Глава седьмая. Мама зашла ко мне в комнату вечером

ПЕСНЬ

*********

Мама зашла ко мне в комнату вечером. Я сижу за компьютером и играю в стрелялку, но сюжет игры не лезет в голову, уши прислушиваются к шорохам в маминой комнате. Я даже звук из-за этого отключил. Несколько часов назад к маме вошёл дедушка, и они до сих пор о чём-то шептались, но потом щёлкнул замок, тяжёлые шаги деда заскрипели по лестнице. Я уж думаю, что всё плохо, но вот мама нарисовалась на пороге.

Я озабоченно оглядываюсь, и мама дарит мне кроткую улыбку. На душе становится легко, но я не знаю, что сказать. Первой говорит мама:

- И чем тут занимается мой супергерой?

Она видит на экране монстра и пушку, но ей нужно с чего-то начать.

- Играю, - отвечаю я.

- Думаю, нам надо всё обсудить, - говорит мама, нехотя входя в комнату. – Кто-то должен поставить мои мозги на место, и этим кто-то должен быть родной сын, а не чужие люди из соседнего дома.

- Ну… хорошо, - соглашаюсь, хотя и боюсь вопросов мамы. – Пойдём тогда на крышу! – Мне кажется, что в присутствии Каштана я буду говорить смело. Если что, он мне всё подскажет.

- Если тебе будет там удобнее, то пойдём, - соглашается мама.

Мы взбираемся на всё ту же бордовую крышу по всё той же хлипкой лестнице. Наши подошвы царапает озорная черепица. Она уже давно не бордовая. Выгорела на солнце и теперь больше серая.

В сумерках я вижу спину мамы. Смотрит она на Каштан.

- Когда я была маленькой, - говорит мама. – Это дерево едва доставало крыши. А сейчас оно в два раза выше дома.

- Он растёт, - улыбаюсь я и подхожу к маме. Мы смотрим на веерообразные листья Каштана, который услышал, что говорят о нём и будто раскрылся весь, гордо демонстрируя своё величие. Плоды ещё прячутся в колючих оболочках, скоро им придёт время вылупляться. – Он растёт вместе со мной, - добавляю я.

- Он и вместе со мной рос, - говорит мама, садясь на крышу. – А дедушка до сих пор желает его спилить.

- Я не позволю, - отвечаю, и сажусь рядом с мамой. – Он мой друг.

- И мой тоже, - улыбается мама. – В детстве я с ним разговаривала.

- Ох и выслушал же он от тебя глупостей, - улыбаюсь я в ответ.

Мама тихо смеётся, обнимает меня и щёлкает по носу. Я устраиваюсь в её объятиях поудобнее и ощущаю стальную защиту, как всегда бывало, если мама рядом.

- Никита, я хочу узнать, каково это? – серьёзно спрашивает она.

Я некоторое время думаю.

- Ну… необычно, - отвечаю. – Ощущаю себя супергероем. Ты знаешь, что я водный знак?

- Только то, что тётя Света сказала. А это что-то значит?

- О! Ещё как значит, - говорю. – Я могу дышать под водой, как рыба, понимаешь. Я думаю, что обязательно займусь этим. В воде я непобедим!

- Это не опасно? – хмурится мама, и я понимаю, что весь наш разговор будет как экзамен на уровень моей опасности, поэтому зарекаюсь не рассказывать маме о повышенной смертности среди зелёных детей.

- Ну неужели ты думаешь, что я не выберусь на поверхность в ванной, если начну задыхаться? – усмехнулся я.

Мама улыбается в ответ, но в глазах тревога.

- Когда это началось?

- Наверное, я всегда был таким, - отвечаю. – Но в море всё открылось.

- Я и имею в виду, как это произошло там? В море.

Я хмурюсь, снова вспоминая события прошлого месяца, кажущиеся сном.

- На третий день я слишком обгорел, - говорю я. – Сильно хотел есть и пить. Я помню, что без воды человек может прожить только три дня. Я подумал, что в тот день уже умру и начал разговаривать со всем подряд. Я попрощался с Кругом, – подумав, смущённо добавляю. – Даже с кепкой. А на прощание сказал Морю, что оно плохое, что оно своего добилось. И тогда услышал его голос.

- Они говорят прямо вслух? – спрашивает мама.

- Не-а, - мотаю головой. – Их голос звучит как будто внутри.

- Ты уверен, что не придумываешь их мысли? – спрашивает мама.

