Кредитные отношения в античном мире

Первые кредитные операции зафиксированы в Древнем Вавило­не около 2000 г. до н.э. Шумеры и халдеи уже знали долговые записи и чеки. В Месопотамии у истоков кредитных операций стояли храмы шумерских и халдейских божеств. Они вели успешное сельское хо­зяйство, а также в храмы стекались пожертвования верующих. Из этих накоплений жрецы выдавали ссуды зерном и продуктами под процен­ты. Это было очевидным, принимая во внимание способность зерна к «самовозрастанию». В эпоху вавилонского царя Хаммурапи (1728-1686 г. до н.э.) стали практиковаться ссуды серебром. Процент по ним составлял 20 %, в то время как на «зерновые ссуды» - 33 '/₃ %. Более низкий процент стимулировал кредитные операции в серебре, хотя в обращении драгоценных металлов было немного. Кроме того, законы Хаммурапи допускали возврат взятой серебром ссуды зерном, если на руках у заемщика серебра не оказывалось.

Наиболее распространенными кредитными операциями на ранних этапах развития античного мира являлись займы мелкими земельными собственниками у своих более удачливых и крупных соседей зерна и инвентаря под залог земли и личности. Невозмож­ность возврата долга приводила к переделу земельной собственно­сти вплоть до утраты земли и личной свободы. Это было т.н. «дол­говое рабство» (латинское «nexum»), когда несостоятельного дол­жника и членов его семьи обращали в рабов.

По мере развития экономики эта мера из единичной превра­щалась в массовое явление, оборачиваясь социальными конфлик­тами и угрозой для государства остаться без граждан. В Афинах законодатель Солон (около 640 - 560 г. до н.э.) в 594 г. до н.э. про­вел реформы, согласно которым были прощены все долги и срыты закладные (ипотечные) столбы. Их устанавливали на земле долж­ника с указанием имени заимодавца, размера долга и срока его по­гашения. Долговое рабство было запрещено, а проданных за гра­ницу граждан выкупили за счет полиса. Отныне должники отвеча­ли лишь своим имуществом, но не личностью.

В Риме долговое рабство было отменено после долгой борьбы задолжавших плебеев с патрициями в 326 г. до н.э., что было юридически закреплено т.н. Законом Петелия.

Коммерческие кредиты или займы были хорошо известны в античном мире. Обычный процент на ссуду составлял 2 % в месяц. Эта ставка нередко повышалась, особенно в случаях морской ссу­ды в связи с неизбежным риском. В позднереспубликанский пери­од и во время Римской империи максимальный размер процента был ограничен до 1 % в месяц (т.е. 12 % в год), но на практике часто нарушался. Установленная месячная норма процентной став­ки свидетельствует о преобладании краткосрочных займов. Их ме­ханизм описан в письмах Цицерона от 50 г. до н.э. Город Саламин на Кипре, в лице тамошнего сената, взял в долг у частных римских ростовщиков М.Скантия и П.Матиния, друзей великого республи­канца Децима Юния Брута. Саламинцы желали заключить в Риме заем, но не могли его получить, т.к. Габиниев закон запрещал взи­мать более 12 % годовых. Тогда же знакомые Брута согласились дать деньги под 4 %, т.е. 48 % годовых под залог сенатских гаран­тий. Деньги потом выколачивали из киприотов с помощью римс­кой кавалерии. Это был не самый высокий процент. Встречались городские займы из 75 %, а при экстраординарном риске процент увеличивался еще больше.

Рим знал текущий счет, актив и пассив в книгах продавцов серебра, которые назывались «argentarii». Похожие приемы суще­ствовали в классической Греции и эллинистическом Египте, где центром кредита стала Александрия.

Иногда в результате военных побед приток драгоценных ме­таллов снижал проценты по кредиту. После александрийского три­умфа Августа в 30 г. до н.э. царские сокровища Птолемеев были пущены в оборот, что резко увеличило количество монеты и пони­зило ссудные проценты с 12 до 4 %.

Римские политики времен Республики часто прибегали к услу­гам кредиторов для оплаты своих избирательных кампаний и поли­тических акций: гладиаторских боев и раздач хлеба населению. По­мимо этого для римской политической системы была характерна скупка голосов. Для этого кандидаты активно занимали деньги. За­няв определенный пост, можно было с лихвой возместить свои зат­раты. В 53 г. до н.э. скупка голосов вызвала такой спрос на деньги, что ссудный процент быстро поднялся в гору, и разразился денеж­ный кризис, Сумма долгов Цезаря накануне Галльской войны дос­тигала 25 млн. сестерциев и кредиторы не хотели отпускать его на службу в провинцию. Конфликт был улажен с помощью богача М.Красса (победителя Спартака), выступившего поручителем.

В 33 г., пытаясь навести порядок с незаконными кредитами (под более высокий процент), император Тиберий обнаружил, что этим грешили все сенаторы. Тогда был дан срок 1,5 года уладить свои дела по закону. Предполагалось, что обязательство вложить 2/3 имущества в землю вызовет рост спроса на нее, должники смо­гут выгодно продать ее и погасить заимодавцам установленные 2/ 3 кредита. Но вышло наоборот - заимодавцы стали требовать всю сумму, должники оросились продавать землю, цены на нее упали и тогда только заимодавцы начали скупку земель. К тому же обнару­жился недостаток в деньгах, т.к. все деньги были вытребованы ра­зом Император был вынужден направить на беспроцентные кре­диты на 3 года под двойной залог недвижимости 100 млн. сестер­циев из собственных средств.

Вообще при подозрительном императоре Тиберии (14-37) подданным было опасно держать много наличных, т.к. император боялся, что их владельцы готовят мятеж.

Многие знатные римляне в первые века Империи брали кре­диты для поддержания «достойного образа жизни», что вело к ра­зорению старых патрицианских родов. Поэтому принятый в Риме «закон против роскоши» ограничивал траты в будние дни 200 сес­терциями, а в праздничные 300 сестерциями.

38. Кредит в средневековой Европе. «Ломбардцы» и их роль в западноевропейском средневековом кредите.

У истоков европейского кредита в средние века стояли иност­ранцы Практически все орудия кредита - вексель, платежное рас­поряжение, заемное письмо, банковский билет, чек - были знако­мы купцам мусульманских стран (как мусульманам, так и евреям) по крайней мере с X в. Об этом свидетельствуют т.н. «генизы» - финансовые документы из архивов синагоги Старого Каира. Евро­пейцы могли познакомиться с ними во время торговли в своих тор­говых дворах - «фундуках», за пределами которых им запрещали совершать сделки с правоверными. Так в Александрии в Египте существовал «фундук франков», основными обитателями которо­го были итальянские купцы, в Каире-«фундук сирийцев». По ана­логии с арабскими «фундуками» венецианцы организуют немец­кий двор в Венеции -«Fondaco dei Tedeschi». Европейские векселя восходили к арабским «сутфайя» - денежным переводам на боль­шие расстояния, когда просто росчерк пера позволял обналичить значительные суммы.

Говоря о «ближневосточном» влиянии на европейскую кре­дитную практику, следует отметить, что здесь отношение к креди­ту не было однозначно негативным. Иудаизм поощрял взимание процентов с суммы кредита, но лишь в том случае, если заимода- вец не был иудеем (являлся гоем): «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост. Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем...».

Ислам допускал торговые ссуды с умеренным процентом и однозначно осуждал ростовщические кредиты. Согласно Корану: «Аллах разрешил торговлю и запретил рост». Другое кораническое поучение звучит так: «Не пожирайте роста, удвоенного вдвой­не». Это можно понимать как огромный ссудный процент в 200, а может и в 400 %. Существование таких процентов может объяс­няться лишь огромной выгодой транзитной караванной торговли, на которой специализировались арабские племена. Отдельные суры Корана позволяют предположить, что ростовщичество в Аравии находилось в руках иудеев.

