Государство требует монополии

НА НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ (ФРЕЙД)

В глазах Фрейда война 1914 г. выступила в роли разоблачителя: вызванный ею крах иллюзий сам по себе был следствием того, что существовали иллюзии относительно способности цивилизации поставить под контроль влечение к смерти. Но такой инстинкт уничтожения возникает вновь и вновь, он проти­вится контролю, не приручается, не сублимируется. И потому Фрейд придет к выводу о том, что ни психоанализ, ни воспитание, ни управление не смогут вы­полнить своих задач. Политика обречена на неуспех (и можно было бы сказать, что политическое действие ничего не решает окончательно), об этом, кажется, свидетельствует сама несостоятельность государства, обнаруженная войной. Чего требует государство? Чтобы люди следовали закону — но лишь затем, чтобы за­являть о своей собственной монополии на несправедливость.

«Каждый человек, принадлежащий к какой-либо нации, может в этой войне с ужа­сом убедиться (и это уже в мирные времена порой начинало навязываться ему): госу­дарство запрещает индивиду прибегать к противозаконным действиям, но отнюдь не из-за желания покончить с ними, а потому, что хочет иметь на них монополию, как на соль и на табак. Государство', ведущее войну, позволяет себе всевозможнейшие без­закония, всевозможнейшие насилия, которые опозорили бы индивида». (Freud. Conciderations actuelles sur la guerre et la mort, 1915).

Таким образом, пародируется Макс Вебер: государство есть институт, ко­торый успешно добивается монополии на несправедливость. Но это государ­ственное противозаконие подрывает сами устои цивилизации. По убеждению Фрейда, «там, где сообщество отменяет порицание, не подавляются более дур­ные желания, и люди совершают акты жестокости и коварства, варварские и предательские поступки, которые, казалось бы, невозможны, ибо несовмес­тимы с уровнем цивилизованности этих людей». Государство оборачивается против социальности, снимая запреты на агрессивность. Безнравственность государства может вести лишь к снижению моральных требований у индиви­дов. Иначе говоря, чем больше полицейских, тем выше преступность в том смысле, что само государство утверждает себя как несправедливое, как испо­ведующее один лишь принцип — насилие, как не мыслящее иных действен­ных способов социального регулирования, кроме силы. Это государство спо­собно только тормозить эффективное действие символического закона и поз­волять каждому прибегать к насилию. Рост насилия в обществе, стимулируе­мый аморальностью государства, представляется Фрейду тем более серьез­ным потому, что организация людей в нацию не увеличила «социальный страх», не обеспечила усвоение категорического нравственного императива. «Конеч­но, мы надеялись, — пишет Фрейд, — что впечатляющая общность интере­сов, порожденная обменами и производством, должна была бы заложить ос­нову для такого принуждения, но, как кажется, народы в настоящее время гораздо больше повинуются своим страстям...» Торговля, экономика, подъ­ем гражданского общества никоим образом не ведут к смягчению нравов, и «индивиды-народы», нации «погружены в логику ненависти» не меньше, чем

ЧАСТЬ IV. Государство, гражданское общество, нация

индивидуальные субъекты¹. Поскольку поведение людей частично поставле­но в зависимость от политических институтов, критика аморальности госу­дарства-нации представляется необходимым условием для того, чтобы соци­альные отношения не диктовались неумением отличать тех, кто не похож на тебя, от твоих врагов. Таков неутешительный диагноз, который ставит Фрейд в 1915 г.

ГОСУДАРСТВО КАК СОЗНАНИЕ НАЦИИ (ДЮРКГЕЙМ)

В том же самом году появляется книга, совершенно отличная от работы Фрейда как по тону, так и по направленности. Ее автор, Эмиль Дюркгейм, вел ожесто­ченную полемику с авторами немецких теорий государства как могущества, по­ставив все свои социологические знания на службу родине. Вкладом ученого в ее военные усилия была книга, названием которой взяты слова знаменитого гимна «Германия превыше всего»². Дюркгейм разбирал и разоблачал «немецкий мен­талитет», порождающий жестокость воюющей Германии.