- Не-а, - снова отвечаю. – Голос – это не единственное, что я слышу. Они, понимаешь, кажутся будто живыми. Я будто вижу их душу. Я не знаю, как объяснить. Даже вот у Каштана. Его крона кажется мне как будто живой. Каждый листочек ярче другого. И будто дышат. Вот.

Мама вздыхает.

- Я думала, что живые только трава и деревья.

- Нет-нет, - качаю головой я. – Всё живое. И знаешь как интересно. Можно поговорить только с Деревом, а можно с целым Лесом. Можно говорить как-то с совокупностью предметов. Можно говорить с Рекой, с Морем, даже с Ветром.

- От этого, должно быть, разрывается голова.

- В том-то и дело, что нет. Они все молчат, пока не обратишься. А к некоторым обратишься и всё равно не услышишь.

- Почему это?

- Они, наверное, слишком огромные, чтобы ты их услышал. Надо много тренироваться. Я, например, не могу услышать Лес.С водой, думаю, мне было бы проще. А вообще, можно поговорить даже со всей Природой на планете, но я не знаю, какой силищей нужно обладать для этого.

Мама вздыхает.

- Я так боюсь за тебя, сынок. – И обнимает меня крепче. – Вдруг на тебя обрушатся какие-то неприятности.

- Думаю, всё наоборот, - вру я. – Я же защищён. Ничто, созданное Природой, не сможет меня обидеть. Я могу хоть в клетку со львом зайти, он меня не съест. Меня даже комары не кусают. Природа меня всячески оберегает.

Кажется, маме становится легче.

- А куда ты сегодня исчезал?

- Я могу перемещаться на другой уровень Природы, - отвечаю я. – Потому что Природа строилась постепенно.

И вкратце я рассказываю ей о пяти уровнях Природы, но умалчиваю о своих приключениях на первом уровне. Когда я заканчиваю, мама молчит. Кажется, её мозг кипит от такой информации. Наконец, она заводит глаза и произносит:

- Мой сын – супергерой. Я думала, если ты бы был таким, гордился бы как самый занудный отличник. Натворил бы глупостей, бросился бы в авантюры. Но ты так изменился. Дедушка правильно сказал, что после кораблекрушения ты стал другим.

Я вздыхаю.

- Ты прямо сейчас можешь поговорить с Каштаном? – вдруг спрашивает мама.

- Конечно, - киваю я, вскидываю руку и машу. – Каштанчик, привет!

Привет, - отзывается Дерево.

- Что он говорит? – улыбается мама.

- Здоровается.

- Спроси, он меня помнит?

Конечно, помню, - тут же отвечает Каштан. – Она пыталась на меня забраться ещё девочкой. У неё были веснушки и распущенные рыжие волосы. А когда ей исполнилось двенадцать, она начала пользоваться всякими запахами, которые имитировали природу, но всё равно в основе пахли мёртвым спиртом.

- Он помнит тебя, - улыбаюсь я. – Говорит, что ты была рыженькой, а в двенадцать начала пользоваться дезодорантами.

Мама смеётся и удивлённо приподнимает брови.

- Даже это знает!

Первый такой вонючий дезодорант имитировал запах дыни. Его подарил ей на восьмое марта в шестом классе мальчик по имени Лёша.

- Тебе Лёша подарил дыневый дезодорант, - говорю я. – В шестом классе. Тогда ты первый раз побрызгалась.

Теперь изумление захватывает маму с головой, но она всё ещё пытается смеяться.

- Теперь я всему поверю, - произносит она. – Я уже не помню, когда перестала бегать к Каштану.

В шестнадцать, когда переехала в город, - отвечает Дерево, и я тут же перевожу его слова.

- Точно, - мечтательно прищуривается мама. – Мне было шестнадцать, когда я выросла и меня стали интересовать мальчики больше всяких Каштанов.

- Фууууу, - морщусь я и сам смеюсь.

- Погоди, и твоё время придёт. – Мама ерошит мне волосы. – Потом Каштан долго ждал тебя, и ему не с кем было поговорить.

