Джоанна МИХЕЛЬСЕН. 2 страница

Терри позвонила мне в выходные. Все уже было готово. Осталась одна маленькая проблема — найти сердце овцы. Терри спросила, действительно ли оно необходимо, и еще — смогу ли я помочь ей достать его.

— Конечно, нет. Ты сама должна найти сердце, ведь это часть ритуала, — сказала я ей, понимая, что сердце овцы так же отврати­тельно для нее, как и для меня. Я была просто поражена тем, что она действительно собиралась пройти через это тяжелое испытание.

В течение нескольких дней Терри пыталась уговорить меня по­мочь ей. Сначала это веселило меня, но потом стало раздражать. И вот однажды утром я повернулась к ней, резко прервав ее очередную просьбу о помощи, и сказала:

— Терри, мне надоели твои бесконечные просьбы. Лучше оставь меня в покое и побереги свои руки!

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросила Терри.

— Ничего, — ответила я сердито, сама не понимая, почему я так сказала. — Только оставь меня.

На следующий день Терри пришла в школу позже, чем обычно. Ее пуки были покрыты пятнами темно-красного цвета. Кожа до запяс­тий была стерта и разодрана, так что казалась влажной и неприят­ной. Терри сказала всем, что накануне вечером она красила волосы подруге и перчатки протекли. Но по выражению ее лица я поняла, что Терри считала меня виноватой во всем. Вероятно, она думала, что я напустила на нее порчу. С того дня я больше никогда не слышала о сердце овцы.

Позже ко мне подошли в школе несколько друзей Терри. Вдруг один из них поднял к моему лицу крест, чтобы проверить, ведьма я или нет. Они думали, что если я настоящая ведьма, то должна упасть на пол, корчась в предсмертных муках.

А между тем я чувствовала успокоительное действие креста, хва­таясь за него в минуты мучительного одиночества и отчаяния.

Терри больше никогда не говорила об этом случае. Только однаж­ды, месяц спустя, когда я подхватила инфекционный гепатит во время эпидемии в школе, она прислала мне записку, немного нервно шутя, что это она напустила на меня порчу, чтобы отомстить за прошлое.

Глава 5

Уэслейэн

— Ты глупая! — ворчала я зло сама на себя. — Когда же ты на учишься держать язык за зубами!

Я стояла на берегу небольшого озера, которое находилось совсем рядом с колледжем. За моей спиной раскинулся густой и темный лес. Солнце уже скрылось, и множество лягушек и сверчков начали свой ночной концерт. Я еще не успела провести и трех недель в Уэслейэнском колледже в Маконе (Джорджия), как ко мне прилепи­ли ярлык ведьмы, хотя я знала, что это неправда.

В самый первый день занятий госпожа Брайс, расхаживая по клас­су вперед и назад, критически изучала вновь набранную группу буду­щих актрис и режиссеров, которые сидели перед ней.

— Девочки, — сказала госпожа Брайс, — вам придется очень много работать на моих уроках, на самом деле очень много, иначе полетят ваши головы.

Ее взгляд и слабый голландский акцент, удлинивший букву «п» в слове «полетят», не оставили ни у кого даже сомнения в том, что она действительно может исполнить свою угрозу.

— В связи с вашем решением быть в театре, — добавила она зло,

— вы должны научиться совершенствовать свои тела и развивать свое сознание. Но самое главное, вы должны развить то, без чего ни одна из вас не попадет в театр: свое воображение! Интересуйтесь всем, что может развивать его... даже мистическим...

— И оккультизмом? — быстро спросила я, не успев сдержаться.
Госпожа Брайс остановилась, обернулась и задержала свой взгляд

на мне.

— Возможно, — медленно сказала она, приподнимая бровь, — возможно.

Все в классе посмотрели в мою сторону.