Причины этой жестокости исследователь пытался обнаружить не в способах экономического и политического устройства немецкого общества, но в его «нрав­ственном укладе» (сегодня мы сказали бы — в его идеологии), объясняющем звер­ства немецкой военной машины. И он находит главного виновника — доктрину, в соответствии с которой «государство есть мощь» («Der Staat ist Macht»). Эта доктрина оправдывала Realpolitik Бисмарка, она вновь действует в начавшейся войне, которая обнаруживает «социальную патологию», связанную с жестокой волей немцев к могуществу, ницшеанской волей, по словам Дюркгейма. В соот­ветствии с названной доктриной, «гражданское общество» постоянно находит­ся под угрозой распада на атомы, ибо является сферой острейшей конкуренции. И потому государству надлежит быть структурирующей силой, возвышающейся над этим обществом. А поскольку принцип государства — внутренняя сила, при­нуждение, путем которого оно сдерживает силу страстей своих граждан, то свою истину государство находит во внешней войне. Теоретики пангерманизма счи­тали, что, поскольку государство отлично от народа, оно может завоевывать иные народы. По Дюркгейму, нация представляет собой группу людей, которые по этническим или просто по историческим причинам хотят управляться по оди­наковым законам, составлять государство, причем неважно, большое или ма­лое. Такое желание следует уважать, если речь идет о цивилизованных нациях, которые могут таким образом войти в международное сообщество. Напротив, всякое государство, держащееся на одном лишь принуждении (которое, по мне­нию Трейчке, представляет единственно подходящий для государства критерий), основано на подчинении, достигаемом силой.

¹ О последующей разработке этой темы у Фрейда см.: гл.II, с. 40 и ел.; гл. III, с. 92 и ел.; гл. VI, с. 176 и ел.

² Дюркгейм Э. Германия выше всего. Идеология немцев и война. М.: Изд-во преподавателей Московского университета, 1917.

XII. Государство-нация

Очевидна ложность теории, видящей сущность государства в его мощи. Нем­цы заблуждаются в вопросе об этой сущности, поскольку совершают серьезней­шую ошибку, определяя природу гражданского общества. В нем они видят поле «беспорядочного антагонизма» всех возможных интересов, противостоящих друг другу; если предоставить эти интересы самим себе, они могли бы привести к войне всех против всех. Дюркгейм отвергает эту антиномию.

Верно то, что между общественными и частными интересами лежит целая пропасть, но неверно то, что движет частными лицами только личная выгода. Соединяясь, свя-зуясь, они начинают сознавать образуемые ими группы, от простейших до самых высо­ких, и, таким образом, рождаются непосредственно социальные чувства, которые го­сударство выражает, уясняет и упорядочивает, но не создает. Так что его деятельность опирается на совесть отдельных личностей, а не сталкивается с нею. (Дюркгейм Э. Гер­мания выше всего. Идеология немцев и война. С. 25).

Итак, нет никакой необходимости во всемогущем государстве, которое навя­зывало бы свой закон атомистической анархии гражданского общества. В то же время провозглашается, причем в явно нормативном, если не шовинистичес­ком, духе, приверженность к традиции «цивилизованных стран», которые про­шли школу христианства и для которых нравственность имеет целью «осущест­вить истинную человечность, освободить человечество от унижающего его раб­ства, сделать его более любящим, братским». Для Дюркгейма «единственный Бог, которого признают великие современные религии, это не бог какого-либо горо­да или государства, но Бог рода человеческого, Бог—отец, законодатель и страж нравственности, обнимающей все человечество». Но германскому менталитету такая идея чужда. Таким образом, для Дюркгейма демократия является полити­ческой формой христианства, а государство наделяется какой-то религиозной ценностью. «Для демократического общества народ и государство — это только две стороны одной и той же сущности. Государство — это народ, входящий в сознание самого себя, своих нужд и чаяний, но в сознание более полное, яс­ное»¹.

1 Дюркгейм Э. Германия выше всего. Идеология немцев и война. С. 28.

Здесь мы находим объяснение того, почему Дюркгейм не включил в свою интеллектуальную программу в качестве особой ее части политическую социо­логию. Он полагает, что народ, масса, нация, гражданское общество (название неважно) содержит в себе самом свойства, достаточные для регуляции социаль­ной жизни, и потому отводит государству второстепенную роль, считая его вто­ричным. Противоположная позиция, которую занимает Фрейд, объясняется тем, что открытие бессознательного заставило ученого усомниться в наличии какой-то гармонии в естественной социальности человека (в первую очередь, такую гармонию невозможно обнаружить в сексуальной жизни). Поэтому ученый ско­рее желает, чтобы социальные механизмы действовали согласно иному принци­пу, нежели принципу организованной несправедливости. И хотя Фрейд верит меньше, чем Дюркгейм, в возможность спонтанного формирования нравствен­ного сознания в обществе, он все же с некоторой ностальгией говорит о регули-

ЧАСТЬ IV. Государство, гражданское общество, нация

рующеи роли государства, которое с определенными оговорками выступает не как аппарат или орудие, а как коллективный выразитель требований закона. Но если война 1914 г. укрепила у Дюркгейма желание надеяться на человеческое сообщество, веру в непреходящую ценность свободы и братства, то для Фрейда эта война означала объявление нескончаемого траура: националистическая рознь показала, что политическое действие невозможно.

Дата добавления: 2015-08-03