Я помню её и взрослой, - говорит Каштан. – Её волосы пахли жасмином. Она заплетала их в шишку на затылке. Мне она не нравилась. Распущенные волосы ей шли гораздо больше. И она с ума сходила от кукурузных палочек. До самого твоего рождения, потом испугалась за фигуру и перестала есть сладкое совсем. По вечерам она читала детективы, когда твой папа смотрел футбол. Но отдавала предпочтение не новым веяньям современной литературы, а классике. Артур КонанДойль, Агата Кристи, Жорж Сименон, По. Её любимой книгой был роман Десять Негритят. Ещё твоя мама всегда забывала выключать свет в ванной, и отцу приходилось делать это после того, как она засыпала. Он выключал телевизор, выключал ночник и только тогда замечал прямоугольник света в ванной. А когда ты рождался, они, узнав на УЗИ, что будет мальчик, долго выбирали имя. Она предлагала Саша, а папа хотел назвать тебя Колей. Но потом твоя беременная мама застряла в лифте с отцом. А с ними оказался ещё десятилетний мальчик по имени Никита. Твоя мама стала паниковать, у неё начались ложные схватки. Отец впал в панику. Звал лифтёра. А тот мальчик сидел рядом с ней, держал за руку и рассказывал, что у них родится здоровый мальчик. Рассказывал, каким ты будешь героем. Мама позже сказала, что взрослые дурачки впали в панику, а этот малыш сохранял спокойствие и помог ей как никто другой. Поэтому тебя назвали Никитой, в честь того мальчишки. А ещё я знаю, что мама не зря купила тебе салатовую кепку. В тот день, в лифте у того мальчика была точно такая же. И ещё, он был зелёным. Обычный десятилетний ребёнок вряд ли смог бы так себя повести.

- Эээээ… - я просто шизею, ибо почти все факты, кроме детективов, мне неизвестны. Я по памяти передаю всё, что сказал Каштан, и вижу, что с каждым фактом, мир мамы рушится и рушится.

Когда я останавливаюсь, она молчит и растрёпанным взглядом смотрит на Каштан. А потом вдруг плачет и крепко обнимает меня.

- Я люблю тебя, Никита, - шепчет она.

***

Я сижу в пенной ванне, напротив плавает любимая резиновая уточка. Мне так хорошо, как никогда в жизни не было. Мои родители всё знают. Они меня любят. Я обладаю сверхспособностями. Как же прекрасно жить.

И надо совершенствоваться.

Я пробую погрузиться в воду с головой. Заложенные уши напомнили те недавние минуты, когда рука судорожно сжимала чёрный Круг, который теперь дрейфует в районе Констанцы. И я унимаю лёгкую панику, зародившуюся внутри груди.

Пытаюсь открыть глаза, но мне становится столь неуютно, что я вырываюсь на поверхность и судорожно хватаю воздух. Потом ныряю вновь. Теперь стараюсь провести под водой больше времени, ожидая, как откроются невидимые жабры, которые начнут засасывать воздух из воды, но…

Не выдерживаю и минуты. Выныриваю.

Ничего не получается. Но что же я. Не всё сразу. Со временем откроются способности до конца, думаю. Поэтому я покидаю ванну и отправляюсь спать.

***

В воскресенье, перед лекцией мамы, Морковкины договорились провести с нами время, своеобразный выезд на пикник на склоне. Мама вернула прежнее дружелюбие, и теперь хотела обсудить с тётей Светой перспективу будущего их детей. Я предполагал, что трещать они будут без умолку, а я проведу время с Володькой.

К выходным наша жизнь вошла в прежнее русло. Дедушка – единственный член семьи, которого откровение моей сущности не выбило из колеи. Наверное, он был уже слишком старым для удивлений. Зато бабушка смотрела на меня как на диковину, но ни о чём не говорила.

В субботу я звонил Володьке и умолял, чтобы он поговорил со своей матерью о завтрашнем пикнике. Я боялся, что тётя Света скажет о великой смертности среди зелёных детей. Хотя бы обмолвится словечком. Этого достаточно, чтобы отпугнуть маму, которую я убедил в своей безопасности.

Внезапно я сам начал задумываться над этим вопросом. Если Природа всячески нас защищает, не даёт в обиду, то почему мы умираем? И что грозит мне? Подобные мысли пробуждали страх. Я боялся, что даже во сне меня не оставят в покое.

Но как ни странно, во снах я часто видел девочку, что находится где-то там на первом уровне, прямо у меня во дворе. Меня тянуло к ней всей сущностью. Во сне я видел каждый изгиб её лица, ровный нос, ровные губы, как будто она была моей сестрой. Я просыпался со странным волнением в груди. Как тоска или грусть, но добрые. Пару раз порывался снова уйти на первый уровень и посмотреть на неё. Но вовремя себя останавливал.

