Как повысить значимость анализа

Все, что делает аналитик на первой сессии (лицом к лицу с пациентом), направлено на то, чтобы пациент осознал важность этого опыта. Все, что ранее казалось пациенту само собой разумеющимся, более не будет восприниматься им очевидным; точнее, знакомое будет удивлять, ставить в тупик, воссоздаваться по-новому в аналитическом сеттинге. Мысли и чувства пациента, его прошлое и настоящее приобретают новое значение, и сам пациент теперь ощущает свою значимость, которой до этого не чувствовал. Это особая форма значимости, созданная в аналитическом контексте, которая является уникальной, свойственной только этому сеттингу. Для пациента консультационный кабинет – это глубоко интимное, тихое место, где он должен подобрать нужную тональность, тот голос, которым он мог бы рассказать свою историю. Этот голос – отзвук его мыслей, который он, возможно, никогда ранее не слышал. (Бывает, что пациент не в состоянии подобрать голос, который звучал бы как его собственный. Это открытие может служить отправной точкой для анализа).

—————————————

Д-р Огден (Ogden) – преподаватель Института Психоанализа в Сан-Франциско.

Данная работа является расширенной версией статьи из последней книги Огдена The Primitive Edge of Experience (1989).

Аналитик может воздерживаться от высказываний или вести себя так, чтобы дать понять пациенту, что его принимают здесь таким, каков он есть, без осуждения; и при этом оба – и пациент, и аналитик, осознают, что они здесь для того, чтобы достичь психологического изменения. Аналитик пытается понять, почему пациент таков, каков он есть и не может измениться, и при этом косвенно вынуждает пациента отойти от своей болезни и извлечь пользу от анализа. Например, шизоидный пациент должен войти в контакт с аналитиком, чтобы преодолеть страх даже минимальной включенности в отношения с другим человеком; пациент с обсессивным синдромом, чтобы извлечь пользу из аналитического процесса, должен оставить свои бесконечные переживания и войти в аналитический диалог; пациент с истерическим неврозом должен прервать драму, которая составляет (и замещает) его жизнь, чтобы, будучи в ней актером, стать еще и зрителем.

Аналитик становится объектом переноса чувств пациента еще до начала их первой встречи. Помимо того, что аналитик воспринимается как человек, специально обученный, чтобы понять и (каким-то неизвестным пока способом) помочь пациенту облегчить его психические страдания, он видится как успокаивающая мать, детский переходный объект (childhood transitional object), как желаемые эдипальные мать и отец и т.д. Вместе с этими надеждами приходит и боязнь разочарования.

Еще до начала первой сессии пациент создает (в своих фантазиях) образ аналитика, и аналитик, в свою очередь, тоже вырисовывает образ пациента (только более точно, так как у него много пациентов). Иными словами, до встречи с пациентом аналитик создал его образ в своем сознании из таких составляющих, как звучание его голоса по телефону, источник направления на консультацию, отношение к другим пациентам, а также из своих сознательных и бессознательных чувств по отношению к пациенту, которые он принесет на первую аналитическую встречу. Нередко в предвкушении предстоящего первого интервью возникает беспокойство. Оба – пациент и аналитик, на пороге вступления в межличностную драму, для которой написано уже много сценариев (личная драма аналитика и личная драма пациента), и тем не менее, если работе суждено быть продуктивной, будет создана новая драма, о которой ни один из них ранее не предполагал. Вместе с воодушевлением приходит тревога. В значительной степени чувство страха перед первой встречей обусловлено перспективой встретиться со своим собственным внутренним миром и с внутренним миром другого человека. Это всегда опасное предприятие – ворошить глубины бессознательного. Тревожное чувство часто неправильно интерпретируется начинающими терапевтами. Оно трактуется ими как опасность того, что пациент покинет лечение; на самом деле, терапевт боится, что пациент останется.

