Глава седьмая. Бог — человек мудрый.

Бог — человек мудрый.

Он нас судит и пасет,

Из‑за него мы пачкаемся в грязном аду,

В этой зловонной яме, откуда нельзя уйти.

«Коронование Людовика»

Честно говоря, начали строить Большой Зиккурат в Вавилоне уже довольно

давно. Еще при царе Ур‑Нин‑Нгирсу. Потом его сменяли на троне государи

Набу‑мукин‑апли, Набу‑мукин‑зери, Набу‑надин‑зери, Набу‑шум‑ишкун, двое

Набу‑шум‑укинов, Набу‑шуму‑либур…

Конечно, запомнить такие имена простому вавилонскому человеку было не под силу, и всех своих правителей вавилоняне для краткости именовали Вавилами: Вавила Воинственный, Вавила Красное Солнышко, Вавила Большое Гнездо, Вавила Гордый, Вавила Темнила, Вавила Бессмысленный, Вавила Грозный, Вавила Давила, Вавила Родного Отца Убила…

Прозвища Вавил менялись, а жизнь оставалась прежней, и башня росла да росла

себе потихоньку на радость жрецам и в досаду людям — им, непонятливым, как

всегда, казалось, что деньги, дерево, камень и кирпич можно было бы

потратить с большею пользой.

Но народ в Вавилоне, как и везде, не понимал своего счастья.

Нынешнего царя звали без выкрутасов — Нимрод, но и ему было дадено прозвище

— Вавила Охотник, потому что пуще всяких государственных дел царь любил поехать в поле да пострелять немножечко львов или других каких животных.

Не сказать, чтобы Вавила Охотник был удачлив; не сказать также, чтобы был он особенно храбр.

Просто однажды, унаследовав трон, он, как и его предшественники, полез в царские кладовые поглядеть, не осталось ли там чего хорошего. Но в вавилонской казне, несмотря на исключительно строгий сбор налогов, золото и драгоценности не задерживались.

Жрецы многочисленных вавилонских богов терпеливо объясняли очередному молодому государю, что храмы нуждаются в ремонте, что богов надобно чтить все новыми и новыми изображениями, что Большой Зиккурат должен расти и расти, а вот когда он достигнет хотя бы Первого Неба, одного из Семи, — тогда можно будет и пошабашить, поскольку с небес тотчас же прольются всяческие блага, люди же станут приравнены к богам и снабжены соответствующими глиняными табличками, удостоверяющими это равенство.

В одном из самых дряхлых сундуков (даже ключ от замка не пришлось искать, сундук сам рассыпался) молодой Нимрод отыскал старинный охотничий наряд из человеческой кожи.

Кожа эта, по слухам, принадлежала самому первому человеку на свете. Конечно, у далекого племени адамычей насчет первого человека были свои мнения, но к ним, за дальностью, в Вавилоне никто не прислушивался.

Первый же человек, как известно, жил в мире со всеми животными — сам их не боялся, и они его не боялись. Поэтому второй человек — тот самый, что убил ни за что родного брата и получил за это клеймо во весь лоб, — дождался папашиной смерти, ободрал покойника и пошил себе этот самый охотничий наряд.

Охотника в таком наряде звери и птицы продолжали принимать за своего, смело

подходили к нему и даже ластились. Их можно было теперь свободно колоть,

резать и даже душить голыми руками.

Одежды эти считались утерянными во время потопа, который был хуже двух пожаров и даже одного переезда. Только Нимроду и посчастливилось их найти.

Молодой царь немедленно и с удовольствием забросил государственные дела (что пришлось жрецам весьма по нраву) и стал целые дни и недели проводить на охоте в обществе таких же молодых бездельников.

Настоящие охотники, жившие этим ремеслом и покрытые многочисленными шрамами

от зубов, рогов и когтей, ворчали и негодовали. Говорили, что никакая это

не охота, а самая настоящая скотобойня, что у зверя должны быть равные

права с добытчиком. Вавила Охотник их, конечно, не слушал и всех прогнал с

очей своих, чтобы не портили настроения бессмысленными причитаниями.

Львов царь считал дюжинами, диких быков — дюжинами дюжин, а на всяких там серн, косуль и птиц даже чисел не хватало — это в грамотном‑то Вавилоне!

