Глава 3. 5 страница

Позже он думал, что дни осады Даккара были их лучшими днями.
Словно насмехаясь над оккупантами, Риверте возобновил свой подчёркнуто светский образ жизни. Он вспомнил о своих замашках столичного франта и, засунув простые и практичные костюмы для верховой езды в дальний угол гардероба, снова стал щеголять атласными камзолами, драгоценностями и шелковыми подзвязками, прохаживаясь по крепостной стене в туфлях из тончайшей замши. Каждое утро Рашан Индрас подъезжал к замку, и они с Риверте обменивались репликами, столь же оскорбительными, сколь и весёлыми. Впрочем, в шутках Индраса теперь сквозила свирепость. Он грозился перевезти Риверте через границу, привязав за член к хвосту своего коня. Риверте отвечал, что это намерение выдаёт в нём варвара, и он, Риверте, с удовольствием продемонстрирует своему другу более целесообразное применение детородного органа. Солдаты на стене встречали этот обмен любезностями дружным хохотом.

В эти дни Уилл окончательно перебрался из своей комнаты к Риверте. Тот не отпускал его из постели до утра, усаживал завтракать с собой вместе, иногда держал совет с Гальяной, Ортандо и другими своими помощниками прямо в собственной гардеробной, ничуть не смущаясь присутствием Уилла. И за всё это время Уилл ни разу не видел его спящим.
- Вы что, совсем никогда не спите? - спросил он однажды, не удержавшись.
- Иногда, - последовал ответ. - Но стараюсь избавляться от этой дурной привычки.
Если Риверте и спал, по его словам, иногда, то явно не ночью. Не спал ночами и Уилл, и ему было всё труднее подниматься раньше полудня. Ночи, а порой и дни сливались в единый сладко-горький сон, видение, от которого он и рад бы был, и не хотел бежать. Риверте был с ним неизменно терпелив, внимателен и нежен, и каждый день Уилл узнавал от него нечто, о чём предпочёл бы никогда не знать - но лишь до тех пор, пока эта новая грань порока не поднимала его на вершины неведомого раньше наслаждения. Уилл не умел его сдерживать, и иногда в эти ночи из его горла вырывался крик, невероятно похожий на тот, который он услышал из спальни Риверте в первую свою ночь в Даккаре и который вынудил его сорваться с места в уверенности, что за стеной кого-то убивают. Это в самом деле походило на смерть. На прекрасную, ослепительную, восторженную смерть. И он умирал каждую ночь по нескольку раз, оживал и умирал снова.
Риверте улыбался, глядя, как он возвращается из тумана радужного забытья.
- Я говорил вам, сир, что вы восхитительны? - повторял он снова и снова, и снова и снова Уилл, одурев от счастья, рассеянно мотал головой. - У меня довольно обширный опыт в подобных делах, но я ни разу не встречал никого, кто был бы столь отзывчив и столь неприкрыто выражал свои чувства в постели. Для человека, собирающегося в монастырь, вы проявляете просто небывалый пыл. Интересно, знал ли ваш брат Эсмонт, что в вас дремлет такая чувственность?
- Прекратите издеваться, - бормотал Уилл, в отчаянии натягивая на голову подушку.
- А кто тут издевается? Я совершенно серьёзен, - отвечал Риверте и показывал ему что-то ещё, что-то такое, от чего все мысли снова вылетали у Уилла из головы.
Ему никогда в жизни не было так хорошо.