Средневековье осуждало займы, ссылаясь на Библию: Иск. 22:25; Лев. 25:35 - 37; Втор. 23:19-20. Это была реакция на влия­ние Ассирии и Вавилона, где были очень распространены ссуды зерном. При этом надо помнить, что средневековье, как и антич­ность, знало в качестве главной, если не единственной формы зай­ма потребительский заем. Производительного займа почти не су­ществовало. Отсюда слова Христа: «... и взаймы давайте, не ожи­дая ничего; и будет вам награда великая...». Церковь осуждала кредиты на том основании, что время принадлежит только богу и не может быть продано. Поэтому кредитор, требуя проценты, про­давал то, что не являлось его собственностью - время.

Но уже Отцы Церкви допускали некоторые толкования этого тезиса. Св. Иероним Стридонский (340-420) однозначно осуждал любые кредитные операции как ростовщичество. В то время как его современник Св. Амвросия Медиоланский (340 - 397) допус­кал ростовщичество по отношению к врагам в случае праведной войны. Это толкование приобрело большую популярность в эпоху крестовых походов.

Брешь в традиционном однозначном осуждении кредита «про­били» средневековые схоласты и, в первую очередь, Св. Фома Ак-винский (1225 - 1274), который в своих работах опирался на Ари­стотеля (384- 322 г. до н.э.). Согласно греческому философу: «Люди... совершенно правы, ненавидя заем под проценты. Таким путем деньги, в самом деле, становятся производительными сами по себе и отвращаются от своей цели, каковая заключается в об­легчении обменов. Итак, процент умножает деньги; как раз отсю­да и возникло то название, какое получил он в греческом языке, где его именуют отпрыском». Эту мысль -«деньги не порождают деньги» многие схоласты брали в качестве аксиомы. Но для Фомы Аквинского проблема получала иной ракурс - если между деньга­ми и их процентами появлялся посредник, то такой заем становился абсолютно законным. Там, где имелся риск либо заимодавец участвовал деньгами в каком-либо предприятии, процент не осуж­дался Переводные векселя, займы государству, торговые товари-щества, помещение денег в банк (которое рассматривалось как сво- еобразное участие в предприятии) - станут замаскированными формами кредита в средневековой Европе. Осуждению подвергал-ся лишь «сухой обмен» - перевод векселей в рамках одной ярмар­ки, который, действительно, служил лишь маскировкой займов под проценты Так, «депозит» в XVI в. представлял собой заем на од­ной ярмарке с переводом на следующую ярмарку при обычной став- ке в 2,5 %, что было очень удобно купцам, покупавшим и прода­вавшим в кредит. Когда в 1571 г. папа Пий V обнародовал буллу «In eam», урегулировавшую вексельное обращение посредством зап­рещения «депозита», купцы вынуждены были вернуться к «кам­био» простому обмену.

Но жизнь брала свое. Как заявил один из столпов Реформации Жак Кальвин (1509 1564), бесполезно «держаться за слова», на­добно «рассматривать дела». Письмо Кальвина, датированное 1545 г., содержит настоящее оправдание займа под проценты: «Господь вовсе не запрещал всякого барыша, из которого человек мог бы извлечь свою выгоду. Ибо что бы это было? Нам пришлось бы ос-тавить всякую торговлю. Следовательно, ростовщичество среди купцов, ежели оно будет умеренным, не более 5 % — допустимо. Недозволенное же ростовщичество появляется тогда, когда оно противоречит милосердию».

Второй возможностью обойти церковные запреты было обра­щение к евреям ростовщикам. С XIV - XV в. они активно прони­кают в итальянские и немецкие города. Часто они действовали в кооперации с итальянскими банковскими домами - «Банко дела Вака», «Банко деи куатро Павони». Осуждаемые клиром и просто­народьем евреи-финансисты были необходимы «сильным мира сею». Как заявил в 1519 г. венецианский дворянин Марине Сану-го: «... евреи столь же необходимы, как булочники».

В то же время, вполне допускалась плата за пользование ору­диями труда, сдачу в аренду сельскохозяйственных угодий или не­движимости Но деньги не должны были порождать деньги «из ниоткуда» Единственный допустимый заем - неростовщический, беспроцентный, когда «заем дан, затем ни на что не рассчитывай». Эти «займы ради чести и добрых дел» периодически практикова- лись даже откровенно капиталистическими финансистами ради спасения своей души. Часто оказываясь на смертном одре, ростов­щик возмещал проценты своим должникам. Эти акты раскаяния фиксировались в завещаниях и нотариальных акгах, но они исчез­ли после 1330 г. Это свидетельствует о «капитализации сознания» западноевропейских финансистов. Хотя практика ведения дел на­много опережала сознание европейцев. Якоб Вельзер Старший от­казывался из-за угрызений совести принимать участие в монопо­лиях, а Якоб Фуггер Богач обращался за советами по этому вопро­су к богослову Иоганну Экку.

В конечном итоге кредит «взял свое». В 1771 г. Исаак де Пин-то заявил прямо: «Процент на деньги полезен и необходим всем; ростовщичество же разорительно и ужасно. Смешивать сии два предмета - все равно что кому-нибудь возжелать запретить исполь­зование благодатного огня, ибо он обжигает и пожирает тех, кто слишком к нему приближается».

Кредит встречал устойчивое осуждение со стороны церкви и долгое время осуждался. Особенно негативно воспринимался рос-i товщнческий кредит. В протестантской Голландии в 1658 г. было официально объявлено, что практика займов под проценты касает­ся только гражданских властей. Папа Бенедикт XIV в. 1745 г. бул­лой «Vix pervenit» подтвердил все старинные запреты по поводу займов под проценты. Любопытно, что в это же время в 1748 г. Бенджамин Франклин скажет: «Помни, что время -деньги. Помни, что кредит - деньги. Помни, что деньги по природе своей суть про­изводящие и быстро умножающиеся». В 1777 г. постановление парижского парламента запрещало «любой вид ростовщичества». Даже после революции 1789 г. во Франции будут сохраняться ог­раничения на ссудный процент. По закону 1807 г. он не должен превышать 5 % для гражданских займов и 6 % для коммерческих кредитов. Займы с более высокими процентами считались ростов­щическими и рассматривались как преступление.

Средневековая Европа в XV в. нашла выход в использовании векселей и «обратных переводных векселей», которые в результате разницы в валютных курсах приносили за 4 месяца 15 % годовых. При этом они не рассматривались каноническим правом как рос­товщическая ссуда и выглядели вполне законно.

В средневековой Европе ростовщичеством в крупных разме­рах занимались уроженцы Северной Италии - ломбардцы, а также евреи. Во Франции слово «ломбардец» было синонимом слова «ро­стовщик». Около 1300 г. ссудно-залоговые лавки ломбардцев-«casana», имелись во многих французских городах. Значение кредитных операций было очевидным, по меньшей мере с ХII в. Напи­санная в это время немецкая поэма замечает, что помимо традици-онных трех сословий существует четвертое - ростовщики («Wuocher») и именно оно правит тремя прочими.

О кредитных операциях в полном смысле этого слова можно говорить в Италии, точнее в Венеции с 1072- 1073 г. Они были связаны с договорами о торговых товариществах - «colleganca». Венецианские торговые суда всегда делились на 24 карата - части и распределялись между участниками товарищества согласно до­говору или, говоря современным языком, количеству акций. Това­ры обычно закупали на аванс, полученный у кредитора. При этом различали денежные ссуды на торговые операции- «mutuo ad negotiandum». процентная ставка по которой не превышала 20 % «согласно обычаю нашего отечества», и собственно ростовщичес­кий кредите высоким процентом и залогом. С помощью последне­го семейство Циани с XII в. завладело большей частью земельных участков вокруг площади Св. Марка и вдоль улицы Галантерейщи­ков. После 1387 г. в Венеции появились и еврейские ростовщики, ссужавшие деньги не только простому народу, но и венецианским патрициям. Коммерческая или торговая ссуда соответствовала уров­ню процентов на денежные ссуды венецианских банкиров.

