Джоанна МИХЕЛЬСЕН. 3 страница

Нам пришлось вернуться назад в обманчивую темноту. И вдруг я полетела, наконец вырвавшись из своего тела, которое всегда тянуло меня к земле. С высоты полета я посмотрела вниз на саму себя, идущую рядом с Дамоном, и с удивлением подумала: что заставляет мое тело двигаться там, рядом с ним?

Мы гуляли уже несколько часов, а может быть, несколько минут — я не могла точно определить. Когда я, вернувшись в тело, открыла глаза, мы были на кладбище. Дамон шел впереди. В своей длинной черной накидке он уже не казался мне актером, репетирующим роль графа Дракулы. Он был сам Дракула. Все камни вокруг меня превра­тились в разные лица, кожа на которых сморщивалась и отвалива­лась, оставляя голые черепа с пустыми глазницами и открытыми рта­ми. С трудом я успокаивала свое воображение и заставляла себя видеть только камни. Дамон остановился около одного могильного памятника. Затем он оглянулся и посмотрел на меня. Его взгляд был жестоким и холодным, а усмешка на белом лице казалась ужа­сающей. Вдруг он медленно лег на землю, вытянулся вдоль могилы и сложил руки на груди. Сначала я стояла и смотрела, а потом легла рядом с ним, тоже как мертвая.

Вокруг меня снова зазвучало множество голосов, которые я слыша­ла каждый раз, когда приходила на кладбище. Только теперь они были более ясными и раздавались совсем рядом, всхлипывая, как будто оплакивая смерть возлюбленной. Эти голоса смешивались с криками тех, кто уже давно лежал в могилах. Все жаловались на свое долгое заточение. Голос, исходящий из гроба под нами, тоже тяжело вздыхал и постанывал. Неужели и в смерти нет покоя? Ведь я всегда думала, что смерть — это абсолютный покой.

«О Боже, Боже, помоги мне. Я одна, и мне так страшно!» — закри­чало все внутри меня. Голоса вокруг резко затихли и снова стали далекими.

Я открыла глаза и повернула голову. Дамон все еще лежал на могиле рядом со мной. Затем он тоже открыл глаза, медленно встал и, не произнеся ни слова, пошел прочь.

Мы возвращались. Оставалось около часа до рассвета. Действие наркотика закончилось.

— Давай посидим здесь немного, — предложил Дамон и сел на ступеньки, ведущие на второй этаж здания театра. Тяжелая накидка соскользнула с его плеч. Измученная, без энергии и эмоций, я села рядом с ним.

Затем после короткой паузы спросила:

— Зачем, Дамон, зачем все это?

— На самом деле ничего сложного, — ответил он, — просто я хочу побыстрее узнать тебя, а такая прогулка — один из способов сделать это.

— Что ты имеешь в виду? — снова спросила я.

— Ты, Джоанна, создала крепость вокруг себя. За эти четыре меся­ца, что ты провела здесь, никто не смог по-настоящему узнать тебя, — сказал Дамон.

— Я знаю. Как раз этого я и хотела, — проговорила я спокойным! тоном.

— Зачем же, зачем? Ты знаешь, как много странных историй рас­сказывают о тебе? Люди думают, что ты не в себе. А несколько парней из нашего колледжа поверили даже, что ты жрица с другой планеты и обладаешь странной силой.

Я улыбнулась:

— Да, Кеван сказал мне то же самое.

— А что ты можешь сказать о Терезии, который дал тебе таин­ственный язык и «маленьких людей»? В какую игру ты играешь, Джоанна? — не мог угомониться Дамон.

— Игру? — переспросила я мягко, удивленная этим словом. — Неужели это игра? Иногда я не знаю, Дамон. Конечно, многие думают, что я сумасшедшая. Я вижу это по их лицам, когда они смотрят на меня. Ты знаешь, иногда я замечаю, что меня смешит их слепота и легковерие, и я начинаю придумывать, как бы это лучше использо­вать. Но потом останавливаю себя, испугавшись своей хитрости.

