Глава 3. 4 страница

Утром следующего дня Уилл стоял на крепостной стене замка Даккар, глядя на поле, простирающееся внизу, мучимый тревожным чувством, которое Криан в своём трактате "О познанном и непознанном" называл "чувство бывшего прежде". Впрочем, в отличие от описанного великим шимранским мудрецом неясного ощущения, это чувство было вполне понятным. Всего несколько месяцев назад Уилл точно так же стоял на стене замка, который был его домом, и смотрел на армию врага, собравшуюся у его стен.
"Даккар мне не дом", - подумал он - и всё же было в этой мысли нечто, что его смущало, нечто недостойное, почти трусливое. Он мог бы быть сейчас далеко отсюда, в замке Журдан, иными словами - в тюрьме, если бы не... что? Благородство Фернана Риверте? Или его чувство долга по отношению к тем, кто, по какой бы то ни было причине, был отдан под его защиту? Уилл не мог думать об этом так - это было слишком тяжело и странно. Но думать иначе - значило бы кривить душой.
"Он пытается всех нас защитить", - подумал Уилл, пытаясь как-то смириться с этой непостижимой мыслью. День был серый и сумрачный, дождь ещё не пошёл, но явно собирался, и серый дым далёких пожарищ смешивался с тучами. Впрочем - Уилл знал это - если бы Риверте ушёл, оставив свои земли на произвол судьбы, этих столбов было бы гораздо больше. Руванцы просто не стали жечь пустые селения - это отнимало слишком много времени и, в нынешних обстоятельствах, не несло того устрашения, как если бы в деревнях остались люди.
Всё это должно было несколько подумерить воинственный пыл руванцев. Уилл глядел на их лагерь, разбитый почти у самых стен Даккара, в полумиле от крепостного рва, и пытался понять, чего от них ждать. Он видел зловещие кроваво-красные знамёна с разинутыми чёрными пастями, трепетавшие над шатрами, и ему делалось не по себе. Над башнями Даккара тоже реяли знамёна - зелёные с белой кошачьей лапой, выпустившей когти. Всего несколько месяц назад он вздрагивал, глядя на эти самые знамёна под стенами Тэйнхайла - а теперь стоял под ними сам, под их защитой, желая поражения их врагам.

"Как всё это странно", - подумал Уилл и, тщетно пытаясь унять тоску, посмотрел в сторону, на переднюю стену, где должен был появиться, но почему-то всё не появлялся Риверте. Он немного побаивался, что граф заметит его, если поднимется на один уровень с ним. Впрочем, Уилл был на стене, а не за ней, так что формально его вовсе не в чем было упрекнуть.
От лагеря руванцев отделилась и стала быстро приближаться тёмная точка. Увеличившись в размерах, она превратилась в одинокого всадника, ехавшего рысью. Чем ближе он приближался, тем внушительнее выглядел. Даже с такого огромного расстояния и будучи одинокой фигурой на бескрайнем поле перед стеной, он был с виду высок и могуч; его огромный боевой конь, закованный, по руванской традиции, в цельную листовую броню, взбрыкивал копытами, могущими расколоть человеческий череп, как ореховую скорлупку. Всадник, вероятно, справился бы с подобным заданием не хуже: его мощное тело было заковано в сталь, на боку висел гигантский меч, а на спине - боевая секира. Он ехал с открытым забралом, и когда оказался достаточно близко, Уиллу почудилось, что он где-то видел этого человека, хотя понятия не имел, где и когда.
- Риверте! - заорал рыцарь, остановившись - и стало ясно, почему он не взял с собой герольда. Лёгкие у него были такие, что он мог бы перекричать грохот обрушивающейся скалы. - Риверте! Где ты, чёртов сукин сын! А ну, выходи!
Уилл увидел, как сидящий неподалёку от него на башне лучник натянул тетиву. Достаточно было одной метко пущенной стрелы, чтоб голосистый руванец умолк навсегда - но Уилл знал, что даже вальенцы не стали бы стрелять в парламентёра. Скорее, это был инстинктивный жест предосторожности на случай, если одиночество рыцаря было лишь видимостью, обманом.
