Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть xx века. 33 страница

постепенно росла известность ее ранних произведений (их переслали Г.

из Москвы с помощью Л.Жегина и Б.Терновца). В 1948 М.Сефор устроил

выставку <лучистых> работ Ларионова и Г.; итогом ее явилась новая

вспышка интереса к их искусству. Выставки Ларионова и Г. в 60-е и

70-е открыли зрителю и примитивный период Г., после чего начались

широкие приобретения ее произведений коллекционерами и музеями.

Соч.: Письма Н.С.Гончаровой и М.Ф.Ларионова к Ольге

Ресневич-Синьорелли / Минувшее, вып. 5. М., 1991.

Лит.: Эганбюри Эли [Зданович И.] Наталия Гончарова, Михаил

Ларионов.М., 1913; Харджиев Н. Памяти Наталии Гончаровой и Михаила

Ларионова // Искусство книги, вып. 5. М., 1968: Loguine. Gontcharova

et Larionov. Cinquante aux Saint Germain-des-Pres. Paris, 1971;

Chamot М. Natalia Gontcharova. Paris, 1972; Цветаева М. Наталия

Гончарова. Жизнь и творчество // Прометей, вып. 7. М., 1989:

Овсянникова Е. Книжная графика Наталии Гончаровой // Иск-во, 1989, №

8; Поспелов Г. Бубновый валет. Московская живопись 1910-х годов и

городской фольклор.М., 1990.

Е. Илюхина Г. Поспелов

\ГОРОВИЦ Владимир Самойлович (18.9.1904, Бердичев - 5.11.1989,

Нью-Йорк) - пианист. Происходил из состоятельной семьи. Отец, Самуил

Иоахимович, был инженером, владельцем фирмы по торговле электрическим

оборудованием. Среди родных Владимира многие были причастны к музыке.

Мать, София Г., училась в свое время в Киевском музыкальном училище;

дядя, Александр Иоахимович, окончил Московскую консерваторию по

классу А.Скрябина и приобрел известность в Харькове как пианист и

педагог; старшая сестра, Регина Самойловна, тоже стала пианисткой и

преподавала в Харьковском музыкальном училище. Получив первые уроки

фортепиано от матери, Г. с 1912 начал занятия в Киевской

консерватории в классе В. Пухальского, а в 1915-19 учился там же у

С.Тарновского. Затем его музыкальным наставником стал Ф.Блуменфельд.

Личность и творческие принципы этого выдающегося пианиста,

композитора и дирижера имели решающее воздействие на формирование

молодого Г., всю жизнь остававшегося верным идеалам романтического

пианизма. От Блуменфельда унаследовал он дирижерский подход к

исполняемому, мастерство звуковой инструментовки, вокальную

выразительность интонирования музыкальной фразы, репертуарные

пристрастия, По свидетельству самого музыканта, большое влияние

оказало на него также общение с Г.Нейгаузом, работавшим тогда в

Киеве.

В детстве Г. не демонстрировал способностей вундеркинда, однако с

самого начала проявилась его устремленность к музыке. По

воспоминаниям родных, популярный тогда инструктивный репертуар не

играл в его занятиях заметной роли, зато он страстно увлекался

операми Н.Римского-Корсакова, Р.Вагнера.П.Чайковского, многие из

которых мог исполнять наизусть от начала до конца. В эти ранние годы

у Г. сложилось обыкновение, берясь за какое-нибудь новое

произведение, одновременно разучивать все, созданное его автором.

Обладая от природы уникальной виртуозностью, пианист, как утверждала

его сестра, почти не уделял внимания чисто технической тренировке, он

просто со всей серьезностью и добросовестностью работал над

увлекавшим его сочинением. Учась в консерватории, Г. занимался не

только игрой на фортепиано, но и сочинением. Юношеские пьесы пианиста

написаны были под сильным влиянием его кумира - С.Рахманинова. Хотя

впоследствии Г, оставил композицию, в 20-е он нередко исполнял

некоторые свои фортепианные миниатюры и даже записал их на пластинки.

Приход к власти большевиков был воспринят Г. как катастрофа. <В 24

часа моя семья потеряла все, - вспоминал он позднее, - Своими

собственными глазами я видел, как они выбросили наш рояль из окна>.