Венецианцы различали две формы «colleganca»: односторон­нюю и двухстороннюю. В первом случае заимодавец, называвшийся «socius stans» компаньон, остающийся на месте, авансировал не­которую сумму путешествующему -«socius procertans». По возвра­щении, когда подводился баланс, путешествующий компаньон вып­лачивал сумму аванса и 3/4 прибыли, а 1/4 ославлял себе. При двух­стороннем договоре заимодавец авансировал 3/4 суммы, а путешествующий 1/4 и свой труд. Тогда доходы делились попо­лам. В других итальянских городах, а позже в Марселе и Барсело­не, такие торговые договора назывались «commenda», но в Вене­ции это слово обозначало «вклад». При этом один и тот же купец в разных договорах выступал и как заимодавец, и как коммивояжер/ комиссионер. 1 юэтому венецианский капитал не покидал своих пре­делов, и здесь не было ничего сравнимого с «приключениями» фло­рентийского капитала в Англии или генуэзского в Севилье и Мад­риде. Специфика венецианского кредита объяснялась спецификой обслуживаемой им экономической сферы - Левантийской торгов­ли. Венеция вела эту невероятно выгодную торговлю всеми сила­ми и всей наличностью так, что после отплытия на восток флота в эроде буквально не оставалось наличности. Но быстрый оборот капитала (полгода, максимум год), позволял идти на этот риск.

С XIII в. в этих кредитных отношениях появляется переводной вексель, который используется для краткосрочных кредитов в связи с разовыми поездками на ярмарки. Старейший из сохранившихся евро­пейский вексель датирован 1410г. Вскоре векселя начнут не обналичи­вать по пересылке, а переподписывать («ricorsa») и пересылать на дру­гую ярмарку, что продляло действие кредита и компенсировало нехват­ку наличных денег. Так вексель превратится в орудие компенсации и средство кредита в средневековых товарно-денежных отношениях.

Осуждаемые церковью кредитные операции в средневековой Европе приобретали разные формы. Можно было оговорить возврат ссуды в другой валюте по более высокому курсу. После 1288 г. разре­шались проценты в случае просрочки платежа, поэтому в долговых расписках указывалась заведомо более ранняя, невыполнимая дата.

Наиболее заметными кредитные операции в Европе были во время ярмарок, где происходило движение не только товаров, но и денег. Поскольку движение товаров и процесс их потребления не всегда позволял обеспечивать торговлю наличными, то большое значение получили векселя. Наиболее часто практиковались пись­менные обещания уплаты в определенном месте к определенному сроку - векселя, репорты платежа на следующую ярмарку - депо­зиты, исходя из 10 % годовых, взаимное погашение векселей - скон-тро. Средневековые ярмарки завершались «платежным» сходом уча­стников, где помимо выплат, производились учет и погашение век­селей, а также непривычный еще клиринг.

Поэтому за ярмарками шли финансовые потоки средневековья. Начало этим финансовым рынкам и центрам кредита положили яр­марки в Шампани, расцвет которых пришелся на середину XIII в. К концу XIII столетия товарооборот заметно снизился, но финансовые операции осуществлялись до 1320 г. В XV в. на первое место вышла ярмарка в Женеве, хотя ее обороты, пришедшиеся на Столетнюю войну (1337 - 1453), не шли в сравнение с шампанскими ярмарка­ми. На рубеже XV - XVI в. особое значение приобрели ярмарки в Лионе, где, по словам современников, векселя выписывались пачка­ми. В 1535 г. генуэзцами были основаны ярмарки в Безансоне, кото­рые с течением времени переносились в Лон-ле-Сонье, в Монлю-ель, в Шамбери, пока в 1579 г. не остановились в Пьяченце, где они процветали до 1622 г. под названием безансонских!¹⁸

Четыре раза в год на безансонских ярмарках приходили внешне неприметные собрания. На них присутствовали шесть десятков чело­век: большинство генуэзцев, несколько миланцев, а остальные фло­рентийцы. Они свозили сюда немного наличных денег и массу вексе­лей со всех факторий и ярмарок, освоенных европейскими купцами. Эти финансисты устанавливали обменный курс к окончательным рас­четам в конце каждой ярмарки — конто, а также гасили, предъявляли к оплате и взаимно погашали векселя. В этот «финансовый клуб» можно было попасть, уплатив немалый залог в 3 тыс. экю. Поэтому в него входило не более 200 человек, но они ворочали огромными сумма­ми-до 50 млн. экю. Безансонские ярмарки зависели от поставок аме­риканского серебра через Севилью — Геную и с оскудением этого по­тока после 1610г. постепенно прекратились. В 1622 г. генуэзцы пред- ложили перенести их в Нови, но флорентийцы и миланцы не согласились. По словам Броделя, после 1622 г. ни одна ярмарка не будет занимать центральное место в финансовой системе Европы.

Средневековый кредит обслуживал не только оптовую меж­дународную торговлю. С XIV в. к нему активно прибегали даже крестьяне Нотариальные регистры южнофранцузского города Перпиньяна свидетельствуют, что около 1300 г. 60 % дебиторов городских ростовщиков-евреев составляли крестьяне. Почти по­ловина из них орала кредиты осенью, когда играли свадьбы и вып­лачивали феодальные налоги. Крестьяне обещали погасить креди­ты в августе - сентябре, после жатвы и сбора урожая.

39. Значение векселя для развития кредитных операций. Вексельное обращение в Западной Европе Нового времени.

Становление кредита зачастую сталкивалось с препятствиями со стороны властей. Так. владевшие Нидерландами герцоги Бургун­дии неоднократно запрещали банковские операции (1433,1467, 1480, 1488, 1499). Судя по всему, это происходило по фискальным причи­нам, - чтобы векселя не «скрывали» облагавшиеся налогами товары и наличные деньги в «звонкой монете». Поэтому антверпенские куп­цы не могли подобно своим итальянским коллегам «внести» свой Долг или кредит в книги какого-либо банкира, компенсируя тем са­мым поступления или издержки. Не делали они и займов, продавая векселя, выписанные на корреспондента в другом городе. Однако звонкой монеты не хватало для всех расчетов, требовались фиктив­ные деньги, твердо привязанные к наличным деньгам.

Выход из положения был найден благодаря векселям. В каче­стве механизма обеспечения займа понятие «вексель» встречается в немецких источниках с начала XIV века, будучи дословным перево­дом латинского термина «cambium» (от «cambio» - менять, обмени­вать). Вексель использовался для оформления коммерческого кре­дита, расчетов и перевода денег. В Нидерландах эти расчеты по де­бету и кредиту назывались обязательственными расписками -«cedules obligatores». Купец, который подписывал вексель, обязы­вался выплатить предъявителю оговоренную сумму в определенный срок. Начиналось обращение векселей, в виде которых долги и кре­диты поступали на рынок, создавая дополнительное обращение, имеющее то преимущество, что оно «тает как снег на солнце». Дол­ги и кредиты взаимно аннулируются - это чудеса сконтро, клирин­га, компенсации или ресконтре. Одна и та же бумага переходила из рук в руки вплоть до того момента, как она аннулируется, когда кре­дитор, который получает обязательство в уплату, оказывается перво­начальным должником, это обязательство подписавшим. Поэтому в конечном итоге слово «assignation» (платежное распоряжение) во­зобладает во всеобщем употреблении над словом «cedule» - обяза­тельство. Один купец эпохи Возрождения писал: «Я уплачу ассиг­нацией, как это принято в нашем торговом обиходе».

Но при обращении векселей, несмотря на их очевидную про­стоту и эффективность, подспудно возникала проблема учета век­селей, точнее цены времени, платы за его аренду. Это так называе­мая проблема дисконта, ибо если обязательство стоит определен­ную сумму денег, то вначале оно должно стоить меньше чем при завершении операции.

Для международных расчетов ордонансом Карла V в 1537 г. был создан эскудо - золотой экю, занявший место гранадского «эксцел-лента» - золотой монеты мавров, чеканившейся еще из африканско­го золота. Этим же ордонансом предписывалось оплачивать векселя только в золоте. Тем самым пытались защититься от возможных ко­лебаний курса, негативно отражавшихся при учете векселей. В се­редине XVI в. император Священной Римской империи и король Испании Карл V разрешил предоставлять ссуды с тем, чтобы полу­чить и занятое, и оговоренные ограниченные проценты (не более 12 % годовых). Это решение подтвердил его сын испанский король Филипп II. Церковь последний раз попыталась вмешаться. Булла папы Пия V от 1571 г. осудила депозит и в общих чертах все «чисто валютные курсы», на которых было основано обращение кредитов, замаскированных под товарные и иные векселя. Но это решение просто проигнорировали, даже в католических странах.

