Изабелла Свон POV. Он схватил меня за руку

Он схватил меня за руку. Он поднял мой рукав. Он провёл по моим шрамам своими пальцами.

И я позволила ему.

Не думаю, что он понял, чем это для меня было. На самом деле, почувствовав, как кончики его пальцев дотронулись до моей кожи, я собиралась упасть в обморок. Никому никогда не было позволено даже видеть мои шрамы, не говоря уже о том, чтобы касаться их. Я едва могла сама дотронуться до них – но чтобы это сделал кто-то ещё, это было монументально.

И то, что это сделал он, было нечто совсем другое.

Почему я позволила ему сделать это?

Думаю, именно поэтому, когда он спросил меня, на его ли я стороне, я не могла не сказать ему "да".

Он видел ту часть меня, которую я никогда никому не показывала, и он даже не понял этого.

Момент, когда он схватил меня за руку – и я позволила ему это – был моментом, когда я поняла, что уже слишком сильно связана с этим парнем. Мы были так похожи, и в то же время, мы не могли быть более различны. Мы жили такими разными жизнями, хотя оба выросли в скучном старом Форксе.

В основном мы "знали" друг друга всю свою жизнь, но только сегодня, я думаю, он, наконец, увидел во мне человека, а не какую-то птицу, которая впустую тратит пространство. Он доказал это, постучав в моё окно, а не в окно какого-нибудь друга. Он сказал, что у не было никакого другого места, чтобы пойти, и по каким-то причинам, я ему поверила.

Это была ещё одна причина, почему я не сомневаясь встала на его сторону.

Насколько ужасной стала его жизнь, если я была единственной, к кому он мог обратиться? Я ему даже не нравилась; он всё ещё ненавидел меня. Он сам так сказал. И я не могла винить его в этом. Нормальный человек возненавидел бы его в ответ, но я не была нормальным человеком. Я не могла его ненавидеть, потому что у меня просто не было на это сил. Кроме того, в моём теле действительно больше не осталось места для ненависти. Я уже была наполнена ненавистью до краёв, и не могла больше добавить к этому, даже если бы захотела.

Возможно, я почувствовала бы себя лучше, если бы кого-то полюбила, или, по крайней мере, не ненавидела.

Ненавидеть людей было утомительно, и хотя я злилась на Эдварда, когда впервые очнулась в больнице после аварии, я всё ещё не могла ненавидеть его. У меня была только одна причина, чтобы ненавидеть его – и это не имело ничего общего с тем, что он говорил и делал мне в прошлом, и дело даже не в том, что он сбил меня. Единственная причина, по которой я могла его ненавидеть, была в том, что он не убил меня в ту ночь.

Эдвард всё ещё смотрел на мою руку, несмотря на то, что рукав спустился вниз, и он больше не мог видеть мои шрамы. Было похоже, как будто он пытался увидеть через ткань.

— Разве твоя мама не учила тебя, что невежливо так смотреть? – спросила я тихо.

Он посмотрел на меня и лениво усмехнулся.

— Да, но это как затмение... ты знаешь, твои глаза могут гореть, если ты будешь смотреть на это, но ты чёртовски не можешь этому помочь, – ответил он. Я прикусила губу, и позволила своим пальцам играть с краем рукава. Опустив взгляд и посмотрев на свои колени, я попыталась разобраться с мыслями в моей голове. И чувствами, которые за этим следовали.

— Это было важно? – прошептала я.

— Что, важно? – спросил он, недоумевая.

— Когда ты... когда ты приехал в больницу...

— В который раз? – он фыркнул, и я невесело усмехнулась.

— В тот раз, когда ты понял, что ты непостоянный... это было важно для тебя?

Я повернула голову и встретилась с ним взглядом. Только посмотрев в его глаза, я могла сказать, будет ли его ответ ложью. Просто удивительно, как много можно узнать, только глядя в чьи-то глаза, и сейчас было как раз то время, чтобы это понять. Его ответ был важен, потому что это могло помочь мне кое-что уладить.

Он прислонился головой к стене и спокойно посмотрел на меня.

— Блядь, а как ты думаешь? – ответил он холодно.

— Я не знаю, что мне думать, поэтому и спрашиваю, – ответила я честно.

Мы смотрели друг на друга, и никто из нас не осмеливался нарушить эту тишину. Но я не собиралась делать этого, и думаю, Эдвард понял это.

— Да, это так. Я, как правило, не ломаюсь в больничных палатах случайных людей... блядь, я вообще не ломаюсь. Иногда, – его голос был усталым и опустошённым. Он даже не пытался скрыть это. – Почему ты спрашиваешь?

Я тяжело сглотнула и потянула себя за рукав. Посмотрев вниз, он следовал за моими движениями глазами. Когда я подняла рукав до самого локтя, никто из нас ничего не сказал. Шрамы кричали мне своим присутствием, но я знала, что должна была сделать это. Снова. Он должен был понять, что это очень важно для меня.

Я зажмурилась, потому что не могла смотреть на них. Я не хотела их. Их не должно там быть. И почему я это делаю?

Доверие – это то, что нужно заработать.

Не легко, если человек уже ненавидит тебя.

Почему тебе так нужно доверие Эдварда?

Потому что он попросил моё.

Он поднял руку и снова начал обводить пальцем шрамы на моей руке. Дыша через нос, я старалась держать своё дыхание под контролем. Я чувствовала, как участилось моё сердцебиение. Я сама пошла на это; я знала, что это так. У меня начинался приступ паники, и я ничего не могла сделать, чтобы остановить его. Я почувствовала, как Эдвард смотрит на меня; он смотрел мне в лицо, не на руку, но держал её и продолжал обводить шрамы.

— Это важно для тебя, – сказал он тихо, почти про себя.

— Ты не представляешь себе, как, – прошипела я сквозь зубы.

Он тот час же перестал прослеживать мои шрамы, и прежде, чем я смогла среагировать, небрежно потянул вниз мой рукав.

— Неудивительно, что ты чёртова самоубийца. Ты, бля, мазохистка, – плюнул он, как будто был оскорблён тем, что я позволила ему коснуться своих шрамов. Это не из-за того, что я была мазохисткой; это из-за того, что я пыталась заставить его понять. Потому что как мы сможем доверять друг другу, если изначально, не будем друг друга понимать? Нельзя доверять кому-то, кого не понимаешь.

В каком-то смысле, я думаю, он был прав. Учитывая то, что я ещё дышу, во мне действительно должно быть что-то мазохистское.

— Ты получаешь какое-то болезненное удовольствие от этого? Это дерьмо, что, заводит тебя? – сказал он, и сморщил нос в отвращении. Я почувствовала, как сдавило моё горло, и с трудом подавила рыдание.

Я действительно хотела ненавидеть его в этот момент. Так было бы намного проще.

Почему я так отчаянно хотела, чтобы он понял меня? Просто потому что он пришёл сюда ночью в слезах? Неужели я на самом деле так отчаялась, и так хотела на кого-то опереться, что меня даже не волновало, кто это был? Неужели я так сильно нуждалась в ком-то, что была готова согласиться на то, чтобы этим кем-то стал самый эгоистичный ублюдок на планете только потому, что у него не было больше никакого другого места, чтобы прийти, и он постучался в моё окно?