Утром в воскресенье мама собирает в пакет картошку, яйца для себя и овощи и сок для меня. Мы идём на место встречи пешком. Идём долго, почти час. На велике-то я преодолеваю это расстояние за десять минут.

Тётя Света и Володька уже там. Мы оставляем взрослых расстилать полянку, а сами бежим в гущу деревьев. Моя мама просит нас быть осторожнее, она ещё не привыкла к металлической защите, которую выстроила вокруг нас Природа.

- Ну и как тебе четвёртый уровень? – спрашивает Володька, когда мы бежим, перепрыгивая коряги и ухабы.

- Спокойный, - отвечаю. – Там очень красиво. Звёзды светят прямо днём, во время солнца.

Володька останавливается и ошарашено глядит на меня.

- Звёзды? – насмешливо спрашивает он. – Дурила, ты опять слишком сильно шагнул. На третьем уровне нет воздуха, поэтому видны звёзды, а на четвёртом – есть. Там только люди отсутствуют.

Я хмурюсь.

- Ничего себе. Но если там воздуха нет, как же я дышал? – спрашиваю.

- На втором и первом тоже нет, - усмехается Володька. – Но ты же существовал на первом целых десять минут.

Я вспоминаю тьму, неясные чёрные глыбы.

- Там вообще всё было как-то… относительно, - подбираю я нужное слово. – Я вроде дышал и не дышал. У меня тело было как огромное пятно.

- Вот-вот, - кивает Володька. – Твоё тело просто подстраивается под каждый уровень. Недаром же ты зелёный ребёнок. Слушай. А пошли на четвёртый уровень. – Его глаза сверкают.

Я тут же соглашаюсь. Мы ложимся в траву на опушке. Сегодня жарко, он только в шортах, его амулет поблескивает на груди в лучах солнца.

- Дай мне руку, - просит Володька. – А то опять сейчас шагнёшь за горизонты.

Я хихикаю и хватаюсь за ладонь братишки. Кожа у него влажная и рука холодная. Мы сосредотачиваемся и по команде уходим неглубоко в землю. Мне кажется, что ничего не меняется, но Володька садится и улыбается.

- Вот мы и здесь. На четвёртом уровне.

Я удивлённо озираюсь. Ну вообще ничего не изменилось, хотя нет. Птицы петь перестали. Насекомые исчезли. А потом я замечаю изменения в Володьке, и от восхищения дух захватывает. Каждая его веснушка светится, амулет на груди переливается зелёным, а мой источает голубоватое сияние. Я вижу Володьку в шортах, и в то же время их нет, и он передо мной потешный голенький. Но я могу копнуть дальше и увидеть, как кровь течёт по его артериям, как бьётся сердце.

Володька видит меня таким же и в нём вспыхивает энергия. Он несётся сквозь деревья, сквозь камни. Я лечу за ним. Вот и река.

- Купаться! – кричит он и ныряет в прохладные воды. За ним ныряю и я. Прямо в одежде, потому что на этом уровне она не намокнет, и мы вернёмся в сухих тряпках. Она даже не отягощает меня, когда я плаваю под водой. И мне кажется, что здесь я могу дышать при погружении. Уж не проявились ли мои суперспособности? Нет, Володька тоже дышит как рыба.

Кстати, о рыбах. Я встречаю их, когда изучаю подводный мир. Готов биться об заклад на нашем пятом уровне таких нет. Живут они себе здесь в своём мире, и их никто не ловит, и не знают о существовании человека.

Наплескавшись вволю, мы выбираемся на камни, ложимся на животы, подставляя лучам солнца мокрые спины.

- Здесь можно находиться очень долго, - говорит Володька. – А уж ты-то, со своей силой, думаю, вообще можешь здесь жить.

Братишка признаёт, что мои способности в разы превосходят его, но при этом не источает чёрной зависти, как бывает с ребятами в школе. Если ты делаешь что-то лучше других, то тебя любят, пока ты даёшь списывать. Стоит тебе замкнуться, и станешь врагом номер один, которому завидует каждый одноклассник.

Мне так хорошо на душе, что я в сердцах начинаю что-то напевать под нос. Володька молчит, слушает меня и смотрит на водную гладь. Когда я останавливаюсь, он говорит:

- У тебя такой здоровский голос.

- Да ну тебя, - смущённо усмехаюсь. – Я никогда не пел раньше.

