюся массу, от которой исходил слабый, но тем не менее вызывающий тошноту запах горелого мяса. Первые две страницы, которые по всей видимости и успел просмотреть Рейдер, отделялись сравнительно легко. Остальные листы надо было раздирать. Хрупкая бумага, казалось, рассыплется в прах от малейшего прикосновения. Текст начинался с обрывка каких-то ранее изложенных мыслей. Следующая запись датировалась только числом и месяцем. Года не было. Осмотрев остатки кое-где уцелевшего клеенчатого корешка с выступающими из-под него клочками обугленной бумаги, Мелвин пришел к выводу, что огонь уничтожил не менее десятка первых страниц. Текст написан мелким ровным почерком. Чернила, особенно на первых листах, сильно выгорели и расплылись, но большая часть слов распознавалась.

Придерживая кончиками пальцев тетрадь за торцы, он перевернул ее и увидел с обратной стороны столбцы формул. Так и есть, всё сходится. Адамс действительно вел дневник и дополнял его своими расчетами. Вычисления!.. Но где они? Это всё?.. И потом, фотографии… Они были вложены в тетрадь. Выходит, тоже сгорели? Он еще раз взглянул на заскорузлый лоскут с формулами, разлепил страницы и убедился, что ни фотографий, ни записей дальше нет. По состоянию корешка нетрудно было догадаться, что эта часть дневника пострадала больше всего. Выгорело не менее половины страниц, судя по всему именно тех, что представляли наибольший интерес.

Он снова перевернул тетрадь на лицевую сторону, включил настольную лампу ирасправил загнувшиеся концы страниц. За окном прогрохотал гром. По стеклу скользнули дождевые капли — совсем как тогда, в палатке Тэйлора, перед броском в неизвестность. И настроение под стать. Такое же предчувствие особой, еще никем не познанной новизны…

Собравшись с духом, он склонился над рукописью и впился глазами в казалось бы продолжавшие полыхать огнем строчки. Прочитал одну страницу… вторую… Почти ничего не понял. Вернулся назад и, уже не торопясь, отключившись от всего и позабыв о времени, стал вчитываться в странный текст…

… а всё, что было раньше, можно назвать лишь предтечей жизни, но никак не ее течением.

Да, хорошо вот так рассуждать, учить других, давать советы. Но как трудно быть откровенным с самим собой, как тяжело понять — а кто ты есть?.. зачем всё это?.. Вот почему я не могу успокоиться, не могу обрести равновесие. Не могу определиться с выбором цели, которой хотел бы посвятить себя целиком без остатка… обо всем забыть, погрузиться в состояние сладостной эйфории и отрешенности…

9 сентября

Одни и те же мысли не дают покоя — мучают, терзают, доводят до исступления. Рассудок безуспешно пытается проникнуть в то верховодье Начал, где за непроницаемой стеной прячется Вечность… А ведь именно там пребывает сонм невероятнейших тайн. Бывало, в какие-то минуты мне казалось, что я стою на пороге чего-то необыкновенного, нахожусь на грани переворота в полной готовности совершить его, сбросить панцирь сформировавшихся представлений о природе вещей и заново создать основу собственного мировоззрения. Но тщетно! Миг прозрения не давался, ускользал, а вместе с тем исчезало и то особое состояние, которое в самой общей форме можно было бы выразить как осознание своей причастности к удивительным и вместе с тем совершенно обыденным процессам, обусловливающим в совокупности своей целостность и гармонию окружающего Мира… Когда знаешь, что в эти самые мгновенья так же, как и миллиарды лет назад, где-то в глубинах космоса и здесь, совсем рядом, в каждой точке, в каждом кусочке любого взятого наугад вещества происходят грандиознейшие преобразования, которые определяют неисчислимое многообразие форм материального воплощения.

Физический вакуум — вот проблема, которая не дает мне покоя!

Пустота… Субстанция, в которой ничего нет…

Как просто выглядит картина абсолютной пустоты в глазах того, кто, не мучаясь сомнениями, не задумывался о подлинном смысле этого, не поддающегося зрительному воспроизведению, да и философскому осмыслению феномена! «Природа не терпит пустоты…» — так говорили древние, даже не подозревая, насколько точно это изречение отражает одно из главнейших условий существования материальных систем…

Одни и те же рассуждения, и все они заводят в тупик. Одни и те же образы, сравнения, и нет сил преодолеть инерцию.