Горовицы оказались почти без средств к существованию. Поэтому решено

было, что Владимир закончит консерваторию досрочно и начнет

концертировать, чтобы поддержать семью материально. На экзамене

17-летний пианист исполнил Третий концерт Рахманинова, произведение,

ставшее одним из его высших интерпретаторских достижений.Г.

дебютировал в Харькове в 1921 и вплоть до мая 1925 ездил с концертами

по многим городам Советской России, пользуясь сенсационным успехом. В

лице Г. в искусство пришел один из самых выдающихся виртуозов,

когда-либо появлявшихся на эстраде. Дело тут не только в технической

безупречности, ловкости в преодолении трудностей, а в том высоком

артистическом горении, рыцарской отваге, даре воспламенять

слушателей, которые неотделимы от творческого облика подлинного

виртуоза. И музыканты, и любители, и пресса с самого начала

единодушно именовали пианиста <новым Листом>, <Листом номер два>,

<Листом XX века>. Деятельность молодого артиста поражала своим

размахом. Так в сезон 1924-25 он дал в одном Ленинграде 2 3 концерта,

исполнив в общей сложности более 100 произведений.

В 1923 знаменитый австрийский пианист А.Шнабель, побывавший с

концертами в Петрограде, рекомендовал Г. отправиться в Европу.

Некоторое время спустя при содействии импресарио А.Меровича эту идею

удалось осуществить. Зарубежный дебют пианиста состоялся 2.1.1926 в

берлинском <Бетховенхалле> и прошел без особого успеха - имя артиста

было никому неизвестно, к тому же местная публика привыкла к большей

эмоциональной сдержанности исполнения. Шумная слава пришла к артисту

после его выступления в Гамбурге.Г. предложили заменить заболевшую

солистку в Первом концерте Чайковского, когда до начала концерта

оставалось едва ли не полчаса. В антракте Г. был представлен дирижеру

Э.Пабсту. Тот наскоро показал ему свои темпы, заметив: <Следите за

моей палочкой, и даст Бог ничего страшного не произойдет>. После

первых же тактов дирижер сошел с подиума и с удивлением уставился на

руки Г., механически продолжая показывать такт, но уже в темпе,

заданном солистом. По словам американского музыкального критика

А.Чейзинса, <когда все кончилось, и рояль лежал на эстраде, словно

убитый дракон, все в зале, как один человек, вскочили с мест,

истерически визжа>, 3000 билетов на следующий концерт пианиста,

назначенный в крупнейшем зале Гамбурга, были распроданы за два часа.

Затем последовала серия концертов в Париже, где критика причислила Г.

к разряду <артистов-королей>, Здесь по окончании завершающего цикл

концерта в <Grand-Opera> пришлось вызывать жандармов, чтобы очистить

зал от неистовых поклонников музыканта, отказывавшихся покинуть

помещение. Триумфы ждали Г. в Лондоне и др. европейских столицах.

Наконец, в январе 1928 он пересек Атлантику. На первом же его

выступлении в Нью-Йорке (с Концертом Чайковского b-moll)

присутствовали И.Гофман и С.Рахманинов, Игра концертанта произвела на

Рахманинова сильное впечатление, и спустя короткое время он предложил

Г. встретиться и пройти с ним его Третий фортепианный концерт -

пианисту как раз предстояло исполнение этого произведения. <То был

самый незабываемый момент в моей жизни, вспоминал Г., - мой подлинный

дебют!> Восхищаясь техническим мастерством соотечественника,

Рахманинов поначалу критически оценивал его как интерпретатора,

однако вскоре изменил свое мнение и даже предпочитал горовицевское

исполнение Третьего концерта собственному. <Рахманинов отдал этот

концерт мне, - рассказывал впоследствии пианист. Он всегда говорил:

Горовиц играет его лучше, чем я. По его выражению, он сочинил концерт

для слонов, так что, наверное, я и есть один из них!> В 1930 Г.

первым из музыкантов осуществил запись Третьего концерта, заслужившую

широкое международное признание.

