Глава IV. Выпуская из рук законченное произведение, он уже не будет так наслаждаться:

Выпуская из рук законченное произведение, он уже не будет так наслаждаться:

теперь он радуется плодам своего искусства,

но пока он писал, его радовало само искусство*.

Наша жизнь с Джимом началась с его книги. Благодаря ей мы встретились. Думаю, я не погрешу против истины, если скажу — Джим написал эту книгу, чтобы мы встретились. Какое счастье, что когда-то он прочитал эссе Вирджинии Вулф «Своя комната». Автор, прикоснувшись к теме великой поэтической тайны, уви- дела печальную историю. Джим не поверил ей. Он захотел при- стальнее вглядеться в эту судьбу, и ему открылась иная картина. Он написал свой роман.

После премии «Книжник» Джим стал частым гостем ток-шоу, по- священных литературе и театру, у него брали интервью. Вопросы, как правило, повторялись: уверен ли он, что предложенная в ро- мане художественная вариация на тему, заданную феноменом анг- лийской литературы, будет принята так, как он ее задумывал; почему нет интриг, проще говоря, нет виноватых, или где нега- тивные подробности и факты из жизни того времени. Джим от- вечал искренне и спокойно:

— Я полагаюсь на воображение читателя, его чуткость и чувстви- тельность. Изо дня в день мы наблюдаем, говорим, видим, делаем многое, порой даже не замечая того, что разрушает достойное и прекрасное. Но наш мир не оскудел, он переполнен красотой. Если кому-то ближе мнение Сартра о людях, то я сторонник про- тивоположного мнения. Тем, кому интересно читать о дурных сто-

* Сенека Л. Нравственные письма к Луцилию IХ (пер. С. Ошерова).

ронах человеческой натуры, просто надо обратиться к другому тексту. Я писал о людях, испытавших потерянность и одиночество и нашедших спасение в любви, доверии, в бескорыстной дружбе, созидании и свободе. О «чумных подробностях», жестокости и не- чистотах написано море литературы. Я писал о другом.

Джим любит говорить о своей книге. Его лицо при этом словно светится изнутри. Я заметила, что такое выражение появляется на лице музыканта, исполнившего любимое и чрезвычайно слож- ное произведение.

Весной я ушла с работы, сохранив возможность сотрудничать в качестве приглашенного автора. Теперь мне предстояло освоить новый жанр — продвижение проектов театра и фестиваля, разде- лив эту работу с Джимом. Для этого пришлось быстро вникать в содержание его жизни. Поначалу работа с информацией зани- мала большую часть времени. Мне предстояло налаживать связь с миром. Гораздо шире, чем когда бы то ни было.

Популярность книги заметно подняла интерес к личности ав- тора и ко всему, что связано с его жизнью и работой. Люди шли в театр на Блэкфрайерс Лейн, следили за событиями фестиваля, отслеживали, что мы делаем в других проектах. Вновь и вновь они возвращались к роману, герои которого словно обретали в совре- менности новую жизнь.

Джим начал работу над новым сюжетом, идею которого вына- шивал давно, — о первых венецианских эмигрантах времен рас- пада империи, основавших свой город. Начало было энергичным, но потом что-то стало отвлекать его, тревожное волнение вмеши- валось в его настрой.

— У меня руки опустились. Полное ощущение никчемности, — сказал он мне однажды.

— «Перспектива» не отпускает? Он кивнул.

— Я знаю, — сказала я.

— Знаешь?

Мне показалось, что передо мной растерянный подросток.

— Да. Они — дети. Твои. Они живут, но уже без тебя. Это может понять только тот, кто пишет или играет на сцене.

— Что же делать, так скроено мое сердце. В десять лет я чуть с ума не сошел, прочитав у Конан Дойла о Рейхенбахском водо-

паде, и вновь ожил, только узнав продолжение истории. Потом не мог закрыть «День восьмой» Уайлдера, начинал читать за- ново, стараясь удержать Эшли на берегу. А в четырнадцать про- читал «Свою комнату», и все повторилось. Дальше были романы Пола Остера.

— Тогда скажи мне: если ты так чувствуешь, если трагическое многоточие так тревожит тебя, почему «Том не вернулся»?

Джим долго молчал.

— Я знаю, что ты поверишь. Тогда… — я не понимаю, какое ше- стое чувство убедило меня — я думал, что, если они останутся там навсегда, не расставшись, я никогда не встречу тебя… Я был уве- рен, что многоточие дает нам шанс. Найтись.