Мой голос звучал устало и как бы издалека:

— Может быть, они правы, и я действительно сумасшедшая. Но я на самом деле чувствую себя так, как будто не принадлежу этому миру, а создана для другого измерения, искрящегося и сияющего, где могу летать и парить в воздухе вместе с другими людьми и служить у алта­ря моего Господа. Было ли у тебя когда-нибудь такое чувство, что ты не принадлежишь своему телу, а только по ошибке попал в него?

Дамон внимательно смотрел на меня, но ничего не говорил.

— Я всегда чувствовала это, — продолжила я, — меня просто заманили в мое тело. Настоящая жизнь намного шире, чем наша, Дамон. Вокруг нас существуют духи. Я вижу и слышу их. Я чув­ствую, что они рядом и зовут меня, но иногда я очень боюсь их. Еще есть ужасное зло, которое может приходить вместе с духами. Я встре­чаюсь с духами с самого детства. Они действительно существуют, Да­мон. Другие люди тоже, как и я, видели и слышали их. Но Терезий и мои «маленькие люди»... Я не знаю. Возможно, мне было очень оди­ноко и поэтому мое сознание создало их. Иногда я так боюсь, Дамон. О Боже, если бы я могла обрести внутренний мир и покой...

Дамон молчал в течение нескольких минут. Его лицо было спо­койно, и только глаза отражали состояние души — загнанной и кри­чащей. Души, которая жаждала утешения и исцеления живой водой и безнадежно искала то, без чего невозможно больше жить. Я узнала этот взгляд.

Это был мой собственный взгляд.

Глава 8

Злые тени

В апреле я решила взять себе змею. Это важное решение я приняла, еще, когда лечила свои сломанные ребра (я упала со сцены в театре Форда в Вашингтоне двадцать седьмого марта 1971 года).

За месяц до этого мы выступили на фестивале театральных кол­леджей Америки с необычной постановкой старой немецкой пьесы под названием «Войзек». В фестивале принимали участие 240 кол леджей страны. Наш спектакль оказался победителем среди десяти лучших. Таким образом, мы получили право поставить свою пьесу в театре Форда.

В первый же вечер, на премьере, когда произносили последние реп­лики в конце четвертого действия, свет в театре начал тускнеть в неожиданно погас совсем. В полной темноте я развернулась и пошла прямо к краю сцены. Вдруг, неожиданно сорвавшись, я упала на что то плоское в оркестровой яме. Если бы я прошла несколько дюймов я другую сторону, то запнулась бы о напольные огни и упала бы на! край блока, который мог убить меня. Дышать стало трудно, боль в правом боку была парализующей. В течение пятнадцати минут я неподвижно лежала, боясь, что меня могут увидеть люди с первого ряда. Ведь именно там сидели все критики! Дыхание постепенно вос­становилось. Во время смены декораций я незаметно вернулась на сцену и закончила выступление.

Через несколько лет я прочитала одну газетную статью, где гово рилось, что многие исполнители страдали от неких странностей на этой сцене. Особенно много неприятностей происходило на пути Буза в действии, когда он пытался сбежать после убийства Линкольна. То место, где я упала, было как раз на пути, показанном на диаграмме.

Мама прилетела из Мексики, чтобы позаботиться обо мне. Я бы просто не смогла обойтись без нее. Мне казалось, что во всем мире нет больше таких нежных рук, как руки моей мамы.

Через несколько недель я уже сама могла заботиться о себе, и мама вернулась обратно в Мексику. Вот в это самое время я и решила взять змею (но вовсе не затем, чтобы заменить ею мать. Просто я боялась оставаться одна. Кроме того, невозможно было репетировать сцену смерти Клеопатры без гадюки. Также и профессор Бенекрофт сказал, что «живая поддержка» никогда не помешает). Как это ни странно, но зоомагазин Барнея «Царство животных» был полон гадюк. Еще там жил маленький южноамериканский удав. Он был всего 19 дюй­мов в длину, а спину его украшали забавные разводы. Я купила его, дала ему имя Куэтзалкоатл и понесла домой, обернув вокруг шеи.

