Глава вторая. Живем не на радость, и пришибить некому.

Живем не на радость, и пришибить некому.

Поговорка

— Не просыпается? — спросил Жихарь.

Бабка Армагеддоновна, злокачественная старушка, развела руками и вдруг заплакала от злости. Все ее знания и умения враз сделались никчемными.

— Странно, — сказал Жихарь. — Боли нет, а горе осталось. Только за него теперь и можно держаться.

Он теперь и тело свое ощущал как‑то по‑иному — кровь по нему ходила лениво, медленно, нехотя, единственно по непонятной обязанности. И Смерти нет, и живым назвать трудно. Словно не человек ты, а кусок солонины или копченой рыбы.

И все вокруг ходили сонные, вялые, квелые. Даже Ляля и Доля не галдели, а целыми днями хоронили в саду своих многочисленных куколок, плача и причитая над ними, как взрослые.

В княжеском тереме никто не убирался, не мел полы — один Колобок катался из угла в угол, подбирал в берестяную коробушку мышей, удавленных котами.

Мыши пищали и шевелились.

— Ждать надо, — приговаривал Колобок. — Так быть не может — значит, и не будет.

— Сколько ждать‑то? — полюбопытствовал богатырь.

— Недолго, — успокоил его Гомункул. — Скоро Конец Света. Так всегда перед Концом Света бывает, я знаю…

— Я знаю, я видал… — передразнил его Жихарь. — Ну и куда ты теперь своих мышей дурацких денешь?

— В печку брошу! Они мне не дают спать, норовят отгрызть кусочек…

— Ага, додумался! Закопай лучше!

— Так ведь шебуршиться будут, выкопаются…

— Вот нашел заделье! Ты у нас, можно сказать, один мудрец остался, так вот и думай, что делать!

— Сначала надо определить, кто виноват, — с достоинством ответил Колобок. — А мудрецов у тебя нынче полный кабак…

Зелено вино в Многоборье, как и повсюду, утратило свою силу, а вот Мозголомная Брага, секретом которой Беломор все‑таки поделился с обществом, еще худо‑бедно действовала, дурманила голову, позволяла на время забыть о происходящем. День и ночь гудело пламя под перегонньм котлом. Мозголомку кузнец Окул даже не перегонял по второму, а тем более по третьему разу — жбаны с мутным и вонючим первачом кабацкие служители вытаскивали сразу и тащили на столы.

Народу в кабаке было полно, но не местного, не столенградского, а гостевого. Мало того, что не ушли восвояси пораженные произошедшим побратимы — идти было нынче некуда и незачем, — но все окрестные князья и волхвы, не шибко даже дружественные, не сговариваясь, потихоньку, поодиночке потянулись к Жихарю, признав тем самым его несомненное главенство и богатый опыт по спасению белого света от всяческих напастей.

Пиром это назвать никак было нельзя, дружеским весельицем — тем более.

Мозголомка не брала одного Яр‑Тура — он сидел по‑прежнему бледный, но не опухший, не запущенный, в отличие от Лю Седьмого и Сочиняй‑багатура, которые даже и умываться забыли, только подливали в знакомый глиняный жбан воду, которая там превращалась в персиковую настойку, а она была хоть и слабже, но все же вкуснее скорогонного пойла.

В узкий круг друзей жбана был допущен почему‑то сказитель Рапсодище, уже успевший потерять иноземный лоск заодно с парочкой вставленных зубов и вернувшийся в привычное для многоборцев состояние. Свои чудные крутобокие гусли он каким‑то высшим промыслом еще не успел расколотить ни обо чью голову. Рапсодище на ходу складывал свежую песню:

Я люблю тебя, Смерть, Я люблю тебя снова и снова!

Если глубже смотреть, Без тебя‑то ведь тоже хреново!

С ревом жарится вол, А в ухе тихо плещется рыба — За такой произвол Никому мы не скажем спасибо!

И в положенный час На исходе людского заката Ве уводишь ты нас В край, откуда уж нету возврата!

Ты давай: воротись, Не бросай своего урожаю!

Хоть и люба мне Жизнь, Но и Смерть я вполне уважаю!

— Какой поэт погибает в безвестности! — восклицал Лю Седьмой. — Как тонко чувствует он трагедию разлученных Сунь И Вынь!

Сочиняй‑багатур пробовал подыграть Рапсодищу на звонком кельмандаре, но пальцы не слушались.