Мы долго молчали, обнявшись.

— Я тоже не верю Полу Остеру, — сказала я. — Своенравного Феншо, сосредоточенного Блэка я не могу отпустить. Феншо мне так и хочется схватить за рукав, остановить за руку, сказать: «Не надо. Стоп. Стоп»*.

Джим знал, о чем я говорю.

— Мне всегда хотелось сказать: «Вы ошиблись, миссис Вулф», — улыбнулся он.

— Когда-нибудь все потерянные персонажи найдутся. Никто не знает, что на самом деле с ними произошло. Пока есть такие, как мы, у них есть надежда.

— Они должны вернуться, — кивнул он.

— На сцену, — сказала я.

— Да. Или на экран.

Я погладила его по щеке.

— Пора браться и за эту работу. Ребенка невозможно носить дольше положенного. Он сам появляется на свет.

— Значит пора ехать в Норфолк, — сказал он.

Я не могла уснуть. Думала о пьесе. К чему откладывать? Джим по- двинулся ближе, обнял меня и положил голову на мое плечо. Я смотрела на его любопытный крупный нос, освещенный светом ночника, и высокий открытый лоб. «Знающий грамоте лев…»

* Феншо и Блэк — герои романов П. Остера, истории которых заканчиваются трагически. Такой вывод напрашивается, несмотря на то, что автор прямо об этом не говорит (прим. автора).

Он открыл глаза и, покачивая меня из стороны в сторону, посмот- рел своим левым глазом в мой правый. Ужасно забавно.

— За что ты выбрала меня? — шепотом спросил он. Я улыбнулась.

— А ты меня?

Он беззвучно засмеялся, слегка запрокинув голову, и обнял крепче.

— Мы оба чудаки.

— Но нам хорошо.

— Очень.

Пьеса на основе романа стала нашим первым крупным совмест- ным проектом. Джим, зная о моем отношении к скрипке, не уди- вился, когда я предложила попробовать пригласить в качестве композитора Тима Тарлтона.

— Надо поговорить об этом с Линдой, — предложил Джим.

Реакция Линды была такой, что я пожалела о нашем решении подключить ее к обсуждению.

— Вы что, с ума сошли?

Мы с Джимом переглянулись.

— Захватывающее начало, — отозвался Джим. Что тебя, собст- венно, так удивляет?

— Тим Тарлтон? Музыку к спектаклю? Вы бы еще Георгиева при- гласили.

— А что такого? Шостакович писал музыку к фильмам. И Шнитке. И к спектаклям большие композиторы пишут музыку.

— Нет, вы серьезно? Тим Тарлтон? Задавака Тим Тарлтон? Да он со своим агентом едва общается.

— Поэтому мы и решили поговорить с тобой. В вашем музыкаль- ном мире у тебя больше шансов узнать, как и где можно «слу- чайно» встретиться с ним и поговорить по-человечески. Такой вариант кажется нам более коротким путем, чем действовать через его агента.

— Вот именно, что «по-человечески» еще никому не удавалось. Поверь мне, Джим, даже ты не сможешь уговорить его.

— Значит, это сделаю я.

— Какая самоуверенность! Он даже разговаривать с тобой не ста- нет, разве вы не знаете?

— Не знаем чего?

— О его странностях. Он же псих, это всем известно. Но я знаю, откуда ветер дует. Рыбак рыбака. Это же твоя идея, Ви, не так ли?

— А поделикатнее нельзя? — перебил ее Джим.

— А ты не бросайся защищать старую добрую Ви от старой злой Ли.

— В чем дело? – спросила ее я. — Речь о предстоящей работе. А ты такое — о человеке. Что ты несешь?

— Это я очень стараюсь никого не обидеть, — не сдавалась она.

— Вы пытаетесь связаться с человеком, с которым вообще никто не знает, как говорить по-человечески.

— Я знаю, что он не общается с прессой, только и всего, — заме- тила я.

— Да? Это вам так кажется.

— Ли, все не более, чем сплетни, — не уступала я. — Спасибо, мы все поняли. Считай, что мы не говорили с тобой об этом. Забудь. Я сделаю чай.

Она влетела за мной на кухню.

— Что это ты задумала? Думаешь, я ничего не понимаю? Скажи, а Джим знает, что Тим появился в твоей жизни задолго до него?

— Ты с ума сошла? Опомнись!

— Он знает, что Тим для тебя значит и как ты вздыхала по нему?