- Ну и что, - хмурится Володька. Опять та морщинка меж бровей. Жирная капля висит на кончике его носа. – Ты просто не знаешь о песне Природы.

- Чего?

Володька некоторое время думает, а потом говорит:

- Многое из выдумок человечества исходит от Природы. Например, когда давным-давно люди придумали музыку, это всё от неё. Природа поёт постоянно. Птицы, звери, деревья. Любой её звук имеет ноту. Идеальную, причём. Это песнь Природы. Когда человек ещё хоть чуть-чуть её слышал, он поймал унисоны и создал музыку. Музыка – единственная математическая гармония, которая позволяет Природе строить такие уникальные симметрические объекты. Например, снежинка. Её льдинки тоже дрожат в определённых нотах, только столь тонко, что мы и не услышим. Хотя, никогда не выходил в снегопад на природу? Чтобы вокруг стояла тишина полная?

- Не помню, - жму плечами я.

- Вот если выйти в зимний день и прислушаться, то услышишь шёпот снега, - знающим тоном говорит Володька. – Всё в этом мире поёт.

- Кроме меня, - беззаботно бросаю я и переворачиваюсь на высохшую спину.

- Зелёные дети – это эталон гармонии Природы, - тоном профессора продолжает Володька. – Пока мы не открыты, мы можем фальшивить как угодно. Но как только способности проявляются, как только Природа заговорит о себе, мы поём чётко, гармонично, без фальши.

- Ну-ка академик, спой, - подначиваю я.

Володька щурится, глядит на воду, капля влаги всё ещё дрожит на кончике его носа. А потом он начинает мычать незамысловатую мелодию. Вообще, я всегда скептично относился ко всяким там песенкам, которые ныли на школьных вечерах ребята из кружка гитар и аккордеона. Мне всегда казалось всё это сопливым рыданием, не хуже всякой там любови-моркови и девчачьей трескотни, но сейчас я вдруг иначе принимаю ноты, напеваемые Володькой. Может, он такую хорошую мелодию выбрал, может, это сущность моя природная заговорила. Однако моя душа натянулась словно струнка, завибрировала и теперь пульсировала в такт Володькиного мммм-мм-ммм-мммм. Даже сердце поменяло ритм. И вдруг лежу, открываю рот и начинаю подпевать: ля-ля-ля-ляяяя.

Володькина мелодия проходит сквозь меня, вырывается из лёгких, я будто знаю, что он напевает. И становится хорошо и легко. А потом мы в унисон замолкаем. И долго ничего не говорим.

- Ох, Никита, - вздыхаю я. – Что с тобой творится. Превращаешься в сопливенькую девочку с гармошкой.

- То только начало, - лыбится Володька, и веснушки на его щеках начинают сиять ещё сильнее. – Но не всё, что придумывает человек, действительно исходит от Природы, - говорит он. – Даже музыку Природы он обязательно исковеркает.

- Ты о чём? – хмурюсь я и переворачиваюсь на бок, чтобы лучше видеть Володьку.

- Слышал дабстеп?

- Эээээ… - напрягаю мозг. – Не припомню. Но вроде слово знаю.

- Это другая противоположность музыки. Направленная на разрушение, - говорит Володька, и я впервые вижу в его сущности оттенки злости. – В клубе здесь будет вечеринка дабстепа, я видел рекламу на рынке вчера. Придут люди разрушать гармонию Природы.

- Подожди. Но если это музыка, если это звуки, как они могут разрушать? – не понимаю я.

- Сначала они компрессировали волну. Не знаю толком, что это значит, - отвечает Володька. – Тогда придумали электронную музыку. Я знаю, что звук это волна. А волну можно уничтожить другой волной. Знаешь как? Мне сказали, что нужно дать волну, работающую в противофазе. Это та же волна, только гребни наоборот. Тогда звук умирает. Превращается в сплошную линию. Это смерть. Примерно то же самое происходило с электронной музыкой. Но она могла ещё как-то гармонировать с Природой по нотам, но потом изобрели дабстеп. Кстати, совсем недавно. Это когда ноты сменяют друг друга так быстро, что не успеваешь понять, что произошло. Это когда любая гармоничная нота меняется на диссонанс. А ещё звуки. Они вообще не используют живые природные звуки. Подумай сам. Звук пения соловья, звук шелеста листвы, звук ночного ветра. Он приятен. Но в Природе есть и неприятные звуки, как ни крути. Треск ломающегося дерева, стон отрывающегося листа, звук огня, пожирающего дерево. Именно такие звуки и используют в дабстепе. Вот каждый параметр направлен на уничтожение.