Недавно пациентка с поразительной точностью описала фрагмент цепочки мыслей, возникших у нее накануне первой встречи с терапевтом: «Насколько откровенной стоит быть вначале, стоит ли говорить о том, чего я боюсь и стыжусь? Как это сформулировать? Я не хочу, чтобы он подумал, что я такая сумасшедшая, лживая, самолюбивая, такая развратная, что работать со мной ему будет противно, и он найдет предлог, чтобы избавиться от меня. Стоит ли все это того унижения, которое я испытаю, раскрыв себя подобным образом? Не сделала ли я ошибку, решившись на эту встречу? Он немного разочаровал меня по телефону. Я бы хотела, чтобы он был старше, что-то вроде дедушки. По голосу он показался мне немного рассеянным, как будто он не знал своего адреса. Его офис находится в каком-то захолустном районе. Интересно, у него с практикой все в порядке?»

Когда пациент обращается ко мне с просьбой взять его в терапию или анализ, я предлагаю вместе выбрать время для консультации. Я намеренно использую слово консультация, чтобы ясно дать понять, что эта встреча не обязательно станет началом дальнейшей совместной работы (несмотря на то, что я рассчитываю, что это будет аналитический опыт, независимо от результата первой встречи). Я делаю это потому, что не знаю заранее, почувствую ли я после разговора с пациентом, что я смогу ему помочь и захочу работать с ним. Помимо множества факторов, влияющих на принятие решения, возникает вопрос, нравится ли мне в целом пациент, чувствую ли я по отношению к нему заботу и интерес.

Важно, чтобы аналитик пытался отчасти строить свое суждение, основываясь на результатах диагностики. Однако в целом, за некоторым исключением (пациенты с алкогольной и наркотической зависимостью, грубо реагирующие социопаты, пациенты с серьезными органическими повреждениями), я открыт для аналитической работы с пациентами с широким кругом психологических нарушений (цит. по Boyer & Giovacchini, 1980; Ogden, 1982, 1986). Тем не менее, мне кажется, что если человек заявляет, что он может работать с любым пациентом, заинтересованным в анализе, то он слишком много на себя берет. Я считаю, что мы оказываем плохую услугу, если соглашаемся работать с пациентом, который нам явно не нравится. Принято считать, что аналитик должен анализировать свой негативный контрперенос и таким образом работать с любым пациентом, который в целом подходит для анализа. В теории это, возможно, правильно, но практика показывает, что выполнение аналитической задачи осложняется при попытке выстроить солидное аналитическое здание на фундаменте мощного негативного контрпереноса (или сильного негативного переноса). По моему опыту, это именно так, независимо от того, сознает аналитик (или пациент) иррациональность этих переносов или нет. Данное предостережение в равной степени относится и к случаям, где с самого начала установился очень сильный эротический перенос или контрперенос.

С другой стороны, разговаривая с пациентом, я не расцениваю первую встречу как «оценочный этап» или «стадию определения годности», так как это подразумевает некую пассивность пациента в нашем будущем предприятии. Эти термины исказили бы мое представление о первой встрече как о начале аналитического процесса. Взаимодействие двух людей на первой встрече – это не просто общение, где один человек оценивает другого или оба оценивают друг друга. Скорее, это взаимодействие, где два человека пытаются осознать аналитический смысл, а именно, важность процесса принятия решения на начальной встрече. Моя задача именно на первой встрече - создать условия для сотрудничества с пациентом, которое составит ценный аналитический опыт и даст пациенту возможность почувствовать, что значит быть в анализе.

Несмотря на то, что переживание тревожности в переносе (transference anxiety) очень сильно в период, предшествующий первому интервью, я вовсе не считаю, что аналитик должен облегчить участь пациента на первой встрече. Наоборот, я полагаю, его задача заключается в том, чтобы не дать пациенту упустить возможность узнать и понять все то, что происходит в переносе - все те мысли, чувства, ощущения, с которыми он борется.

Дата добавления: 2015-08-03