По пути в общежитие я зашла к Эдаму. Его очаровала моя новая зверюшка, и он сразу же отправился в мастерскую. Через два часа после работы пилой и молотком он вернулся с новой деревянной клеткой в руках. На клетке был кожаный наплечный ремешок, что­бы я могла брать своего удавчика с собой, а сбоку находилось ма­ленькое окошечко, чтобы он мог выглядывать. Внутри клетки стояла небольшая емкость для воды, а рядом лежала ветка дерева.

На моего нового друга реагировали по-разному. Одни сразу прини­мали его и заключали в свои объятия, другие громко и пронзительно кричали. Однажды я встретила одну учительницу и остановилась поговорить с ней. Дни в это время были еще холодные, и удавчик, как обычно, спал, обернувшись вокруг моей шеи (ему так было теплее). Только в середине разговора учительница перестала любоваться моим ожерельем и сказала:

— Какое у тебя необычное украшение. — Она протянула руку, чтобы потрогать странный материал. Куэтзалкоатл поднял голову и щелкнул своим маленьким язычком по ее руке. Раздался ужасный крик. Все, кто был поблизости, повернули головы в нашу сторону.

Приобретение маленького удава весь колледж воспринял как при­чуду. Для меня же самым важным являлось то, что Куэтзалкоатл был живым существом, о котором я могла заботиться и которое могла любить.

Хотя многим очень трудно в это поверить, но удавы обладают своеобразной индивидуальностью, а особенно южноамериканские уда­вы. Несколько недель Куэтзалкоатл учился узнавать мой запах с помощью своего подвижного язычка, учился пересекать стол и обора­чиваться вокруг моей руки. И делал он это только для меня и ни для кого больше. Может быть, он бы и обернулся вокруг кого-нибудь, но только для того, чтобы задушить.

Конечно, когда я решила завести животное, я вовсе не собиралась покупать змею. Я лучше бы взяла пушистого котенка, но с ним бы меня просто выгнали из общежития. И здесь я правильно рассчитала, что девушки не расскажут комендантше о моей домашней змее из страха однажды ночью найти ее у себя под подушкой.

Я также надеялась, что Куэтзалкоатл будет защищать меня. Не знаю почему, но я была уверена, что укус моего удава, в отличие от других, мог привести к летальному исходу. Я считала, что его яд, хоть и слабый, был опасен.

* * *

Летом 1970 года я всеми силами пыталась закончить театральные курсы. Мне нужно было добавить несколько дополнительных курсов, требуемых университетом Северной Каролины, но я не хотела оста­ваться в Штатах, чтобы пройти их. Так мы с мамой отправились в американский университет в Колула, Пуэбло. Этот городок славился множеством разрушающихся пирамид и тремястами шестьюдесятью пятью церквами, которые располагались у подножия двух огромных вулканов со снежными вершинами.

Тягостные впечатления от того лета (как и от моей более ранней попытки заниматься балетом) лучше вообще не вспоминать. Кроме того, что я перевелась в другой колледж, закрылись и театральные курсы в Колула, так как уволился учитель — что не было для меня неожиданным.

Однако к концу лета благодаря помощи моих родителей и пре­красной женщины Кларайны Фурроу, которую скоро стали назы­вать «мама», я, взамен требуемых курсов, поставила и сыграла глав­ную роль в спектакле «Мисс Джули». Если учесть, что большин­ство исполнителей играли непрофессионально, пьеса получилась не­плохая.

Наконец-то лето закончилось. Как только я вернулась в Чапл Хилл, в первый же вечер я поспешила собрать небольшой букетик листьев и цветов для «профессора Коха». Было уже за полночь, когда я подошла к театру и открыла дверь. Как обычно, быстро проскольз­нув внутрь, я закрыла за собой дверь и через небольшой темный вестибюль направилась к выключателю у входа в зрительный зал. Раздался тихий щелчок, и слабый свет залил сцену.

— Я вернулась, — мягким голосом сказала я. — Профессор Кох? Я уже приехала... Я даже принесла вам цветы. — Я положила ма­ленький букет на сцену. Стояла тишина. — Профессор, вы слышите меня? Я вернулась, — повторила я.