Несколько дней спустя я сидела в театре и ждала, когда начнется еженедельное принудительное богослужение. Несколько однокласс­ниц начали говорить о госпоже Брайс, о том, что она замечательный человек с прекрасным чувством юмора, и о том, каким великолеп­ным обещает быть ее класс.

—Кстати, — сказала одна из девочек, повернувшись ко мне, — что

ты имела в виду, когда упомянула в классе об оккультизме? Ты много знаешь об этом?

—Нет, немного, — ответила я, благодарная за неожиданное внима­ние и уважение ко мне.

«Возможно, эти девочки смогут понять меня, — подумала я наивно, не то что другие, в Мексике».

— Пожалуйста, расскажи нам. Мы очень хотим знать! — попросили девочки.

Тогда я немного рассказала им о существе, которое видела, и о том, как пошутила над бедной Терри. Девочки слушали меня очень вни­мательно. Потом одна из них спросила, могу ли я лечить бородавки. Она показала мне огромную бородавку на своем пальце.

«Конечно, она шутит», — подумала я и ответила ей со смехом:

— Хоть это и не моя специальность, но я подумаю, что могу сде­лать. Дай мне пару недель.

На этом наш разговор закончился, так как свет в зрительном зале погас и служение началось.

Вскоре я забыла об этом разговоре. Однако через две недели ко мне подошла какая-то девочка со странным выражением лица. Она показалась мне знакомой, но я не могла вспомнить, где видела ее.

— Спасибо, Джоанна. Большое спасибо, — сказала она.

— Пожалуйста. Но за что? — удивилась я.

— Помнишь, ты обещала подумать, что можно сделать с моей боро­давкой. Представляешь, она сошла! Она отпала вчера вечером, как раз прошло ровно две недели. Большое спасибо!

В ее голосе чувствовался благоговейный страх. Я посмотрела на протянутый палец. Теперь мне стало все ясно. Бородавка, о которой мы говорили две не дали назад, действительно сошла. Конечно, на самом деле я ничего не делала, но если этой девчонке хотелось так думать, то для меня это было даже лучше.

— Ну и хорошо, теперь у тебя все нормально, — сказала я ей.
Слава о моей «противобородавочной силе» быстро распространилась

по всей территории колледжа. Теперь все, что происходило, объясня­лось только моим «колдовством». Я стала носить черную одежду и очень много времени проводила в лесу, гуляя в одиночестве, собирая таинственные травы и листья, которые использовала как украшение на своей парте. На свой туалетный столик я поставила подарок родителей — статуэтку Мефистофеля, которая была символом школы, где училась мама. На статуэтке значился девиз: «Он должен быть нужен тому, кому помогает дьявол».

Я сама заговорила с госпожой Брайс об оккультизме в первый день занятий. Все видели, что я нравлюсь ей, и этого уже было достаточно, чтобы настроить многих против меня. Конечно, большое влияние ш отношение ко мне оказала и тема моей экзаменационной работы за первый семестр. Я решила, что буду писать о колдовстве на Гаити Это был не очень удачный выбор, но в последнее время только эта тема интересовала меня. Хуже всего было то, что я посещала театр и любила кошек. Какие еще доказательства нужно было искать? Единственное возможное объяснение — колдовство. В это время я собрала вокруг себя группу сторонников, которые доносили мне все разговоры моих противников.

Постепенно мое внутреннее разочарование во всем стало поводом к развлечению. «Ну и пусть все думают что хотят, — говорила я сама себе, — ведь Бог знает, что я не ведьма. Конечно, у меня сейчас рас строена психика, но зато я могу развивать в себе странную силу. Нет, я не ведьма. И вообще, очень смешно видеть смущение всех и их неловкость».

Наконец-то существо, которое заставляло меня постоянно стра­дать в Мексике, отстало от меня. Прошло уже около месяца с тех пор, как я чувствовала его присутствие последний раз. Возможно, что я никогда больше не встречу его. И эта надежда очень сильно поддер­живала меня. Потом случилось нечто.

