Читайте также:
|
|
Часто возникает вопрос, «берем ли мы историю» на первой встрече. Сама постановка вопроса представляется мне важной. Я стараюсь «не брать» историю у пациента (посредством задаваемых вопросов), а вместо этого всеми возможными способами пытаюсь позволить пациенту дать мне сознательные и бессознательные версии своей истории в его собственной интерпретации.³
Пациент обращается к аналитику за помощью с психологической болью, природу которой он часто не может определить. Ему должно быть предоставлено необходимое время и пространство, чтобы он мог рассказать аналитику, тем способом, который ему доступен, все, что он о себе знает. Важно, чтобы аналитик не вмешивался в усилия пациента, навязывая свою деятельность, такую как сбор хронологической информации, ценные указания относительно лечения или установку «основных правил» ведения анализа. (Freud, 1913; см также, Shapiro, 1984).
—————————————
³Важно иметь в виду, что история пациента не является неизменной данностью, постепенно извлекаемой из-под земли; это, скорее, аспект его сознательного или бессознательного восприятия себя самого, которое находится в непрерывном движении и постоянно изменяется. В каком-то смысле, история пациента постоянно создается и восстанавливается в процессе анализа. Более того, ни в коем случае нельзя считать, что у пациента уже есть история к началу анализа (то есть чувство историчности). Другими словами, мы не можем рассчитывать на то, что пациент достиг ощущения своей целостности во времени настолько, что он способен воспринимать свое прошлое через ощущение себя в настоящем.
По мере того, как пациент рассказывает аналитику, хоть и косвенно, о природе своей боли (и о своих сознательных, или бессознательных опасениях, что эта боль может усилиться в ходе анализа), его прошлый опыт будет озвучен двумя способами. Во-первых, в той степени, в какой пациент раскрывает аналитику свое понимание происхождения его проблем, он предоставляет аналитику определенный объем исторических сведений, то есть то, что пациент осмысленно воспринимает как свое прошлое. В этом рассказе неизбежно будут встречаться расплывчатые пятна, недомолвки, а иногда и пропущенные огромные участки жизненного опыта пациента. Например, пациент может упустить в рассказе упоминание определенного члена семьи, не обмолвиться о своем сексуальном опыте, не рассказывать о событиях, предшествующих настоящему кризису или своей молодости. В таком случае, если я вижу, что пациент сказал мне все, что хотел, и все что мог сказать, я спрошу его, не заметил ли он, что он не упомянул ни слова, например, о своем отце. (Это, по сути, процесс обращения отношений пациента к его внешним и внутренним объектам с точки зрения сопротивления, т.е. с точки зрения сознательной и бессознательной тревоги пациента в отношении объекта).
Как и во всех случаях толкования сопротивления, основное внимание надо уделить не той информации, что стоит за сопротивлением, а сфокусировать внимание на том, чего боится пациент, и что может, по мнению пациента, произойти, если он расскажет аналитику об определенной стороне своей внутренней жизни. Кроме того, необходимо уделить внимание способам, которыми пациент пытается защититься от этой опасности. Следовательно, «получить историю» (путем прямого опрашивания) – это способ обойти сопротивление и, таким образом, потерять огромную часть того, что является самым важным для анализа. А важной может быть, например, информация о том, кто из внутреннего объектного мира пациента будет обижен, предан, убит, кто будет завидовать и т.д., если пациент раскроет свои чувства относительного своего прошлого; или, например, как проявится потеря контроля над взаимоотношениями пациента внутри его объектного мира в случае, если он даст эксклюзивный доступ в эту область.
Второй способ передачи личной истории пациента может быть осуществлен через перенос-контрперенос. Для пациента это его «живое прошлое», т.е. набор объектных отношений, установившихся в детстве и в подростковом возрасте, который в настоящий момент составляет структуру сознания пациента, как по содержанию, так и по контексту его психологической жизни. Именно это прошлое и составляет главный аналитический интерес.
Естественно, два типа истории, которые мы обсуждаем, - сознательно символизированное прошлое и бессознательное «живое» прошлое, тесным образом переплетаются между собой. Как только внутренний объектный мир пациента обретает межсубъектную (intersubjective) жизнь в переносе-контрпереносе, оба – и пациент, и аналитик получают возможность испытать непосредственно на себе состояние привязанности, враждебности, зависти, ревности и т.д., то есть все то, что составляет внутренний объектный мир пациента. В переносе-контрпереносе прошлое и настоящее сливаются воедино, и из двух «старых» составных частей рождается новый контекст, контекст аналитических взаимоотношений.
В моей практике был случай, когда в период, предшествующий и включающий в себя первую аналитическую встречу, пациент находился в «де-интегрированном» («deintegrated») (в противоположность «дез-интегрированном» («dis-integrated») состоянии, в котором он обладал невероятным потенциалом для психологического изменения.
Обычно внешние обстоятельства жизни пациента особенно не отличаются от тех обстоятельств, что имели место шесть месяцев назад, год назад или даже семь лет назад (конечно, бывают и исключения). Что существенно отличается в момент, когда пациент обращается за консультацией аналитика, это состояние внутреннего мира пациента. Защитная структура, на которую человек опирается, временно находится в состоянии свободного полета, и это позволяет ему подсознательно почувствовать в себе силу жить по-другому, то есть изменять свой внутренний мир так, чтобы затем почувствовать себя и вести себя по-новому в реальном мире.³
На мой взгляд, стыдно растрачивать, не использовать уникальную возможность, когда пациент «созрел» для психологического изменения, даже при том, что это связано с его де-интегрированным состоянием, и пытаться на первой встрече «получить историю».
³ Это состояние «де-интеграции» («de-integration») (Fordham, 1977) в отношении первой аналитической встречи можно сравнить с состоянием супружеской пары в период последнего триместра беременности жены. Не только каждый член семейной в отдельности в период «де-интеграции» своей индивидуальности (как мужчина/женщина, взрослый/ребенок, сын/дочь, отец/мать, муж/жена), но также и пара в целом находится в состоянии «де-интеграции» в преддверии к созданию нового набора отношений (внешних и внутренних). Эти отношения более глубокие и более сложные, чем те, которые существовали в паре до этого. Другими словами, они сознательно и бессознательно пытаются создать пространство каждый в своем внутреннем и внешнем объектном мире, чтобы стать семьей (Brazelton, 1981).
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 54 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Аналитическое пространство | | | Особенности культуры Древней Руси. |