Вдруг воздух вокруг меня превратился в вихрь, закружился и на­чал уплотняться, как будто вот-вот готова была разразиться силь­ная гроза.

— Профессор... профессор... вы здесь? — Мой голос стал напряженным, я стояла на сцене и осматривала зрительный зал.

Внутренние вращающиеся двери театра, расположенные напротив огромных передних дверей, которые я только что закрыла, начали двигаться с глухим стуком. Да, это был не нежный звук, обычно сопровождавший появление «профессора», а яростный и злой. Вдруг грохот закончился так же неожиданно, как и начался. Наступила мертвая тишина. Потом сверхмощный поток зла ворвался в театр и окружил меня. Голос, низкий, напряженный, дрожащий от ярости, зазвучал в моей голове:

— Где ты была? Ты покинула меня. За это время ты не положила ни единого зеленого листочка на мою сцену. Где ты была?

— Профессор Кох... Извините меня, я должна была уехать на лето. Неужели вы не помните, что я приходила попрощаться перед отъез­дом? Почему вы так сердиты? — недоумевала я.

— Ты оставила меня, — вновь прошипел в моей голове этот низ­кий голос, — ты не приносила мне ничего живого, ничего зеленого.

— Я... я сожалею об этом, смотрите... видите, сегодня я принесла вам цветы. Вы их видите? Они здесь. — Я подняла букет, чтобы он мог увидеть, потом положила его обратно на сцену.

— Оставь меня, я не желаю видеть тебя сейчас. — Это был власт­ный голос злого любовника, оскорбленного моей небрежностью и нуж­дающегося во времени, чтобы залечить свою рану.

— Извините меня, профессор Кох, извините, — у меня на глазах появились слезы, — можно, я приду попозже?

Но в ответ — мертвая тишина.

Я ушла из театра растерянная и напуганная. В последующие две недели я появлялась там только в дневное время. Каждый раз я приносила какую-нибудь зелень и оставляла ее под сценой. Через некоторое время я почувствовала, что «профессор» больше не сердит­ся на меня. Но все же еще не было такого теплого приема, как рань­ше. Теперь, когда я вставала и шла в театр поздно ночью или за несколько часов до рассвета, меня встречал невидимый барьер, как будто прочная сеть была натянута поперек входа. Я надеялась, что это временно. «Профессор» был все еще огорчен и обижен на меня. А через несколько месяцев произошел окончательный перелом.

Это случилось во время представления комедии, которая называ­лась «Прием». Управляющим сценой на этом спектакле был Кеван. Я же участвовала в постановке новой экспериментальной пьесы в другом театре. После репетиции я пришла к Кевану, чтобы посмот­реть последнее действие и помочь закрыть театр. Прежде чем пойти домой мы посидели на сцене и немного поговорили. Уже несколько вечеров подряд, после спектакля, когда все уходили, Кеван тяжело садился на сиденье первого ряда и вытягивал ноги на край сцены.

— Боже, как я устал, — сокрушался он, — я не мог дождаться, когда закончится этот спектакль.

— Что случилось, Кеван? У тебя что-то не ладится сегодня вечером? — спросила я, опускаясь на сиденье справа от него.

— Нет, все нормально. Наверное, я просто устал, — ответил Кеван.

— Я не осуждаю тебя, — произнесла я задумчиво, — хоть я и не люблю такие комедии, но все же ты делаешь большую работу.

— Да, мне тоже так кажется. Еще за кулисами произошло не­сколько глупых происшествий, ты даже не поверишь, что это могло быть на самом деле.

Кеван уже собирался объяснить мне, что же случилось, как вдруг что-то заставило меня поднять глаза и посмотреть в левую часть зрительного зала. Кеван продолжал говорить, а я неотрывно смотре­ла за него. Постепенно мне стало казаться, что голос Кевана звучит где-то вдали. Перед моими глазами начала появляться фигура моло­дого солдата в темной униформе. На вид ему было лет семнадцать или восемнадцать. Он скорчился на полу около стены, все его тело вздрагивало от всхлипываний. Потом он повернул голову и посмот­рел прямо мне в глаза, по его лицу катились слезы. Рукой он держал­ся за правое бедро. Неожиданно я стала задыхаться от боли. Кеван перестал говорить и пристально посмотрел на меня.