А ведь задумывалось поначалу все это кабацкое сидение как совет мудрейших, достойнейших мужей, славных героев, ответственных вождей!

Жихарь в эти дни бывал в кабаке только набегом — превозмогая себя, ходил по городу, объезжал на водяном коне ближние и дальние поселения, следил, чтобы люди сдуру не калечили друг друга и не забывали прежнего порядка жизни, потом возвращался, отдыхал маленько, любуясь на безмятежного и безымянного все еще сына, заглядывал в кабак, убеждался, что никто от мозголомки не просветлел для дельного совета, снова садился в седло…

Он распахнул дверь, потом подумал и вовсе сорвал ее с петель — а то ведь и не заметят, как задохнутся! От живых умрунов и вовсе никакого толку не добьешься!

— Эй! — заорал он, — Избранники судьбы! Сидите тут, хмелевую шишку тешите, а того не знаете, что на свете творится!

Пресекся струнный звон, оборвались бессмысленные беседы.

— И чего уж там такого творится, чтобы мы не знали, сэр брат? — спросил Яр‑Тур.

— То и творится! Скоро того и гляди, что костьё в могилах запрядает!

Это он приврал. Те, кто помер до рокового часа, лежали в земле как положено. Даже покойные любители побродить ночью и то притихли в испуге от перемен.

— Что же все‑таки творится? — не отставал

— Листопад начался, — сказал Жихарь. — Зеленый листопад. Среди лета.

Премудрые гуляки высыпали на улицу.

По всему притихшему городу слышался шорох — облетал с деревьев лист в садах и палисадниках, не меняя цвета и даже не собираясь желтеть.

Шорох был не такой, как осенью, не сухой — листья падали тяжело, сок переполнял их, а под ногами они размазывались в зеленую кашу.

— Ничего, — сказал Жихарев тесть, кривлянский князь Перебор Недосветович. — Чего уж теперь. Как‑нибудь приспособимся. Живут же на полуночи люди в домах из снега, солнца не видят половину года, а до сих пор не вымерли.

— Так ведь нынче и жито не созреет, — сказал Жихарь. — Урожая не будет.

Совсем не будет.

— Ничего, — снова сказал умный тесть. — С голоду, небось, никто не помрет, даже если очень захочет. Мы вот вора Зворыку и голодом пробовали уморить, воды не давали — не помер. На куски разрубили, так он руками все сгреб в кучу и опять получился — правда, корявый такой, но передвигаться мог.

Апсурда на него все яды извела — никоторый не берет. Тогда решили мы его сжечь…

— Представляю, — вздохнул Жихарь.

— Чего ты там, милый зять, представляешь? Даже золу растолкли! Теперь он у нас вроде как пыльное такое облачко с человеческими очертаниями, но все равно пытается по чужим клетям лазить…

Огонь многоборцы попробовали сразу — пожгли в кузне Окула всех бессмертных кур и убедились сами, что и в пепле Смерти нет, шевелится пепел, машет черными полупрозрачными крыльями и вроде бы даже кудахчет…

На вольном воздухе повынесло из головушек хмель, и потянулись мудрейшие с отважнейшими назад в кабак, чтобы не задумываться над происходящим.

В кабак тем временем прикатился Колобок. Он сидел на прилавке и надсмехался над кабатчиком Бабурой:

— Собирай, собирай денежки! Веди им счет! Глядишь, на Смерть и насобираешь!

— А что? — нахмурился кабатчик. — Может, и прав Колобок? Как ты, княже, мыслишь? Может, какой злодей похитил нашу Смертушку, а теперь подождет, когда народ впадет в полное отчаяние, да и потребует за нее неслыханный выкуп? Скажет, давайте‑ка сюда все деньги, сколько их у вас накопилось! И ведь отдадим! Рыдать будем, но отдадим!

Предположение Бабуры повергло собравшихся в большое замешательство, потому что жадин и злодеев на свете хватает с избытком. Правда, таких отчаянных, чтобы посягнуть на самое Смерть, среди них не водится…

— Начнем с того, что никакой Смерти вообще нет! — объявил Лю Седьмой.

Люди загудели:

— Ну ты сказанул, Бедный Монах!

— Кабы люди не мерли — земле бы их не сносить!