Когда-то в Тэйнхайле он случайно услышал разговор двух служанок, выбивавших ковры; судя по их словам, большинство мужчин терпеть не могут целоваться, и это их весьма огорчало. Уилл никогда об этом не думал, но, если служанки и были правы, то Риверте являл собой исключение из правила: целоваться он любил и умел. Каждое утро Уилл встречал с опухшими и онемевшими губами, и до самого вечера чувствовал в них сладкую боль, ту же, что и в иных, более интимных местах. Нежность и мастерство Риверте могли сравниться только с его настойчивостью и безжалостность; он не слышал и не знал слова "нет", и когда он входил в раж, остановить его было невозможно. Уилла пугала эта его черта, в той же мере, в которой приводила в восторженный трепет. Он был в полной власти этого человека, во всех смыслах слова - но отчего-то был уверен, что, если это будет в его силах. Риверте не причинит ему намеренного зла. Единственный раз, когда он был груб, в самую первую ночь, Уилл старательно выбрасывал из головы.
Если говорить начистоту, пожалуй, он был счастлив.
Порой он вспоминал о том, ради чего всё это затеялось, о том, чем он всё ещё оправдывал перед собой свою податливость и получаемое в награду за неё наслаждение. Однако это оставалось всего лишь мыслями.
Тем временем дела в замке Даккар шли вовсе не так хорошо, как в спальне его хозяина. Хотя Риверте с Гальяной тщательно рассчитали продовольствие на случай долгой осады, запасы стремительно таяли. Людей было слишком много, много было также больных и раненых, которым нельзя было урезать рацион так строго, как здоровым. Теснота и жара - ибо погода снова наладилась - способствовали быстрому распространению болезней. Руванцы совершили удачную вылазку, завалив ручей, бежавший через территорию замка, и он сразу помутнел и забился песком. Теперь остался только колодец в главной башне, и люди с вёдрами целыми днями простаивали в очередях, чтобы получить ненмого свежей воды. Пищи становилось всё меньше, трупов - всё больше, и их приходилось сбрасывать в ров с крепостной стены. Большую часть дня Риверте проводил во дворе, лично осматривая раненых, помогая людям по мере сил в мелких и крупных бытовых неурядицах. За ним, прикрывая лицо платком, бегал Гальяна. Риверте лица не прикрывал, и даже не морщился, склоняясь над зловонной раной очередного бедняги, собиравшегося отдать жизнь за своего сеньора. После этих обходов он возвращался мрачный и молчаливый, садился за стол, не замечая Уилла, и молча выпивал свою обычную бутылку. К сожалению, не было похоже, что это ему особенно помогает. Забывался он только ночами, и Уилл старался помочь ему сделать так, чтобы хотя бы на эти несколько часов дневные тревоги вылетали у него из головы. Покончив с этим делом, Риверте вставал, одевался в свой лучший камзол и шёл на стену зубоскальничать с предводителем руванцев.
Это длилось уже без малого три недели.
- Вы скучаете в моём обществе? - спросил Риверте Уилла однажды, когда они лежали в постели во время короткой передышки. Была середина ночи, в распахнутое окно проникал ветер.
- А вы? - ответил Уилл вопросом на вопрос; по правде, ему действительно казалось, что от него маловато проку.
- Отнюдь, - ответил тот, крепче прижимая его к себе. - Я нисколько не льщу и не преувеличиваю, называя вас дивным созданием. Вы, Уильям, в чём-то уникальный случай. Ваш отец не отпустил вас в монастырь, где вам привили бы все мерзкие замашки попов - а сами вы старательно отгораживались от светского общества, которое вам навязывали. Как следствие, вы ничего не знаете о людях, но это сохранило вам изумительную чистоту души.
- Опять вы смеётесь надо мной.
- Я никогда над вами не смеялся. Немного дразнил... но не смеялся, Уильям, нет.
Уилл не знал, что сказать на это. Он слишком часто не знал, что сказать, но, к счастью, Риверте и не требовал от него ответа. Общение у них обычно протекало несколько иным, не менее приятным для обоих способом.