А ежели никакой добычи не попадалось, царь не брезговал и домашней скотиной, и горе было тому пастуху, который подвернулся венценосному промыслителю. С десяти шагов Нимрод промахивался нечасто.

Вот и в этот день Вавила Охотник выехал в поле, сопровождаемый десятком боевых колесниц. Царю доложили, что в окрестностях города появился лев, а львы его стараниями стали уже редкостью.

Нимрод властным движением руки отослал спутников подальше от себя и остался

один поджидать, пока доверчивый хищник подойдет поближе.

В это время далеко за холмами что‑то грохнуло так, что земля затряслась и загудела. Лев испуганно поджал хвост и помчался в сторону ближайших гор, покрытых лесом. Вавила Охотник в гневе оглянулся на спутников, словно подозревал, что кто‑то из них подстроил ему такую каверзу. Но царские егеря и доезжачие вовсе не глядели на своего владыку, а преступно пялились куда‑то в небо.

Подманить и подстрелить хотя бы дикого гуся — все‑таки лучше, чем ничего, поэтому Нимрод тоже уставился в небо, запрокинув голову так, что охотничья шапка свалилась.

По небу летел голый человек. Было понятно, что это не демон, поскольку даже

вавилонские демоны без крыльев летать не могут. В полете человек выкрикивал

незнакомые, но, несомненно, оскорбительные слова.

Сколько ни лети без крыльев, а где‑то придется рано или поздно упасть. Обнаженный летун упал ни рано ни поздно, а в самый раз — прямо на Вавилу Охотника. Тот, разинув царский рот, даже не удосужился посторониться.

Когда государева охота наконец догадалась приблизиться к поверженному владыке, то увидела, что бедный Нимрод по колени вбился в землю. Летун валялся рядом, все еще делая судорожные движения руками.

Царя быстро откопали, невежливо удивляясь вслух, что он остался жив после такого удара. Придворный лекарь ощупал тело властелина и объявил, что все кости, как ни странно, целы и даже шея не сломана. Все хором вознесли хвалу богам, поскольку следующий царь мог оказаться вовсе не расположенным к такому благородному занятию, как охота.

Вавилу Охотника ласково побили по щекам, приводя в чувство. Нимрод открыл мутные глаза и громко замычал. Потом вскочил, сорвал с себя всю одежду, встал на четвереньки и начал ходить по лугу, хватая зубами траву.

Преступному летуну, конечно, отрубили бы тут же голову, да заметили на груди его священную татуировку: боги Мардук и Нергал глядели друг на друга в безмолвном поединке. Летуна, не приводя в сознание, скрутили ремнями. Потом, поколебавшись, скрутили и царя. И, сетуя на странную волю богов, повезли в Вавилон — одного во дворец, другого в темницу.

… — Обратите внимание, дорогой сэр Лю, на грудь нашего нового товарища по

несчастью. Не кажется ли вам этот рисунок знакомым?

— Кажется, уважаемый. Именно таким был украшен наш отсутствующий побратим Ни Зо, когда я встретил вас на выходе из того страшного ущелья. Изображение нанесла та же неискушенная рука. Возможно, этот молодой студент побывал там же, хотя все это выглядит очень и очень странно…

— О, если бы это оказался действительно достойнейший сэр Ньюзор! Он, несомненно, изыскал бы способ покинуть это печальное узилище, куда мы угодили столь неосмотрительно.

— Как говорится, разбив драгоценную вазу эпохи Бинь, напрасно будешь разыскивать ее в эпоху Мяо. Человек этот, несомненно, нарушает последовательность времен…

Жихарь уже пришел в себя и, слыша знакомые голоса, боялся открыть глаза, чтобы все это не оказалось сном. Потом маленькие сухие руки Бедного Монаха нажали ему на виски, и в голове окончательно прояснилось.

Сначала он увидел сырой низкий каменный потолок, озаренный слабеньким рассеянным светом, потом синий шелковый рукав с черным отворотом. Желтая рука держала грубую каменную чашку.

— Выпейте, уважаемый незнакомец, чтобы перестать странствовать за пределами

человеческого…

Питье было горьким, как и полагается лекарству. Богатырь выпил, приподнялся

на локтях.