Вплоть до 1935 пианист основное время проводил в поездках по Европе и

Америке, давая до 100 концертов за сезон, В свободные летние месяцы

он жил обычно во Франции или Швейцарии. Из важнейших событий тех лет

следует упомянуть знакомство Г. с А.Тосканини и женитьбу в 1932 на

его дочери Ванде. В 19 34 к нему ненадолго приезжал из Советского

Союза отец (по возвращении на родину он был репрессирован и умер в

заключении).

Напряженность гастрольного графика, из года в год накапливавшаяся

усталость стали наконец давать о себе знать. Искусство пианиста

подчас теряло присущие ему убедительность и непосредственность. <Я

играл некоторые вещи так часто, что не мог их слышать даже тогда,

когда мои пальцы их исполняли>, - рассказывал он позднее.

Перенесенная в 1935 бперация аппендицита полностью выбила его из

колеи, заставив на три года прекратить концертную деятельность, В

некоторых газетах даже появились известия о его смерти. Длительная

творческая пауза имела причиной не только физическое недомогание.

<Мне надо было о многом подумать, нельзя идти по жизни, играя

октавы>, - эти слова Г. хорошо передают внутренние предпосылки его

музыкального молча-". ния. Преодолеть творческий кризис помогло

тесное общение с Рахманиновым, с которым Г. особенно сблизился, живя

по соседству в Швейцарии. В 1940 он так говорил о периоде своего

затворничества: <По-моему, я именно тогда начал отдыхать... и

заниматься музыкой... Как мне кажется, я творчески вырос, Во всяком

случае, в музыке я находил теперь то, чего не замечал раньше>.

Искусство пианиста становилось несколько иным, более серьезным и

углубленным. Наряду с произведениями Шопена, Листа и Рахманинова,

издавна составлявшими основу репертуара Г., на его концертах

зазвучали сочинения Шумана. Так, центром его программ, сыгранных в

Европе в сезоне 1938-39 была Фантазия Шумана. К исполнительским

шедеврам Г. тех лет следует отнести также его трактовку <Картинок с

выставки> Мусоргского и Второго концерта Брамса, записанного в

содружестве с Тосканини.

Творческая деятельность Г. в 40-е - начале 50-х была столь же

интенсивна, как и раньше, хотя территориально она и ограничивалась

рамками Соединенных Штатов. По-прежнему музыке он отдавал всего себя.

Как сообщал секретарь пианиста Л.Бенедикт, <исполнительство было для

него болезненным и требовало огромных усилий. Их хватало лишь на то,

чтобы выдерживать переезды и играть. В течение пяти месяцев гастролей

он не делал в свободное время абсолютно ничего: не играл в карты, не

читал, не занимался на рояле>. Выучив летом программу, он даже не

брал с собой ноты. С годами снова нарастало чувство разочарования в

своем искусстве, в возможности донести до публики сокровенную суть

музыки: <Они слушали всегда лишь то, насколько быстро я играю октавы,

но не слышали музыки. Это им было скучно, Я играл два часа, а им

запоминались лишь последние три минуты из всего концерта. Я

чувствовал неудовлетворенность тем, что я делал и тем, что я считал

необходимым, дабы выполнить свое предназначение, как музыкант>, Г,

сравнивал себя с гладиатором в римском Колизее: <Боже мой, публика

сидела прямо на сцене, а я собирался играть на бис шопеновский

А8-(1иг'ный полонез... Большое нарастание... У меня не было больше

сил и я чувствовал, что сердце мое вотвот разорвется, желудок сдавили

спазмы. Напряжение было ужасным, и мне действительно казалось, что я

упаду замертво, прежде чем закончу. Когда я сыграл последний аккорд,

загремели обычные овации, и я услышал, как какой-то мужчина в публике

сказал своей жене: <Бог мой, ты слышала когда-нибудь что-то

подобное?> <Это ерунда, промолвила она в ответ. - Послушай-ка, что он

сыграет еще, он ведь только начал>. Я надрывался изо всех сил, а она

говорит: <Пустяки, погоди только - он может еще, еще, еще...> Все. Я

больше не мог>. В феврале 1953, сыграв торжественный концерт по

случаю 25-летия своего дебюта в <Карнеги Холл>, Г. снова оставил

эстраду.