К концу третьей недели осады Уилл заметил, что солдаты Риверте сильно погрустнели и явно утратили боевой дух. Оказалось, до них дошёл слух, что к руванцам вот-вот прибудет обоз походных шлюх - праздник, неизменно поднимавший настроение армии. Руванцы хохотали и шутили в предвкушении, люди же Риверте, которым было строжайше запрещено прикасаться к прятавшимся в замке женщинам, лишь мрачно смотрели на них со стен. Уилл однажды услышал краем уха, как Гальяна выразил опасение, как бы кто-нибудь из солдат не открыл ворота, чтобы положить конец вынужденному воздержанию. Полгода назад Уилл бы вообще не понял, в чём проблема - но теперь, узнав на собственной шкуре темперамент вальенцев, он примерно представлял, каково им обходиться без плотских утех третью неделю кряду.
Риверте, казалось, не замечал нараставшего в его рядах недовольства. Это тревожило Уилла, но он не сомневался, то граф вынашивает план, о котором просто не распространяется раньше времени. Этот человек предпочитал делать, а не болтать. Так вскоре и оказалось.
Однажды ночью Уиллу почудилось, что он слышит внизу какой-то приглушённый шум и возню. Но Риверте особенно измотал его в тот раз, и он, лишь заворочавшись во сне, тут же снова провалился в сон. Однако с рассветом его разбудили ликующие крики и хохот, доносившиеся со двора. Подойдя к окну, Уилл увидел аляповатый обоз, затянутый цветастой тканью, из которого спрыгивали на землю женщины соврешенно определённого рода занятий. Солдаты Риверте подхватывали их в прыжке, вознаграждались смачным поцелуем в усы и хохотали как дети, получившие в подарок взлелеянную в мечтах игрушку. Оказалось, что ночью Риверте с Ортандо и ещё дюжиной солдат совершил вылазку за стену и перехватил обоз, двигавшийся к руванской армии. После кратких переговоров, во время которых гонорар весёлых девиц, обещанный руванцами, увеличился втрое, обоз повернул в сторону замка и под покровом ночи был доставлен к потайному ходу, через который девиц провезли вместе с их обозом. Девицы выглядели польщёнными и донельзя довольными - им явно льстило то, сколь большое значение придавали их услугам.
Рёв Рашана Индраса, доносившийся из-за стен Даккара в то утро, был особенно оглушителен, а угрозы - особенно устрашающи. Риверте предложил ему в качестве утешения одну из шлюх на выбор, в ответ на что Индрас с проклятьем потребовал, чтобы Риверте отдал ему собственную шлюху - этого смазливого хиллэсского щенка, которого он трахает, пока его люди гниют заживо...
Уилл сам, к счастью, не присутствовал при этом, но слышал, как случившееся обсуждали люди во дворе. По их словам, после этого требования Риверте резко перестал улыбаться, вырвал у стоявшего рядом солдата лук и, не говоря ни слова, всадил стрелу в землю у самых ног Индраса. С тем тот и уехал, видимо, не решившись и дальше испытывать терпение своего друга.
Риверте говорил, что Индрас злопамятен, но сам он, похоже, был злопамятен не меньше. Хотя его капитаны - все, кроме Ортандо - хором твердили ему, что недавняя вылазка с нападением на весёлый обоз была полным безумием и закончилась удачей лишь благодаря благоволению небес, он решился на ещё одну операцию, не менее, а то и более безумную. Уилл ничего не знал об этом - и никто не знал, пока Риверте с отрядом в шесть человек не появился вдруг среди ночи в замке, выйдя из всё того же потайного хода. Когда они уходили, их было вдвое больше; теперь все они были в крови и тяжело дышали. Уилл ничего этого не знал - перед тем он, как обычно, заснул в объятиях графа, и был разбужен его тяжёлыми, непривычно медленными шагами. Вскинувшись и ошашело моргая со сна, Уилл смотрел, как Риверте подходит к тазу с водой и каким-то странно неуклюжим жестом пытается снять доспехи. Он был в крови, но во время штурма на нём тоже была кровь его врагов, и теперь Уилл не сразу сообразил, что он ранен.