- Риверте! - заорал рыцарь снова, и Уилл услышал до дрожи знакомый насмешливый голос:
- Право слово, Рашан, вовсе ни к чему так орать.
Уилл резко обернулся. Когда он успел подняться?! А вот успел, и теперь стоял всего в десятке шагов от Уилла, опираясь на зубец стены и глядя на человека, приведшего к воротам его замка армию и назвавшего его чёртовым сукиным сыном.
Потом до Уилла дошло имя, который Риверте назвал своего противника: Рашан Индрас! Руванский полководец, сравнимый с самим Риверте - а может, как утверждали враги Вальены, и превосходящий его, ведь разве смог бы иначе Руван противиться Вальене так долго? Риверте вообще невозможно долго противиться, подумал Уилл и порадовался, что никто не смотрит на него и не видит краски, вспыхнувшей на его щеках.
- Ну что, старина, сюрприз не удался? - перегнувшись вниз, насмешливо крикнул Риверте. Его лёгкие уступали лёгким Рашана Индраса, но звучный и чёткий голос эхом отдавался по долине. Сотни затаивших дыхание людей на стене и по обе стороны от неё слушали их разговор, даже привычный галдёж в замковом дворе совершенно стих. Все хотели знать, что они скажут друг другу, все наблюдали, и все понимали, как много зависит от этого разговора.
- Да уж, чёрт тебя дери! - проревел Индрас. - Ты, зато, как обычно, мастак на сюрпризы! Ты не оставил моим ребятам ни одной сельской девки!
- Прости, но когда это я оставлял тебе своих девок? - возразил Риверте.
- Да уж, что верно, то верно - не оставлял, обычно они сами удирали ко мне из твоей постели! Жаловались, что ты по своей дурной привычке любишь их, как мальчиков, только в зад!
- Поднимайся ко мне, Рашан! - крикнул Риверте - судя по его тону, ему было очень весело. - Я не без удовольствия полюблю в зад и тебя! Сразу смекнёшь, стоит ли это бегства из моей постели.
Огромный рыцарь внизу расхохотался. Уилл смотрел на него с изумлением. Эти двое говорили так, словно были старыми друзьями, которые видали вместе так много, что уже не могли задеть друг друга даже самыми грубыми подначками. На миг Уиллу почудилось, что он почти вспомнил, где видел этого человека. Неужели...
- Нет уж, Фернан, - сказал Рашан Индрас. - Я к тебе не поднимусь. Спускайся-ка лучше ты ко мне, и давай решим дело добром. Сам понимаешь, тебе не устоять.
- Даккар стоит в Коральене четвёртый век, Рашан, и ни разу ни один Риверте не спускался с его стен ни к одному Индрасу.
- Всё когда-нибудь случается в первый раз, - сказал тот почти миролюбиво. Риверте больше не улыбался. Через огромное расстояние, разделявшее их, они смотрели друг на друга и молчали, казалось, продолжая диалог без слов. И тут Уилл вспомнил. Не по лицу и даже не по голосу Индраса - по этому молчанию.
Именно с этим человеком говорил Риверте в библиотеке в тот день, когда Уилл прятался за портьерой.
- Что ж, - рявкнул наконец руванец, - тогда я возьму тебя в осаду. И ты её долго не выдержишь, сам знаешь. Ты согнал к себе всё окрестное отребье, и, ставлю на свою задницу, они уже хотят жрать! К тому же у вас нет баб! Если только ты не собираешься отдать своей солдатне крестьянок...
- Я запомню насчёт задницы, Рашан. Зря ты это сказал. А что касается баб... Сир Норан! Не могли бы вы подойти ближе?
Этого следовало ожидать. С самого начала Уилл знал, что так и будет - и кого он собирался провести, пробираясь сюда каменной лестницей на виду у всего замка? Делать было нечего. Он подошёл, придерживаясь за зубцы стены - у него вдруг закружилась голова. Риверте смотрел на него яркими, ясными глазами и улыбался. Стоящие между ними солдаты сторонились, давая Уиллу пройти, и переглядывались с кривыми ухмылками.
