Конституционные основы уголовной юстиции

Отдельные положения уголовной юстиции становятся предметом проверки Конституционным Судом Российской Федерации, а принятые в итоговые решения содержат правовые позиции, регулирующие те отношения, по которым нормы закона признаны неконституционными.

Данные правовые позиции непосредственно применяются в судебной деятельности судами общей юрисдикции в качестве дополнительного источника в совокупности с Конституцией Российской Федерации и процессуальной аналогией1.

По делу, в котором заявителем оспаривалось положение части первой статьи 175 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, в соответствии с которой в ходатайстве осужденного, а также его адвоката (законного представителя) об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания должны содержаться сведения, свидетельствующие о том, что для дальнейшего исправления осужденный не нуждается в полном отбывании назначенного судом наказания, поскольку в период отбывания наказания он частично или полностью возместил причиненный ущерб или иным образом загладил вред, причиненный в результате преступления, раскаялся в совершенном деянии, а также могут содержаться иные сведения, свидетельствующие об исправлении осужденного, Конституционный Суд в своем определении от 1 марта 2012 года № 274-О-О вынес решение, что оспоренная норма не может рассматриваться как возлагающая на осужденного (его адвоката или законного представителя) обязанность указывать в ходатайстве об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания сведения о частичном или полном возмещении осужденным ущерба, причиненного в результате преступления, его раскаянии в совершенном деянии и не означает, что отсутствие таких сведений в ходатайстве препятствует его рассмотрению судом и применению к осужденному условно-досрочного освобождения от отбывания наказания.

В отношении права осужденного, а также его защитника ознакомиться с особым мнением судьи, Конституционный Суд в Определении от 17 января 2012 года № 174-О-О указал, что особое мнение судьи не является актом, имеющим самостоятельное значение и определяющим права и обязанности участников уголовного судопроизводства или влекущим для них какие-либо иные процессуальные последствия. Вместе с тем суда кассационной и надзорной инстанций вправе исследовать письменно изложенное особое мнение судьи и учесть приведенные в нем доводы при оценке правосудности принятых по уголовному делу решений1.

По вопросу отсутствия точного размера и критерий требуемых для наступления уголовной ответственности за повлекшие причинение значительного ущерба умышленные уничтожение или повреждение чужого имущества, если эти деяния совершены из хулиганских побуждений, путем пожога, взрыва или иным общеопасным способом либо повлекли по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия, позволяющие отграничить предусмотренные частью второй статьи 167 Уголовного кодекса Российской Федерации деяния от законных действий и правонарушений иных видов, Конституционный Суд в Определении от 5 марта 2013 года № 323-О указал, что причинение значительного ущерба является обязательным признаком объективной стороны составов преступлений, предусмотренных статьей 167 Уголовного кодекса Российской Федерации, отграничивающим их от административного правонарушения, предусмотренного статьей 7.17 КоАП Российской Федерации. При этом в соответствии с пунктом 2 примечаний к статье 158 Уголовного кодекса Российской Федерации значительный ущерб, причиненный гражданину, определяется с учетом его имущественного положения, но не может составлять менее двух тысяч пятисот рублей, а размер значительного ущерба, причиненного юридическим лицам в каждом конкретном случае должен оцениваться судом с учетом стоимости поврежденного или уничтоженного имущества, его хозяйственной и иной ценности, затрат на восстановление поврежденного имущества, последствий его выведения из использования (эксплуатации), экономического положения собственника или иного законного владельца этого имущества, а также иных имеющих существенное значение обстоятельств.

Также по данному вопросу Конституционный Суд подчеркнул, что при применении части второй статьи 167 Уголовного кодекса Российской Федерации судам надлежит мотивировать свой вывод о наличии в действиях подсудимого всех признаков состава инкриминируемого ему преступления и, в частности, учитывать, что под уголовно наказуемыми деяниями, совершенными из хулиганских побуждений, следует понимать умышленные действия, направленные против личности человека или его имущества, которые совершены без какого-либо повода или с использованием незначительного повода.

