Береговая линия

**********

Я открываю глаза в комнате с бежевыми обоями. Две кровати, телевизор в углу, тканевые шторы притупляют солнечный свет. Сон это или явь? Над кроватью высится металлическая рогатулька, которую я часто видел в фильмах и которую ещё ни разу не применяли ко мне: капельница.

Стараюсь понять своё самочувствие, но ничего не получается, будто я вне тела. Ни голода, ни жажды, ни головокружения, хотя руки и ноги отчётливо ощущают гладкость белой простыни, на которой я лежу.

Всё ерунда. Всё сон, галлюцинации, я в море. Умираю. Сначала я слышал голос Моря, потом мне пригрезился теплоход, а теперь мозг умер настолько, что вижу палату.

Пытаюсь ворочать языком, но не чувствую его. Вот ещё одно доказательство. Мысли разлетелись, как стая мух, стоит в них кинуть камнем. И даже когда в палату входит мама, я не верю.

***

Вроде бы всё та же мама: чёрные волосы закручены сзади в шишку, неровный оттенок загара на лице, зелёная модная блузка с бретельками, которую выбирали на вещевом рынке целый час (в этом вся моя мама), но я слушаю голос Моря. О мои руки слева и справа бьются волны, а кровать сейчас превратится в чёрный круг с изображением зонтика.

(…чёртовы зонтики…)

Мама вскрикивает, сначала бросается к двери, потом ко мне, пищит:

- Никита.

И снова к двери, за которой исчезает.

Теперь я ощущаю жару и равнодушно сверлю взглядом угол стены и потолка. А перед глазами небо и солнце. Кожа горит. Да, и это не в мыслях, а наяву. Одеяло неприятно трётся тканью о ноги и руки, а кажется, будто скальпель снимает с меня стружки.

Сомнений нет. Я ещё в море.

(…через какое-то время долгая голодовка рождает головную боль и правдоподобные галлюцинации…)

Так было написано в той статье, как сейчас помню.

В палате появляются медсестра и мама, я вяло гляжу на них. Мама замирает у косяка, закусив сгиб пальца – её вечная привычка, - а девушка в белом халате подходит ко мне. Она щёлкает пальцами у моего лица, и я кошусь на смуглую кисть. Лак на ногтях неровный, по краям будто обгрызенный.

Белый глюк достаёт палочку, зажигает на её конце лампочку и подносит к моим глазам. Некоторое время вглядывается, а потом начинает водить влево и вправо. Я не отрываю взгляд от насмешливого огонька, ожидая, когда он превратится в солнце.

- Никита, ты меня слышишь? – спрашивает медсестра. Я лишь смотрю на неё, но не отвечаю. Я не разговариваю с галлюцинациями. Мне хватило диалога с Морем.

Галюник в белом халате выпрямляется и подходит к маме.

- Он пришёл в себя, это хороший признак.

- Но он всё равно молчит. – Мама тревожно поглядывает в мою сторону.

- Конечно. Он ещё не отошёл от шока, ему нужно время.

- Завтра мы уже улетаем. Времени мало.

Улетаем? А это что-то новенькое. Помнится, мы приехали в Крым на поезде и уезжать собирались тем же путём.

- Всё будет в порядке, - спешила заверить медсестра. – Вас перевезут в специальных условиях. И Никита со временем придёт в себя. Он потерял пять килограммов, при его весе это немало.

- Он и так худой, - взмолилась мама.

- Я об этом и говорю. Будь в вашем сыне хоть немного жировой прослойки, он бы перенёс трагедию более стойко. А в целом. Обгоревшая кожа со временем пройдёт. Питательные вещества мы ему капаем. Плюс ко всему, у него сильно изранено горло. Видимо, он долго кричал, и сейчас ему может бытьбольно говорить. Хорошо ещё, что было что пить, иначе разрушения организма были бы глубже.

Я прислушиваюсь к ощущениям и глотаю. Слюна проходит по глотке словно комок кактуса. Про горло белый глюк сказал в точку.

Когда медсестра уходит, мама придвигается ко мне, а я её не слушаю. Если задумываться над словами галлюцинации, то снова станет очень грустно, как после нелепых снов в первую ночь на море.

Поэтому я велю себе заснуть.

***

В последующее время я много сплю. Первый раз просыпаюсь от терпкого прикосновения к коже. Тусклый свет за окном подсказывает: вечер. Грузный парень натирает мою кожу какой-то мазью. От мази кожа холодеет, и сладкая блажь разливается по сердцу. Шумно выдыхаю и закрываю глаза.

Снова ухожу.

Просыпаюсь второй раз. Ночь. Ожидаю увидеть созвездия и бескрайнее чёрное пятно моря, но я всё в той же палате. Моё сознание становится столь ясным, что я сажусь. Простыня, которой я накрыт, не спадает. Оборачиваюсь, и… ой-ёй-ёй! Я продолжаю лежать в кровати, точнее…моё тело. Я будто вылетел из него, и в то же время в нём. Может, я всё-таки умер? Или такие галлюцинации?