Около года он вообще не выходил из дома и не прикасался к

инструменту. Однако, готовя к выпуску пластинку с записью своего

юбилейного концерта, он опять начал испытывать интерес к музыке.Г.

погрузился в изучение творчества Скарлатти и Клементи, с увлечением

слушал старые записи мастеров итальянского бельканто - Баттистини,

Ансельми, Бончи. Наконец он сел за фортепиано. В специально

оборудованной у него дома студии Г. записал много произведений, в том

числе монографические программы из музыки Клементи, Скарлатти,

Скрябина. Каждая выпущенная им пластинка становилась событием в

музыкальной жизни.

9.5.1965 пианист снова появился на сцене <Карнеги Холл>. Накануне,

впервые в НьюЙорке, люди стояли ночь напролет в ожидании билетов на

концерт. Тот памятный вечер показал, что искусство артиста продолжало

развиваться. <Время не остановилось для Горовица за те двенадцать

лет, что прошли со дня его последнего публичного выступления, - писал

нью-йоркский рецензент. - Ослепительный блеск его техники,

неправдоподобная сила и интенсивность исполнения, фантазия и

красочная палитра - все это сохранилось нетронутым. Но вместе с тем в

его игре появилось, так сказать, новое измерение... Оно может быть

названо музыкальной зрелостью>.

Последующие 4 года были наполнены частыми сольными выступлениями.

Затем наступила 5-летняя пауза, во время которой Г. работал над

новыми пластинками. Следующее возвращение пианиста на эстраду

состоялось в канун его 75-летия. С тех пор он давал концерты довольно

редко, но все они становились сенсацией и получали широкую

известность, будучи записанными на пластинки и видеокассеты, В 1982

артист впервые после более чем 30-летнего перерыва появился в Старом

Свете, играл в Лондоне. Через год прошла серия концертов в Японии, ав

1986-в СССР (в Москве и Ленинграде). В последний раз Г. гастролировал

в Европе в 1987. Одновременно пианист продолжал записываться в

студии. Последняя пластинка Г. вышла незадолго до его смерти.

Г. был прежде всего концертирующим артистом, педагогикой он занимался

сравнительно немного. Но и в этой области он оставил свой след: среди

его учеников известные музыканты Б.Джайнис, Г.Графман и Р.Турини.

Подчас инициатива начать занятия исходила от самого маэстро. Так,

услышав исполнение Джайнисом Второго концерта Рахманинова, он

предложил ему бесплатно брать у него уроки. Работая с учениками, Г.

больше внимания уделял общемузыкальному развитию, нежели технике

исполнения. Он всячески содействовал формированию индивидуальности

молодых пианистов, призывая их <лучше делать собственные ошибки, чем

копировать ошибки других>.

В своем искусстве Г. предстает перед нами как неповторимая творческая

личность - его исполнительский почерк узнается сразу, достаточно

прослушать лишь несколько сыгранных им тактов. <Я индивидуалист,

каким должен быть каждый художник, - заметил он как-то раз в

разговоре с журналистами. - Я слышал и знал всех пианистов и вынес о

них отрицательное мнение. Я их критиковал. Никакого влияния они на

меня не оказали. Моя индивидуальность тверда, как сталь, и никто не в

с^лах поколебать ее>. Но сколь бы эксцентричным не выглядел Г. в

таких высказываниях - а они у него не редкость - будет неверным

утверждать, что чужое исполнение не могло произвести на него

впечатления. Часто Г, выделял музыкантов, резко отличающихся от него

по духу, например, А.Шнабеля, В.Гизекинга. Среди пианистов,

привлекших его внимание, можно упомянуть также М.Розенталя и

И.Фридмана. Наконец, высочайшим авторитетом всегда оставался для него

Рахманинов.