— Блядь, – пробормотал он и подтолкнул меня. – Чёрт, прости меня, ладно? Кто я такой, чтобы судить. То, что заводит тебя, это блядь, только твоё личное дело... если тебе нравятся боль и страдания, то это твоё дело, я знал и худшее. Ты знаешь Таню? Конечно, ты знаешь Таню. Так вот, этой суке нравятся ноги... ей реально нравятся ноги. Однажды она даже попросила меня...

— Боже, Эдвард, я не хочу слышать об этом! – оборвала я его раздражённо. Он на секунду смутился, но быстро опомнился.

— Моё мнение такое, что если, блядь, тебе это приносит удовольствие, то ты свободна любить это. Думаю, я просто чертовски удивлён, что ты такая... странная, – он неловко усмехнулся. Я в шоке уставилась на него – неужели он действительно говорил о моих сексуальных предпочтениях? Должно быть, ему было ужасно неудобно из-за моего молчания, потому что он продолжил. – Блядь, думаю, я не могу винить тебя... думаю, многим нравится хорошая трёпка как раз в этот момент...

— Я не завожусь от боли! Чёрт, что с тобой? – прошипела я.

— Ебать, тогда что с твоей рукой? – спросил он, почти оскорблённый. – В больнице, когда я заметил твои шрамы, ты была ужасно перепугана... а теперь ты позволяешь мне касаться их? Блядь, что это значит?

Глядя на него, я сузила глаза, мне не понравился его тон.

— Хочешь, чтобы я закрыла окно? – спросила я, зная, что он поймёт скрытый смысл моих слов. Его обиженное выражение быстро исчезло, и я уверена, что на секунду увидела вспышку паники в его глазах.

— Я просто пытаюсь понять твоё дерьмо, хорошо? – всё, что он сказал.

— Говоря о моих сексуальных предпочтениях?

Я могла бы разозлиться, если бы не тот факт, что я была слишком потрясена, чтобы чувствовать что-то ещё. Мы действительно говорили о том, что возбуждает меня? Как будто было что-то в этом мире, что могло когда-нибудь меня завести.

Секс – это не очень хорошо для меня. Секс – это то, чего я должна стыдиться. Секс – это плохо. Да, это очень, очень плохо. Заниматься сексом, это грязно – и не в лучшую сторону – и это разрушает душу. Сексом можно заниматься только тогда, когда девушка замужем – и не для удовольствия, а только для размножения.

Я даже не прикасалась к себе, пытаясь получить "удовольствие", потому что это тоже считалось плохим.

Секс не для удовольствия. Девушка не должна испытывать удовольствие.

Секс – это плохо.

Я должна оставаться чистой так долго, как только можно, и никто не должен даже приближаться к той части моего тела. Даже я сама.

Удовольствие – это плохо.

Поскольку эти слова отзывались эхом в моей голове, было ощущение, как будто это не я думала о них. Всё, что касалось секса, всегда отзывалось в моей голове голосом робота. На самом деле это были не мои мысли, а моей мамы. На протяжении всего моего детства мама рассказывала мне, что секс, это плохо – до того, как чуть не убила меня.

— Может, нам стоит поспать, – предложила я уставшим шёпотом.

— Звучит хорошо, – согласился он с облегчением.

Кровать была небольшой, и он старался устроиться поудобней, сев в изголовье кровати, а я легла под одеяло. Он мог бы спать рядом со мной, там было достаточно места для этого. Но это также значило, что мы были бы вынуждены спать очень близко друг к другу, а этого никто из нас не хотел. Одно дело сидеть рядом друг с другом в постели, и совсем другое, чтобы в ней вместе спать.

Спать вместе... мне казалось, Эдвард никогда не спал вместе с девушкой, до того, как с ней не переспал. Мне кажется, Эдвард был не из тех, кто оставался достаточно долго, чтобы потом пообниматься, не говоря уже о том, чтобы заснуть с девушкой.

Я попыталась занять на кровати как можно меньше места, но из-за травмированной ноги это было почти невозможно.

Думаю, Эдварду на самом деле было неудобно, вытянув ноги, сидеть в изголовье кровати, скрестив руки на груди.

На мгновение наши глаза встретились, и я грустно улыбнулась ему.

— Сладких снов, Эдвард, – прошептала я, вспомнив, как он разговаривал во сне, в больнице, бормоча что-то о крови. Он криво улыбнулся, кивнул, и закрыл глаза. Я потянулась, выключила лампу, и последовала его примеру.

Я уже боялась завтрашнего дня.

***

Я резко проснулась от того, что кто-то тряс меня. Когда мои глаза раскрылись, я была уже в панике, и из меня вырвался крик ужаса.

Эдвард был быстрее, чем крик. Чтобы приглушить звук, он быстро прикрыл мой рот рукой.

— Иисусе, Свон, это всего лишь я, – сказал он раздражённым тоном. – Я просто хотел сказать тебе, что ухожу, – он убрал руку, и я почти почувствовала его вкус на своих губах.

— А сколько сейчас времени? – спросила я хриплым голосом.

Он посмотрел вниз, на свой мобильный в руке.

— Всего лишь половина четвёртого... блядь, я не мог заснуть, и ты была права... твой отец убьёт меня, если застанет здесь, а я хочу ещё пожить, и не хочу умирать только потому, что у меня не было другого грёбаного места, куда бы я мог пойти, – он мрачно улыбнулся и потряс головой. – Кое-кто из нас не хочет умирать.

Я прикусила губу, и почувствовала себя странно обиженной его словами. Он упростил то, что так глубоко укоренилось во мне, и вдобавок ко всему сделал это шуткой.

— Быть может, тебе следует найти другое окно... может, моё очень скоро закроется, – прошептала я и снова прикусила свою дрожащую нижнюю губу. Я отвела взгляд, но он схватил меня за подбородок и заставил меня посмотреть ему в лицо.

Я всё ещё лежала на спине, а он возвышался надо мной.

Это было не очень удобно.

Он нахмурился и посмотрел мне в глаза. Его пристальный зелёный взгляд гипнотизировал, и я не могла не смотреть в его глаза, даже если бы захотела.

— Свон, послушай, я нихера не знаю, через что ты прошла, и что, блядь, происходит в твоей глупой голове... но я знаю одно. Ничего не стоит того, чтобы отнять у себя жизнь. Ты меня слышишь? Ничего. Люди жестоки. Мы оба знаем это. Но, блядь, не давай им такую власть на собой! Если ты убьёшь себя, ты дашь им победить, – он почти рычал на меня, и я недоумевала – а также разозлилась – от его выступления.

— Во-первых, ты ничего не знаешь об этом, – ответила я спокойно, стараясь не обращать внимания на то, что он всё ещё держал меня за подбородок. – Убив себя, я выиграю. Они потеряют. Это так просто.

— Нет, блядь, это не так, – заявил он. – Я знаю, что это прозвучит слишком банально, но это грёбаная правда... жизнь чертовски драгоценна, и если ты готова убить себя только потому, что думаешь, что именно сейчас она похожа на дерьмо, то в первую очередь, ты явно не заслужила того, чтобы родиться.