— Что случилось, Джоанна? — Его озабоченный голос доносился все еще как бы издалека.

— Кеван, смотри, — медленно произнесла я. Кеван посмотрел в ту сторону, куда неотрывно смотрела я.

— О чем ты говоришь? Что там? — недоумевал он.

— Неужели ты не видишь его, Кеван? Там молодой солдат. Он плачет. Я даже чувствую, как болит его бедро. Ты не видишь его? — удивленно спросила я.

— Ага, знаешь, Джо, я думаю, что нам пора идти. Вставай, — сказал Кеван и поднялся со своего места.

— Но этот солдат плачет. Он хочет что-то сказать мне, — возра­зила я.

— Пора идти, Джоанна. — Голос Кевана был непоколебим. — Я ухожу прямо сейчас. Ты идешь?

Вдруг я почувствовала страх. Вспомнив, что «профессор» был зол на меня, я не захотела оставаться в театре одна сегодня вечером и решила уйти. Перед выходом я снова посмотрела на молодого солда­та. Он стал исчезать так же быстро, как и появился. Его лицо было злым, обиженным, полным боли. Ему нужно было поговорить со мной, но я решила не оставаться. Так я пропустила важный момент. Те­перь уже было поздно.

— Да... да, пойдем, — позвала я Кевана. Вечером следующего дня я встретила Кевана за кулисами.

— Я скоро вернусь, Джо, — сказал он, — только спущусь вниз, чтобы запереть двери. Не хочешь пойти со мной?

—Нет, иди, я подожду тебя здесь.

Я еще надеялась, что молодой солдат вернется. Кеван ушел вниз, а я прогуливалась по сцене.

Недалеко я увидела старую кровать и растянулась на ней, чтобы немного отдохнуть. Я чувствовала себя очень уставшей. «Наверное, мне следовало остаться вчера вечером и поговорить с тем солдатом», — сказала я сама себе.

— Ты все еще здесь?

В зале вдруг стало холодно. Я посмотрела вверх на будку осветите­ля. В будке появилась высокая черная фигура. Я развернулась на кровати и услышала, что Кеван уже поднимается на сцену. Фигура стала удаляться и исчезла.

— Кеван! Мне кажется, что я видела кого-то в будке осветителя, —
сказала я, пытаясь заставить свой голос звучать спокойно.

Кеван странно посмотрел на меня, но все же пошел проверить. Вскоре он помахал рукой и крикнул мне из будки сверху:

— Видишь, здесь никого нет! — Через минуту Кеван вернулся и спросил меня: — У тебя все в порядке? Ты ведешь себя очень стран­но. Может, ты заболела?

— Нет-нет, все в порядке. Пойдем попьем кофе, — ответила я. Но чувство холода и страха не покинуло меня. Та фигура выглядела враждебной и ужасающей.

Следующей ночью я вернулась в театр, решив не бояться. Я про­шла вперед, как делала всегда, когда ждала Кевана.

В театре стояла зловещая тишина.

— Я не позволю тебе забрать все самое лучшее у меня, — мягка произнесла я, когда поднималась на сцену, — теперь этот театр моя так же, как и твой, профессор. Может быть, ты пытаешься напугать меня, но мне все равно. Я остаюсь здесь.

Сильная, ожесточенная ненависть объяла меня, как бы высасывая воздух из моих легких. Затем надо мной раздался шуршащий звук. Темная, в плаще с капюшоном, фигура с отвратительным, мертвенна бледным лицом, искаженным яростью, опустилась на сетку над моей головой. Огромные глаза вспыхивали ярко-зеленым светом, как глаза дикого сумасшедшего животного. Темные руки опустились вниз, пытаясь дотянуться до меня.

Я медленно отступила к стене, стараясь сдержать дыхание и не закричать.