* * *

В тот октябрьский вечер в театре было холодно и тихо. Все в кол­ледже ушли на обед. Я работала уже больше пяти часов и очень устала, но все же решила продолжать работу, чтобы доделать несколько подпо­рок, нужных нам для вечерней репетиции. Госпожа Брайс назначила меня главным бутафором в первом спектакле этого года — оригиналь­ном мюзикле. Я не хотела навлечь на себя ее угрозу («головы поле­тят»), так как знала, что при малейшем непослушании она исполнила бы обещанное, даже если я и нравлюсь ей. Теперь мне пришлось пожер­твовать горячим обедом, потому что моя голова была мне дороже.

Маленькая мастерская за огромной сценой наполнилась ужасным запахом от кипящего на горелке сырья для красок. Я потушила огонь, еще раз помешала пузырящееся серое варево. Осталось несколько мазков — и скумбрия, которая требовалась нам для оформления киоска торговца, будет так похожа на настоящую, что сможет обмануть любого с тридцати шагов. Я повернулась, чтобы взять кисточку, и замерла. В комнате неожиданно похолодало. Я задрожала. Может быть, я забыла закрыть окно? Но, оглянувшись, я увидела, что все окна закрыты. Вдруг я услышала голос, мягкий и угрожающий, похожий на шипенье:

_ Что ты здесь делаешь, сейчас мое время. Что ты здесь делаешь?

Убирайся!

Я осмотрелась вокруг. В комнате никого не было. Казалось, что голос раздается со сцены:

— Убирайся! Сейчас мое время!

Я вышла на темную сцену и спросила: «Кто здесь?» — продолжая стоять на месте.

Вдруг появился огромный светящийся шар, который медленно пе­редвигался в темноте почти в центре сцены. Женский голос истерич­но закричал:

— Что ты здесь делаешь? Сейчас мое время. Убирайся вон!

— Извините, извините. Я не знала, что сейчас ваше время. Я уже ухожу, — мой голос прозвучал успокаивающе и примирительно. Ин­стинктивно я почувствовала, что мне грозит опасность, если я под­дамся охватившей меня панике. Я повернулась и медленно пошла вниз по ступенькам, которые вели в зрительный зал. Когда я пере­секла зрительный зал, снова раздался голос из шара:

— Убирайся!

Я выбежала в коридор и, открыв тяжелые двери, оказалась во внут­реннем дворе. Добежав почти до середины двора, я почувствовала на своей спине ледяной взгляд и оглянулась. В дверном проеме, через который я только что прошла, стояла женщина в длинном белом платье. Сначала она пристально смотрела на меня, потом откинула голову назад и засмеялась. Я отвернулась и побежала.

Я осталась в театре одна впервые, поэтому до сих пор не слышала этого пронзительного смеха, сопровождавшегося громкими шагами и звуком шуршащих юбок. Позже я старалась никогда не оставаться в театре одна. Но иногда и другие вместе со мной ощущали чье-то присутствие. Одной из них была Донна, моя подруга по колледжу.

Нас с Донной выбрали на роль Эниды Бэгнольд в спектакле «Чок Сад». Однажды вечером за несколько дней до репетиции я неожидан­но почувствовала, что меня что-то принуждает нарисовать виноградные листья. Из содержания пьесы я знала, что главный герой прово­дил многие часы, рисуя виноградные листья на свечах алтаря. Я уже знала, что эта роль будет моей, хотя и не была большой актрисой. Я много лет прожила, чувствуя себя чуждой своему телу и желая отде­литься от него. Теперь же, когда мне нужно было передать зрителям внутреннее состояние героя, которого я изображала, мое тело отказы­валось свободно повиноваться мне. Хуже всего у меня получалось заставить себя говорить так громко, чтобы было слышно на после­дних рядах. Этим вечером Донна тоже решила остаться после репе­тиции, чтобы помочь мне поработать над ролью.