Я сузила глаза, но он даже не вздрогнул. Он думал, что загнал меня в угол, и я готова подчиниться его воле. Как будто он имел власть надо мной или над моей жизнью, и моим выбором лишиться её. Это чертовски раздражало меня; он что думал, что только пришёл сюда и уже может командовать мной? Что дало ему это право? Несколько недель назад он стоял на стоянке и сам угрожал убить меня. А теперь он злиться, что я сделаю это за него?

— Эдвард, ты можешь думать, что жизнь, это радуга и бабочки, но это не так. Люди злы. Люди поступают жестоко, и они причиняют тебе боль. Они доведут тебя до той точки, когда у тебя больше не будет причин продолжать дышать, даже если ты этого захочешь.

— Ну, пожалуйста, не говори мне этого дерьма! Люди жестоки, да, я это знаю! Но школа скоро закончится, ты ведь это знаешь. И ты никогда не увидишь тех людей снова.

Я наклонила голову в сторону, а он всё ещё сжимал мой подбородок.

— Меньше всего меня волнуют те, кто в школе. Речь не о них.

Он загадочно ухмыльнулся и кивнул.

— Ебать, можешь мне не говорить, я это знаю. Речь идёт о твоей матери, – моё лицо вытянулось, и его ухмылка стала ещё шире. – Ты разговариваешь во сне, – пояснил он. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова никак не шли. Что он слышал? Когда он увидел моё напуганное выражение, его ухмылка исчезла, но это не успокоило мои нервы. Когда он заговорил снова, его голос был тихим, почти умоляющим. – Свон, я чертовски серьёзен. Клянусь грёбаному Богу, что я расскажу своему отцу, или даже твоему, о твоих планах, если ты не... – он замолчал и пристально посмотрел на меня.

— Если я не что? – прохрипела я.

— Ты не убьёшь себя. Это так просто. В этом уравнении не может быть никаких "если", – ответил он.

В конце концов, я почувствовала ненависть к нему. Он стоял на пути моего единственного выхода. Он собирался не позволить мне умереть, хоть и ненавидел меня.

Он назвал меня мазохисткой, но сам он – садист.

Он знал, что мучает меня, угрожая, что расскажет родителям о моих планах. Он знал, что это привело бы меня к беде. Он знал.

Неужели это и есть его месть? Не дать мне умереть?

— Эдвард... – взмолилась я, но он только покачал головой.

— Я не убил тебя той ночью, хорошо? – сказал он тихо, почти шёпотом. – Я не знаю, какого чёрта ты рассказала мне о своих планах, и если честно, то я не сомневаюсь в том, что ты доведёшь их до конца. Но если ты убьёшь себя, то это будет так, как будто это сделал я... так как я знал об этом, и всё равно, позволил тебе пройти через это... ты сделаешь меня ответственным, потому что, блядь, я мог бы это предотвратить. Это справедливо? Делать меня убийцей только потому, что ты считаешь, что твоя проклятая жизнь – сплошное дерьмо?

Странным, извращённым способом, но его слова имели смысл. Разумеется, это заставило меня ненавидеть его ещё больше.

— Доверие – это то, что нужно заработать, – прошептала я в ответ. Вспышка признания засветилась в его глазах. Он точно знал, что я имела в виду, и это ответило на его вопрос о том, почему я рассказала ему.

— Почему тебя это волнует, если ты не собираешься жить достаточно долго, чтобы в любом случае, извлечь выгоду из этого дерьма? Ты только тратишь впустую наше грёбаное время... или это твой последний шанс отомстить мне за то, что произошло? Притворяясь, как будто ты не обвиняешь меня, когда на самом деле это далеко не так.

Я покачала головой, и думаю, он, наконец, понял, что схватил меня за подбородок. Он отпустил меня и вместо этого сел на край постели.

— Блядь, Свон, какого чёрта тебе нужно от меня?

— Ничего. Мне ничего от тебя не нужно.

— Ну, а у меня есть кое-что... мне нужно, чтобы ты продолжала дышать. Это слишком много, чтобы попросить? – его голос поднялся в отчаянии, и я посмотрела на дверь, боясь, что кто-то мог его услышать. Но в доме было тихо, и дверь оставалась закрытой. Я опять посмотрела на Эдварда и печально ему улыбнулась.

— Я не могу жить только для тебя, Эдвард, – вздохнула я.

Он ухмыльнулся и, глядя на меня, наклонился вперёд. Наши носы почти соприкоснулись, и на какой-то короткий миг, я подумала, что он собирается меня поцеловать.

— Можешь. Я не собираюсь быть твоим убийцей, – выдохнул он мне в лицо.

— Я только освобожу немного места для следующей Гусыни, которую ты непременно замучаешь, – ответила я дрожащим голосом.

— Ещё раз скажешь это грёбаное слово, и клянусь Богом, что убью тебя сам, – отрезал он, его лицо по-прежнему было так пугающе близко.

— Это что, обещание? – пробормотала я.

— Да, это грёбаное обещание, – плюнул он. Я не могла не ухмыльнуться, когда следующие слова слетели с моих губ.

— Я Гусыня, и я пустое место. И так будет всегда. Ничто не сможет изменить этого, – когда я дразнила его, он, глядя на меня, сузил глаза, его ноздри в гневе расширились, и он резко встал с кровати.

— Блядь, ты так достала меня этим дерьмом. Пошла ты, Свон. Пошла ты.

Я почти видела волны гнева, которые исходили от него. Он грубо распахнул окно. Я почти ждала, что оно сломается от его силы. Даже не взглянув на меня, ни говоря ни слова, он вылез из окна, и исчез в темноте раннего утра.

Я глубоко вздохнула, села и потянулась, чтобы закрыть окно.

Оно закрылось с глухим хлопком, и я почувствовала, что я закрыла больше чем просто окно. Эдвард не вернётся. Я оттолкнула его слишком сильно. Быть может, доверие, это то, что нужно заработать, но я зашла слишком далеко, дав ему слишком много. Он знал о моих планах, и думаю, это было неправильно.

Как я могла ему сказать? Не имело значения, хотела ли я, чтобы он доверял мне, и чтобы я могла доверять ему. Тут дело не в доверии. Когда кто-то говорит о том, что собирается убить себя – это не имеет ничего общего с доверием. Эдвард был прав – мне не нужно было говорить ему. Когда, наконец, меня не станет, он всегда должен будет жить с тем, что знал о моих планах, и то, что он позволил мне пройти через это, косвенно сделает его убийцей.

Как я могла поставить его в такое положение? Это было неправильно. Это было совсем неправильно. Это было... несправедливо.

Я легла обратно на кровать и уставилась в потолок.

Я ничего не могу сделать правильно... Я только отталкиваю от себя людей...

Я закрыла глаза и почувствовала, что они готовы к слезам, которые никогда не прольются. Я была физически и морально истощена, и мне не понадобилось много времени, чтобы снова забыться беспокойным сном.

Я проснулась несколько часов спустя, от болтовни и смеха в соседней комнате. Я пыталась не обращать внимания на ощущение нормальности, которое появилось у меня. Как будто всё было так, как и раньше.