В XVIII в. в Амстердаме активно практиковались ссуды под процент от находящихся в реализации товаров. Например, производители льняных тканей из Силезии отправляли их в Амстердам и оставляли на складах, в ожидании наиболее выгодной реализации, взяв кредит до 3/4 стоимости продукции под умеренный процент. Затем, при случае, ткани реализовывались, особенно для гол-ландских колоний на Дальнем Востоке.

Центральное место при коммерческих кредитных операциях в Западной Европе к 1600 г. принадлежало векселю. «Акцептиро­вать вексель - значит подписаться под ним, поставить свою под­пись, сделаться главным должником на ту сумму, каковая в нем указанa, обязаться от своего имени выплатить ее в указанный срок». Если срок истечения установлен векселедателем, то «акцептор» только подписывает его. Если эта дата не уточнена, то вы подписываете и датируете - и вписанная дата закрепит будущий срок платежа. По мнению Ф.Броделя, «переводной вексель оставался первой из всех коммерческих бумаг и самой важной, по сравнению с которой векселя на предъявителя, простые векселя, векселя под стоимость товаров играли лишь скромную и локальную роль». На всех рынках Европы «векселя обращаются в коммерции вместо наличных денег и неизменно с тем преимуществом перед деньгами, что они приносят процент посредством учета, производимого от одного транспорта (трансферта) к другому или от одного индоссамента к другому».

Вексель появился как торговый ответ на медлительность производства, коммуникаций и потребления. Товарооборот был невозможен без финансовых средств. Но клиентам требовалось время на извлечение из своих авуаров наличных денег, или они могли пребывать в состоянии потребления, а новый цикл «воспроизводства» уже должен был ощутить финансовый импульс. Вот тут и появился «его величество» вексель. Вскоре вексель стал одним из важнейших элементов в финансовой системе:

- с помощью векселя увеличивался объем денежной массы, находящейся в обращении;

- более эффективно и с прибылью (процентом) использовались капиталы;

- ускорялся экономический механизм «производства - распре­деления - обмена/продажи».

Но неизбежно порожденный векселями «бумажный потоп» на­чинал превышать обращение «реальной монеты». По мнению современников, в XVIII в. «вексельное обращение» превышало «денежное» в 4. в 5, в 10, а то и в 15 раз! Проблемы возникали лишь в том случае, если векселя требовалось «обналичить». Тогда происхо­дили финансовые кризисы и волны банкротств. Но в эти годы сни- жалась и процентная ставка. Так, в 1774 г., при выходе из кризиса 1773 г. и в связи с первыми известиями о беспорядках в Северной Америке векселя в Амстердаме учитывались из 2 % и даже из 1,5 %.

По мнению Броделя, в XVIII веке, с его «самоочевидным» век­сельным обращением, существовал предел для «неконтролируемой денежной эмиссии», а таковой, по сути, и являлся выпуск вексе­лей, «вексельная лихость», как иногда говорили голландцы. Тогда периодически происходили кризисы: 1763,1772 -1773,1782 -1783 г. В первом и третьем случае мы имеем дело с последствиями войны, инфляционной по природе и неизбежно тормозящей развитие эко­номики. Второй кризис связан с последствиями катастрофическо­го неурожая 1771 - 1772 г., странным образом, совпавшим с голо­дом в Индии. В результате каждый кризис сопровождался резкой нехваткой наличных денег и скачком учетной ставки до неперено­симого уровня в 10 - 15 %. Результатом были громкие банкротства в финансовом центре тогдашнего мира - Амстердаме. Банкротства, которые волнами расходились по всей Европе: крах Нёвиллов в августе 1763 г. (6 млн. флоринов), банкротство Клиффордов в де­кабре 1772 г. (5 млн. флоринов и 150 лет беспорочной истории), разорение Ван Ферелинков в октябре 1780 г.¹⁹.

Очевидно, что процент конкретного векселя тесно связан с доверием к заимодавцу и заемщику: «Стоит лишь десяти или две­надцати первоклассным амстердамским негоциантам объединить­ся ради банковской (т.е. кредитной) операции, как они в один мо­мент смогут заставить обращаться по всей Европе больше чем на двести миллионов флоринов бумажных денег, предпочитаемых деньгам наличным. Нет государя, который мог бы так поступить».

В XVIII в. повсюду в Европе имелись «праздные деньги», ко­торые с готовностью предлагали Генуя, Женева и Амстердам. В этих условиях многие государи поспешили взять взаймы под 5 %. Для торговых операций стоимость кредита опустилась до 3 - 2 %.

Банкиры считали кредитование торговли более надежным делом, нежели кредитование правителей, часто склонных к неоправдан­ным расходам и внешнеполитическим авантюрам. Похожая ситуа­ция была в Генуе около 1600 г. и свидетельствовала об обилии сво­бодных денег, которые не находили себе достойной области при­менения Чуть позже эта же ситуация будет отмечена в Англии, где после «хлопкового бума» в начале XIX в. оказалось слишком мно­го денег, не приносящих доход даже в хлопчатобумажной промыш­ленности. Только тогда английские капиталы двинулись в метал­лургическую промышленность и строительство железных дорог. Как правило, кредиты монархам амстердамские кредиторы давали под залог драгоценностей, золота, металлов (меди, ртути) и товаров В 1764 г. саксонский курфюрст поместил в Амстердамс­кий банк на «9 млн. драгоценных камней». В 1769 г. Екатерина II также оставила в залог императорские бриллианты. Помимо этого фирме, проводящей финансовую операцию (переговоры, оценку, доставку), полагались «премиальные». Например, «премия» в свя­зи с русским займом 1769 г. в 3 млн. флоринов составила 120 тыс. флоринов или 4 %. В марте 1784 г. «независимая Америка» также прибегла к голландским кредитам на 2 млн. флоринов.

Подобные займы осуществляли известные «амстердамские негоцианты»: Хоуп, Клиффорд, Фелис, Хорнек, Хогер и др. Выпу­щенные в рамках займов акции или облигации поступали на фи­нансовый рынок, где обращались по разным котировкам, принося доходы их владельцам. Таким образом, деньги в Голландии в XVIII в. занимали почти все: австрийский император, российская императ­рица, короли французский, датский, шведский. Англия и США. Эта система пошатнется в. 788 г. в результате отказа Франции платить по своим финансовым обязательствам. В результате облигации упали с 60 % до 20 %.

41. Кредит в Древней Руси и его особенности: «резоимство».

Латинским терминам «creditum» и «credit» в Древней Руси ссответствовали понятия «куны в рез», «давать в рост», «резоим­ство», «куны в куплю или в гостьбу» (товарный кредит), которыми обозначали дачу займы и ростовщичество. Впервые вопросы, свя-занные с кредитными операциями, были зафиксированы в редак-ции Русской правды, составленной в Новгороде около 1016г. Одна из ее статей гласила: «Если кто будет искать на другом долга, а должник начнет запираться, то идти ему на извод перед 12 челове­ками; если окажется, что должник злонамеренно не отдавал долж­ных денег, то взыскивается за обиду 3 гривны». Норма в 12 свиде­телей напоминает соответствующие нормы скандинавского права. Пространная редакция «Русской правды», созданная в Киеве в 1070-е годы, содержит уже несколько статей, регулирующих кре­дитные операции. Допускается беспроцентный кредит/заем, а 3 гривны являются штрафом «за обиду» - злостную неуплату денег. Судя по сохранившимся нормам древнерусского законодательства, на Руси получили распространение две формы кредита: ростов­щический и коммерческий.

Купеческий кредит предполагал возврат денег должником по обязательству, а не по приговору «послухов»-свидетелей. Договор заключался и при хранении товаров. Если должник бежал за рубеж не погасив ссуду, то он считался преступником и лишался доверия соотечественников.