Вместо возвращения, стараюсь встать, но не получается. Мои вторые ноги привязаны к бренным. И тогда я возвращаюсь на место. Некоторое время смотрю в потолок. Что-то в этой палате не так. Не настоящая она. И не потому, что я только что вылетел из тела. Просто, мне кажется, будто я не ощущаю под собой кровати. И могу как встать, так и уйти сквозь неё вниз.

Я пытаюсь лишь немного откинуться сквозь подушку и оооооо! Будто бы на мягкой стене висит фотография, нанесённая на тряпицу, а потом тыкаешь в её центр, протыкаешь стену, и изображение начинает комкаться к точке втягивания. Такая точка сейчас я…

Потолок вздрагивает и тянется за мной, окна искривляются и тоже плывут в моём направлении, двери, стены… А главное – кровать, она будто сворачивается, скукоживается, становится толщиной с дюжину сантиметров. Всё потому, что я затягиваю её назад, в какую-то пустоту.

И чувствую, что еле держу себя. Если я захочу – смогу собрать всю силу и резко прыгнуть назад, но что тогда случится?

(…взрыв твоего сознания, коллапс матрицы галлюцинаций, какими награждает тебя Море…)

Я чувствую под собой темноту. Не вижу, а именно ощущаю спиной. В темноте шевелится Оно. Что не давало мне покоя всё время плаванья в Круге. Я медленно возвращаюсь в исходное состояние, это не сложнее, как сесть при накачивании пресса.

Происходящее нереально.

Не может такого быть.

Я брежу и умираю под палящим солнцем посреди моря.

Мысль настолько грустная, что я плачу. И на сей раз настоящая слеза стекает по моему виску к кромке уха.

***

Когда я открываю глаза, передо мной сидит мама. Утро. Всё та же палата. Какая-то затянувшаяся галлюцинация. Мама улыбается, что-то говорит, но я не слушаю, обследую взглядом окрестности на предмет разрыва реальности, как ночью.

Но теперь я не могу уйти сквозь кровать, и всё кажется очень реальным.

- Сынок. Никитушка. Ну хоть что-нибудь скажи, - внезапно мама начинает плакать. Беззвучно. Слёзы катятся по её красивому лицу, и становится грустно, я тоже хочу плакать.

Это тоже придумала тьма? Уловка галлюцинации номер… какая там по счёту?

- Ты помнишь? – заговорила мама. – Я отправила тебя на экскурсию четыре дня назад, а ты не хотел ехать. Потом нам сообщили, что связи с теплоходом нет, и корабль попал в бурю. Спасатели обследовали весь его путь, но никого так и не нашли. Все предположили, что корабль потонул. До сих пор ведут спасательные работы. А потом вдруг находят тебя. Ты был похудевшим, бледным, со впалыми глазами и совсем вялым. Не мог говорить, почти мёртвый. Тебя вовремя нашли. Вот, ищут других.

Из моего горла доносится клёкот. Я кашлянул и сказал:

- Все остальные умерли.

Мама затихла.

- Ты уверен?

- Я… я стоял на палубе. Держался за какую-то выемку и держал Круг… - говорить очень больно, как при сильной ангине. Я перевожу дыхание и хриплю дальше. – Корабль шатало очень сильно. Всех ребят из экскурсии смыло в воду. А потом волна размазала их о борт. Я уверен. Я видел, как из них брызгала кровь, и головы… А… потом корабль перевернуло. Я думал, что утону, но держался за Круг. Его потянуло кверху, и я вынырнул. И оказался в море один…

Замолкаю. Кажется, если я произнесу ещё одно слово, то разрыдаюсь от страха, столь реальным казались те жуткие часы, будто произошли этим утром. Мама молчит, её полные ужаса глаза льют слёзы.

- Ты восстановишься сынок, - говорит она. – Тебе повезло, что у тебя была вода. Кстати, откуда? Ты купил бутылку на борту?

Я молчу. Ничего не понимаю, хотя слабые догадки мерцают на горизонте сознания.

- У меня не было воды, - отвечаю.

Мама хмурится.

- Как же? Врачи сказали, что у тебя не было обезвоживания. Ни одна клетка не повреждена. Язык не распух…

- Распухал.

- Я… не понимаю… - растерялась мама.

Зато я теперь понимал.

- Я черпал воду из Моря… - говорю.

- Ты пил солёную воду? – глаза мамы расширились.

- Нет. Само Море питало меня водой. Правда, только в последние часы. Наверное, воду засасывало кожей. Только не солёную, а пресную. Соль куда-то уходила.

Мама вдруг улыбается и ласково гладит меня по голове. Слезинки уже высохли, только на ресницах блестит влага, и глаза красные.

- Пусть так, - говорит она. – Но знай, такого не бывает.

Я немного злюсь и говорю холодным тоном:

- Меня Море пожалело. Мы с ним очень долго разговаривали перед тем, как меня спасли. Я его уговорил спасти меня. Может, оно меня пожалело?

Улыбка меркнет на губах мамы, и она ничего не говорит. Растерялась. А когда собралась, произнесла:

- Вечером мы улетаем.

- Мы же должны были ехать на поезде, - говорю я.