Когда Уилл оказался рядом, Риверте притянул его к себе и обнял за талию.
- Ты не поверишь мне, друг Рашан, - сказал Фернан Риверте, и каждое его слово отдавалось гулом по замершей долине вокруг Даккара, - но в мире есть кое-что получше баб.
Сказав это, он обхватил Уилла за шею и, резко перегнув его в поясе назад, поцеловал на глазах у нескольких сотен человек.
Рёв, поднявшийся на стенах Даккара, свидетельствовал о том, что защитники крепости переняли оптимизм её командира. Риверте выпрямил Уилла так же резко, как наклонил, и ослепительно улыбнулся ему.
- Я потом заглажу свою вину, - сказал он. – Честное слово.
Уилл кивнул. В глазах у него было темно. Никогда в жизни ещё сердце так не стучало в его груди, никогда не было так стыдно... и никогда он не испытывал такого восторга, как сейчас, слыша торжествующий рёв вальенцев на стенах и во дворе замка, ощущая удары ветра и первых дождевых капель по лицу, чувствуя сильную руку на своём плече.
Индрас что-то сказал снизу, но на сей раз тихо, потом сплюнул и, повернувшись, галопом поскакал прочь. Риверте отпустил Уилла и, моментально забыв о нём, обратился к капитану Ортандо, стоявшему по левую руку от него:
- Думаю, штурмовать будут ночью. Индрас не станет торопиться. Ему в общем и некуда - он думает, что легко возьмёт стены.
- А разве нет? - вырвалось у Уилла.
Риверте обернулся к нему. В его глазах было что-то такое, чему Уилл не мог подыскать названия, что-то, что не описывалось ни в одой из книг, которые он прочитал - но при виде этого внутри у него вдруг поселилась непоколебимая уверенность, что всё будет хорошо.
- За что я люблю старину Сантьяро, - сказа Риверте очень тихо, - так это за его чрезмерную самоуверенность. Когда человек отягчён гордыней, он не видит дальше своего носа. Не правда ли, сир Уильям?
К счастью, он не стал дожидаться ответа. Ортандо что-то сказал, и Риверте снова повернулся к нему. Уилл подумал, что самое время удрать. Странно, но ему почти не хотелось уходить отсюда, хотя морось превратилась в настоящий дрожь и вскоре грозила перейти в ливень. Рашан Индрас вряд ли уже успел добраться до своего лагеря и, вероятно, тоже попал под дождь. Почему-то эта мысль грела.
Уилл едва успел добежать до замка - и всё равно вымок до нитки. Выкручивая одежду и вытираясь досуха в своей комнате, он смотрел в окно на сотни людей, мокнувших в своих убогих палатках во дворе, и думал о том, что не ценит своего счастья. Мысль была рассеянной и касалась в основном камина, жарко полыхавщего в углу комнаты, - но при ней он отчего-то вспомнил Риверте и то невероятное, умопомрачительное чувство, которое испытал, когда тот впился в его губы под восторженный крик своих людей. Как странно... похоже, никто не осуждал его... их... нас, подумал Уилл и сглотнул. Если бы такое случилось в Тэйнхайле... но нет, даже помыслить невозможно. В Тэйнхайле это сочли бы отвратительным извращением. Да это и было отвратительным извращением, чёрт побери! Я ругаюсь, испугался Уилл. Я ругаюсь теперь, как Риверте, когда зол и растерян. О, боже... брат Эсмонт... где мне взять силы?
И при мысли о брате Эсмонте Уилл снова вспомнил о том, что собирался сделать. До сих пор ему толком не предоставлялось возможности - он так ни разу и не видел Риверте спящим. Но... даже если случай представится... имеет ли он право убить его сейчас, отдав тем самым власть над Даккаром врагу?..
"Ты в своём уме?! - резко осадил его голос, подозрительно похожий на голос Роберта. - Риверте - твой враг! И вальенцы - враги! А Руван - друг, собрат по борьбе с захватчиком, тянущим свои жадные лапы до самого края земли. Чем больше умрёт вальенцев, тем лучше! Что тут думать?"