Ссуды выдавались на месяц, на треть года и на год. Наибольший процент - 50 % и более - взимался за месячную ссуду. Если сумма сделки не превышала 3 гривен, то она заключалась без свидетелей, на большую сумму свидетели были обязательны. Институт «послухов» свидетельствует, что кредитный договор заключался в устной форме. Отдельно оговаривались случаи займа между простолюдином и господином. Взявший ссуду простолюдин превращался в «закупа» и в течении определ. времени должен был отработать свой долг на службе кредитора. Если он в это время бежал, то, будучи пойман, превращался в «обельного холопа». Исключения были лишь в том случае, если должник отправлялся взыскивать долги или на княжес­кий суд. За незаконное закабаление грозил штраф в 12 гривен.

Вообще высокий ссудный процент был характерен для всей Европы. Во Франции лишь в правление Филиппа II Августа (1180 -1223) он был ограничен 46 %, но это ограничение всячески обхо­дилось, и ростовщики взимали 60 % и даже 100 %. Произвол рос­товщиков вызывал огромное недовольство и в Англии, где при ко­роле Эдуарде I (конец ХIII в.) это привело к изгнанию евреев.

В Киеве в 1113 г. произошло городское восстание против «резоимцев» и евреев, что, судя по всему, для летописца было синони­мом. Посадские громили их дворы. Беспорядки прекратились с воцарением на киевском престоле Владимира Мономаха. Князь нашел следующий выход. Всех евреев изгнали с территории Руси вместе с имуществом без права возвращения назад. Были закреп­лены на совещании княжеской дружины в Берестове процентные нормы. Они составили от 20 до 50 В данном случае «реза» выступала как норма процента - 20 %. Соответственно двойная норма процента - 2 реза - 40 %. В этом случае кредитор получал и проценты, и выданную сумму займа - «исто» (отсюда произошло философское понятие «истина»). Нaпример, «платить истцову истину без росту» (в случае убытков, вызванных форс-мажорными обстоятельствами). При процентной ставке в 60 % кредитор терял право на возвращение выданной сум­мы. Следует отметить, что, по мнению Ю.Л.Грузицкого, процент­ная ставка за пользование ссудой - «реза» -составляла 50 %. В этом случае двойная реза фактически возвращала кредитору всю сумму займа, но лишала его каких-либо процентов.

Устанавливалась очередность погашения займов: первоначаль­но княжеские, затем чужеземные и в последнюю очередь «домаш­ние». Должник, который «многим должен будет», передавался во власть кредитора, который имел право «вести на торг» и «прода-ти» неудачливого заемщика.

Второй центр торговли и кредита Древней Руси - Великий Новгород. Он активно развивал связи с Ганзой и соперничал с не­мецкими и скандинавскими купцами на Балтике. С запада через Новгород на Русь шли серебро, сельдь. На запад — меха, мед, воск, лес. Ганзна даже держала в Новгороде постоянную контору - «Petershof». Большие обороты и, по-видимому, высокая норма при­были породили у ганзейцев крылатую фразу: «В Новгороде легче всего и при небольшом капитале стать человеком».

Именно в Великом Новгороде договоры займа с XII века на­чинают фиксироваться в письменной форме. Для развития торго­вых операций ссужали серебряные гривны. Крестьяне получали ссуды зерном. Срок возврата кредита составлял 1 - 2 года, а время определялось каким-либо религиозным праздником. Долговые обязательства передавались от отца к сыну, от деда к внуку. Это был почти вексель, хотя и имевший русское название «доски» (извест­но по Новгороду и Пскову). Проценты назывались «наим».

Ссудный процент был очень высоким. Это позволяло новго­родским ростовщикам за два года удваивать свой капитал. Нередко деньги брались под 50 %. По отношению к Европе такая норма была уже сильно завышена. Там с развитием меняльного промысла и ссудных операций ломбардцев последовали учреждения бан­ков. Несмотря на преобладание в Европе краткосрочных ссуд (до 6 месяцев), «плата» за них в среднем составляла 20 %. Эта такса была закреплена во Франции Филиппом IV Красивым. Поэтому русские купцы стали занимать за границей (там ссудный процент в 2,5 раза меньше), особенно в близкой Риге. Там в XIII - XIV веках уже дей­ствовали немецкие торговые дома, кредитовавшие торговые опе­рации: «Дом Брунова» из Кельна и «Дом Гельмиция».

От XII в. сохранился устав Новгородской торговой корпорации - «Иваньского ста» - объединения крупных оптовых торговцев вос­ком - «вощников». Они имели монопольное право взвешивать и ме­рить некоторые товары и взимать за это пошлину. Представители общины заседали в Совете Новгородской республики. Наследствен­ные права членов общины получали люди, заплатившие взнос в 50 гривен (около 10 кг) серебра. Вероятно, что кредитование торговых операций осуществлялось вскладчину в рамках корпорации.

В Беларуси берестяные грамоты с упоминанием кредитных отношений были найдены в Витебске и Мстиславле. Содержание витебской грамоты следующее: «От Степана к Нежилее. Если ты продал одежды, то купи мне на 6 гривен ячменя. А если ты что-нибудь не продал, то пошли мне в наличии. Если же продал, то сделай милость - купи мне ячменя».

Церковь с XIII века активно осуждает ростовщичество - вла­димирский епископ Серапион перечислял грехи: разбой, кражи, ненависть, разврат да резоимство. 1274 г. церковный собор во Вла­димире постановил следить, не занимаются ли попы ростовщиче­ством. Впрочем, митрополит Никифор и епископ Нифонт призы­вали лишь к снижению ссудного процента, понимая важность кре­дита для торговли и развития хозяйства.

Результатом кредитования сельского населения посредством предоставления зерна или скота - потребительских кредитов - ста­ли новые категории зависимых крестьян:

- «закупов», взявших «купу» - зерно и/или скот под залог сво­ей личности;

- «рядовичей», заключивших договор - «ряд» на отработку на­турального кредита;

- «вдачей» - несостоятельных должников.

Все они возвращали ссуду и проценты своим трудом, который зачастую становился потомственным и трансформировался в обыч­ную крепостную зависимость.

42. Кредитные отношения в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой.

С образованием и укреплением Великого княжества Литовского и расширением торговых связей с Западной Европой кредит­ные отношения получают на белорусских землях дальнейшее раз­витие. Практически все кредитные операции фиксировались в книгах городских магистратов: долговые обязательства, иски по невозвращенным ссудам, решения о передаче имущества несостоятельных должников и т.п. Это были т.н. «описы на долг». При этом кредитование еще не стало самостоятельным профессиональным видом деятельности. В роли кредиторов выступали купцы, разбо­гатевшие ремесленники, феодалы, монастыри.

Плата за пользование кредитом колебалась от 8 до 30 % и за­висела от срока, обеспеченности ссуды и экономической конъюнк­туры. Процент за денежную ссуду или плата за пользование ве­щью с XIV в. получил название «лихва», а с XVI в. появились тер­мины «навезка» и «гостинец».

Торговые кредиты, как правило, не проводились через акты магистратов, а оформлялись письменными долговыми обязательства­ми: «обликгами» и «церографами», которые известны в Беларуси с XVI в. По-существу это были хорошо знакомые в европейской прак­тике векселя. Торговые долговые расписки могли передаваться но­вым владельцам или выступать в качестве залога для получения ссу­ды. Это была практика косвенного кредитования. Так, могилевский купец Федор Глебович Бунтик в 1645 г. за кожевенный товар запла­тил 300 коп грошей, уплатив 70 коп наличными, а на 230 коп выпи­сал «церограф». Под этот вексель кожевенник взял ссуду, обязавшись уплатить 4 злотых за каждую неделю просрочки.

Прообразом лизинга как своеобразной формы кредита явилась сдача в аренду орудий труда и инвентаря. Подобные отношения зафик­сированы в Беларуси с конца XVI в. Аренда кузнечного инвентаря в Могилеве обходилась в 6 грошей в неделю в конце XVI в. и в 0,5 злотых в неделю в середине XVII в. Известны случаи кредитования могилевс-ких купцов рижскими и московскими коллегами. Суммы кредита коле­бались от 650 до 2000 талеров, а процентная ставка достигала 30 %.