Для разрешения вопроса о территориальной подсудности уголовного дела частного обвинения о преступлении, совершенном гражданином Российской Федерации в отношении гражданина Российской Федерации вне пределов Российской Федерации, Конституционный Суд в постановление от 16 октября 2012 года № 22-П дал оценку конституционности положений части второй статьи 2 и части первой статьи 32 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

Согласно вынесенному Конституционным Судом решению оспариваемая норма не соответствует Конституции Российской Федерации в той мере, в какой она не позволяет однозначно определять территориальную подсудность названной категории дел.

В соответствие с данной правовой позицией Конституционного Суда указанные уголовные дела подлежат рассмотрению тем мировым судьей, чья юрисдикция распространяется на территорию, на которой проживают и потерпевший, и обвиняемый, а во всех иных случаях территориальная подсудность соответствующего уголовного дела определяется председателем (заместителем председателя) вышестоящего суда с использованием процессуального инструментария статей 32, 35, 36, 125 и 152 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, обеспечивающего баланс интересов потерпевшего и обвиняемого, полноту объективность и соблюдение процессуальных сроков рассмотрения уголовного дела.

Для разрешения дела о возможностях позволяющих суду при возвращении уголовного дела прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом продлевать срок содержания обвиняемого под стражей без учета времени его содержания под стражей в период судебного производства, вследствие чего превышаются максимальные сроки содержания под стражей, Конституционный Суд в определении от 4 октября 2012 года № 1852-О, № 1853-О, № 1854-О и от 1 ноября 2012 года № 2001-О выявил смысл положений частей второй и третьей статьи 109 и части третьей статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

По данному делу Конституционный Суд сформулировал следующую правовую позицию. Положения указанных норм не предполагают включение времени содержания под стражей на стадии предварительного расследования в срок содержания под стражей на судебной стадии, как и наоборот. По смыслу части третьей статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, суд, решая при возвращении уголовного дела прокурору вопрос о продлении срока содержания обвиняемого под стражей, обязан устанавливать разумный срок, необходимый для производства следственных и иных процессуальных действий, учитывая при этом продолжительность содержания обвиняемого под стражей на досудебной стадии процесса с тем, чтобы его пребывание под стражей не превысило предельные сроки, предусмотренные статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, и исключая при этом время содержания обвиняемого под стражей со дня поступления уголовного дела в суд и до его возвращения прокурору, сроки исчисления которого определены статьей 255 данного Кодекса для судебной стадии1.

Проанализировав нормативное содержание статьи 154 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, как нормы регламентирующей основания и порядок выделения уголовного дела, которая по мнению заявителя порождает несоразмерные и неопределенные по времени ограничения права собственности лица, на имущество которого наложен арест, притом что предварительное следствие по выделенному в отдельное производство уголовному делу в отношении скрывшегося от органов следствия обвиняемого приостановлено, Конституционный Суд в Определении от 7 февраля 2013 года № 250-О определил, что положения указанной статьи не предполагают ограничений для отмены или изменения содержания меры процессуального принуждения в виде наложения ареста на имущество, находящегося у другого лица, в случае приостановления предварительного следствия по выделенному в отдельное производство уголовному делу в отношении скрывшегося от органов расследования обвиняемого1.

Рассматривая дело, в котором заявитель оспаривал законоположения, на основании которых суд, осуществляющий производство о применении принудительных мер медицинского характера в отношении лица, совершившего запрещенное уголовным законом деяние в состоянии невменяемости и по своему психическому состоянию представляющему опасность, выносит постановление о прекращении уголовного дела и об отказе в применении принудительных мер медицинского характера, если совершенное деяние отнесено к преступлениям небольшой тяжести, и направляет копию постановления о прекращении уголовного дела в орган здравоохранения для решения вопроса о лечении или направлении лица, нуждающегося в психиатрической помощи, в психиатрический стационар, Конституционный Суд в Постановлении от 21 мая 2013 года № 10-П дал оценку конституционности частей второй и четвертой статьи 443 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Данные положения Конституционный Суд признал не соответствующими Конституции Российской Федерации в той мере, в какой они исключают для суда возможность назначить принудительные меры медицинского характера лицу, совершившему в состоянии невменяемости запрещенное уголовным законом деяние, отнесенное к преступлениям небольшой тяжести, и при этом по своему психическому состоянию представляющему опасность для себя или окружающих.