— Я никогда по нему не вздыхала.

— Я тебя умоляю! Джим хоть знает, сколько Тима Тарлтона у тебя в компьютере? Или ты все припрятала? А теперь решила восполь- зоваться случаем. Учти, я не позволю тебе испортить Джиму жизнь. Вспомни, что ты говорила мне о вашем будущем.

Я помню тот разговор в пабе у Маффина. Мы с Джимом только начинали нашу историю. Тогда мне хотелось говорить о нем со всеми, можно сказать, я пела песни, «полные любви, ему, о нем и только для него»*.

— Он — человек с будущим. Раньше мне встречались мужчины с богатым прошлым. Даже слишком богатым. Но без будущего. А у него — довольно диетическое прошлое. Зато есть будущее.

— Ваше будущее, — сказала Ли. Теперь она продолжала атаковать.

— Теперь ты расслабилась. Почиваешь на лаврах. Понима- ешь, что Джим надышаться на тебя не может, и решила по-

* Шекспир У. Сонет 105 (пер. С. Маршака).

играть в давнюю свою прихоть под видом самозабвенной ра- боты над шедевром.

— Ли, прошу тебя больше ничего не говорить.

— Потому что я права?

— Каждый судит по себе, — сказала я.

Поставив поднос с чаем на консоль в холле, я посмотрела в зер- кало. Надо успокоиться. Я сдержала слезы возмущения и проте- ста. Линда ничего не понимает. Не видит. Как многие. Почти как все. «Вы смотрите, но не наблюдаете». Да, жизнь Тима Тарлтона была не той невесомо легкой, какой она многими представляется на вершине успеха, на Олимпе мастерства, на пике востребован- ности. Там было много глубинных чувств и событий, скрытых под его почти тощей, временами измученной, но закаленной тяжелой физической и немыслимой душевной работой, оболочкой. Это было глубокое, тонкое в восприятии мира, мощное и одновре- менно беззащитное существо. А что касается его отношений — никто никогда не видел его в паре. Это правда. Но я знала, как и те, кто особенно внимательно приглядывались к его жизни, вол- новались и переживали за него, что была женщина, имя которой трудно было произнести правильно. Что это было? Платониче- ский роман наподобие отношений Бернарда Шоу и Стеллы Пат- рик Кемпбел или реальные связи. Создавалось впечатление, что она то появлялась, то исчезала. Ее присутствие или отсутствие мог заметить только самый чуткий и любящий взгляд. Помню, как однажды осенью выражение его глаз изменилось. Серия концер- тов Моцарта завершилась, и по фотографиям было видно, что он счастлив. Потом была пауза приблизительно в месяц. Он репети- ровал программу старинной музыки. Кто-то улучил момент и сде- лал снимки. Я смотрела на них и сердце у меня обрывалось. Что-то не так. Что-то случилось. Я поражалась, как люди близоруки, читая восторженные комментарии его поклонников к этим фото- графиям. «Да как вы не видите! — хотелось закричать мне. — Ему очень плохо». Он был ранен, подорван, покинут. Я долго видела боль в его глазах.

На удивление приветливо отреагировала на мою идею Энн. Она еще до моего знакомства с Джимом работала с ним в театре как звукооператор.

— Тим Тарлтон? Очень хорошо! Ты ведь давно его любишь.

— Я… я понимаю его.

— Я об этом и говорю.

В отличие от Линды со стороны Энн не было ни удивления, ни настороженности.

— По-моему, он согласится.

— Почему ты так уверена?

— Да потому, что ты с ним одного поля ягода.

Это был сюрприз. Один из самых приятных для меня.

— Знаешь, — продолжила Энн, — говорят, если люди похожи даже физически, у них много общего и в характерах. А если так, то музыку вам должен написать человек, похожий на вас. Вы с Джимом похожи. Но с Тимом у тебя сходства больше.

— Хочешь сказать, что мы одной породы?

— Да, одной породы. Я же говорю, внешняя схожесть тянет за собой и внутреннюю. Даже у таких сложных натур, как вы. В вас, конечно, можно заблудиться, как в пещерах, но там красиво. Правда, ты стала приветливее в последнее время, но это заслуга Джима. Тиму, видимо, так не повезло, — Энн улыбнулась. — Да- вайте, попробуем, а вдруг получится. Для «Перспективы» нужна особая музыка…

«Я хочу, чтобы ему повезло», — подумала я.

Дата добавления: 2015-08-05