Развитие ипотечного кредита имела большое значение для Ве­ликого княжества Литовского, принимая во внимание доминирующее значение сельского хозяйства. Первое упоминание о нем встречается в великокняжеском привилее Витовта от 1388 г. евреям, получившим право брать в «заставу» (залог) движимое и недвижимое имущество. В качестве кредиторов, помимо евреев, выступали магнаты, шляхта, торгово-ремесленное сословие, реже, религиозные братства.

Большое значение уделялось обеспечению кредита и его офор­млению. В качестве обеспечения чаще всего выступала земля. За­лог на недвижимое имущество осуществлялся в двух формах:

- «заставы», когда имущество передавалось кредитору с пра­вами дальнейшего выкупа, при этом кредитору переходило право на землевладение; вариантом такого обеспечения кредита был «ви-деркаф» (от немецкого «выкуп»), при котором должник передавал кредитору имущество, но сохранял за собой право на его выкуп в определенный срок и за оговоренную сумму;

- ипотеки, когда земля была предметом залога с записью в судебных книгах, но не переходила к кредитору.

Сохранялась практика отработки процентов по ссуде. За взя­тые в 1643 г. у могилевского мещанина Васка Романовича 5 тале­ров Юрко Васкович обязывался отработать 4 талера в течение 4 месяцев, а затем вернуть 5 талеров. «Закупничество» было регламентировано Литовскими Статутами, согласно которым норма погашения долга за год работы составляла:

- 1529 г. - 15 грошей мужчине и 10 грошей женщине;

- 1566 г. - 50 грошей мужчине и 30 грошей женщине;

- 1588 г. - 100 грошей мужчине и 60 грошей женщине.
Кредитные соглашения под обеспечение недвижимостью (землей) и на сумму свыше 10 коп. грошей обязательно оформлялись в письменной форме. В других случаях предписывались свидетели и особые ритуальные действия: «рукобитие», «магарыч», «памятное».

На Беларуси в конце XVII - XVIII в. в шляхетской среде по­лучили распространение кредиты под залог крепостных. Так, в 1689 г. мстиславский стольник Владислав Анферович за 1 200 злотых за­ложил на год трех своих подданных с имения Костеневичи Ош-мянского повета: Максима Исаевича, Ваську Яскевича и Кондрата с их «хатами, жонками, детьми, конями и другими животными, повинностями волоками и сенокосами». Согласно тексту заклад­ной, в случае невозврата кредита аренда продлевалась на следую­щие 3 года, и так до полного возврата суммы. В 1706 г. Самуил Быхавец сдавал в аренду Иосифу Хорошевскому 6 крестьянских семей в деревне Могилевцы Волковысского повета за 1 000 зло­тых В 1717г. Людовик Быхавец сдавал 6 семей в деревне Осочни-ки Волковысского повета Станиславу Ганусевичу за 1 450 злотых.

В Речи Посполитой процентная ставка по кредиту колебалась от 10 до 50%. В 1775 г. Варшавский сейм счел нужным ограни­чить ссудный процент в ВКЛ 6 % годовых в пользу духовных кре­диторов и 7 % в пользу светских. Но на практике эта норма не работала. При этом только верхи шляхетской республики имели воз-можность пользоваться дешевыми европейскими кредитами.

Говоря о кредитных отношениях в Беларуси XV - XVII в., не­обходимо отметить, что их центр находился за пределами страны -в Данциге (современный Гданьск). Этот богатый город контролиро­вал транзитную торговлю между Восточной и Западной Европой, особенно торговлю зерном и сельскохозяйственной продукцией Польши и Литвы. Здесь можно было легко получить кредиты под 25 - 50 % под залог будущих урожаев. Шляхта Речи Посполитой охотно пользовалась услугами гданьских кредиторов: купцов, фи­нансистов, судовладельцев. По данным Х.Самсоновича, в XIV в. абсолютное большинство взятых в Данциге ссуд было связано с по­треблением, точнее с компенсацией неблагоприятных обстоятельств (неурожаев, войн, шляхетской безхозяйственности). В начале XVII в. 38 % всех ссуд бралось для уплаты налогов или штрафов, 35 % на инвестиции (покупку земли, скота, наем рабочих), 20 % на компен­сации неблагоприятных обстоятельств и оставшиеся на решение семенных проблем: свадьбы, воспитание детей и т.п.

Во второй половине XVIII в. значение Данцига как финансо­вого центра для Речи Посполитой упало. Магнаты этого времени предпочитали делать займы у немецких банкиров из Берлина и саксонского Дрездена.

43. Кредитные отношения в Российской империи. Заимствование западноевропейского опыта: особенности и «пределы».

Начало государственного кредита приходится в России на пер­вую четверть XVIII века. В это время было создано не менее 200 мануфактур, многие из которых прямо или косвенно были связаны с государственными военными заказами. Ссуды на их создание были целевыми, беззалоговыми и беспроцентными. Первоначально их выдавала казна, ас 1711 г. вновь организованная Коммерц-коллегия и созданная в 1722 г. Мануфактур-коллегия. Самая первая такая ссу­да датируется 1702 г., когда промышленники Воронов и Петрушев получили из казны 3 тыс. рублей на постройку близ Козельска желе­зорудного завода. Причем к 1711 г. промышленники не погасили и половины этой суммы. В этом и заключалась главная проблема рос­сийского государственного кредитования - деньги назад не возвра­щались. По сути, происходило прямое финансирование, а не креди­тование. Так, Мануфактур-коллегия по решению Сената выдала фаб­рикантам кредитов на 63,5 тыс. рублей. Возвращено было лишь 9,25 тыс. рублей или 14,5 % от занятой суммы. Соответственно кредит­ные ресурсы формировались преимущественно из казенных средств. Причем выдача беспроцентных ссуд была закреплена в регламенте Мануфактур-коллегии (1723). Регламент Коммерц-коллегии допус­кал выдачу кредитов торговым компаниям. Например, Компании китовых и рыбных промыслов на Белом море (1731) и Астраханс­кой рыбной купеческой компании (1743).

Ссуды из 8 % годовых выдавали из своих средств многие рос­сийские министерства и ведомства: Адмиралтейская коллегия, Главный Кригс-комиссариат, канцелярия Главной артиллерии и фортификации.

Кредит у иностранных ростовщиков в Петербурге первой четверти XVIII в. выдавался обычно под 10 - 12 % годовых. Эти сдел-ки фиксировались в заемных и товарных книгах крепостных кон-тор. Практиковались два вида кредитных сделок: денежные займы и продажа товаров в кредит. Особенно активны были голландцы, намного опережавшие англичан и немцев.

Деятельность ростовщиков была узаконена принятием в 1729 г. Вексельного устава. Указ был налисан под руководством лрези-дента Коммерц-коллегии А.И.Остермана. В основе его — проект неизвестного Лейпцигского профессора. Устав был похож на ана-логичные документы в немецких странах и был опубликован на русском и немецком языках, что показывает его цель- обеспечение внешнеторговых операций.

Вексель писался на гербовой бумаге с обязательной уплатой гербового сбора. В вексельной записи обязательно указывались векселедатель, получатель денег по векселю, а также, если вексель переводной, плательщик и лицо, переводящее деньги для оплаты. К векселю прилагалось «адвизное письмо» (авизо). Оно было лишь уведомлением, но никак не заменяло вексель как ценную бумагу. Указывался род денег - медь или серебро. При утрате первого эк­земпляра векселя — «прима-вексель», выписывался второй, имев­ший юридическую силу - «секунда-вексель». Если вексель содер­жал исправления, он во избежание подлога не принимался.

Вексель выписывался в присутствии маклеров, которые зано­сили указание на данный вексель в специальную книгу с подроб­ным обозначением всех реквизитов. При заключении вексельных займов они выполняли функции нотариуса, получая за посредни­ческие услуги 0,25 % от суммы сделки. Их присутствие при оформ­лении вексельных сделок не было обязательным, за исключением случаев, когда векселедатели были неграмотными. Маклеры появи­лись в России в 1703 г. при петербургской бирже и отдельных мак­лерских конторах. В 1717 г. при дворе ввели должность гофмаклера. По вексельному уставу 1729 г. было узаконено обращение про­стых и переводных векселей. Переводные векселя использовались в основном во внешней торговле и часто назывались «ярмарочными», т.к. первоначально получили распространение на европейс-ких ярмарках до появления бирж. В самой России наибольшее рас­пространение получили простые векселя - долговые расписки, имевшие юридическую силу, прообразом которых была московс­кая заемная кабала.