Так говорил голос Роберта, и Уилл кивал, а в ушах у него всё ещё стоял рёв сотен голосов, полный восторга, радости и торжества...
С этими мыслями он потянулся к сухой сорочке, лежащей на кровати, наклонился - и вздрогнул всем телом, когда сильные руки обхватили сзади его бёдра, и что-то твёрдое ткнулось ему между ягодиц.
- Так и стойте.
- Сир Риверте! - Уилл резко выпрямился и круто обернулся. - Боже! Нельзя же так вот подкрадываться!
- Почему? - промурлыкал тот.
- Потому что меня удар однажды хватит, - твёрдо сказал Уилл. - По правде, уже чуть не хватил.
- Вы о нашем маленьком нежничании на стене? Я поступил жестоко. Как обычно. Знаю, - Риверте вздохнул с притворным сожалением. - Но, по-моему, всем понравилось.
- Да уж, - невольно хохотнул Уилл. - Главное, понравилось вашему Сантьяро.
- Вы думаете? - сказал Риверте задумчиво. Он тоже вымок под дождём, мокрые волосы облепили виски. - Хотелось бы надеяться.
- Что им здесь нужно? - спросил Уилл. - Неужели они не понимают, что король пришлёт вам подмогу?
- Вполне понимают. Но они надеются успеть раньше.
- Ну и что из того? Всё равно придёт подкрепление и выбьет их из занятой крепости. Им не удержать Даккар.
- А им и не нужно его удерживать, - сказал Риверте всё так же задумчиво. - Достаточно взять.
Уилл непонимающе нахмурился. Он стоял перед Риверте голый по пояс, рядом с кроватью, и только что услышал от него несколько весьма недвусмысленных замечаний, но сейчас почему-то им не овладевало обычное смущение. Он мог говорить почти спокойно, так, словно они просто беседовали вдвоём в кабинете графа. Уилл подумал, что, наверное, это что-то значит - и тут же отмахнулся от этой мысли.
- Что вы хотите сказать - достаточно взять?.. Им не нужен замок?
- Не думаю. Как вы сами сказали - к чему брать то, что не сможешь удержать? Нет, Уильям, им нужен не замок.
- А... кто? - спросил Уилл, уже поняв, и Риверте просто ответил:
- Полагаю, что я. И, - он слегка нахмурился, - боюсь, что теперь и вы тоже. Такая возможность была и раньше, но после моей сегодняшней выходки на стене... - он запнулся, потом закончил довольно сухо: - Похоже, что я снова погорячился. Но вы просто-таки сводите меня с ума и лишаете способности мыслить трезво.
Будь это сказано обычным его насмешливым тоном, Уилл пропустил бы сказанное мимо ушей. Однако теперь ему стало не по себе.
- Зачем вы им нужны?

- А зачем им нужны вы, вас не интересует, м-м? Что ж, отвечу сперва на ваш вопрос. Видите ли, руванский король Рунальд одержим идеей заполучить меня в свои ряды. Той же идеей был одержим и его досточтимый родитель, причём его методы убеждения мне настолько претили, что я был вынужден выразить свой отказ самым решительным образом.
- Вы его убили.
- Не совсем я и не совсем убил, но... в целом, да. Увы, его наследник ничему не научился на ошибках отца. Похоже, он не слишком верит в военный гений своего Индраса, и считает, что лишь моё участие в войне на его стороне спасёт Руван от захвата, рано или поздно. Полагаю, что в этом он прав. - Он немного помолчал, потом добавил: - Вы, я думаю, ещё не забыли некую незаконно услышанную вами беседу... Его величество король Рувана регулярно и с упорством, достойным лучшего применения, делает мне самые заманчивые предложения. И старина Сантьяро от него не отстаёт...
- Но король Рикардо - ваш друг.
Риверте осёкся и посмотрел на него как-то странно.
- Да, - сказал он наконец. - Король Рикардо - мой друг.
Молчание длилось слишком долго. Всё это время Уилл смотрел на камин. Потом сказал:
- Всё же это странно - собирать такую армию и решаться на вылазку в тыл врага, чтобы захватить всего одного пленника.