— Джоанна! Что случилось? — вскрикнул, подбегая ко мне, Кеван. Воздух вокруг разрядился, и я снова смогла дышать свободно.

— О Боже! Кеван, я видела кого-то там, на сетке.

— Но, Джо, наверху никого нет, — сказал Кеван раздраженно. Вдруг мы услышали шаги на металлической дорожке у нас над головой. — Ты права, Джо! Там, наверху, кто-то есть, — крикнул Кеван и помчался по лестнице на слабо освещенную дорожку над сценой. Я слышала громкий звук его шагов, пока он осматривал все вокруг Когда Кеван вернулся, его лицо было белым.

— Пойдем быстрее отсюда, — сказал он, быстро схватил меня за руку и вытолкнул на свежий ночной воздух.

По пути мы встретили Бэка. Увидев нас, он ухмыльнулся:

— Видите, как точно я рассчитал время. — И, переходя улицу, добавил: — Я так и знал, что найду вас именно здесь.

— Бэк, послушай, в театре происходят странные вещи. Джо напу­гана. Возьми ее и отведи куда-нибудь попить кофе, ладно? А я должен вернуться и закрыть двери, — сказал Кеван.

— Конечно, — согласился Бэк, взяв меня за руку. — У тебя все в порядке? — нежно спросил он.

— Да, да... теперь все в порядке, Бэк, спасибо, — ответила я.

— Я отведу ее домой, Кеван, — мягко сказал Бэк.

— Да, отлично! У меня же есть несколько дел, которые я должен сделать в любом случае. Спокойной ночи, Джо! — прокричал Кеван, убегая.

— Спокойной ночи, — промолвила я.

Бэк снова взял меня за руку и повел через улицу. Какая-то машина остановилась, чтобы пропустить нас. Когда мы поравнялись с ма­шиной, я заглянула в кабину и похолодела. Лицо водителя было похоже на лицо, которое я только что видела в театре. Я знала, что это нереально, но мои нервы были уже на пределе. Когда машина проехала, я начала кричать. Бэк долго держал меня, а я рыдала, силь­но напуганная, беспомощная и убитая горем. «Профессор» ненавидел меня. Я больше не принадлежала ему.

Дорогой мой, нежный Бэк! Он, казалось, был одарен каким-то сверх­человеческим терпением. Каждый раз, когда я чувствовала себя осо­бенно одинокой и очень уязвимой, он находился рядом и успокаивал меня. Он был прав: именно тогда я очень нуждалась в нем.

Даже Паула, моя соседка по комнате, ушла от меня, оставив отпеча­танное на трех страницах письмо. Она написала о том, какой невоз­можно нервной, невнимательной, неискренной и странной была я. («Я бы согласилась жить с тобой дальше, если бы ты не заставляла меня объяснять тебе каждый мой шаг».) Мне кажется, она была права.

В тот театр я приходила теперь только на время уроков. И больше никогда не приносила «профессору» ничего живого и зеленого.

* * *

Однажды вечером, через несколько недель после кошмарного про­исшествия в театре, наша группа собралась в комнате Джека и Эдама, чтобы поговорить и послушать музыку. Мы с Бэком приняли какой-то наркотик, который не вызывал галлюцинаций. Это был уже вто­рой из четырех раз, когда я принимала наркотики. Я наклонилась на плечо Бэка и ждала музыку. Необыкновенное спокойствие и доброду­шие наполнили меня. В этот вечер нам обещали представить что-то новенькое, какой-то рок-мюзикл о жизни Иисуса под названием «Иисус Христос — суперзвезда». Я не очень любила рок, я просто наслажда­лась песнями. И даже мне, неискушенной, было понятно, что компо­зитор неверно выбрал певца с высоким голосом для образа Иисуса. Но несмотря на это, когда наркотик начал действовать, я перенеслась туда, к Иисусу, и почувствовала себя активным участником Его жиз­ни. Я видела, как он был предан, осмеян и избит кнутом. Я даже чувствовала в своем теле жгучую боль от каждого удара. Потом его руки и ноги были приколочены к кресту. И тут впервые в жизни я стала осознавать, что Иисус действительно жил и действительно при­нял смерть на кресте.