Занавес был опущен. Я стояла на широкой авансцене, пока Донна усаживалась на место в последнем ряду. Не успели мы начать, как я услышала звук, похожий на вздох, и мягкие шаги прямо у меня за спиной, за занавесом. Я почувствовала, что кто-то собирается протя­нуть из-за занавеса руку и положить ее мне на плечо. Я резко развер­нулась, раздвинула занавес и спросила:

— Кто здесь?

И тут мы с Донной увидели туманную белую фигуру, уходящую в темноту. Затем раздался мягкий высокий смех, похожий на тот, ко­торый я слышала раньше. После этого Донна никогда больше не предлагала поработать в театре после репетиции.

Я пыталась ублажить эту женщину-призрак разными подарками. Несколько раз я собирала маленькие букетики из разноцветных лис­тьев и диких цветов, которые оставляла для нее на сцене.

— Здесь... я принесла тебе что-то. Пожалуйста, неужели мы не можем быть друзьями? — спрашивала я.

Мои дары встречались ледяным молчанием. Я чувствовала, как волны страха и злобы кружились вокруг меня. Я поняла, что мои дары отвергнуты.

* * *

Ноябрьский праздник Благодарения наступил очень быстро в этот мой первый год в Уэслейэне. Я провела его с семьей маминой сестры Дороти. Тетя Дот встретила меня тепло, и я сразу же почувствовала себя как дома. Первый раз в своей жизни я отмечала праздник без родителей, и тетя, чтобы сделать мне приятное, подарила планшетку для спиритических сеансов.

— Всем, кто связан с колдовством, нужно иметь такую, — пошути­ла она.

Я была рада подарку. Я уже как-то слышала о такой планшетке на занятиях, но не знала, что ее так легко можно достать в Штатах. Когда я вернулась в Уэслейэн, то показала подарок Кэти и Джилл, которые жили в одной комнате в конце коридора. Мы давно хотели испробовать такую планшетку — еще когда Руфь жила со мной. Теперь же мы проводили много часов, работая с планшеткой в туск­ло освещенной комнате. Сначала что-то невидимое наполняло ком­нату, мы чувствовали чье-то присутствие, и потом маркер начинал писать сообщения. Это занятие казалось нам забавным и даже наивным до тех пор, пока однажды вечером мы не почувствовали, что все вокруг нас пропитано злом. Водопроводные трубы в комнате начали громко трещать, яркий свет вспыхнул в дверном проеме. Я подняла голову и увидела уже знакомую мне туманную женщину в белом одеянии.

Эта встреча сильно напугала меня. И после того как планшетка сделала несколько неприятных предсказаний, очень похожих на правду, об одной из нас, я поклялась никогда больше не пользоваться ею. Планшетка оказалась не невинной игрушкой — в ней было что-то опасное и зловещее.

Всех участников наших экспериментов с планшеткой я заставила поклясться, что они будут хранить молчание. Но, несмотря на это, весь колледж быстро узнал о странных происшествиях. Теперь ко мне относились не просто с подозрением, но с явным опасением. Как-то ночью одна из девочек выскочила со страшным криком в кори­дор. Оказалось, что ее соседка по комнате решила пошутить и прико­лола ей на подушку черную букву «Д», имея в виду мое имя — Джоанна. Девочка же подумала, что я пометила ее, и что теперь она обязательно умрет. После этого, когда я проходила по общежитию, все двери закрывались от меня на замок.

Однажды моя знакомая проснулась рано утром и увидела, что я стою за ее окном. Она хотела пригласить меня войти, но вдруг осозна­ла, что живет на втором этаже. Я же в это время спокойно спала в своей комнате и видела во сне, как эта девочка лежала в кровати, потом проснулась и выглянула в окно.

К несчастью, директор колледжа прослышал, что это я была ис­точником всех волнений. Как-то утром я столкнулась с ним в кафетерии.

— Э... Доброе утро, Джоанна, — поздоровался он со мной.

— Доброе утро, сэр, — ответила я вежливо.