Лю подождал, пока мудрые мысли иссякнут, и продолжил:

— Есть только переход из одного состояния в другое. Все сущее сменяет друг друга в неисчерпаемом многообразии, и всякая вещь возвращается к истоку! Но нынче все стало не так: в небесных парах нет согласия, в земных испарениях — застой, шесть видов энергии вышли из равновесия, в смене времен года нет порядка. Такое впечатление, что из сложнейшего механизма бытия кто‑то вытащил самую необходимую часть, словно шкворень из телеги…

"Сказать ли ему про ваджру? — задумался богатырь. — Ведь я ее и впрямь вместо шкворня некогда использовал… Да нет, где ваджра — и где Смерть!

Тут что‑то не сходится…"

Собравшиеся снова зашумели. Богатырь поднял руку, добиваясь тишины.

— Много чего мы здесь наговорили и даже напели. Одно только непонятно — делать‑то чего?

— Для начала следует определить, что такое Смерть, — предложил кто‑то из волхвов. — Какого она рода?

— Смерть — это то, что отличает богов от людей!

— Она — детям утеха!

— Она — старым отдых!

— Она — рабам свобода!

— Она — должникам льгота!

— Она — трудящимся покой!

— Никто от нее не уходил, не минул!

— Слыхали уже!!! — сильнее грома крикнул Жихарь. — По сотому кругу идем!

Без определений обойдемся! Коркисы‑Боркисы нашлись, тоже мне! Был бы с нами Беломор — враз бы все растолковал…

К неклюду Беломору князья и волхвы относились по‑разному, но все признавали, что у старика с беглянкой (или полонянкой?) были особые, едва ли не родственные отношения. Не подозрительно ли, что оба пропали чуть не разом?

— Не знаю, добрые сэры, — сказал молчавший дотоле король Яр‑Тур. — Во многих языках, хотя бы и в моем, Смерть мужского рода…

— Ну да! Разве бы мужик такое гадство учинил, разве бросил бы свое хозяйство? Явно бабий поступок: сделали либо сказали что‑то не по ней, она и пошла подолом крутить… — возразил князь Перебор Недосветович.

— Ты всех‑то со своей Апсурдой не равняй! — поднялись на него. — А наша Смертынька была серьезная, рассудительная…

— Зря никого не прибирала…

— Богатеям потачки не давала…

И опять много хороших слов сказано было про Безносую (хотя никто ее так не величал), словно бы стремились воротить пропажу добрым к ней отношением.

— Да, — сказал Колобок, когда славословия иссякли. — Думается мне, что сейчас во многих местах сидят люди, вот так же, как мы, и гадают, что делать. Может, где‑нибудь уже и догадались. Тем более что мозголомку вашу не жрут…

— Трезвенник великий! — сказал Жихарь. — А вы знаете, что нынче на Купальный день парни за девками не гонялись, по траве нагишом с ними не кувыркались? Так и просидели всю ночь у костров… Даже не дрались из‑за девок! Все плетни и заборы целые стоят!

— Да ты что? Быть не может! — ужаснулись собравшиеся.

— Точно! Ляля и Доля бегали подглядывать за ними, да так ничего особенного и не подглядели…

Князья, волхвы, короли и ханы смущенно закашлялись. Народ собрался взросльй, каждый по себе заметил, что как‑то сама собой сошла потихоньку на нет всякая тяга к румяным ланитам, сахарным устам да бельм грудям, но только каждый же надеялся, что это его собственная беда в собственных штанах.

Ан нет, теперь всякая беда — общая…

— Все правильно, — сказал Колобок. — А чего ж вы хотели? Если нет Смерти — нет и нужды плодиться‑размножаться. И листьям зеленеть ни к чему, дерево засохнет, но жить будет. Так и человек — в землю не сойдет, но и плодов не даст. А даже пусть и сойдет, все равно там не испортится, не станет удобрением земли, ей это теперь ни к чему…

— Вселенная пришла к своему концу, — подхватил Лю Седьмой. — Учители древности полагали, что мир погибнет во мгновенной вспышке и возродится снова в такой же вспышке, а он, оказывается, просто‑напросто увянет и с веками рассыплется в прах — пусть даже и живой прах. Но никогда его частицы уже не соединятся для образования новой жизни. Зима ничего не умертвит, но и весна ничего не воскресит. Такого конца не предполагал никто. Исчезли тени — и вот уже глаза наши не видят света. Исчезла тишина — и мы не воспринимаем звуков. Небо потеряло власть над землей, но, как видно, не скорбит о потере… Никакой Смерти в мире не было, друзья мои, только теперь она и пришла — Настоящая Смерть!