Сев в своей постели, я поморщилась от боли. Должно быть, я спала в неудобном положении, потому что почувствовала, как моя нога была как-то неправильно согнута, и это привело к ещё большей боли. Тихий крик вырвался из меня, когда, чтобы встать с кровати, я осторожно попыталась спустить ноги.

Разговор в другой комнате сразу затих, и я услышала, что кто-то был рядом с моей комнатой. Тихий стук в дверь и она открылась.

— Милая, с тобой всё в порядке? – тихо спросила мама, когда вошла в комнату. Она подняла руку, чтобы погладить мои волосы, но я вздрогнула и откинулась назад так, что её рука коснулась только воздуха. Она нахмурилась и неодобрительно покачала головой. – Тебе больно? Где ты держишь свои лекарства? – спросила она, и я изогнула бровь. Было ли мне больно? Чёрт, она что разыгрывает меня?

— Я в порядке, – ответила я сквозь зубы. – Оставь меня в покое.

— Позволь мне помочь тебе в ванной. Думаю, возможно, ты захочешь принять душ, – сказала она, всё с тем же неодобрительным взглядом на лице.

— Я могу справиться сама, спасибо, – пробормотала я.

— О, Белла, ты всегда такая упрямая, – она засмеялась, махнула мне рукой и вышла из комнаты. Я почти зарычала, наблюдая, как она уходит.

Я схватила костыли, которые стояли, прислонившись к изголовью кровати, и покачиваясь, направилась к выходу.

Мама присоединилась к остальным в гостиной. Я бросила взгляд на часы над камином – который мы не использовали последние годы – и увидела, что было немного больше десяти. Неудивительно, что я чувствовала себя такой опустошённой, я совсем мало спала, да и сон, в основном, приносил мне беспокойство и дискомфорт.

— Доброе утро, Белз, ты как раз к завтраку, – сказал папа с улыбкой. Я сделала вид, как будто не слышала его, и направилась к лестнице. – Я думал, мы договорились, что ты не будешь подниматься наверх, – заявил он, когда понял, куда я иду. Я глубоко вздохнула и повернулась к нему.

— Мне нужно принять душ. Насколько я знаю, у нас есть только один душ, и он наверху. Так извини меня за то, что я не желаю принимать ванну в раковине! – отрезала я с досадой.

— Я помогу тебе! – сказал Джейкоб и вскочил со своего места на диване. В одно мгновение он был рядом со мной. Я посмотрела на него недоверчивым взглядом

— Если ты думаешь, что я позволю тебе помочь принять моей дочери душ, то сильно в этом ошибаешься, – сказал папа Джейкобу, но по его глазам я видела, что эта ситуация его забавляла.

— Конечно, шеф, я никогда не воспользуюсь вашей дочерью, пока мы не женаты, – ответил Джейкоб, подмигнув. Все засмеялись, думая, что это смешно.

Но не я.

Сузив глаза, я впилась в Джейкоба взглядом, но, посмотрев на меня, он улыбнулся, как будто подумал, что я шучу, и на самом деле меня не разозлило его глупое замечание.

— Давай выясним кое-что, Джейкоб, ты и я – мы никогда не будем вместе, – сказала я, еле сдерживаясь, и стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Не описать тот гнев, что охватил меня в тот момент.

— О, Белла, не будь смешной. Ты и этот парень просто созданы друг для друга, – засмеялась с дивана мама, но я даже не потрудилась посмотреть на неё. Вместо этого я повернулась и пошла вверх по лестнице. Я проигнорировала Джейкоба, когда он спросил, не нужна ли мне помощь, и к счастью, он понял намёк, и оставил меня в покое.

Принимать душ совсем не просто когда, раздеваясь, ты теряешь сознание от боли. И когда ты разделся, приходит совсем другая боль – пытаясь вымыть себя начисто, и не намочить гипс. Даже если бы я покрыла его пакетом и что-то в этом роде, всё равно был риск, что он станет мокрым.

Я всё ещё чувствовала странную привязанность к красивым цветам и братцу медведю, и мне не хотелось, чтобы на эти рисунки попала вода и испортила их.

Это заняло у меня много времени, но наконец, мне удалось привести себя в порядок. Я надела халат, положила пижаму в корзину для грязного белья, и пошла в свою комнату.

Я старалась не морщить нос, когда увидела свою неубранную постель. Был отчётливый запах... парня в моей комнате. Комната была небольшой, и поэтому запах Джейкоба задержался в ней, после того как он провёл ночь в моей кровати.

Я решила, что нужно будет позже сжечь эти простыни.

Я вытащила кое-какую одежду, и вернулась в ванную, чтобы переодеться. К настоящему времени я стала своего рода экспертом по натягиванию штанов, так, чтобы это не вызывало слишком много боли для моей ноги. Но думаю, сейчас это стало легче – так как я обнаружила, что мама решила обрезать несколько пар моих джинсов. Думаю, эта сумасшедшая женщина не понимала, что рано или поздно, но гипс придётся снять, и я буду вынуждена покупать новые вещи, потому что она решила, что это хорошая идея, обрезать одну штанину почти на всех моих джинсах.

К тому времени, когда я, наконец, спустилась по лестнице, было уже за полдень.

Принимать душ в моём положении можно вечно, но я не против. Это лишь значило то, что мне не придётся проводить много времени с этими сумасшедшими. Но я также понимала, что не могу скрываться вечно.

То, что должно было быть завтраком, стало моим обедом. Кухонный стол был наполнен едой даже больше, чем это было вчера вечером. Мама услышала, как я спустилась по лестнице, и как только я сошла с последней ступеньки, проводила меня на кухню.

Не заботясь о моей ноге, она толкнула меня на стул, и начала накладывать на тарелку еду.

— А где остальные? – спросила я в замешательстве и огляделась вокруг. В доме было тихо, за исключением звуков лопатки, которой она накладывала мне еду. Она повернулась ко мне, и я подняла глаза, чтобы встретить её взгляд.

Я перестала дышать.

Её глаза были пусты, а зрачки расширены.

— Ах, милая, – проворковала она и погладила мои волосы. – Ты такая красивая... но почему ты всё время всё усложняешь?

Я с трудом сглотнула, мои мысли мчались со скоростью света, пытаясь понять, что же такого неправильного я сделала сейчас. Что такого я сделала, что расстроила её? Что я сделала, что всё осложнила? Что я сделала?

— Билли сказал, что у тебя была компания этой ночью... он сказал, что услышал мальчика. Кто этот мальчик, милая? И почему он был у тебя в середине ночи? – спросила она, и её голос был странным сочетанием любви и угрозы. Как будто она спрашивала потому, что беспокоилась обо мне, как будто это на самом деле было что-то плохое.

Я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, когда поняла, что визит Эдварда, в конце концов, не остался незамеченным. Это собиралось обернуться большими неприятностями.

— Ну? Кто это был? – снова спросила она, и её лицо и глаза, были совершенно пусты от каких-либо эмоций. Как будто я разговаривала с роботом. Единственное, что пугало, это её тон.

Я почувствовала странное чувство облегчения, когда услышала, что она снова спрашивает, и поняла, почему. Это потому что она не знала, кто был у меня, и это означало, что я могу солгать. Эдварду не нужны из-за этого неприятности. Я всё ещё могла спасти его. Возможно, он и был задницей, перед тем как уйти, но он имел на это полное право. И держать его визит в тайне от моей матери было наименьшее, что я могла для него сделать, особенно если в скором времени я собиралась сделать из него убийцу.