- Не одного, а двух. Вы снова забыли о себе? Впрочем, я несколько задет, что вы так низко меня цените. Разве я не стою армии вонючих лохматых мужиков из Рувана?
- Не знаю. Я не сравнивал, - коротко ответил Уилл, и Риверте расхохотался.
- Вы, я вижу, наконец немного осмелели! В нынешнем нашем положении это не может меня не радовать - ни к чему сеять в наших рядах излишнюю меланхолию. Но вы, Уильям, в том же положении теперь, что и я. Руван вовсе не откажется перехватить вас у Вальены, чтобы диктовать условия Хиллэсу. Вы ведь знаете, что они постоянно пытаются втянуть вас в эту войну. Ваш король Эдмунд - пример потрясающе осторожного и благоразумного правителя, и до сих пор ему хватало ума держаться в стороне. Но если Руван вас получит, боюсь, это может кое-что изменить, и это не закончится ничем хорошим ни для вашей страны, ни для моей.
- Почему вы не стали штурмовать Тэйнхайл? - спросил Уилл.
Риверте криво улыбнулся.
- Говоря по правде, у меня сейчас нет времени на болтовню. Я зашёл лишь затем, чтобы предостеречь вас.
- Предостеречь?
- Да. Будьте любезны, когда начнётся штурм, закройте окна ставнями и заберитесь под кровать. Если это претит вашему врождённому мужеству, можете забраться на кровать. Но за порог чтоб ни ногой.
- Сир! - Уилл вспыхнул. - Я умею драться! Вы сами, по-моему, сказали, что у меня это выходит неплохо...
- Я вам польстил, - безжалостно ответил Риверте. - Вспомните, тогда я был в процессе вашего соблазнения. Если бы я сказал, что вы держите шпагу, как холоп кочергу, и двигаетесь с грацией годовалого телёнка, это вряд ли подтолкнуло бы вас в мои объятия.
Теперь у Уилла пылали даже уши. Ему, кажется, ещё никогда не было так стыдно.
- Поэтому, прошу вас, послушайтесь моего совета, - продолжал Риверте без малейшего снисхождения. – И учтите. Если я, не приведи господь, снова увижу вас на стене, как сегодня, наш с вами первый эротический опыт покажется вам райской ночью любви, по сравнению с тем, как я вас вздрючу в этом случае. Прошу, поверьте, я совершенно серьёзен.
Его ледяной тон вполне располагал к такой вере. Уилл отвернулся, закусив губу.
- Вы меня поняли, сир Норан?
Уилл кивнул.
- Надеюсь, вы понимаете также, что моя строгость продиктована исключительно заботой о вашей безопасности. Вспомните всё, что я сейчас сказал о вашем короле, когда будете сидеть тут с томом Священных Руад на коленях и слушать, как катапульты рушат наружную стену. Уповаю на ваше благоразумие.
Уилл снова кивнул, на этот раз не так натянуто. Риверте слегка улыбнулся.
- Но, как бы там ни было, не ложитесь спать, - сказал он уже мягче. - Если всё будет тихо, ночью я к вам зайду.
И он ушёл, а Уилл, так и не надев рубашку, смотрел ему вслед и пытался понять, чем отозвалось в нём это последнее обещание. Пытался и вздрагивал, осознавая, что не испытывает перед такой перспективой ни малейшего недовольства.

Риверте, как всегда, оказался прав. Штурм начался ночью.
Конечно, Уилл не ложился спать. Повинуясь приказу, он закрыл ставни, но лишь потому, что опасался, как бы Риверте не бросил на них взгляд. Забираться на кровать с томом Священных Руад он не стал. Ему было не до чтения, и, как ни ужасно это звучит, даже не до молитвы - он был слишком возбуждён и взволнован, чтобы подбирать слова. "Боже, - твердил он про себя, как многого месяцев назад на стене Тэйнхайла, - пусть всё обойдётся. Пусть всё обойдётся, пусть..." Но даже это не было молитвой – скорее, попыткой собраться и взять себя в руки.