— Знаешь, я постоянно слышу, что ты шутишь с темными силами, — продолжал директор, растягивая каждое слово. — Ты уверена, что это не опасно?

Я почувствовала себя так, как будто на меня вылили ведро холод­ной воды.

— О чем вы говорите? Я не делаю ничего подобного, — пыталась увернуться я, изображая на лице невинную улыбку.

— Вот это уже совсем другое. Впредь будь осторожна. До свида­ния, — сказал директор, выходя из кафетерия.

Позже от одного старшекурсника я слышала, что за несколько лет до моего поступления в колледж какие-то девушки были отчислены за посещение шабашей ведьм на озере. Вскоре после их отчисления над колледжем разразился необычайно сильный шторм с дождем и градом. Девушки утверждали, что это они наслали непогоду. Мне стало понятно, почему директор так беспокоился обо мне.

* * *

После двух лет, проведенных в Уэслейэне, я была готова к переме­нам, а может, мне только так казалось. Я устала от людей с факульте­та искусства и базы Военно-Воздушных Сил, которые исполняли глав­ные роли в нашем театре. Эти люди глотали успокоительное сред­ство перед премьерами спектаклей, вводя себя в транс, и потом, выйдя на сцену, на ходу придумывали сценарии для своих персонажей. Еще я хотела закончить дополнительные курсы по постановке спектаклей и научиться накладывать грим. Но больше всего я желала получить настоящую свободу. Жизнь в Уэслейэне стала для меня такой же трудной, какой была в Мексике, где за каждым моим движением велось наблюдение. Чтобы сохранить свою репутацию, мне приходи­лось постоянно контролировать себя. Вскоре я обратилась в универ­ситет Северной Каролины в Чапл Хилл с просьбой перевести меня туда и была принята.

Я, конечно, знала, что буду скучать по госпоже Брайс и по прове­денным вместе вечерам, когда мы беседовали о театре и слушали музыку Рахманинова, Воугана Уильямса и Чайковского, но у меня не было другого выхода. Я должна была уйти.

Конечно, это было худшее решение, которое только можно было принять. Хоть я и обрела долгожданную «свободу», моя театральная карьера сильно пострадала.

Глава 6

Чапл Хилл

Я вошла в театр, непривычно тихий и спокойный, и взглянула на сцену. Как сильно все в этом колледже отличалось от того, что было в Уэслейэне. Я прошла в глубь зала, положила руки на край сцены и оглядела деревянный настил. «Это то место, куда я буду часто воз­вращаться, когда умру», — мягко сказала я сама себе.

— И это не мелодрама, а констатация фактов. Я надеюсь, что ты будешь не против, — проговорила я, испугавшись чьего-то присут­ствия, как будто мои слова вывели кого-то из глубокого сна. Я по­чувствовала тепло, которое объяло меня со всех сторон, исчезла хо­лодная ненависть, как у существа в Уэслейэне. Слезы покатились по моему лицу. Наконец-то я попала к себе домой.

Но все же переезд в Чапл Хилл оказался нелегким. Здесь было совместное обучение, и мне было странно видеть мальчиков и девочек в одном классе. А на уроках актерского мастерства я стала первым примером того, как стеснение и закомплексованность могут испор­тить весь спектакль. Из-за этого мой репетитор вел себя так, словно играл роль маньяка. Он бросал вызывающие и непристойные фразы, пытаясь как-то сломить барьер моей «самоизоляции». Я чувствовала, что профессор Бенекрофт считал жалкой ошибкой мое присутствие в классе по актерскому мастерству. Вся уверенность в своих возрастаю­щих способностях, которую я приобрела у госпожи Брайс, разом ис­чезла. Даже моего таланта было недостаточно, чтобы побороть расту­щее во мне чувство поражения.