В целях разрешения вопроса о праве потерпевшего по уголовному делу на подачу заявления о присуждении компенсации за нарушения права на уголовное судопроизводство в разумный срок в случае, если по данному уголовному делу, которое было прекращено решением уполномоченного органа или должностного лица, не были установлены подозреваемые или обвиняемые лица, Конституционный Суд в Постановлении от 25 июня 2013 года № 14-П дал оценку конституционности положений части первой статьи 1, пункта 1 части первой, частей шестой и седьмой статьи 3 Федерального закона «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок», частей первой и четвертой статьи 244.1 и пункта 1 части первой статьи 244.6 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации.

Указанные нормоположения признаны не соответствующими Конституции Российской Федерации в той мере, в какой они по смыслу, придаваемому им судебным толкованием, служат основанием для отказа потерпевшему в признании его лицом, имеющим право на подачу заявления о присуждении компенсации за нарушение права на уголовное судопроизводство в разумный срок, на том лишь формальном основании, что подозреваемый или обвиняемый по делу не был установлен, притом что имеются данные, свидетельствующие о возможном нарушении разумных сроков уголовного судопроизводства, в том числе в связи с непринятием должных мер судом, прокурором, руководителем следственного органа, следователем, органом дознания, дознавателем в целях своевременного осуществления досудебного производства по уголовному делу и установления подозреваемых (обвиняемых) в совершении преступления лиц, с учетом общей продолжительности производства по уголовному делу.

На основании данной позиции Конституционного Суда, суды общей юрисдикции не вправе отказывать потерпевшим в принятии к рассмотрению заявлений о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок по одному лишь формальному основанию - в связи с тем, что подозреваемый или обвиняемый по данному уголовному делу не был установлен, - если имеются данные, свидетельствующие о непринятии должных мер судом, прокурором, руководителем следственного органа, следователем, органом дознания, дознавателем, необходимых в целях своевременного осуществления досудебного уголовного судопроизводства.

Оценив нормативное содержание положений статьи 306 Уголовного кодекса Российской Федерации, устанавливающие уголовную ответственность за заведомо должный донос о совершении преступления в той мере, в какой они могут быть применены к осужденному, отбывающему наказание за совершение преступления на основании вступившего в законную силу приговора суда и сообщившему о причастности к этому преступлению иного лица, ранее не привлекающегося к ответственности за него, Конституционный Суд в Определении от 4 апреля 2013 года № 661-О отметил, что в случае заведомо ложного доноса о совершении преступления виновный посягает не только на интересы правосудия, но и на права личности, умаляя ее достоинство, следовательно, такие действия, хотя и предпринятые в качестве инструмента своей защиты, не могут рассматриваться как допустимые. Суды общей юрисдикции на основе анализа всех собранных доказательств вправе устанавливать, служат ли сообщаемые осужденным сведения средством защиты своих интересов, не содержат ли они признаков оговора или доноса, являются ли заведомо ложными или связаны с субъективным либо объективным заблуждением осужденного, не находятся ли в причинно-следственной связи с примененным к нему насилием, - имея при этом в виду, что принятые органами предварительного расследования решения об отказе в возбуждении уголовного дела по обстоятельствам, изложенным в такого рода сообщениях, могут быть обусловлены невозможностью доскональной проверки соответствующих сведений по ряду причин, в том числе в связи с истечением времени, утратой доказательств и тому подобное1.

Дата добавления: 2015-08-03