Потом он услышал вопль снаружи, тут же сменившийся боем сигнального колокола. Забыв обо всём на свете, Уилл кинулся к окну и распахнул его.
Смотрел он, впрочем, недолго.
В коридорах стояла суета и толкотня - мужчины бежали наружу, женщины и дети - вниз, к погребам, где им приказали укрыться на время штурма. Столкнуться в этой суете с Риверте опасности не было - он ещё вечером ушёл на стену, самолично держать караул. Пропуская несущихся по коридорам людей и лавируя между ними, Уилл наконец добрался до оружейной. Сейчас там было темно, пусто и холодно. Уилл снял со стены шпагу - одну из тех, с потмощью которых Риверте проверял его воинское искусство в первые его дни в Даккаре. Воспоминание о последней насмешке на миг заставило Уилла запнуться, но потом он тряхнул головой и, приказав себе отбросить эти мысли, пошёл вниз. Да, чёрт возьми! - как сказал бы Риверте... Он не воин, он совершенно не любит драться, но держать оружие он умеет. А в нынешних условиях вряд ли он послужит хуже неотёсанного крестьянина, вооружившегося вилами и вставшего у стены рядом с солдатами своего господина.
Снаружи уже творился полный хаос. Стояли вопли и грохот осадных орудий, воздух полнился свистом стрел и отчаянными вскриками женщин. Едва Уилл выглянул на двор, как тёмное небо с медленным гулом рассекло огромное каменное ядро, прилетевшее из-за стены. Оно врезалось в стену башни, прямо под окном кабинета Риверте, отбила часть штукатурки и с грохотом обрушилось вниз, на вопящих людей. Несколько таких ядер уже валялись по лагерю беженцев, подмяв под собой разрушенные тенты - в такой суматохе трудно было понять, обошлось ли без жертв. Он пламени факелов и горящих стрел, посылаемых защитниками крепости за стену, рябило в глазах.
У ворот капитан Ортандо что-то выкрикивал своим сухим каркающим голосом, отдавая приказы солдатам. Его голова была перевязана - потом Уилл узнал, что ему выпала честь получить первую руванскую стрелу, содравшую с его головы часть скальпа. Это, похоже, лишь разъярило его ещё сильнее - по их недельному путешествию Уилл знал, насколько вспыльчив этот угрюмый человек, - и теперь он горел желанием стереть руванцев в порошок. Увы, было куда больше вероятности, что в порошок тут будут стёрты отнюдь не руванцы. Уилл слышал гул за стенами: враг ещё не преодолел рва, но явно был на подступах к нему. Уилл с трудом протолкался к стене, туда, где были вырублены ведущие наверх ступени.
И внезапно раздался грохот, громогласней которого Уилл не слышал никогда в жизни. Земля содрогнулась, и почти все, стоявшие там же, где Уилл, полетели наземь, не удержавшись на ногах. Уилл вскочил одним из первых и, задрав голову, увидел алое марево, взвившееся за стеной - словно облако цвета крови спустилось на землю. За стеной вопили люди, судя по их крикам, искалеченные или умирающие.
- Что это? - в ужасе крикнул кто-то.
- Это руванцам привет от господина графа! - рявкнул кто-то, видимо, сведущий - и расхохотался. Уилла пробрала дрожь от этого хохота. До Хиллэса доходили слухи о неких таинственных опытах, которые проводятся в Вальене под непосредственным руководством графа Риверте - дескать, он испытывает новое оружие, которое откроет перед ним любые ворота... Похоже, испытания перешли в фазу полевых.
За одной вспышкой последовала следующая, с восточной стороны от ворот - и там, похоже, тоже десятками гибли люди. Хоть это и были руванцы, Уилл содрогнулся - его пугала сама мысль о возможности существования силы, уничтожающей людей, словно мошек. Сглотнув, он снова кинулся к стене.
И чуть не упал, натолкнувшись на стальной панцирь, выросший перед ним словно из-под земли.