Так что же это значило для меня? В течение нескольких месяцев я поняла, что актерская деятельность никогда не будет моей карьерой. Стать режиссером я тоже не могла, так как вовремя не прошла эту программу. Все курсы, которые я надеялась закончить, когда решила покинуть Уэслейэн, теперь были абсолютно бесполезны. Моя актер­ская деятельность стала прикрытием и оправданием того, чем я занялась. Я дала полную свободу своим странностям, приняв их та­кими, какие они есть, хотя знала, что кое-кто будет задавать мне вопросы. В конце концов — я была «в театре». И кто знает, какую странную роль я могла бы там репетировать!

Несмотря ни на что, я нашла небольшую группу людей, с которыми мне было хорошо. Нас свел театр. Получилось что-то вроде тайного братства.

Иногда после репетиций мы собирались в комнате Джека и Эдама на верхнем этаже театрального здания, чтобы покурить марихуану, выпить и поговорить. До сих пор я никогда не пробовала марихуану и даже не знала, что это такое. Теперь же в моем новом окружении то, что мы делали, казалось мне достаточно невинным.

Наша группа представлялась мне очень интересной. Джек был руководителем по актерскому мастерству. Несмотря на его реши­мость сыграть Ричарда Третьего, он был добрым и умным. Он очень хорошо пел, и я любила смотреть на его строгое серьезное лицо, когда он склонялся над гитарой.

Эдам, его сосед по комнате, занимался техникой танца. У него были красивейшие золотисто-каштановые волосы, какие я когда-либо видела.

Еще с нами был голубоглазый Кеван — высокий, с кривой усмеш­кой, которую я находила очень привлекательной. Однажды утром, вскоре, после того как я приехала в Чапл Хилл, Кеван сообщил мне, что несколько ребят обратились к планшетке для спиритических се­ансов, чтобы узнать побольше обо мне.

— Ну, — сказал он, робко улыбаясь, — ты так мало рассказала о себе, а вокруг тебя все покрыто тайной. Ребятам стало очень любо­пытно.

Да, еще в Уэслейэне я научилась держать язык за зубами.

— И что же планшетка сказала им? — спросила я удивленно. Мне бы никогда не пришло в голову, что и здесь знают об этой несчастной планшетке.

Кеван слегка покраснел и смутился от волнения:

— Она... она сообщила, что ты — воплощение жрицы с другой планеты и хм... что ты обладаешь странной силой, которую сама только начинаешь в себе открывать, что ты знаешь странные письме­на и можешь видеть ауры и астральные поля. Теперь все немного боятся тебя.

Я ничего не сказала. Хоть слова Кевана звучали нелепо, но они очень точно выражали то, что я чувствовала в течение уже многих лет.

— Ну, — настаивал он, посмеиваясь, — это правда?

— Если это то, что люди хотят думать, я ничего не могу поделать, — ответила я, — но на твоем месте я бы держалась подальше от этих планшеток. Они могут быть очень опасны.

Я снова вспомнила о своей планшетке, которая была спрятана на дне моего чемодана. Затем я окинула Кевана долгим взглядом, слов­но вновь оценивая его, и мы продолжили нашу прогулку. Я поняла, что его знания метафизики были ограниченны, но, по крайней мере, он имел крепкие нервы, так как смог прямо задать мне свой вопрос. Возможно, я нашла друга, который поймет меня.

Бэк тоже был членом нашей группы. Своими огромными карими глазами, длинными волосами и высоким лбом он напоминал мне Шекспира, портрет которого я видела однажды. Я чувствовала, что нравлюсь Бэку, но около года пыталась держать его на расстоянии.

— Скоро ты поймешь, что я нужен тебе, — сказал он однажды, — я
могу подождать.

Еще среди нас был Дамон, возможно, самый талантливый актер, который мог надолго остаться в театре. Смуглый, смышленый, силь­ный, он напоминал мне саму себя. «Если бы я была мужчиной, то, наверное, была бы, как Дамон», — подумала я, когда впервые увидела его. У него уже была подруга — приятная темноволосая девушка, и это очень огорчило меня. Я поняла, что, возможно, у меня никогда не будет шанса узнать его.