При всем своеобразии творчество Г. развивалось в русле традиций

романтического исполнительства. Музыка композиторов-романтиков была

главной составной частью его репертуара. Интерпретации Г. листовских

рапсодий, фантазии <Дон Жуан>, Сонаты b-moll, этюдов,

<Мефисто-вальса> поражали слушателей демонической мощью, необычайной

изобретательностью звукового колорита. Глубиной прочтения отмечены

его шопеновские трактовки Соната b-moll, скерцо, баллады, полонезы,

миниатюры. Всю жизнь сопровождала Г. музыка Рахманинова и Чайковского

(Первый концерт). В поздние годы пианист постоянно обращался к

наследию Шумана (Фантазия, <Крейслериана>, <Детские сцены>) и

Скрябина (Пятая, Девятая и Десятая сонаты). Характерно, что

произведения Баха Г, исполнял в романтических переложениях Бузони. Он

и сам, подобно многим музыкантам XIX - начала XX вв., играл некоторые

пьесы в собственных виртуозных транскрипциях - рапсодии Листа,

отдельные его этюды, <Пляску смерти> Сен-Санса-Листа, марш Ф.Сузы

<Звездный флаг>. Получила также известность Фантазия Г, на темы из

оперы <Кармен>, Берясь за сочинения композиторов XVIII в, - сонаты

Скарлатти, Клементи, Гайдна, Моцарта - Г. подходил к ним со всей

серьезностью. Работая над произведениями Скарлатти, он, например,

консультировался со знаменитым клавесинистом и исследователем

старинной музыки Р.Киркпатриком. Но в целом Г. оставался чужд

исторический научный взгляд на музыку давнего прошлого. В этой части

своего репертуара он представал перед слушателями тем же

исполнителем-романтиком, чьи интерпретации полны непосредственного

чувства, естественности живого высказывания.

Сравнительно редко появлялись в программах Г. произведения

современных композиторов, Но среди них тоже есть яркие художественные

достижения - 6-я, 7-я и 8-я сонаты С.Прокофьева (пианист первым

исполнил их в Америке), 2-я и 3-я сонаты Д.Кабалевского. На концертах

Г. прошли премьеры некоторых сочинений американских авторов,

например, Сонаты Барбера. Выбирая репертуар для своих выступлений,

пианист стремился к тому, чтобы программа концерта была интересна

всем, в том числе и малоподготовленным слушателям. Поэтому он почти

не давал монографических концертов, считая их сложными для

восприятия, а включал в программы музыку разных эпох и стилей. По

такому же принципу он составлял большинство своих пластинок.

Г. был великолепным ансамблистом. В юности он выступал с

замечательными русскими камерными певицами З.Лодий и Н.Кошиц,

восхищая тонкостью передачи музыки Шуберта, Чайковского и

Рахманинова. Впоследствии, в первые годы своей зарубежной карьеры,

пианист играл в трио со своими соотечественниками Н.Мильштейном и

Г.Пятигорским. Из эпизодических позднейших выступлений Г. в амплуа

камерного исполнителя следует отметить его участие в концерте,

посвященном 85-летию <Карнеги Холл> 18.5.1976 в ансамбле с

Д.Фишером-Дискау (<Любовь поэта> Шумана), И.Стерном и М.Ростроповичем

(Трио Чайковского <Памяти великого артиста>, Анданте из виолончельной

сонаты Рахманинова).

С годами искусство Г. менялось. Артист, приезжавший в Россию в 1986,

перешагнул уже свой 80-летний рубеж. И вместе с тем многое в его игре

осталось прежним. Не потускнело его удивительное пианистическое

мастерство - пальцевая техника в сонатах Скарлатти, пьесах

Рахманинова, этюде <Искорки> Мошковского, легкость октав и двойных

нот в шопеновском полонезе. При этом нетерпеливая властность,

покоряющая мощь его былых концертных дерзаний отошли в прошлое.