- Двое суток? Тебе срочно нужно в больницу. В нашу, русскую. Поэтому я купила билеты на самолёт. Ты же знаешь, деньги у нас есть. Тебя повезут в специальном отделении самолёта на кровати, - мама снова улыбается.

- Зачем? – хмурюсь. – Я и сам дойду. Не маленький.

- Дело не в том, маленький ты или нет, просто тебе не стоит пока тратить калории. Ты можешь потерять сознание, и всё начнётся по новой. Кстати, хочешь есть?

Хочу ли я есть???

Боже! Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ЕСТЬ!

Только сейчас я вспоминаю про чувство голода. Странно, ведь я не ел уже четверо суток, а организм не беспокоится. Может, в меня вводили еду по трубочке.

Я интенсивно киваю.

***

Мама приносит что-то молочное, похожее на пудинг, и бутерброд с маслом, хотя меня тянет на яичницу или борщ. Но и эти продукты исчезают в мгновение ока. Я глотаю еду, почти не жуя, и плевать на боль в горле.

Доедаю последние крошки, допиваю остатки тёплого слабого чая и смотрю на пустую миску. Потом мой голодный взгляд впивается в маму.

- Ещё хочешь? – улыбается она.

Я киваю. Мама уходит, а я продолжаю изучать донышко посуды, по которой размазаны остатки пудинга. Мои дрожащие от волнения пальцы обвивают миску с невиданной любовью. Как же я раньше не понимал, что кушать – это так здорово?

Мама возвращается и жмёт плечами. Она говорит:

- Больше не дают. Говорят, что у тебя срабатывает какой-то рефлекс, и ты можешь есть до бесконечности…

Но я её уже не дослушиваю. Честное слово, я начинаю вылизывать миску.

***

По-украински скорая помощь произносится как шведка медичнадопомога. Пока мы ждали эту допомогу возле больницы, я смотрел на море. То самое, в котором умирал пару дней назад. Лечебное здание оказалось недалеко от берега.

Мама разговаривала с медсестрой в шаговой доступности от меня. Я лежал на каталке, всё ещё накрытый простынёй, в одних плавках. Уже минут десять с каменным лицом я наблюдал за бескрайней водой, стараясь уловить дуновение разума. Но улавливал лишь дуновение слабого ветерка. Хотя, какой-то огромный эфир всё же парил над гладью воды.

Море! Море! – мысленно звал я, но не получал в ответ ни звука.

Может быть, мне и правда всё показалось. Но кто меня спас? Кто напоил водой моё тело? И всё-таки, я же не слепой, я вижу впереди марево, переполненное голосами волн, морских жителей. Вижу его не в физическом мире, а как бы мысленно.

- Да, Никите и действительно сильно повезло. Живых вряд ли ещё кого найдут, - улавливаю я голос медсестры и бросаю попытки связаться с Морем. Бесполезно. Оно далеко.

- Он у меня в рубашке родился, - доносится гордый голос мамы. – Это второй раз он оказывается в такой ситуации. И не по нашему недосмотру. По воле случая. Один раз в лесу заблудился, даже на медведя наткнулся и живой остался.

- Та вы шо! – с украинским акцентом восклицает медсестра.

Я прикрываю глаза и вспоминаю эту историю. Я был совсем маленьким. Лет пять, наверное. Мы с родителями пошли в лес. Я просто отошёл, чтобы сходить в туалет, а потом смотрю – вокруг деревья. В лесу оказалось легче заблудиться, чем я думал. Меня искали часа три, и за это время я успел набрести на медвежью берлогу. Мне повезло, что зверь оказался сытым. Он пошёл следом за мной и всегда держался рядом, оставляя меня на чёрный день. Когда меня нашли, медведя пристрелили, а если бы я поскитался с огромным монстром ещё пару часов, то мною неплохо закусили бы на ужин. А я тогда, глупый, думал, что мишка со мной подружился и ведёт меня к маме и папе. Хотя, это не он меня вёл, а я сам шёл, а зверь лишь, принюхиваясь, раздувая ноздри, брёл следом. Когда охотники пристрелили его, я плакал, кричал, что они убили моего друга…

(Через год отец умер от какой-то неизлечимой болезни)

Я едва заметно улыбаюсь. Некоторые моменты прошлого приятно вспоминать, даже если тогда они угрожали тебе лишением жизни. Наверное, пройдёт какое-то время, и я так же с улыбкой буду вспоминать кораблекрушение… хотя, вряд ли мёртвые ребята заставят меня улыбнуться.

И ведь тогда, семь лет назад, меня спасли в последний момент, как сейчас. Наверное, я и правда родился в рубашке.

А вот и скорая помощь.

Мама попрощалась с медсестрой, и меня погрузили. Я понёсся по горному серпантину, оставляя бескрайние воды позади. Закрывая в прошлом события, которые чуть не убили меня.

Вот такие приключения у тебя были, брат. И теперь всё будет хорошо. Самое страшное позади, - говорил я себе, задремав в карете допомоги.

Как же я ошибался.

Как ошибался!

Дата добавления: 2015-08-03