Хоть мне и нравилась наша компания, я никогда не чувствовала себя в ней по-настоящему уютно, поэтому время от времени возвра­щалась к общению с существом в театре. Я могла ощущать его при­сутствие, даже если не было никакого физического воздействия. Я назвала его «профессором Кохом» — в честь основателя театра.

Однажды, поздно вечером, мне сделали вызов. Я была разбужена темными фигурами, стоящими около моей кровати. Они шептались, бормотали и звали меня в театр. Я встала с постели, тихо оделась, так, чтобы не разбудить Паулу, мою соседку по комнате, и побежала через спящий колледж и рощу в театр. За эти несколько недель в Чапл Хилле мне удалось достать ключ от театра и теперь я про­скользнула в темный зал и щелкнула выключателем. Мягкий свет залил все вокруг. Я села на ступеньки сцены и ждала, уверенная в том, что была вызвана, хотя еще не знала — зачем. Шли минуты. Вдруг я услышала, как внутренние подвесные панели у главного вхо­да начали ударяться о закрытую дверь. Потом звук резко прекра­тился. Наступила тишина.

Затем в дверях появилась туманная фигура мужчины с густыми! седыми волосами. На нем были темные узкие брюки, белая рубашка и странный маленький галстук. Прежде чем подойти мужчина на мгновение остановился и взглянул на меня. Дойдя до середины про­хода, он сел на сиденье и снова посмотрел в мою сторону. Я не произ­несла ни слова. В этом просто не было необходимости. Я чувствова­ла, что он знает все мои мысли и видит мой страх. Вдруг зазвучала прекрасная песня, полная тоски и одиночества. Минорная мелодия, похожая на старую еврейскую песню, становилась то громче, то тише и говорила мне о безмятежности смерти. Затем я поняла, что мой голос был инструментом для этой мелодии, и она лилась из моего рта. Когда песня закончилась, я встала, открыла глаза и посмотрела на «профессора Коха». Он улыбнулся мне и тихо исчез. Дар в виде песни был отдан. Теперь настало время уходить.

* * *

Через несколько дней появились какие-то «маленькие люди» в полтора — два фута высотой. Их фигуры, такие же явные, как и фигура «профессора Коха», были одеты в зеленое и коричневое. Ма­ленькие неприятные лица этих существ казались пухлыми и красны­ми, а глаза их сверкали, когда они высматривали меня из-за деревян­ного столба в театральной мастерской. Часто четверо или пятеро из них сопровождали меня в прогулках по мшистому кладбищу, которое находилось прямо за моим общежитием. Эти люди никогда не разго­варивали, только играли, возились и улыбались мне. Иногда я сомне­валась, действительно ли видела их, действительно ли они существо­вали, хотя была абсолютно уверена в реальности того, что видела в театре.

Глава 7

Дамон

Неожиданный звонок телефона напугал меня, я вздрогнула и резко повернулась. Несколько свечей освещали комнату, отбрасывая на стены страшные колеблющиеся тени. Сладковатый аромат мирра и ладана одурманивал меня. Телефон снова зазвонил. Я отошла от своего туа­летного столика и подняла трубку.

— Джоанна, это ты?

— Да, — ответила я.

— Это Дамон. Мне надо поговорить с тобой. Могу я прийти прямо сейчас?

— Конечно, — ответила я с удивлением.

— Я буду у тебя минут через десять,

Я положила телефонную трубку и снова подошла к старой глиня­ной фигурке, стоящей на туалетном столике.

— Терезий, ты слышишь, Дамон придет. Удивительно, что у него возникло это желание. Он разговаривал со мой всего несколько раз, но я постоянно чувствовала, что его карие глаза следят за мной. Как странно, что он решил позвонить.