— Это был просто... друг, – прохрипела я.

— Ну, Белла. Это был мальчик, а мальчик не может быть просто другом, – упрекнула она, и её голос всё ещё не соответствовал тому безразличию, что было в её глазах. – Разве ты не чиста, Белла? – она гладила мои волосы, и когда её руки добрались до затылка, она крепко обхватила мою шею. – Нам придётся принимать меры, если ты не чиста. Ты это знаешь, Белла, ты должна быть чиста!

Её хватка на моей шее усилилась, и я почувствовала панику, нахлынувшую на меня, как лесной пожар.

Пожалуйста, просто убей меня. Убей меня. Убей меня. Убей меня.

Я всегда хотела сама выбрать, как закончится моя жизнь.

Я хотела сама решить, когда где и как.

И я решила.

Именно сейчас. Именно здесь. Именно так.

— Пожалуйста, просто убей меня уже, – прошептала я еле слышно.

Её хватка снова усилилась, и я почувствовала, как её острые ногти впились в мою плоть. Она снова пролила бы мою кровь, если бы ещё сильнее сжала мою шею, и впилась в кожу своими ногтями.

— Белла, ты знаешь, что решение было принято, так почему ты всё усложняешь? Ты знаешь правила, – отчитывала она. Она убрала руку с моей шеи – но я всё ещё чувствовала её пальцы и ногти, впивающиеся в мою кожу – и вместо этого схватила меня за подбородок. Она повернула мою голову так, что у меня не было другого выбора, кроме как встретиться с её пустым взглядом. – Ты должна держаться подальше от этого мальчика. Ты поняла меня?

Если бы она была нормальной матерью, то я бы проигнорировала её приказ. Я бы кивнула, согласилась, и вместо этого встречалась бы с парнем за её спиной. Поскольку, что она могла сделать, если бы я не сделала так, как она сказала? Практически ничего.

Да, но это нормальная мать. А у меня не было нормальной матери, и знала очень хорошо, на что она была способна.

— Я поняла тебя, – прошептала я, соглашаясь.

— Хорошо, почему бы тебе не съесть что-нибудь, – сказала она с широкой улыбкой, которая не отразилась в её пустых глазах, и поставила передо мной полную тарелку. Она подошла к раковине. Ни на секунду я не позволила себе отвести от неё взгляд, я была слишком напугана, и слишком боялась того, что она может сделать, если я не буду обращать на неё внимания. Она медленно повернулась ко мне, с невинной улыбкой на губах. – Да, чуть не забыла. Ты должна принять лекарства. Я могу пойти принести.

— Я уже... м-м... приняла их, – пробормотала я, хоть это была явная ложь.

— Но где ты хранишь их? Думаю, будет лучше, если я буду следить за ними, потому что таблетки, которые выписал тебе доктор Дженкс довольно сильные. Ты должна быть осторожна с ними, – продолжала она.

Осторожна. Да.

Я должна быть осторожной, и не брать их, пока у меня не будет достаточно, чтобы я могла убить себя.

— Не волнуйся, я приняла их, – ответила я с принудительной улыбкой, когда пыталась успокоить её. Если у неё будет доступ к моим таблеткам, то это закончится плохо, и я должна была как-то отвлечь её. – Это пахнет... вкусно, – не отводя от неё взгляд, я кивнула в сторону еды, и она улыбнулась мне.

— Ты такая милая, – проворковала она и шагнула ко мне. Она вытащила стул рядом со мной и села. Она улыбнулась в предвкушении, но её глаза были всё ещё пусты. – Ешь. Ты слишком худенькая, ты должна больше кушать и нарастить мясо на кости. Никто не захочет скелет.

Я проигнорировала желание закатить на неё глаза. Две минуты назад она говорила мне, что я не должна общаться ни с какими мальчиками, а теперь она говорит мне, что никто не захочет меня, если я буду слишком худой.

Но я знала, кого она имела в виду, когда сказала "никто". И это не просто кто-нибудь.

Это Джейкоб Блэк.

Я не сделала никакого движения, чтобы поднять вилку. Просто мысль о еде заставляла мой живот скрутиться. И мысль о том, чтобы съесть что-нибудь, когда она сидит рядом со мной, тоже не радовала.

Мама вздохнула и взяла вилку. Она ткнула несколько кусочков еды на тарелке, и поднесла вилку к моему рту.

— Ешь! – потребовала она.

Мой рот автоматически открылся, и она засунула вилку в рот так быстро, что я чуть не задохнулась. Я пыталась жевать, но она уже ждала с другой вилкой, полной еды. Я с трудом проглотила, и начала кашлять, когда слишком большой кусок застрял в горле. Мама выглядела раздражённой, но терпеливо ждала, с вилкой в руке. Она даже не погладила меня по спине, или ещё что-то, чтобы помочь мне.

Она просто ждала.

Я открыла рот, и она сунула очередную порцию.

Удушье больше не было таким уж плохим способом смерти...

Мама продолжала кормить меня до тех пор, пока на тарелке не осталось больше никакой еды. Как только она покинула кухню и пошла наверх, я помчалась к туалету с такой скоростью, с какой мои ноги могли унести меня, и начала выворачивать наизнанку свои кишки.

Она засунула так много еды в моё горло, что это было не что иное, как чудо, что мой живот не взорвался. И это было проклятие, что я не задохнулась. А я должна была это сделать, учитывая то количество пищи, которое ей удалось запихнуть в меня за такой короткий промежуток времени.

Я была опустошена, и казалось, каждый сантиметр моего тела горел в огне. Я страдала от мучительной боли, и едва добралась до "моей" комнаты и рухнула на кровать. Я рыдала, пытаясь дышать через боль, и понимала, что это один из тех моментов, когда таблетка будет иметь большое значение.

Одна таблетка. И тогда всё закончится.

Но что, когда наступит тот самый день, как раз одной этой таблетки и не хватит для смертельной дозы?

Я положила подушку на лицо, и это приглушило звук моего мучительного вопля.

Между едой, которую она запихивала мне в рот, она что-то неразборчиво бормотала. Я почти ничего не разобрала, но слышала, что она упомянула слово "чиста" не один раз. И раз или два я слышала, как она сказала "почти время". Но я понятия не имела, что она имела в виду.

Я так и не увидела жизни в её глазах, а её движения были почти механические.

Я успела спросить её ещё раз, где был папа, и к моему удивлению, она вполне разумно ответила. Он вместе с Билли и Джейкобом был в Ла-Пуш; они уехали, когда я была в душе. Она не сказала, почему они уехали, но в любом случае, у меня было чувство, что мне лучше не знать.

Весь оставшийся день я оставалась в своей комнате, и когда папа пришёл домой, уже почти стемнело. Я слышала как он с мамой о чём-то говорил на кухне. Послышался шорох, и когда он приближался к моей комнате, я поняла, что он рассержен.

Он открыл дверь, робко улыбнулся мне, и подошёл к окну.