Будучи ценной бумагой, векселя до середины XVIII в. не ста­новились суррогатом денег, служа лишь инструментом займа. Толь­ко с узаконением Сенатом 13 февраля 1764 г. передаточных блан­ковых надписей («на предъявителя») был сделан шаг к более пол­ному использованию векселя как орудия обращения. Право требовать денег могло быть переуступлено другому лицу.

В случае неуплаты денег по векселю дело решалось в таможен­ном или городском суде. Срок исковой давности первоначально не устанавливался. Лишь с 1775 г. его ограничили 10 годами. В случае неуплаты денег в срок помимо вексельного долга истцу выплачива­лась неустойка, размер которой колебался от 0,25 % до 5 % с суммы долга. «Протестованных векселей» скопилось так много, что Екате­рина II в 1763 г. попыталась использовать их для пополнения каз­ны - взыскивать 8 % суммы этих векселей в казну «по ведомостям из тех мест, где оные протестованы бывают». Но в 1768 г. этот сбор отменили, т.к. должникам становилось уж совсем безвыходно.

В случае несостоятельности заемщика продавалось его иму­щество. Если оно не покрывало суммы долга, то, согласно указу от 19 июля 1736 г., он должен быть отдан в работу частному лицу с условием оплаты в казну 24 руб. в год. В противном случае долж­ник приговаривался к каторжным работам с ежегодной уплатой в казну 12 руб.

В 1797 г. по указу Павла I был введен специальный вексель­ный бланк продолговатой прямоугольной формы с двумя черно-белыми штампами по краям с указанием стоимости бланка, т.е. вексельного сбора и предела суммы векселя. Этот бланк просуще­ствовал до 1827 г., затем появились другие. Только в 1902 г. был введен цветной штамп.

Неуплатой векселей славились офицеры, а их аресты по этому поводу сопровождались «нарушением спокойствия» на улицах. Уже в 1734 г. в петербургской ратуше скопилось множество дел по вексе­лям. Были и поддельные векселя, оформленные заведомо неправиль­но. В этом случае власти действовали по Уложению 1649 г. для со­ставителей лживой заемной кабалы - били кнугом, отсекали руку и заключали на длительный срок в тюрьму. С 1752 г. эти наказания заменили на каторгу. Екатерина II заменила ее лишением всех чинов и званий и заключением на год в тюрьму, причем первые 2 недели несостоятельный должник получал только хлеб и воду.

Векселя «на казенные деньги» применялись для содержания русских войск за границей. Их перевозили через иностранных куп­цов. Товары продавались иностранцам в кредит, а векселя обнали­чивались в Гамбурге или Амстердаме.

Для кредитования купечества при Ассигнационном банке с 1 марта 1798 г. должны были заработать учетные конторы. Они учитывали векселя, выдавали ссуды под залог товаров отечественного производства, золота и серебра. Векселя учитывались в конторах из 0,5 % в месяц до 9 месяцев при уплате комиссии в 1 руб. с каждой 1 000 валюты векселя. Векселя предоставлялись маклерами, которые давали присягу предоставлять к учету только «хорошие» векселя и только российских подданных.

Список залогов состоял из 24 товаров, относительно «ликвидных» (как правило, российского производства) и подверженных малой порче: железо, пенька, лен, кожи, медь, воск, масло, сало и т.д. Залог обязательно страховался в страховой конторе при Ассигнационном банке.

Ссуда выдавалась на срок от 2 до 6 месяцев в зависимости от рода товара. Наименьший срок имели кредиты под поташ, наиболь­шие - под железо, медь, сукно, парусину. Сумма кредита составля­ла от 40 % (под поташ), до 75 % (под железо). Кредит под золото и серебро (ломбардный) выдавался на 6 месяцев и считался в то вре-мя наиболее надежным. По нему были льготные условия погаше-мя, предполагавшие пролонгацию.

В 1806 г. учетные конторы были открыты в Москве, Астрахани, Одессе, Таганроге, Феодосии. Кредиты купцам составляли от 4 тыс. до 80 тыс. руб. Самые распространенные в 10 тыс. руб. под залог кожи, металла и парусного полотна. Возврат кредитов был не идеален, особенно после разграбления Москвы в 1812 г. Царь в 1817г. даже списал московской учетной конторе торговых людей 1,4 млн. руб. долга. В 1818 г. с целью обеспечения кредита власти опять возродили Коммерческий банк.

По данным П.А.Бурышкина, в XIX в. частный кредит в Рос-сии был не то чтобы не распространен, а непрестижен: «... Москва и ростовщиков, ни откупщиков не любит. Не любили и не уважа­ли также и тех, в основе благосостояния коих был «неплатеж», когда «выворачивали шубу», с тем чтобы нажиться на сделке с кредито­рами». При этом старые законы плохо защищали кредиторов. Мож­но было почти безнаказанно перевести свое имущество на чужое имя и лишить кредитора возможности наложить на него арест. Незадолго перед Первой мировой войной в провинции была целая эпидемия неплатежей, иногда носивших почти уголовный харак-тер. В Москве с этим старались бороться. Биржевой комитет отка-зывал в «администрации» и направлял дело в «конкурс», т.е. на ликвидацию при малейших признаках злостности. В случае банкротства кредиторы могли «посадить в яму» - тюрьму для непла-телыциков своих должников. Иногда должники этим пользовались, выторговывая себе пересмотр условий сделки.

По словам В.П.Рябушинского: «В московской неписанной ку­печеской иерархии на вершине уважения стоял промышленник-фабрикант; потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, ко­торый давал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги не были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик...» С учетом попы­ток банков поставить под контроль промышленные предприятия в этом крылся антагонизм промышленников и банкиров дореволю­ционной России.

Определенную роль в развитии российского кредита играли биржи. Биржа служила местом оптовой покупки и продажи ценно­стей. Все обращающиеся на бирже ценности можно было поде­лить на три вида:

- промышленные товары;

- благородные металлы в слитках и монетах;

- «бумажные ценности»: государственные и гарантированные правительством процентные бумаги, бумаги частных компаний (ак­ции, облигации, векселя и т.п.).

В Российской империи первая биржа была открыта в 1703 г. в Санкт-Петербурге, затем в 1790 г. в Одессе, в 1818 г. в Варшаве и в 1831 г. в Москве. Затем открылись и другие провинциальные бир­жи, так что к началу Первой мировой войны их было около 100. Чтобы биржевые сделки купли-продажи имели полную юридичес­кую силу, требовалась лишь особая запись посредничающего мак­лера, излагавшая существо дела. Маклеры избирались купечеством 1-й и 2-й гильдий из своей среды, преимущественно из «невинно падших», т.е. обанкротившихся не по своей вине, и утверждались правительством. Маклер должен был иметь не менее 30 лет и рос­сийское подданство. В 1887 г. было 57 маклеров, в 1894 г. - 68, как фондовых, так и по товарным сделкам. Гофмаклер назначался ми­нистром финансов для наблюдения за правильностью действий маклеров и для котировки курсов. Биржевой комитет заверял мак­лерские книги и проверял, что в них написано.

По уставу Московской биржи от 20 мая 1870 г. ее имели право посещать лица всех сословий, но лишь представляющие предпри­ятия по оптовой торговле. Они и составляли Биржевое общество. Для заведования общественными делами из его среды каждые три года избирались выборные (100- 150 человек), которые, в свою очередь, назначали членов Биржевого комитета числом 3-7 чело­век. Фирмы-неплательщики от выборов отстранялись. Число записавшихся на Московской бирже колебалось от 105 в 1840 г. до 1 500 в 1917 г

В 1870 г. в выборах на Московской бирже участвовал 501 пред­ставитель: 338 купцов 1-ой гильдии с московским свидетельством, 112 - по иногородним свидетельствам 1-ой гильдии, 25 акционерных обществ и товариществ на паях, 26 московских купцов, содер­жащих промышленные заведения.