<Кажется, что музыка юных романтических гениев меняет свой возраст:

она становится задумчивой, тихой, бесконечно участливой - становится

отеческой речью>, - писал рецензент о ленинградском концерте Г. Все в

исполнении пианиста рождалось из тишины, piano решительно преобладало

над forte. Играя перед тысячной аудиторией, он музицировал, словно

один на один с инструментом. Современник сказал както о юном Г.:

<Рояль был для него тем же, чем для араба лошадь, - его сокровище,

его Друг, его лозунг, его бог>. Недаром в гастрольных поездках

пианист не расставался со своим стейнвеем, который пересекал вместе с

ним океаны и материки. Таким же предстал Г. за роялем более 60 лет

спустя. Ничто не отделяло музыканта от слушателей, он как бы

беседовал с ними. В этой беседе были и грусть, и утешение, и

нежданная шутка - к примеру, в юмористически-<шикарных> басах или

педальных мазках рахманиновской Польки. Сколько свежести, тончайших

исполнительских находок было в каждой мелодической фразе, каждом

аккорде знакомых произведений. Но надо всем царила высшая мудрость,

которая даруется человеку в конце долгой и хорошо прожитой жизни. Для

Г. это была жизнь, отданная служению искусству.

Лит.: Рабинович Д.А. Владимир Горовиц и русская пианистическая

традиция / Рабинович Д.А. Исполнитель и стиль: Избр. статьи, вып. 2.

М., 1981; Plaskin G. Horowitz. London, 1983; Григорьев Л., Платок Я.

Современные пианисты.М., 1985; ГаккельЛ. Владимир Горовиц. Ленинград,

апрель / Гаккель Л. Я не боюсь, я музыкант. СПб., 1993.

С. Грохотов

\ГОРЯНСКИЙ Валентин Иванович (наст. фам. Иванов; носил также фамилию

матери; псевд. Вал, Борцов и др.) (24.3.1888 [по др. св. 26.3.1887,

Петербург - июнь 1949, Париж) поэт, драматург. Внебрачный сын

художника Эдмона Адамовича Сулиман-Грудзинского. Мать - Александра

Александровна Александрова-Гурьева, вологодская мещанка, крестный

отец - писатель И.Леонтьев (Щеглов), в доме которого прошло детство

Г. В 1901-2 учился во 2-й петербургской гимназии, затем в

сельскохозяйственной агрономической школе, которую не закончил

вследствие коллективного выхода из нее учащихся всех старших классов.

Первые стихи начал писать с шести лет, под влиянием И.Щеглова,

который на долгие годы оставался покровителем и наставником

крестника. Первая публикация - в журнале <Русский паломник> (1903, №

19). Юность Г. прошла в обстановке крайней бедности и лишений; он

давал частные уроки, жил на случайные заработки, в 1907 поступил на

службу в канцелярию, но вскоре был уволен после скандала с директором

департамента.

Сестра Г. - А.Иванова-Елина, вспоминала: <Когда В.Горянскому

исполнилось 18 лет, Иван Щеглов призвал его и открыл историю его

рождения. В данный момент князь Эдмон через друга своего Щеглова

предлагал Валентину усыновление, на что юноша В.Г. отвечал: <Для меня

все сделала моя мать, и я не знаю этого человека>. С 1906 Г. стал

сотрудником петербургской газеты <Слово>, где помещал стихи,

написанные под влиянием Н.Некрасова и поэтов-народников. Основной их

мотив - проповедь <малых дел>; другая грань творчества Г. этих лет -

лирические пейзажные зарисовки и сатирические миниатюры. Печатался в

журналах <Солнце России>, <Аргус>, <Нива>, <Всемирная панорама>,

<Пробуждение>, <Златоцвет> и др. С 1913- один из лидеров

еженедельника <Сатирикон> (с 1914- <Новый Сатирикон>). Цикл

<лиро-сатир>, в котором Г. высмеивал убогий провинциальный мирок с

его маленькими радостями и горестями (<Мещанские скорби>), принес

автору заметный успех.

В 1915 вышел первый поэтический сборник Г. <Крылом по земле>,

составленный из лирических стихотворений о городе и его мещанских

предместьях. В нем звучит мотив сострадания к маленькому человеку,

задавленному черным городом, <подобным яме>. Герои Г. тянутся на

природу, мечтая о <радости невозможной>. Г. поэтизирует обыденность,

пытается расцветить выдумкой тоскливые серые будни. С лукавым юмором

он описывает русскую деревню, создавая бытовые <сказки>,

ориентированные на древние славянские мифы, стилизует народные песни,

черпает из русского фольклора колоритные образы, подобные есенинским.