Народ в который уже раз пригорюнился и приложился в поминальном молчании к ковшам.

— Хэй! — раздалось у порога. — Сиднями сидите, а мы за вас стараемся!

Жихарь недовольно оглянулся на внезапного весельчака.

В проеме стояли, с трудом удерживая в дряхлых руках рогожный мешок, старые разбойники — Кот и Дрозд.

— О, это, кажется, ваши морганатические родители, сэр Джихар? — сказал король Яр‑Тур.

— Вы чего, отцы, притащили? — спросил Жихарь.

— Можно сказать. Смерть и притащили! — бодро доложился Кот. — Видим, что на вас, молодежь, надежды никакой, вот и пораскинули умом, приложили немалые труды… Дрозда благодари, он это все придумал…

— Да чего придумал‑то?

Мешок замычал и задергался. Разбойники раскачали его и бросили к Жихаревым ногам.

— Кто у вас там? — испугался богатырь.

— А Кощей Бессмертный! — сказал Дрозд и легонько пнул мешок. — Сколько веков был народным вредителем, разлучал супругов! Девушек красных похищал прямо со свадьбы! Теперь пусть послужит обществу…

Новость была столь поразительна, что главная беда как‑то забылась.

— Ну, отцы… — сказал Жихарь. — Льзя ли поверить: чтобы два почтенных старца одолели такое чудовище? Да как вам это удалось?

Кот потянулся с урчанием.

— Вы сперва добрых молодцов накормите, напоите… — начал он.

— Это само собой, — сказал богатырь. — Только полно, Кощей ли там? Ведь никому еще не удавалось его… этак‑то… в мешке…

Все поднялимь с лавок и обступили добычу.

Старцы хватили по ковшу мозголомки, даже не поблагодарив подносивших, и стали развязывать узлы.

— Вот он, радостный наш! Поднимайся, нравственный урод!

Из мешка поднялся никакой не урод, а кудрявый словно Лель, и такой же румяный юноша в богатых, но здорово порванных и запачканных одеждах. Изо рта юноши торчала тугая грязная тряпка.

— Обзывался и кусался, — пояснил Дрозд. — Мы, Жихарка его логово давным‑давно еще выследили. Но не трогали до поры. Думали, вырастим богатыря Жихаря, его на подвиг и отправим чтобы прославился сразу, с младых ногтей. Но ты пропал, а мы потом и запамятовали: нам‑то он на кой нужен? А сейчас припомнили.

Для верности позвали с собой Мутилу, он его и вылил, как суслика, из норы, а тут мы с мешком…

— Да какой же это Кощей? — сказал Жихарь. — Кощей должен быть древний, ветхий… Чахлый, одним словом.

Кот посмотрел на воспитанника с сожалением.

— Сам ты чахлый, — сказал он. — Слово «кощей» что, по‑твоему, означает?

— Ну… — богатырь растерялся. — Ну, раб… пленник…

— Жихарь‑багатур правду плетет, — кивнул Сочиняй. — Кошчи — пленник, на продажу… Молодой пленник, совсем отрок — старого кто купит?

— Вот! — гордо сказал Дрозд. — Степняк, а лучше тебя соображает!

Он вытащил кляп изо рта пленника. Но вместо проклятий слышалось все то же мычание — язык во рту затек.

— Блым‑блым‑блым‑блым, — сказал юноша. — Вот же изверги седатые! Взяли обманом, огрели на выходе дубиной! Я не воды испугался — мне заморских портков жалко стало… Опять же кафтан твидовый — память о родине…

— Про портки потом, — нетерпеливо сказал Жихарь. — Говори, кто ты таков?

— Ну, Кощей, — неохотно сказал Кощей. — Руки‑ноги‑то развяжите, не убегу, некуда бежать…

— Позвольте, достойнейшие лорды и визарды! — воскликнул Яр‑Тур. — Это же вечно юный сэр Питер Пэн!

— Йес, ай эм, сэр! — воскликнул юноша. — Дернула же меня нелегкая посмотреть на здешние края! Сразу туземцы прилепили мне эту дурацкую кличку, стали обвинять черт знает в чем…

— Это, что ли, твой подданный? — спросил Жихарь. — Тогда извини…

— О нет, — сказал король. — Питер Пэн ничей не подданный, он сам правитель своего чудесного острова…

— Блин поминальный, одни правители собрались, — сказал богатырь. — Только что нам до него? Хороводы вокруг него водить?