Я посмотрела в слепые прорези маленьких глаз бога огня. Он сидел, скрестив ноги, его деформированная лысая голова была накло­нена вперед так, что подбородок касался рук. Рот скривился в радос­тной, но глупой улыбке. Он выглядел мудрым и древним, этот старый человек со сморщенной грудью, который был помещен Тебесом под стену и теперь находился среди самых низших из мертвых.

Фигурку этого древнего пророка Терезия мы купили в Куэрнаваке. У одного старого врача, когда мне было пятнадцать лет. Именно Тере­зий дал мне мой «таинственней язык». Это случилось еще в Уэслей-эне, однажды ночью, когда я сидела и смотрела на него в свете колеб­лющегося пламени свечи. На таком беззвучном языке, наполовину похожем на арабский, а наполовину — на китайский, можно было записать любые эмоции, любые неистовства души, которые невозмож­но выразить словами. Я описывала страстные желания, надежду, любовь, а вокруг рисовала виноградные листья, которые впервые изобразила для мадригала. Сильные сочные листья как бы питали эти хрупкие чувства, чтобы они не умерли прежде, чем претворятся а жизнь.

Раздался легкий стук в дверь, и она открылась. В дверном проеме показалась высокая худощавая фигура Дамона. Он проскользнул внутрь и остановился в прихожей. Его глаза как-то странно и прон­зительно смотрели на меня, на губах играла слабая усмешка. В руках у него была длинная черная накидка, в которой он исполнял роль графа Дракулы в спектакле, идущем на сцене нашего театра.

— Проходи, Дамон, — пригласила я.

Он немного помедлил и затем прошел в тускло освещенную ком­нату, наполнив ее каким-то темным таинственным присутствием.

— Подойди сюда. Здесь есть тот, с кем тебе следует встретиться, — позвала я Дамона. Усадив его к туалетному столику, я подняла Тере-зия повыше, чтобы познакомить их. — Терезий, это Дамон, — сказала я. Потом, показав на улыбающегося, деревянного чертика, представи­ла и его: — А это Мефистофель. — И, засмеявшись низким смехом, добавила: — Он тот, кто должен выполнять все поручения дьявола.

— Джоанна, черти сводят тебя с ума? — спросил Дамон. Я встрети­ла его пристальный взгляд и ничего не ответила. Несколько секунд он внимательно смотрел на меня, потом достал что-то из кармана и положил на столик перед Терезием. Это были две маленькие таблет­ки, завернутые в фольгу.

— Я принес их для тебя, — сказал Дамон. Я молча посмотрела на него. — Это мескалин, — ответил он на мой вопрошающий взгляд и добавил: — Примешь ли ты его от меня? — При свете свечи его лицо казалось каким-то странным и незнакомым. — Пожалуйста, — мяг­ко произнес он, — это важно.

Я взяла чашку, налила в нее воды из-под крана в углу комнаты и поставила на туалетный столик.

Дамон аккуратно развернул таблетки и подал мне одну. Я прогло­тила наркотик и почувствовала горьковатый вкус. Потом передала чашку Дамону — он положил, вторую белую таблетку себе в рот и тоже проглотил ее.

— Надень накидку. На улице холодно, а мы идем прогуляться, — сказал Дамон.

Я взяла свою длинную черную накидку и надела ее. Дамон тоже набросил на плечи свою накидку.

Мывышли на улицу и пошли по территории колледжа. Стояла бодрящая ясная ночь, какая может быть только в Каролине. Через несколько минут все вокруг меня как будто превратилось в сказку. Везде, куда бы я ни посмотрела, вспыхивали, горели и искрились разноцветными огнями маленькие бриллианты. Необычайная красо­та окружила меня. Я почувствовала, что моя душа готова в любой момент вырваться из тела навстречу этому искрящемуся простран­ству, чтобы никогда больше не вернуться. Мы зашли в комнату в верхнем здании театра, где жили Джек и Эдам, но их не было дома.

Дата добавления: 2015-08-05