Взять, к примеру, опыт: сосуд, из которого выкачивают воздух. Что происходит при этом? Удаляются взвеси, молекулы, атомы, частицы. Что остается? Одна из форм разреженного пространства, ограниченного замкнутым объемом, — пространства, в котором даже идеальный насос не создаст абсолютной пустоты. Мириады всепроникающих частиц беспрепятственно пронзают самые прочные материалы, в любой момент заполняют какой угодно малый или великий, первоначально заданный объем. Фотоны, нейтрино, кварки — вездесущие первокирпичики материи. Поля — магнитные, электрические, гравитационные… Они не дают возможности образоваться пустоте, движутся, взаимодействуют, определяя тем самым факт своего существования, а следовательно, создают условия для сравнения, мерой оценки которого являются те или иные различия. А там, где есть различия, там нет и не может быть пустоты, ибо под пустотой подразумевается полное и абсолютное равенство там, где ничего не меняется, ничего не происходит, а значит, и ничего нет. Чем, например, отличается ничтожнейшая доля аттосекунды от миллиарда лет? По большому счету, ничем, если исключить события мезо-мегауровней. Как у того, так и у другого интервала времени есть начало и есть конец. А то, что происходит в течение этого интервала, — дело относительное, потому как и начало, и конец любого действия или процесса характеризуются сопоставимыми событиями с одинаковым уровнем энтропии.

Или другой пример — космический вакуум. Среда в удалении от материальных скоплений. Предположим, что единственная, находящаяся в этой области пространства частица вылетела, а другие еще не успели влететь. Что при этом происходит? А ничего! Если эта область находится в окружении пусть и далеких, но вполне материальных объектов (звезд, галактик, сообществ галактик), то между ними в любом случае сохраняются хоть и исчезающе малые, но вполне достоверные взаимодействия. Следовательно, эта часть пространства в любом случае окажется на пути распространения каких-то частиц или силовых линий, а значит, рассматривать ее с позиций абсолютного вакуума тоже нельзя.

А если бы сфера оказалась разорванной?.. Тогда с какой-то из сторон не было бы источников возмущений и возможность образования полной пустоты стала бы реальной. Но как представить границу мира, за пределами которой ничего нет?.. Нет звезд, туманностей, галактик. А что есть? Пространство и пустота — мыслимо ли такое сочетание?

Допустим, что в означенной суперсистеме осталась одна пара частиц… любых, не зафиксированных координатами и скоростью. Всего лишь пара частиц!.. А что между ними? Пустота? Никакое воображение не в силах передать, что скрывается за этим словом. Раньше был спасительный эфир. Его никто не видел, не ощущал, но считалось, что он заполняет всё, включая и пустоту. Теперь его не стало… Вернее, от него отказались. А если из оставшейся пары частиц останется одна. Что тогда?.. В таком случае лишается смысла понятие пространства как меры оценки расстояний. При желании можно убрать и последнюю из оставшихся частиц. Останется мир, в котором ничего нет — тот самый физический вакуум, который не имеет материального выражения. Вакуум, в котором кроме пространства теряют смысл и такие понятия, как время, скорость… Если пространство можно представить как меру измерения чего-либо, то время, по той же аналогии, является мерой сравнения происходящих в нем процессов. Но в той системе, где ничего нет, где ничего не меняется, отсутствует и понятие времени, ибо в мире, где одно событие не отличается от другого, невозможно выделить и точку отсчета, от которой представилась бы возможность выстроить хронологию — последовательную цепь событий, — что дало бы возможность выделить их как нечто целое среди множества других. Но если нет пространства, то нет расстояний. А если нет времени, значит, нет скорости. Ноль скачком превращается в бесконечность, и наоборот… распахивается дверь в новый мир, свойства которого невозможно представить. Но это на бумаге. А как в действительности?.. «Из ничего не выходит ничего, так же, как ничто не переходит в ничто…» Перефразируя мысль философа, можно сказать, что в состоянии физического вакуума пространство, как одна из форм существования материи, не может просто исчезнуть, а должно перейти в иное состояние… свернуться, перестать существовать для внешнего мира, если таковой сохраняется, и воспроизвестись в другом качестве — там, где вновь приобретают смысл понятия расстояний, координат, взаимодействий. Овеществление же этих понятий, как меры сравнения и оценки, возможно лишь в условиях, пусть произвольного, но материального воплощения, пусть произвольных, но материальных объектов, между которыми эти взаимодействия могут, и более того, должны осуществляться…

Мир, вложенный в бесконечное множество иных миров… И каждый из них замкнут в себе, отделен от остальных невидимой, неосязаемой, непроницаемой перегородкой…