Лишь только до него это дошло, он вскочил и кинулся к Риверте. Без единого слова помог ему снять покорёженные доспехи, разрезал жилет и рубашку и увидел глубокую рубленую рану на плече.
- Рикардо давно говорит, что мне надо завести себе оруженосца, - криво улыбаясь, сказал Риверте, когда Уилл невольно побледнел при виде кровоточащей раны. - А я говорю - зачем, если от мальчишек больше проку в постели, чем в такие минуты? Позовите лекаря, Уильям, и ложитесь спать.
Уилл позвал лекаря, но спать не лёг: сидел и смотрел, как тот зашивает рану Риверте суровыми нитками. Во время этой операции Риверте рассеянно смотрел в окно, на его лице не дрогнул ни один мускул. Лекарь перевязал рану, прописал ему полный покой в течение двух дней и ушёл: у него было много работы внизу, во дворе замка.
Риверте налил себе вина и встал у окна. Занималась заря; мутные розовые лучи освещали его обнажённый торс, иссечённый белыми полосками старых шрамов.
- Как вы думаете, Уильям, - проговорил он, глядя туда, где над Чёртовым лесом светилась тонкая кромка рассвета, - всё это имеет хоть какой-нибудь смысл?
- Что?.. Что именно?
- Всё это. Вы. Я. Все эти драки, завоевания, оскорбления, попытки кому-то что-то доказать. Что говорят по этому поводу Священные Руады?
- Не знаю, - ответил Уилл, помолчав. Он сидел на кровати, ему хотелось, чтобы Риверте подошёл и сел рядом с ним, но тот стоял у окна, чужой и далёкий, и Уилл не знал, как попросить его об этом.
- Правда? - хозяин Даккара посмотрел на него с насмешкой. - Но это ведь самый простой вопрос из тех, которые вам будут задавать ваши прихожане, когда вы станете монахом.
- Значит, - сказал Уилл, помолчав, - я стану очень плохим монахом.
- О, - обронил Риверте. - Неужели вы наконец-то это поняли?
Он поставил бокал, опорожнённый едва на треть, и подошёл к кровати, но не сел. Его пальцы легли Уиллу на лицо, медленно скользнули по щеке вниз, большой палец, едва касаясь, провёл по губам.
- Иногда, - сказал Риверте, - ты так похож...
Он осёкся и качнул головой, словно возражая самому себе - и его рука скользнула с лица Уилла на его затылок.
- Вам же прописали покой! - попытался возразить Уилл - он всегда возражал, каждый раз, это было уже почти ритуалом.
- Я абсолютно спокоен, - заверил Риверте, мягко и настойчиво укладывая его на спину и пристраиваясь рядом. Потом последовало неизбежное, то, чего Уилл в глубине души так желал.
- Не хочу, чтобы Рашан снимал эту осаду, - сказал Риверте вполголоса, когда они лежали рядом в сумрачном свету пасмурного утра. - Не хочу, чтобы это кончалось. Пусть он стоит у моих ворот вечно.
Уилл не спросил, что он имеет в виду. Ему казалось - ему хотелось верить, - что он понимает.
А когда утро сменилось днём, он узнал, что во вчерашней вылазке Риверте проник в самый лагерь руванцев и убил Дьярда Ширкана - правую руку Индраса и одного из командующих его армией, лучшего, после самого Индраса, военноачальника в объединённой армии Рувана.
Ещё через четыре дня стало известно, что войско, собранное королём Рикардо, наконец выступило из Сианы и прибудет к Даккару в течение недели. К этому моменту из защитников крепости погибло около восьмидесяти человек: три десятка воинов и полсотни крестьян. Впрочем, все понимали, что, если бы Риверте не удержал замок, жертв было бы намного больше.
Ещё через день армия Рувана снялась с лагеря и ушла к границе.

© Elle D.

Дата добавления: 2015-07-24