Володька замолчал, его сущность источала гнев.

- Эк тебя пробрало, - говорю я.

- Да ну, - в сердцах отмахивается он, и капелька срывается с его носа. – Ненавижу, когда кто-то проводит подрывные работы. – Володька внезапно садится. – А хочешь, я прикоснусь к твоему сердцу?

- Чего? – ошарашено спрашиваю.

- Это ещё одна фишка. Ты можешь сливать свои сущности с другими. Ну смотри, группа деревьев образуют единую сущность – Лес. Ты думаешь, Лес – это каждое дерево в природной зоне? Нет. Ты можешь поговорить с сущностью сразу трёх сосен, скажем. Они будут как один организм. Мы можем с тобой слиться в одно существо и стать единым разумом. На пятом уровне сделать это сложно. Но на других – спокойно. И мы с тобой споём, тогда ты почувствуешь песнь очень отчётливо.

Я боюсь, но соглашаюсь. Володька протягивает руку к моей груди. Я вижу и свою кожу и рёбра под ней, и лёгкие. Пальцы Володьки не касаются меня, а как будто проходят сквозь. Сквозь кожу, сквозь кости, сквозь лёгкие. Моё дыхание сбивается, потому что я ощущаю внутри себя что-то чужое и в то же время родное.

А потом чувствую, что наши сердца бьются в унисон и дышим мы одинаково. И горячая волна касается сердца. Это Володька дотянулся до него призрачной рукой.

- Ого, - говорю я, поднимая взгляд, и вдруг вижу всю Володькину жизнь. Как в раннем детстве его чуть не сбил грузовик, как он упал с крыши гаража и поломал кости, а потом лежал в больнице, как впервые услышал шёпот кустов у школы и заговорил с ними. В первом классе. Какое-то время его никто не понимал, даже родители. Его отводили к психологу. Но потом нашёлся другой зелёный ребёнок, который всё рассказал Володьке и его родителям. Оказывается, тётя Света психовала не хуже моей мамы тогда. А отец Володьки, коренастый дядька с животиком и копной коричневых волос, даже хотел пойти в церковь, чтобы из его ребёнка изгнали демона. Каждая секунда жизни Володьки мгновенно открывается в моей голове.

А потом братишка начинает петь.

Так мелодию я ещё никогда не чувствовал. Она льётся из каждой молекулы моей сущности. Я протягиваю руку и касаюсь сердца Володьки. У меня получается. Вот оно. Бьётся под моей рукой. Горячее. Маленькое, как у меня. Сердце Природы.

И мы действительно становимся единым разумом. Если бы нас спросили, какой у Володьки любимый цвет, мы бы ответили в унисон: зелёный. А если бы спросили, чем я отравился в четыре года на праздновании нового года, мы тоже ответили бы вместе: солёными грибами. Ибо сущность у нас теперь одна. Мы знаем истории друг друга. Знаем желания друг друга. У нас даже чувства одинаковые, потому что зелёные дети – это огромный живой организм планеты. Раскиданные по земному шару, они складываются в плеяды искорок, в узор зелёных созвездий.

И я начинаю плакать от восторга.

***

Мы идём по Лесу, возвращаемся к мамам. Володька, прищурившийся от волнения. Я, растрёпанный, но тоже взволнованный. Всякий раз, когда я думаю, что уже познал Природу до самого последнего её уголка, ошибаюсь. Я, наверное, никогда не перестану сознавать её сущность, пока не растворюсь в блаженстве, словно жирный кот в кадушке со сметаной.

- Я думаю, что обычные ребята много чего потеряли, - произношу.

Володька молчит. И вдруг я спрашиваю:

- Послушай, если вокруг царит такая гармония, если мы – дети Природы, которых она защищает, то почему мы так рано умираем?

Но и на этот вопрос Володька не отвечает. Молчит, как партизан. Вот и опушка, наши мамы спокойно беседуют. Завидев нас, улыбаются, зовут кушать.

Ох!

Я люблю свою маму!

Я люблю тётю Свету!

Я люблю каждое дерево и каждую травинку в этом лесу.

Так хорошо, как сейчас, мне ещё никогда не было!

…и уже не будет.

Дата добавления: 2015-08-03