В мою первую неделю в Уэслейэне одна девушка по имени Нэнси подарила мне маленький буклетик, который назывался «Четыре ду­ховных закона». Тогда же я попросила Иисуса стать частью моей жизни. В последующие несколько месяцев мне становилось все лучше и лучше.

Мою Библию я всегда носила с собой. Когда я чувствовала, что меня окружает зло, то читала Псалмы, чтобы успокоить мой дух. Но очень скоро мне стало ясно, что после чтения Нового Завета существа, которые были вокруг, атаковывали меня более яростно и жестоко. ЕЯ я прекратила чтение. Но любовь Бога удерживала меня от попытки развить и использовать те силы, которыми я обладала. Какой-то внутренний голос говорил мне: «Нет, не делай этого. Если ты так посту­пишь, то причинишь Богу боль».

Когда прозвучали последние звуки «Суперзвезды», я открыла глаза. Я была одна в комнате. Все ушли. Я нашла Бэка внизу сидящим в кресле. Он сказал, что не смог вынести боль, слыша о страданиях Иисуса. Мы тут же решили, что должны узнать побольше об этом Человеке.

По воскресеньям рано утром мы начали ходить в церковь, а через несколько месяцев столкнулись с Богом.

Всю ночь мы с нашей группой провели на вечеринке. Звучала не­жная музыка, мы вели какие-то умные разговоры, и никто не хотел идти домой. Наркотики и чайник то и дело переходили от одного человека к другому. Перед рассветом мы с Баком попросили одного друга отвезти нас в городок, так как хотели попасть на утреннюю службу. Наша просьба вызвала многочисленные стоны, вздохи и вос­клицания типа: «Не могу поверить!». Но мы все же поехали и вовремя успели на службу. Мы заняли места в почти пустой, слабо осве­щенной церквушке и стали ждать, когда зазвучат успокаивающие, утешающие слова из англиканской книги молитв. Кроме нас на службе присутствовали еще пять или шесть женщин.

Вдруг мое сердце начало бешено колотиться, а глаза наполнились слезами. Я почувствовала, что сам Бог, суровый и внушающий бла­гоговение, смотрит на меня пристально сквозь облака с любовью и строгостью. «Почему ты так поступаешь с собой? Разве ты не зна­ешь, что наркотики приносят вред твоему духу и телу? — Этот голос, казалось, исходил от простого латунного крестика на алтаре. — Разве ты не знаешь, что я люблю тебя?». Я закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Позже, когда мы шли по серой тихой улице, Бэк взял меня за руку и сказал:

— Бог не хочет, чтобы мы опять принимали наркотики, правда? Я удивленно посмотрела на него и спросила в ответ:

— Ты тоже это почувствовал? Он кивнул и сказал:

— Но это будет очень тяжело.

Бэк был прав. Это на самом деле оказалось очень тяжело. Хотя я се еще посещала вечеринки, но никогда больше не притрагива­лась к наркотикам. На первый взгляд, моя жизнь полностью изме­нилась.

Один наш друг, который продолжал принимать наркотики, принес нам в подарок Библию. Мы так никогда и не узнали, где он ее дос­тал. Теперь мы с Бэком проводили долгие часы, читая Библию вслух друг другу. Точнее, Бэк целыми днями читал ее вслух сам себе. Вско­ре, когда мы были вместе, я попросила его читать лучше трилогию «Толкиенз Ринг». Я просто не могла слишком долго слушать слова Нового Завета. Чувство, возникшее у меня под действием «Супер­звезды», превратилось в сильную депрессию, из которой я никак не могла найти выхода.

Я больше не ходила в театр, но все еще часто посещала кладбище и маленькую церковь. Почти каждую ночь меня будили какие-то темные фигуры. Они мягко шептали таинственные слова на непонят­ном мне языке и противно дышали в лицо, сдавливая железными пальцами мои руки и грудную клетку. Во время моих ночных прогу­лок деревья вокруг превращались в отвратительные нелепые суще­ства, покрытые злыми глазами, смотрящими и ждущими...