— Какие хороводы? — обиделся Кот. — Он же Бессмертный!

— Нынче мы все бессмертные, ты дело говори…

— А вот и дело, — сказал Дрозд. — Смерть‑то у него где? В яйце. Яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове Буяне.

Ну, как до острова добраться, он нам сейчас скажет. Пошлешь туда Симеона Живую Ногу — от него никакой заяц не убежит. Принесет гонец зайца, достанем яйцо, и снова заживем как люди…

— Погоди, — сказал Жихарь. — Что с яйцом‑то делать?

— А ты не догадываешься? Молод еще? Яйцо мы подложим под курицу — их немало уцелело. Хохлатка нам и высидит за милую душу новую, молоденькую Смертушку… Она, матушка, у нас окрепнет, заматереет, пойдет сызнова косой помахивать…

— Старый, ты чего гонишь? — Кощей стряхнул разрезанные веревки. — Там, в яйце, только моя смерть, личная. К вам она никакого отношения не имеет.

Ведь в яйце нет ни белка, ни желтка — только иголка, да и то это не иголка, а символ. Сколько ни высиживай, из нее даже лом не вырастет… Да и не скажу я вам про остров, хоть на куски порежьте…

— Он говорит правду, добрые сэры. Мерлин рассказывал мне историю этого мальчика, и весьма печальную… Он никогда не повзрослеет…

— Зато сам он живет беспечально! — вскричал Кот. — Молодушек ворует!

— Дед, да ты сам подумай, — с бесконечным, вековечным терпением сказал Кощей. — Для чего мне их воровать, когда они сами приходят? А мужу или родителям об этом ни за что не скажут. Будут плакать: похитил, похитил…

— Отчего же тогда тебя представляют старцем? — нахмурился Жихарь.

— Да чтобы чести мужней не уронить. Дескать, старец — что он может? Так только, вприглядку… Муж и утешится… И никакого золота у меня нет, разве что сундук‑другой…

Кот и Дрозд поглядели друг на друга с ненавистью и разом вскричали:

— А ты куда смотрел, старый слеподыр?! На меня понадеялся?

— Благодарю за службу, отцы, — сказал Жихарь. — Понятно, что вы хорошего хотели. Да не вышло.

— И ты ему веришь? — взвился Кот.

— Потому что правда, — сказал Кощей. — Я, может, не меньше вашего переживаю. Был я Бессмертный, а теперь не пойми кто… А самое обидное, что… — Тут голос его предательски дрогнул.

— Зато юный сэр Питер обладает умением летать, — сказал король.

Кощей вздохнул, невысоко подпрыгнул и повис над полом.

— Тяжеловато, — сказал он. — Должно быть, и с этим у меня тоже разладилось…

— Ну ты не сердись на стариков, — сказал Жихарь. — Свободен. Лети куда глаза глядят…

— Тоскливо мне одному, — признался Кощей и опустился. — В такие времена лучше быть поближе к людям…

— К девкам да чужим бабам, — уточнил ревнивый Перебор Недосветович.

Кощей только рукой махнул и заплакал. Из одного глаза полились, что вода, скорые детские слезы, на другой наворачивались скупые мужские.

— Успокойтесь, сэр Питер, — сказал Яр‑Тур. — И, кстати, расскажите нам, где и при каких обстоятельствах вы встретились со Смертью, чтобы заключить договор?

Слезы на красавце мгновенно просохли.

— Никакого договора я не заключал, — испуганно сказал он. — Вы хоть у ребят спросите… Да я ее в глаза не видел! Нужна она мне — одни кости! Сдуру сказал один раз — не хочу, мол, взрослеть… Это еще давно было…

— Отвяжитесь от ребенка, — подал голос Колобок. — Его просто поймали на слове, так иногда бывает… Просто ради забавы исполнили его желание, а потом забыли…

Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.

— Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! — зашумели потаенные мужи.

— И вот так всю жизнь! — снова заплакал Кощей.

— Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? — обратился Яр‑Тур к кабатчику.

Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.

— Хотя что это я, — сказал Яр‑Тур. — Но помяните мое слово — из парня выйдет добрый оруженосец!

Дата добавления: 2015-08-03