Я заметила, что он пришёл не с пустыми руками. В его руках был молоток и несколько гвоздей. Шорох, который я слышала, должно быть доносился из кладовки, когда он перебирал свои инструменты.

Я была в замешательстве, и не понимала, что он собирается делать, пока он не поставил гвоздь к раме и не забил его. Изумлённо уставившись на него, я наконец, всё осознала.

Он прибил окно так, что его невозможно будет открыть.

— Не будет больше мальчиков, – сказал он, когда заметил, что я смотрю на него с недоумением. Он забил ещё несколько гвоздей, затем, пытаясь открыть окно, убедился, что этого достаточно. Оно не сдвинулось с места. Он казался довольным своей работой, но только не я. – Таким образом, ты всё ещё сможешь спать внизу, а твоя мама будет спать спокойно, – он весело усмехнулся, положил оставшиеся гвозди себе в карман и вышел из комнаты.

Таким образом, она сможет спать спокойно? Он что, шутит со мной?

Я с тоской смотрела на окно, как будто это могло его открыть.

Это было просто окно. Почему так важно, что его нельзя открыть? Какое это имеет для меня значение? Да, у меня появилось чувство, что я поймана в ловушку в моём собственном доме – но не похоже на то, что я когда-либо собиралась убежать. Я не могла выбраться из проклятого окна с моей больной ногой.

Но если окно будет закрыто, Эдвард не сможет залезть в...

Я отрицательно покачала головой. Эдвард не вернётся, учитывая то, как мы расстались.

Он никогда не вернётся.

Я снова совсем одна.

Я была права. Эдвард не вернулся. Гвозди были не нужны. Чтобы спать спокойно, мама не нуждалась в них. Её дочь больше никогда не посетит ночью какой-то парень. Мальчик бросил меня, и я не знаю, почему это так больно.

Конечно, он не вернулся. Зачем ему это? В конце концов, я всего лишь Гусыня. Наверно, он думал, что сделал достаточно, чтобы избавиться от чувства вины. Возможно, он подумал, что моё желание убить себя является достаточной для него причиной, не пытаться больше отговорить меня? Зачем ему пытаться загладить свою вину, если, в конце концов, я всё равно умру? Зачем напрасно тратить свои силы?

Зачем тратить силы на странную птицу, которая ничего ни для кого не значит...

В воскресенье вернулись Билли с Джейкобом. Мы вернулись к нашим обычным воскресным встречам вместе с ними. Видимо, сейчас было четыре месяца назад – по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, потому что они вели себя именно так.

Я наблюдала, как они общаются друг с другом во время обеда, и не знала, что с этим делать. Как будто я смотрела в зеркало, которое показывало мне прошлое. Как они могут вести себя так, после всего того что произошло?

Да, я понимала, что мама явно была безумной, и она имела полное право вести себя так. Но, а как же Билли и Джейкоб? Ладно, быть может Билли тоже сумасшедший... но Джейкоб?

Когда обед закончился, мама сказала, чтобы я и Джейкоб сели в гостиной, а она принесёт нам мороженого на десерт. Я села на небольшой диван, и Джейкоб даже не думая, сел рядом со мной. Он широко мне улыбнулся и положил руку на большую спинку дивана.

— Ты когда-нибудь слышал о личном пространстве? – зашипела я на него.

— Да, но твоё личное пространство также и моё, – усмехнулся он. – Помнишь, когда мы были детьми, мы брали одну из рубашек моего отца, надевали её вместе и притворялись, что мы сиамские близнецы? Тогда у тебя не было никаких проблем с личным пространством, – сбивчиво произнёс он, даже не переводя дыхание, –...и если я правильно помню, у тебя не было проблем с личным пространством на прошлый Новый Год... – он замолчал с намёком. Я недоверчиво посмотрела на него.

— Ты что, шутишь? – всё, что мне удалось придумать в ответ на это.

— О, перестань, почему ты так злишься? Мы не виделись несколько месяцев, и ты теперь возомнила себя такой крутой? Что за чёрт? – сказал он нахмурившись. В этот момент он действительно был похож на ребёнка. На ребенка, впадающего в истерику, из-за того, что не может получить обратно свою игрушку. И этой игрушкой была я. – Это из-за того парня?

— Какого парня? – повторила я с невинным выражением.

— Тот парень, о котором сказал мой папа, тот, кто был ночью в твоей комнате, кто он? Ты встречаешься с ним? – он понизил свой голос, бросил взгляд через плечо и, не обращая на меня внимания, продолжил, понизив голос. – Ты спишь с ним?

— А если и так, то что? – я бросила ему вызов, скрестив руки на груди и откинувшись на диван. – Что такого, если я сплю с ним? Тебе то что?

Похоже, он испугался, потому что бросил ещё один взгляд через плечо. Он наклонился ко мне, и я почувствовала его дыхание на своём лице.

— Белла, подожди, ты ведь знаешь, что не должна делать этого, – сказал он дрожащим голосом. – Легенды говорят...

— Меня не волнует, что говорят ваши глупые легенды! Я не Квилет! – огрызнулась я. – И если ты хочешь верить в это дерьмо, то это твоё личное дело. Было очень весело, когда мы были детьми, но не больше. Не надо меня впутывать. Меня это не касается.

— Но мы должны быть вместе! – заявил он. Я посмотрела в сторону и покачала головой.

— Нет, Джейкоб, это не так. Может, раньше, это и было возможно, но не сейчас. Не после того, что ты сделал, – сказала я спокойно.

У него не было возможности ответить, потому что вошла мама с двумя порциями мороженого, которое она отдала нам. Она улыбнулась, и её глаза заблестели от возбуждения, когда она увидела руку Джейкоба на спинке дивана – и косвенно вокруг меня. Сегодня её глаза не были пустыми; она выглядела почти как моя мать.

— Ты ещё не рисовал на гипсе Беллы, Джейкоб? Поторопись, а то все лучшие места будут заняты, – улыбнулась она. – Пойду, принесу ручки...

Джейкоб мельком взглянул на мой гипс, и, увидев рисунки, к которым я была так привязана, сморщил нос в отвращении.

— Кто, чёрт возьми, нарисовал это дерьмо? – сказал он неодобрительно. – Это сделал твой парень? – он сказал это слово так, как будто этот "парень" был больным и заразным, и мне так хотелось сказать "да" на его обвинения. Просто чтобы увидеть его лицо, когда я это сделаю. Но, конечно, я знала, что это чувство удовлетворение не может продолжаться долго, и потом, если я это сделаю, у меня будут ещё большие проблемы.

—Это нарисовала пара моих друзей, – пробормотала я в ответ. Я игралась с ложкой в миске. Мороженое уже начало таять. Но это не имело значение, так как в любом случае я не собиралась его есть.

Вернула мама с ручками и положила их на стол.

— Сделай так, чтобы осталось навечно, – она подмигнула Джейкобу, и он захихикал в ответ, как будто они поделились какой-то шуткой. Джейкоб кивнул в сторону моей ноги, и посмотрел на меня.

— Положишь ногу на стол? Так будет проще для меня, – сказал он.

— Ты не осквернишь мой гипс, – предупредила я его.

— Ты хочешь, чтобы я рассказал нашим родителям о твоём парне? – ответил он небрежно, затем взял маркер и начал играть с ним.