Каждый раз, когда я переходила улицу, мое сердце начинало коло­титься от ужаса, что демоны направят какого-нибудь автоводителя задавить меня.

Мысли о смерти и сильная ярость наполняли мое сознание. Весь мой дневник я исписала отрывками из произведений Меди «Бэке» и «Плохое семя», а.также поэм Эдгара Аллана По.

Пять раз у меня возникало желание сходить к местному психиат­ру, но я прекрасно понимала, что он не сможет мне помочь. Источник моей проблемы был не психологический, он коренился в чем-то дру­гом. Не было ни одного человека, к которому я бы могла обратиться за помощью. Все были бессильны сделать меня свободной. Да, все, кроме Бога, но Он, казалось, находился очень далеко от меня. Мое сердце страстно желало Его присутствия, взывало к Нему, но какая-то преграда закрывала Его от меня. Рыдая, я упала на колени и взмолилась:

— Бог мой, Бог мой, почему Ты оставил меня? Почему Ты так дале­ко от меня? Почему Ты не хочешь помочь мне и не видишь моих слез? О Бог мой, я плачу целые дни и Ты не слышишь меня, и даже ночь не приносит мне успокоения (Псалом 21:2-3).

Каждую ночь злые существа возвращались. Даже то, что я посто­янно повторяла двадцать первый псалом, не спасало меня. О Боже, почему даже чтение псалмов не избавляло меня от страха перед злом, царящим в бесконечной долине смертных теней, по которой я шла? Почему не было для меня успокоения ни в посохе, ни в жезле Бога?

Я побежала к доброму Бэку, и он утешал меня до тех пор, пока я совсем не успокоилась. Зимой 1971 года Бэк предложил мне стать его женой, и я согласилась.

Глава 9

«Контроль сознания»

Поленья ярко горели в огромном камине. Был вечер. Я стояла около кустов в нашем сильно разросшемся саду, наблюдая, как над горами собирались огромные серые тучи. Дул прохладный освежающий ве­тер. В долине Куэрнавака пошел дождь. Да, начинался период лет­них дождей. Я зашла в дом, свернулась клубочком на диване и стала смотреть на огонь, следя за золотыми языками пламени. Концерт Брамса создавал приятный музыкальный фон. Рядом со мной до­вольно мурлыкал мой сиамский котенок Соломон.

Мама сидела в своем голубом бархатном кресле, в отместку моему отцу читала рассказ Агаты Кристи «Угол гроба» и курила сигареты. Время от времени я чувствовала на себе ее строгий, но любящий взгляд. Конечно, она знала, что мне нужна помощь. Нет, я не винила ее. В памяти всплыли мучительные сцены моих истерик, когда я плакала и в ярости била кулаками по стенам.

Последние дни в Чапл Хилл были настоящим бедствием. Мама с папой приехали ко мне на выпускной вечер, но я очень сожалела об этом. Папа сразу же почувствовал к Баку сильнейшую неприязнь, которую он ловко скрывал за своим ядовитым сарказмом. Навер­ное, любой молодой человек, представляющийся как будущий зять, получил бы такой же отпор: я была папочкина дочка, его первенец. Но никто не был мне так интересен, как этот не очень мягкий в разговоре, нежный молодой техник-осветитель, который путешество­вал с временной театральной труппой. Он носил длинные волосы и бороду, за что его прозвали «хиппи». Родители мои ведь не видели того, как Бэк утешал меня. Они не знали, что этот человек почти спас мою жизнь. Бэк так сильно заботился обо мне в самый слож­ный период моей жизни! Даже Дамон оказался неспособным по­мочь. А может, он просто не хотел приложить усилий, чтобы вывес­ти меня из того лабиринта, в который я попала. Бэк никогда не требовал от меня объяснений, которых я не могла дать, и не пытал­ся переделать меня. За все это я и любила его. Но через несколько недель после возвращения в Мексику я поняла, что свадьбы быть не может. Тогда я разорвала нашу помолвку.

Дата добавления: 2015-08-05