Красочный народный язык произведений 1912-14 напоминает написанные

позднее стихотворения С.Есенина и поэтов литературного общества

<Страда>, к которым тяготел Г. Сборник <Крылом по земле> был замечен

критикой. И.Ясинский даже назвал Г, выдающимся талантом и сравнил его

<честный реализм> с реализмом И.Тургенева, И.Гончарова, Л.Толстого.

Более сурово критика отнеслась ко второй книге Г. - <Мои дураки.

Лиро-сатиры> (СПб., 1916), объединившей большую часть произведений,

опубликованных в <Новом Сатириконе>. Н.Константинов писал в <Журнале

журналов>; <Стыдно г.В.Горянскому так не уважать данного ему богом

дарования, так разменивать его на уличную вульгарную дешевку>. Между

тем <лиро-сатирический> герой Г, - всего лишь маска, за которую

спрятался поэт, чтобы высмеять <мещанские скорби> российской

провинции. С насмешливо-добродушной иронией он повествовал о политике

и быте, окружающих обывателя, одновременно смешного и страшного в

своей мещанской ограниченности. В 191314 Г. переехал в Москву, где

сотрудничал в газете А.Суворина <Новь>, после начала 1-й мировой

войны вновь вернулся в Петербург, Несмотря на <белый билет>, по своей

инициативе поехал корреспондентом на фронт. Как свидетельствует

сестра, <в казарме В.Г. приняли любезно.В. писал солдатам поклоны на

деревню, смешил частушками и удивлял их неумелым обращением с

метлой>. С фронта Г. вернулся убежденным пацифистом, о чем говорит

опубликованное в горьковском журнале <Летопись> <Извещение о том, что

было> (1917, № 5-6), а также стихи 1915-16 в <Новом Сатириконе>.

Война представлялась поэту всенародным бедствием, он пытался

выяснить, <кто немилостивый и отчаянный виновен в ратном почине, в

женской беде нечаянной, в злой мужицкой кончине>. Сблизившись с

демократическими литературными кругами, он начинал в журнале ту

линию, которую продолжил В.Маяковский в сатириконовских <гимнах>.

Близость поэтов особенно заметна в развитии темы города, протесте

против засилья золота (<Концерт банкира>, <Точильщик>, <Великая

Ектения> и др.). По словам В.Князева, Маяковский, появившись в <Новом

Сатириконе>, <офутурил Горянского>.

Свержение самодержавия Г. восторженно приветствовал в стихотворении

<26 февраля> (альманах <Революция в Петрограде>. Пг., 1917), но

Октябрьскую революцию не принял. Колорит его последних произведений,

напечатанных в <Новом Сатириконе> (закрытом в 1918 по распоряжению

советского правительства), мрачен. Разруху и бытовые лишения, гибель

культуры он воспринимал как эсхатологическую катастрофу.Г. мечтал о

тихой спокойной жизни в <городе зеленых крыш>, куда запрещено входить

<политикам и героям>. Он пытался скрасить жизнь с помощью

<многоцветной мелочи быта>, проповедуя квиетизм и беззлобие. В его

поэзии заметно усиливались религиозные мотивы, а провинциальное

мещанство, которое он остроумно высмеивал, превращалось в символ

дореволюционной России, ее бытового и хозяйственного уклада.

В 1917 написал одноактную пьесу <Поэт и пролетарий>, в которой резко

критиковал новую власть (шла с 28 сентября в Петрограде, в Троицком

театре). По отзывам критики, главную роль в ней играла <картонная

фигура символического <пролетария>, грозящая задавить поэзию>. В

начале 1918 Г. начал сотрудничать в <Красной газете>, но оказался там

чужим, Пытаясь хоть как-то прокормить семью, летом 1918 открыл в

кинотеатре на Невском проспекте близ Аничкова моста небольшое кафе,

которое принесло одни убытки. В конце июля вместе с семьей уехал в

Одессу, откуда в 1920 эмигрировал в Константинополь. Вспоминая о

скитаниях первых эмигрантских лет, А.Иванова-Елина пишет:

<Неотвратимая судьба щедро вместила все: бедственное детство поэта,

Дата добавления: 2015-08-05