Король Яр‑Тур казался постаревшим лет на десять — то ли здесь уже успел настрадаться, то ли это власть так быстро старит человека. А Лю Седьмой, подобно всякому аскету, пребывал в той же неопределенной поре возраста.

— Братцы, — сказал Жихарь и заплакал. — Братцы мои дорогие, как вы‑то здесь

очутились?

Побратимы переглянулись. Бедный Монах сокрушенно покачал головой.

— Все узники, несомненно, братья, сэр незнакомец, — осторожно сказал Яр‑Тур. — Но для начала неплохо бы узнать, кто вы и откуда. Мы ведь здесь, можно сказать, хозяева, старожилы, поэтому именно вам надлежит представляться первому…

— Да Жихарь, Жихарь я! Неужели не узнаете? Ваш побратим Жихарь из Многоборья! За Полуденной Росой вместе ходили, Мироеда посрамляли…

Король и монах вздохнули хором.

— Вы совершенно правы, сэр Джихар, — мягко сказал Яр‑Тур. — В Многоборье у нас действительно есть побратим, отважнейший и удивления достойный сэр Ньюзор, но у вас с ним нет ничего общего, кроме разве что этих изображений на теле…

— Молодые люди всегда подражают местным героям, — сказал Лю Седьмой. — Немудрено, что юные многоборцы украшают себя подобными рисунками в честь господина Ни Зо. Что ж, это достойный пример… Как поживает ваш уважаемый кумир?

— Невзор — сволочь кабацкая! — закричал Жихарь. — Он мою славу присвоил, вот вы меня и не узнаете…

Король Яр‑Тур нахмурился так грозно, что стал совершенно не похож на прежнего Принца.

— Только ваше бедственное положение, сэр, — процедил он, — мешает мне вызвать вас на поединок за оскорбление нашего друга и брата. Да, в нем есть некоторая слабость к вину, но не вам его осуждать. Я уже не говорю о том, что присвоить чужую славу невозможно…

— Возможно, еще как возможно, — сказал богатырь, стуча зубами от холода. — А с тобой мы уже дрались у Моста Двух Товарищей…

Яр‑Тур усмехнулся.

— Я вижу, сэр Ньюзор достаточно подробно рассказывал землякам о своих приключениях… Кроме того, я слышал, появилась даже книга, сочиненная этим… как его… Впрочем, благородному воителю ни к чему запоминать имена всяких там сочинителей. Вы разумеете грамоте или эту книгу читала вам на ночь ваша бабушка?

— Сам ты… бабушка… — сказал Жихарь и отвернулся к стене. Дорого обходился ему кабацкий заем, ох дорого!

— Видимо, означенная книга настолько потрясла слабый разум нашего молодого соузника, что он стал отождествлять себя с ее героем, — заступился за Жихаря Бедный Монах.

От такого заступничества стало еще тошнее.

— А может быть, перед нами всего лишь лис‑оборотень? — вслух рассуждал Лю Седьмой. — Хотя нет, лис принял бы как раз знакомый нам облик… И на подсадного он тоже не похож…

— Дорогой сэр Лю, — сказал Яр‑Тур. — Оба мы с вами, как ни прискорбно, городим вздор. Ведь каким‑то образом этот человек, несомненно знакомый лично или по книге с сэром Ньюзором, попал во Время Оно? Извольте объясниться, сэр Темнила, и тогда, может статься, я переменю свое невысокое мнение касательно вашей особы.

Перед Жихарем замаячила надежда — правда, слабенькая и дрожащая, как огонек

в бумажном фонарике, освещавшем подземелье.

— Да чего объясняться? — сказал он. — Как и в прошлый раз меня послал старый Беломор — разобраться с Вавилонской башней… И научил всему, что полагается… Да вы послушайте с самого начала!

— Ну‑ну, — сказал король. — Тюремные дни и ночи длинны, а тюремные байки коротки. Времени у нас предостаточно — либо, наоборот, очень мало.

И Жихарь начал рассказывать с самого начала, то есть с возвращения. Король при упоминании черного сэра Мордреда впал в угрюмость и слушал молча, а Лю Седьмой, напротив, как опытный дознаватель, то и дело задавал как бы случайные вопросы, норовя подловить рассказчика на каком‑нибудь противоречии.