— Он не мой парень! – прошипела я, чувствуя нарастающую панику. Я знала, что он не шутит, он действительно расскажет им, если я не выполю его требование.

— Кому они поверят? Мне, или девушке, которая пыталась покончить с собой? – передразнил он.

Моя челюсть безвольно отвисла, и я изумлённо уставилась на него. Он не мог сказать этого. Видя мою реакцию, он слегка ухмыльнулся, и посмотрел на мой гипс. Его ухмылка даже на половину не была такой очаровательной как у Эдварда. Джейкоб выглядел просто смешно, словно ребёнок, который думал, что он очень крут. Да, возможно у Джейкоба было телосложение двадцатилетнего. Но в глубине души ему всё ещё было пятнадцать.

Зубами он снял колпачок с ручки и наклонился вперёд.

— Это не будет больно, – пошутил он и приложил маркер к гипсу.

Готовясь к боли, я зажмурилась. Было похоже на то, как будто я готовила себя к татуировке. Как будто его рисунок на моём гипсе мог остаться навсегда на коже. Я не видела, как он рисовал, но почти чувствовала ручку через гипс, словно его рисунок сантиметр за сантиметром проникал в мою кожу.

Мне было больно. Не физически. Но, тем не менее, это была боль.

Когда я открыла глаза и увидела, что он нарисовал, мне захотелось плакать.

— Теперь это навсегда, – он улыбнулся. – Ничто не сможет оторвать нас друг от друга.

Я встретила его взгляд, и сделала всё возможное, чтобы на моём лице не появилось никаких эмоций. Всё его лицо улыбалось, и глаза светились как у ребёнка на Рождество. Он был похож на щенка, который ждёт одобрения от своего хозяина, чтобы тот сказал ему, что он всё сделал хорошо.

Но в этом не было ничего хорошего. Ничего подобного.

— Я устала... думаю, мне пора спать, – мой голос выдал мою бесстрастную маску, и дрогнул самым унизительным образом. Я встала и стабилизировала своё трясущееся тело на костылях.

Я ушла, и чувствовала, как его глаза следовали за мной.

— Я люблю тебя, Белла, мы будем вместе навсегда, – сказал он мягким обожающим тоном.

Хлопанье дверью было моим единственным ответом.

Я схватила стул, который принесла в комнату для того, чтобы на него можно было повесить мои вещи, и поставила его у двери таким образом, чтобы никто не мог войти. Я подошла к кровати и плюхнулась на неё. От этого движения боль пронзила ногу, но я решила проигнорировать это.

Я уставилась на небольшой ящик тумбочки, как будто могла видеть сквозь него. В этом особенном ящике хранились мои таблетки. Таблетки.

Может, их уже достаточно... может...

Я открыла ящик и достала оранжевый пузырёк. Прислонившись к стене и уставившись на упаковку, я стала играть ей в своей руке. Я знала, какое облегчение приносила мне одна единственная таблетка, может, если я выпью их все, этого будет достаточно, чтобы убить меня?

Может, стоит попытаться?

В дверь постучали, но мои глаза даже не вздрогнули, и я по-прежнему рассматривала упаковку.

Там была моя жизнь и моя смерть.

— Джейкоб и Билли уже уходят. Ты не хочешь выйти и попрощаться? – спросил папа через дверь. Я была рада, что у него хватило приличия, и он не пытался открыть дверь.

— Я уже легла, я устала, – ответила я, не повышая голоса.

— Хорошо, тогда спокойной ночи, Белз, – сказал он мягко. Я слышала, что он ушёл, и моё тело немедленно расслабилось.

Возможно, это стоит того...

Должно быть, в какой-то момент я заснула, потому что когда открыла глаза, в доме было тихо – кроме храпа моего отца. Спала я сидя, и моё тело было жестким, а рука сильно онемела. Когда я посмотрела вниз, я поняла, почему.

Я всё ещё держалась за упаковку, как будто от неё зависела моя жизнь.

И думаю, в каком-то смысле, так оно и было.

Я открыла крышку и высыпала таблетки в руку. Я молча сосчитала их в своей голове.

Их осталось только пятнадцать. А было двадцать.

Пятнадцати должно быть достаточно...

Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула.

Пятнадцати должно быть достаточно.

И я больше не буду терпеть это дерьмо.

У меня не было никакой воды, и у меня не было сил, чтобы пойти и принести её. Поэтому я понимала, что таблетки мне придётся принимать постепенно, и за довольно короткое время. Я грустно улыбнулась, надеясь, что это будет моим последним неприятным опытом. Это был мой последний день на этой земле.

Я подняла руку и уже собиралась положить три таблетки в рот, когда внезапный шум ужасно напугал меня. Инстинктивно я посмотрела на дверь, но потом узнала этот звук. Это не был стук в дверь. Это был стук в окно...

Я медленно повернула голову и увидела, как очень расстроенный Эдвард смотрит на меня.

— Если ты проглотишь эти таблетки, клянусь грёбаному Богу, я разобью это окно, засуну руку в твоё горло и вытащу их обратно! – его сердитый голос был едва приглушён стеклом. Храп наверху не прекратился, поэтому, видимо, его голос никто не услышал.

— Я не могу открыть окно, – сказала я ему, и он закатил глаза.

— Ебать, я уже знаю это. Спасибо, но эти грёбаные гвозди говорят сами за себя. Блядь, теперь скажи мне, как я могу попасть внутрь.

— Ты подписываешь свой смертный приговор, – предупредила я его.

— Да, а не войдя, я подпишу твой. Так позволь мне уже войти, – ответил он спокойно.

— Есть вход с заднего двора на кухню, – сказала я, он кивнул один раз и скрылся из виду. Ему не нужно было, чтобы я уточняла.

Пытаясь услышать, как он входит в дом, я напрягла слух. Но не было никакого звука. Я нахмурилась и подумала, что он, возможно, передумал, и пошёл домой.

— Открой дверь...

Его голос был едва слышен – и это было за дверью. Я с изумлением посмотрела на неё, затем, наконец, собралась с мыслями, подошла к двери, и сняв стул, открыла её.

Когда я подошла обратно к кровати, он с любопытством посмотрел на стул. Закрыл за собой дверь, и поставил стул на место. Заметив, что я наблюдаю за ним, криво улыбнулся.

— Похоже, ты параноик, – сказал он. – Забиваешь окна и баррикадируешь дверь, – он посмотрел на таблетки, которые теперь были рассыпаны на кровати. – Думаю, ты не очень хотела, чтобы тебя прерывали.

— Чего ты хочешь, Эдвард? – спросила я с усталым вздохом, затем собрала таблетки и высыпала их обратно в пузырёк. – Я думала, что ты оставил это... меня... неважно...

Он плюхнулся на кровать, и небрежно прислонился к стене, как будто быть здесь, в этой комнате, и на одной кровати со мной, была для него самая естественная вещь в мире. Казалось, ему вполне комфортно. Но я сделала всё возможное, чтобы на этот раз держаться от него на возможном расстоянии.

