Читайте также:
|
Белого коня звали Лебедком, черного — Воронком.
— Жалко батюшку, — сказал Тихон, покачиваясь в седле. — Жалко Ироню. И бабушку Чумазею жалко. Как они там без нас?
— А мне так никого не жалко, кроме доброго коня, — ответил Терентий. — Ты, Ти… то есть Леон, помни, что он в таком же возрасте покинул родимый дом. И не пропал. Вот денег у нас маловато…
Как ни упрашивал Терентий отца выдать им, кроме подорожных, и плату за обучение. Стремглав был непреклонен.
— При посредстве торгового дома Кувырканти перечислю через подставное лицо прямо на счет Академии. Деньги‑то немалые! Вы хоть эти‑то, какие есть, сберегите! Не то ночевать будете в чистом поле натощак!
Посконские дороги при мужицком короле стали, во‑первых, проезжими, а во‑вторых, безопасными. Любой путешественник мог теперь смело проезжать через бывшие разбойничьи деревни, сохранившие, ради памяти, прежние романтические названия — Кидалово, Мочилово, Разводилово.
Но без разбойников стали посконские дороги и неимоверно скучными.
Едешь, едешь — и все одно и то же. Леса сменяются полями, поля — лесами, низины — пригорками пригорки — низинами. Изредка попадется навстречу купеческий обоз — остановишься, поговоришь о погоде, о том, на каких постоялых дворах еда дешевле, а перины мягче. Купцы одобряли цель странствия братьев, желали им успехов в учебе и личной жизни.
— Зря батя назвал державу нашу Гран‑Посконь, — сокрушался Тере… то есть Парфений. — Была бы она у нас Пти‑Посконь, так давно бы уже кончилась…
— Не смей такие слова говорить! — гневался Леон‑Тихон. — Оттого она и великая, что нет ей ни конца, ни краю! Но все же плохо, что приступаем мы к заграничному учению, не испытав рыцарской доли, не заступившись за слабого, не наказав насильников и маньяков…
— Ну, я‑то по рыцарству не сокрушаюсь, — отвечал Терентий. — С ихним уставом нынче пропадешь. А вот пошалить на большой дороге не помешало бы, деньгами разжиться…
Василиск Василек сладко спал у Тихона за пазухой. Хоть и говорящий он был, но неразговорчивый, да и разговоров у него было всего два: еда и сон.
Чтобы тоже не уснуть, Терентий завел веселую песню лесорубов:
Мимо нашей лесосеки
Проходили гомосеки.
Говорили гомосеки:
«Нужно жить, как древни греки!»
Всем ребятам с лесосеки
Полюбились гомосеки,
И остались гомосеки
В лесосеке жить навеки!
— Что‑то нас ждет впереди? — вздохнул Тихон.
Впереди, из‑за поворота, медленно выезжал очередной обоз. На четырех телегах везли крепкие дубовые бочки.
— Винца прикупим! — оживился Терентий.
Пить совиньон отец им накрепко запретил, а разбавленным вином порою баловал.
Но люди, сопровождавшие обоз, на купцов никак не походили — это, были четверо обычных пеших стражников с алебардами.
— Что везете? — высокомерно поинтересовался Терентий.
— То ли сам не видишь? — откликнулся старший стражник. — Арестантов везем на расправу к тюремщику Гуину. Ровно сорок бочек. Проезжай, не останавливайся, разговаривать с заключенными запрещено…
Не все порядки и обычаи, бытовавшие в старой Посконии, отменил Стремглав. Разумеется, ни тюрем он не упразднил, ни чисто посконского способа перевозки узников в бочках. Способ такой тем хорош, что исключает возможность побега или сговора, да и конвоя большого не требует.
Но королевичи наши росли во дворце и о столь низких материях знать не знали.
— Ты… ты как смеешь так разговаривать? — вскипел Терентий.
— Помалкивай, сопляк, не то сам в такой же бочке очутишься! — сказал стражник и замахнулся алебардой так, что Воронок взвился на дыбки.
— Так там, выходит, люди сидят? Им же, миленьким, тесно! — вскричал возмущенный Тихон. — Братец, были бы мы рыцари, так уж наверное освободили бы несчастных!
— Интересная мысль, — сказал Терентий, усмиряя вороного. — Пусть‑ка батя их потом сто лет по лесам отлавливает! В другой раз жадничать не станет! Подходящая подляночка! Будь по‑твоему, братишка! Доставай Василька!
Разоружить заторможенных всадников не составило труда. Их алебарды закинули подальше в лес. Василек снова вернулся за пазуху к Тихону — отсыпаться после тяжкой работы. Он ведь маленький еще был, и надолго его сил не хватало.
Стражники же, придя в соображение, ужаснулись неведомых чар и, не помня себя, полетели по дороге в сторону Столенграда.
Торжествующие братья покинули седла, подошли к телегам и начали разрезать веревки, державшие бочки.
— Смотри‑ка — для них и дырочки проковыряны, чтобы дышать! — подивился отцовскому человеколюбию Терентий.
А Тихон уже поддевал кинжалом первый обруч.
— Миленькие! Свобода! Свобода! — восклицал он.
— Воля, братаны, воля! — вторил ему брат.
Тут из первой бочки вылез первый узник, и стало непонятно, как он, такой, в ней умещался.
Узник, мельком глянув на освободителей, отобрал у Тихона кинжал и принялся за дело сам, приветствуя товарищей:
— Здорово, Тяпа!
— С амнистией, Клепа!
— Заморился совсем, Копченый?
— Потерпеть не мог, Кузявый?
Наконец, все сорок арестантов, разминая затекшие конечности, взяли близнецов в кольцо.
Таких страшных рож братья никогда в жизни не видели.
— Тиша, Мне сдается что‑то мы не то сделали… — прошептал Терентий.
ГЛАВА 14,
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 191 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| В которой фрейлина Инженю преображает принцев до полной неузнаваемости, а король Стремглав с облегчением избавляется от василиска | | | В которой старей Килострат произносит свое последнее пророчество |