По воспоминаниям П.А.Бурышкина, все посетители Москов­ской биржи делились на «текстильщиков» и «фондовиков». Собственно говоря лишь последние и ходили на биржу заключать сдел­ки «Текстильщики» заключали товарные сделки, а «фондовики» спекулировали с процентными бумагами и векселями. Все обра­щающиеся на бирже ценные бумаги оценивались двояко: по номи­нальной цене и по рыночной (или курсовой). Последняя фиксиро­валась в биржевых бюллетенях по соотношению спроса и предло­жения Котировка представляла собой определение гофмаклером курса бумаг на основании показаний присяжных маклеров.

Дела о несостоятельности сводились по преимуществу к воп­росу о допущении администрации для той или иной крупной фир­мы. По старым русским законам, фирма, испытавшая затруднения в платежах, собирала своих кредиторов «на чашку чая». Они и ре­шали, нужно ли, сделав скидку со своих претензий, назначить «ад­министрацию» т.е. выбрать из своей среды группу лиц для управ­ления предприятием, или сразу «обратить в конкурс», т.е. назна­чить ликвидационную комиссию. Но это решение требовало утверждения Биржевого комитета. Процедура банкротства ради на­живы получила название «выворачивать шубу»,

С середины XIX в. российское правительство активно прибе­гало к практике государственных займов как на внешнем, так и на внутреннем рынке. В 1889 г. царское правительство провело золо­той 4 %-ый заем для конверсии 5 %-ого внешнего займа 1877 г. Фактически заем был выпущен в ноябре - декабре 1888 г. План конверсии (обмена) имевших хождение на иностранных рынках 5 % или 6 %-ых облигаций русских внешних займов на облигации с более низким процентом и более длительным сроком погашения был разработан в министерстве финансов еще министром финан­сов Н.Х.Бунге. Однако осуществление этого плана выпало на долю И А.Вышнеградского, который в 1888 г. начал проводить на Па­рижской бирже конверсионные операции.

Для конверсии старых займов с высоким процентом русское правительство выпускало на Парижской бирже новые, преимуще­ственно 4 %-ые займы, за счет выручки от которых выкупались облигации старых займов, если держатели отказывались обмени­вать их на новые займы. Первым конверсионным займом принято считать 4 %-заем 1889 г. Затем для конверсии 5 %-ных облигаций русских железных дорог был выпущен 4 %-ный заем, кредитован­ный Ротшильдом. Конверсионные операции приняли широкий раз­мах. Только при Вышнеградском было конвертировано русских процентных бумаг на сумму 1,7 млрд. руб., причем государствен­ный долг России увеличился на 277 млн. руб.

Конверсионные операции ознаменовали собой переход рус­ских ценных бумаг на французский денежный рынок. Они явились своеобразным экономическим фундаментом политического союза России и Франции, а русское самодержавие прочно связало свою судьбу с Парижской фондовой биржей.

Российские предприниматели прибегали к «внешним» креди­там крайне неохотно. По данным П.А.Бурышкина, большинство московских предприятий представляло собой паевые товарищества родственников. По сути, это были династические акционерные ком­пании, что приводило к перерасчетам внутри семьи, но не требо­вало больших частных займов извне. Высокий уровень доходнос­ти хлопчатобумажных предприятий («ситцевый николаевский им­периализм») позволял работать и так. Лишь перед Первой мировой войной кризис в хлопковой отрасли заставил российских предпри­нимателей обратиться за крупными кредитами к банкам. В то же время текстильная промышленность польской Лодзи, в то время входившей в Российскую империю, вся была основана на германс­ких кредитах.

В «добанковский» период ссуды в Минске выдавали торговые компании и товарищества. Среди них в середине XIX в. выделя­лись торговая фирма «Братья Л и К°» (специализация - хлеботор­говля) и торговый дом Л.Миллионерова (специализация - сало).

Ипотечное кредитование на территории Беларуси во второй половине XIX в. осуществляли Дворянский банк и ряд коммер­ческих банков. Дворянский банк не мог в полную силу развер­нуть кредитные операции под залог недвижимости, т.к. были зап­рещены льготные ссуды для помещиков польского происхожде­ния. Тем не менее к 1895 г. в Беларуси было заложено 483 тыс. десятины земли на сумму в 8,4 млн. рублей. Среди коммерческих банков ипотечное кредитование осуществляли Виленский, Мос­ковский, Санкт-Петербургско-Тульский банки и Минское город­ское кредитное товарищество. К концу XIX в. помещичьи хозяй-. ства Беларуси были полностью зависимы от ипотеки: 52 % част­новладельческих земель были заложены в различных ипотечных банках, под которые было выдано ссуд более чем на 83 млн. руб. Эти средства были аккумулированы путем размещения заклад­ных листов в России и Европе.

На рубеже XIX - XX в. широкое распространение получили долгосрочные кредиты под залог недвижимости, предоставляемые земельными банками. Ссуды выдавались под залог застрахованно­го имущества закладными листами в размере 3/4 оценки. По ссу­дам взималось 4,5 - 5 % годовых и 0,75 % - на расходы по управ­лению. Кредит выдавался на 21 - 38 лет для строительства жилых, торговых и промышленных объектов в городах.

Заметную роль в сфере кредитных операций в дореволюци­онной России играли ломбарды. Это был наиболее быстрый вид кредитования, преимущественно на потребительские нужды. Как правило, в современной финансово-кредитной системе они специанализируются на кредитах на небольшие суммы под залог имущества или при длительном хранении вещей.

Первый ломбард в Минске появился 22 марта 1891 г. Основной капитал учреждения составлял 20 тыс. руб. Предпринимались попытки по созданию ломбардов и Гомеле, Бобруйске, Витебске. Мин-ский ломбард вносил 2 % своих сборов в доход города – Минскую городскую управу, контролировавшую его деятельность посредством постоянной ревизионной комиссии Реализацией просроченных дол­гов (залогов) занимался Минский акционерный зал, за что получал 2 % со сборов. Расходы ломбарда не превышали 10-11 тыс. рублей и были связаны с арендной платой (6 тыс. руб.), выплатой жалова­ния (3 тыс руб.), коммунальными и канцелярскими расходами. Учи­тывая небольшой оборот ломбарда как кредитного учреждения, арен­дная плата в первые годы существования ломбарда была «неподъ­емной» и вынудила ломбард прибегнуть к займу в Московском земельном банке под залог недвижимого имущества. Этот заем был погашен к 1908 г. за счет того, что ломбард начал реализовывать облигации городского займа и обслуживать сам заем. Помимо этого Минская городская дума снизила арендную плату до 4500 руб. и не облагала ломбард налогами с капитала.

Поскольку ломбард работал преимущественно с беднейшими слоями населения, то объем его финансовых операций был отно­сительно невелик. В 1898 г. было принято под залог вещей и выда­но под них ссуд на 103 937 руб. В течение того же времени возвра­щено залогов и получено обратно выданных под них в ссуду денег 10 836 тыс. руб. Прибыль в 1898 г. составила 10 297 руб. Макси­мальная прибыль была получена ломбардом в 1907 г. и составила19 512 руб. С взятых в ломбарде ссуд взыскивался процент не только по вкладу, но и за хранение вещей. Для хранения вещей ломбард имел отдельное помещение и статью расходов.

Любопытна система выплаты жалования сотрудникам Минс­кого городского ломбарда. Распорядитель (директор) получал еже­годно 500 руб., откупщик - 900 руб., а кассир - 1020 руб. В отли­чие от распорядителя и откупщика кассир работал полный день, а высокая зарплата должны была гарантировать его честность. Для приема залогов ломбард нанимал у Санкт-Петербургской артели барона Штиглица специальных служащих - т.н. «артельщиков», которые получали 75 руб. в месяц. Причина состояла в том, чтобы не допустить сговора местных служащих с клиентами. Хотя иног­да это приводило к досадным инцидентам. Например, в 1903 г. «ар­тельщики» Зелянин и Котов растратили соответственно 10 813 руб. 45 коп. и 1 112 руб. 70 коп. общественных денег. Растрата была возмещена артелью барона Штиглица.

Дата добавления: 2015-07-26