— Ложь и клевета, — заключил Яр‑Тур. — Чтобы благородный и великодушный сэр

Ньюзор до смерти замучил своего наставника? Да кто такому поверит? Вы

просто‑напросто здешний злой дух, пришедший смутить нас в трудный час и

отнять последнюю надежду, поскольку мудрый Мерлин, отправляя меня сюда,

предсказывал, что я встречу во Времени Оном обоих своих побратимов. Вы

призрак, нечисть, я вас проучу…

С этими словами он протянул руку, норовя сцапать богатыря за шею, но Жихарь

перехватил его руку и задержал. Некоторое время они боролись, покуда Жихарь

не положил королевскую десницу на холодный камень.

— Да, вы необыкновенно сильны, — сказал Яр‑Тур. — А может быть, это я ослабел на тюремных харчах. Но это еще ничего не доказывает. Вот если бы при вас был этот ваш пресловутый меч Симулякр…

— Был бы он при мне — я бы сюда не попал, — гордо сказал Жихарь. — А в доказательство я тебе кое‑что расскажу…

Он и рассказал такое, что ни в какую книгу войти не могло и касалось пребывания Жихаря с Принцем в Бабьей земле Окаянии.

— Не знаю, что и думать, — сказал Яр‑Тур после долгого молчания. — Вряд ли сэр Ньюзор, при всей его невоздержанности на язык, стал бы говорить об этом посторонним людям, даже в сугубо мужском обществе. Если бы перед самым моим отбытием сюда я не получил через сэра Демона Костлные Уши устной весточки из Многоборья, я бы решил, что незабвенный сэр Ньюзор погиб и душа его переселилась в чужое тело…

— Не душа, а слава, — сварливо сказал Жихарь. — И не его, а моя.

— В древнем трактате Ле Цзы «Записки о жабе, держащей во рту тридцать две жемчужины небесной премудрости», — сказал молчавший дотоле Бедный Монах, — описывается нечто подобное… А! Я, несовершенный, понял! Сей молодой студент заснул на волшебном изголовье, которое, вполне возможно, позаимствовал ему достойный Бео Мо, и ему приснилось, что он стал героем Ни Зо, и до сих пор снится…

— И мы снимся? — ехидно сказал король. — И эти мерзкие казематы снятся?

— Очень даже может быть… — растерянно ответил Лю. — Все мы, в конце концов, кому‑то снимся… Какой‑нибудь Яшмовой Черепахе…

— Стареешь, старина, — ласково сказал король. — Совсем из ума выживаешь… Я вот у себя в Камелоте навсегда отменил допросы под пыткой. Но палача Хьюго по прозвищу Кровавый Дедуля, выгонять не стал — ну куда старик пойдет с такой репутацией? Вот он, Хьюго, живо доискался бы правды…

— Думаю, что палачей и здесь хватает, — сказал Бедный Монах. — Просто мы им

неинтересны. Мы — всего лишь нежелательные чужестранцы, и действия местных

властей я считаю вполне правомерными. Если бы мы без императорского

соизволения проникли в Запретный Город, то, уверяю вас, нас давно бы уже

расчленяли на тысячу кусочков…

Король вздохнул, снял рваный кожаный камзол, потом рубаху, связанную из собачьей шерсти. Рубаху он кинул Жихарю.

— Наденьте это, сэр Придумщик, иначе простынете, и кашель ваш будет мешать нашему сну…

Жихарь покорно натянул теплую рубаху. Рука его задержалась на ладанке…

— Постойте! — сказал он. — Симулякра у меня при себе нет, платок тоже пропал, а вот костяная свистулька, которую мне подарил степной воин Сочиняй‑багатур, осталась. Он велел подуть в нее в трудный час и обещал прийти на помощь. Правда, это было в другом времени…

— Свистите, сэр, — великодушно разрешил король. — Не знакома ли вам старинная песенка под названием «С маленькой помощью моих друзей»?

Жихарь ничего не ответил насмешнику, а просто прижал костяную игрушку к губам и начал дуть. Свист выходил пронзительный, от него даже уши закладывало. Король и Лю недовольно поморщились и замахали на музыканта руками.

— Это вы еще звонкого кельмандара не слышали, — сказал Жихарь, чувствуя, что опять выходит перед побратимами круглым дураком.

Столь же пронзительно заскрипел дверной засов.

Дата добавления: 2015-08-03