А что такое система любых размеров (будь то микроскопических или сопоставимых с масштабами метагалактики), если она ничем себя не проявляет для внешнего наблюдателя? Это пустота… вакуум… субстанция, которая существует сама в себе, со своими, только ей свойственными мерами отсчета, кои бессмысленно сопоставлять с другими, столь же обособленными системами. По всему выходит, что физический вакуум в совокупности своей слагается из бесчисленного числа наполнений, каждое из которых, возможно, представляет собой замкнутую, свернутую, внемасштабную пространственно-временную систему, ни в чем не проявляющую себя относительно внешнего наблюдателя, никоим образом не реагирующую с аналогичными и не исключено, что взаимопроникающими системами. Эти вполне материальные по своей сущности системы и должны являться наполнителями пустоты, которая при этом же пустотой и остается…

В двух- или трехмерных геометрических координатах задача пространственных построений решается просто. Любая группа точек, линий, фигур заполняет определенную площадь или объем. При желании воображение всегда сможет продлить геометрические границы в бесконечность…

Иное дело физический мир. Здесь каждый материальный объект является источником возмущений для других объектов и тесно связан с ними силовыми взаимодействиями. Допустимо ли перенесение на физическую основу принципов геометрических построений?.. Давно известно, что нет. И главный виновник тому — силы гравитации. Пространство, время, вещество и гравитация — вот те киты, на которых покоится мироздание. А если попытаться еще более обобщенно представить картину мира, то можно вполне определенно и с достаточным основанием выделить два основополагающих начала: вещество (включая все формы проявления материальности) и гравитацию.

Но мир не остается неизменным. А значит, несмотря на предполагаемую замкнутость пространства, должна существовать и внешняя граница, которая тоже движется, вспарывая… что?..

Именно тут я всегда захожу в тупик. Теория относительности, казалось бы, объясняющая всё необъяснимое, здесь бессильна. Эталоны длины, массы, времени — всё меняется в зависимости от скорости движения объекта и выбранной системы отсчета. Но пусть меняются эталоны, пусть нарушается синхронность течения тех или иных процессов, пусть происходит всё, что угодно, — мир-то остается… не превращается в невидимку. Да что там в невидимку! В неосязаемое нечто, к чему я постоянно прихожу в рассуждениях…

Субмикроскопические размеры первооснов материи и бескрайние просторы космоса — качественно несопоставимые понятия, но именно они должны быть крайними формами проявления одной и той же, целиком подчиняющейся принципу относительности универсальной субстанции — физического вакуума. А отсюда следует, что фактически между ними нет разницы. Конечно, взятые в качестве образчика отдельные молекулы или атомы не могут вместить в себя целую Вселенную. Но, с другой стороны, как это ни парадоксально, элементарная частица физического вакуума, которая неизмеримо меньше любой, сколь угодно малой материальной частицы, как раз и может оказаться самостоятельной пространственно-временной системой в своем, только ей свойственном измерении. Бесконечно большое закономерно вытекает из бесконечно малого. И в этом, несмотря на банальность вышеприведенных рассуждений, почти неотличимых от научно-популярного ликбеза, мне видится чудовищная многоликость материального мира, неисчерпаемость форм его воплощения и аргументированная необъятность самого Мироздания…

Бесконечно малое и бесконечно большое… Что их роднит и что разъединяет?.. Есть такое понятие, как граница сингулярности. Наверное, ее проще было бы сравнить с поверхностью баранки, дырка которой стремится к бесконечно малой точке. Расположена эта граница на расстояниях, которые свет проходит за всё время существования Вселенной. За ней для наблюдателя ничего не существует: ни времени, ни пространства, ни материи. Если смотреть на топоном сингулярности в двух противоположных направлениях, то покажется очевидным, что точки его смыкания разделены громадным расстоянием. На самом же деле все расстояния в сингулярности равны нулю, а сама поверхность сингулярности вовсе не тор, а точка. Но опять же — точка! Или всё же пустота?..

Иногда возникает вопрос: зачем я всё это пишу? Зачем теряю время?.. Ведь всё равно мне не добраться до величайшей из тайн Бытия, сокрытой в дебрях неведения. Не добраться!.. А вдруг?! Что я теряю?..

С тех пор как не стало Эльзы, у меня не осталось ничего… совсем ничего, кроме нескольких смутно наметившихся идей, изнуряющей работы да этого дневника. Как знать, может, когда-то, восстанавливая по этим наброскам ход своих рассуждений, мне удастся продвинуться в потемках?! Нет, буду продолжать! Попробую фиксировать хотя бы то, что больше всего смущает и озадачивает…

27 октября

Вчера случайно встретил Эрмаха. Поговорили о том о сем… Вспомнили студенческие годы, шумные вечеринки, первые шаги в самостоятельной работе.

Эрмах изменился. В поведении и осанке появились уверенность, неторопливость, чувство собственного веса. Теперь он работает у профессора Черстера на стареньком, но вполне сносном ускорителе.

Дата добавления: 2015-08-05