— Итак, Свон, что подвело тебя сегодня к этому краю? – спросил он. – Почему именно сегодня? Почему не на день Благодарения? Почему не вчера? Почему сегодня? Чёрт, почему именно сейчас? – когда он говорил, его голос звучал так сухо, как будто это врач спрашивал пациента, где у него болит. Чувствуя себя побеждённой, я посмотрела на него. Его взгляд был жёстким, но лёд в глазах растаял почти мгновенно, когда он встретил мой взгляд. Моё отчаяние, должно быть, отразилось на моём лице. – Ну ладно, Свон, какого хрена? – он чуть не застонал, и откинул голову назад.

— Я могла бы спросить у тебя тоже самое, – вздохнула я. – Ты скажешь, почему вернулся? Почему именно сегодня?

— Я первый спросил, – он печально усмехнулся. – На ладно, Свон, что ты теряешь? Биение твоего сердца – это всё, что тебе осталось потерять... разве не так? – он был прав. – Доверие, помнишь? Я на твоей стороне...

Я грустно улыбнулась ему. Мне так ужасно хотелось верить ему, но я так сильно сомневалась. Как я могла ему доверять? Он говорил такие ужасные вещи. Он сказал, что я его достала.

Не всё ли равно? Он вернулся.

Как я могу доверять ему, если он оставит меня снова?

Это имеет значение? У тебя есть твои таблетки.

— Джейкоб сделал рисунок на моём гипсе, – ответила я тихим голосом. – Думаю, я просто не согласна с тем, что он нарисовал.

Он нахмурился и посмотрел на мой гипс. Чтобы лучше рассмотреть, он наклонился вперёд, на мгновение затих, затем снова посмотрел на меня.

— Прекраааасно, – сказал он, медленно протягивая это слово. – Чёрт, о чём он вообще думает? Это что, какая-то грёбаная шутка или ещё какое дерьмо? Потому что я не вижу в этом смысла. Бля, это совсем не смешно, – он озвучивал слова, о которых я уже думала, а я, прикусив губу, пыталась сдержать слёзы, которые, как я отлично знала, в любом случае никогда не прольются. Он глубоко вздохнул и посмотрел вниз. – Это дерьмо не должно быть здесь. Это ёбаное дерьмо.

— Но в любом случае, я уже ничего не могу с этим сделать, ведь так? Не похоже, что я могу смыть это, и притвориться, что изначально, этого никогда и не было. Это останется здесь.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Я грёбаный ублюдок, – пробормотал он, обращаясь к самому себе. Я не могла не захихикать на это, хоть это получилось и невесело.

— Как будто я не знаю этого, – ответила я честно. Он мрачно ухмыльнулся, и покачал головой.

— Думаю, по отношению к некоторым людям это намного больше, чем я предполагал, – сказал он, как будто только что это понял. – Блядь, не все люди так мелочны как Таня или Лорен, и ещё кто-нибудь из подобных им шлюх.

— Ты живёшь в пузыре, Эдвард. В пузыре из титана или чего-то ещё, – сказала я с улыбкой. – У тебя никогда не было причин, видеть обращённые к тебе взгляды людей; на самом деле тебе никогда не нужно было узнавать кого-то. Ты популярен. Люди любят тебя. Они всё прощают тебе, потому что любят. Мне бы никогда не сошло с рук поведение подобно твоему.

—Вот это и дерьмово, – пробормотал он. – Много не случилось бы, если бы некоторые люди не были бы запасным материалом, – я встретила его проницательные зелёные глаза. Там было так много конфликтов. Ему так много нужно было понять, а он понятия не имел, с чего начинать.

— Говоря про некоторых людей, ты имеешь в виду меня, – вздохнула я. Он посмотрел на меня долгим взглядом, и только потом ответил.

— Да, именно это я и имел в виду.

Одновременно мы посмотрели на мой гипс. Рисунок Джейкоба не соответствовал другим. Совсем.

— Он что был твоим парнем, или ещё какое дерьмо? – спросил он странным тоном, который я не поняла.

— Нет... мы были лучшими друзьями... потом он сделал кое-что такое, что... ну... то, что друзья просто не делают. Несколько месяцев я вообще с ним не разговаривала... а теперь он появился в моей жизни, и ведёт себя так, как будто всё в порядке, и ничего не произошло, – я вздохнула и покачала головой. – Я ненавижу этого парня. Я ненавижу его всеми фибрами своей души.

— Должно быть, он действительно облажался, – отметил он, и я тихо фыркнула.

— Ты не представляешь себе, как, – прошептала я.

— Но если вы были просто друзьями, то почему, чёрт возьми, он нарисовал это на твоём гипсе? – спросил Эдвард, недоумевая, и жестом указал на рисунок.

Я посмотрела сверху на свой гипс, и почти сразу же зажмурилась. Я не могла даже смотреть на это.

Это был простой рисунок, но он выделялся как никакой другой. Это было изображение двух колец, соединённых вместе, внутри одного было написано "Б+Д", а внутри другого "навсегда". Джейкоб принял слова моей мамы буквально – нарисовать что-нибудь "навечно". Что могло быть более вечного, чем навсегда?

— Ты не поймёшь, – прошептала я.

— А ты попробуй, – сказал он и скрестил руки на груди.

Я отрицательно покачала головой и грустно улыбнулась ему.

— Нет.

— Доверься мне.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что ты ушёл. Ты сказал, что я тебя достала.

— Я вернулся.

В полном молчании мы смотрели друг на друга, и он улыбнулся своей кривой улыбкой. Это была искренняя улыбка.

— Эдвард... почему тебе не всё равно? – вздохнула я. – Почему именно сегодня?

Он слегка нахмурился и посмотрел вниз. Очень медленно он положил руку между нами, ладонью вверх. Он смотрел на неё всё с той же кривой улыбкой на лице. Я даже не думала, когда вложила свою руку в его. Наши руки подходили друг другу идеально.

— Сегодня, мне нужно было поехать в магазин, чтобы купить кое-какое дерьмо... я... я даже не смог съехать вниз по дороге от дома, – пробормотал он. – Мой папа думает, что мне нужна помощь... профессиональная помощь. Он думает, что я страдаю от посттравматического стрессового расстройства... он не знает, как помочь мне, потому что я его сын, и это не в его компетенции, – он тяжело сглотнул, посмотрел на меня и встретился со мной взглядом. – Он думает, что я схожу с ума, или ещё какое-нибудь дерьмо...

— Ты? – спросила я тихо, надеясь, что он не поймёт меня неправильно. Он вздохнул и кивнул.

— Думаю, что так оно и есть. Я продолжаю возвращаться сюда, плачусь тебе... разве я не грёбаный сумасшедший? – спросил он с невесёлой усмешкой.

— Билли Блэк, который спал на диване, когда ты был здесь в прошлый раз, слышал тебя. Он сказал моим родителям, что ты был здесь, вот почему мой папа прибил это окно, – тихо сказала я. – Но я не сказала им, что это был ты. Я подумала, что это самое малое, что я могу для тебя сделать, если собираюсь сделать тебя убийцей...

— Ты не сделаешь меня убийцей, – ответил он спокойно, и был так уверен в себе.

— Как ты можешь быть так в этом уверен? – спросила я, и чуть не утонула в его зелёных глазах.

— Потому что ты впустила меня.

Дата добавления: 2015-08-05