Уилл вскинул голову, инстинктивно вскидывая зажатую в руке шпагу. В первые мгновения он не узнал человека, заслонившего ему путь. Его лицо было в копоти, тёмные волосы рвал ветер, в глазах отражались отблески пламени пожара, занявшегося за крепостной стеной. Потом Уилл узнал его. Долю мгновения его снедала отчаянная надежда, что этот человек столкнулся с ним случайно и сейчас пройдёт мимо - его лицо ничего не выражало, а глаза были совершенно пусты, и чудилось, что мыслями он где-то бесконечно далеко. И в то же время от него веяло чем-то настолько могучим, настолько безжалостным - смертью, вдруг понял Уилл, это запах смерти - что не имело никакого значения, заметил он Уилла или нет: всё равно эта мощь погребёт его под собой, разорвёт, как разорвала руванцев за стеной, просто проходя мимо.
Уилл смотрел в чёрное от сажи лицо с огромными провалами глаз, в это лицо сущего дьявола, и впервые за долгое время подумал: "Этот человек убил моего отца".
Он ждал, что Риверте, по своему обыкновению, рявкнет: "Уильям! Какого чёрта?!", но тот не проронил ни звука. Рука в железной перчатке сгребла Уилла за шиворот и без единого слова поволокла прочь от стены. Уилл упирался, но никто не обращал на его попытки ни малейшего внимания. Ворот рубашки задрался к горлу и вонзился в него, Уилл чувствовал, что задыхается. Его втащили в какое-то помещение, открыли дверь - и швырнули в темноту. Уилл кубарем покатился по ступенькам - к счастью, их оказалось немного, - смутно услышав, как наверху хлопнула дверь. Что-то заскрипело снаружи, потом раздались шаги. Уилл вскочил, кинулся к двери - она оказалась заперта. Он забарабанил в неё, вне себя от ярости, крича и сыпя проклятьями, одна мысль о которых заставила бы брата Эсмонта наложить на него серьёзное покаяние. Но всё было бесполезно - его никто не слышал. Умолкнув и задыхаясь, Уилл пытался прислушаться, но единственными звуками, долетавшими до него, был отдалённый гул битвы.
Он ещё какое-то время колотил в дверь и кричал, надеясь, что кто-нибудь услышит. Потом охрип и умолк. Сев на ступеньку, Уилл попытался перевести дыхание. Его трясло от злости, от обиды - и от тревоги. Теперь он не мог даже наблюдать за сражением. И не имел ни малейшего представления о том, как оно обернётся в следующую минуту...
Это была самая кошмарная ночь в его жизни. Грохот битвы какое-то время нарастал, потом пошёл на убыль и наконец стих. Уилл снова принялся стучать и звать, но, казалось, замок вымер. Даккар пал, решил он. А может, Риверте понял, что крепость не удержать, и вывел людей за стены потайным ходом - а про Уилла, сидящего взаперти, просто забыли. А может, Риверте убит, и теперь Гальяна договаривается с Индрасом об условиях сдачи. А может, его взяли в плен, и руванцы, получив то, за чем пришли, прекратили штурм. А может...
Все эти "а может" сводили его с ума, потому что каждое казалось в равной степени вероятным. Уилл мерял шагами своё узилище - это была какая-то кладовка для старья, заваленная пустыми ящиками, корзинами и пыльными мешками, - чувствуя, что был бы счастлив разделить с Риверте и его людьми любую участь, только бы не сидеть здесь сейчас в полной беспомощности и неведении. В кладовке было сыро и воняло плесенью, Уилл сильно продрог, но его лицо горело, и глаза слипались, хотя он вовсе не чувствовал себя в состоянии уснуть.
Однако в конце концов, сдавшись, Уилл прилёг на груду мешков в уголке и, кажется, сумел задремать.

Когда он проснулся, ничего не изменилось. Он даже не знал, сколько прошло времени. За дверью по-прежнему было тихо. Сколько же он тут просидел? Уилл снова принялся стучать и звать...
И почти немедленно снаружи заскрипело что-то тяжелое, отодвигаемое в сторону, дверь распахнулась настежь, и яркий свет ослепил Уилла.
- Следуйте за мной, - услышал он ледяной, совершенно безжалостный голос.
Моргая с непривычки и вдруг ужасно смутившись, Уилл вышел. Риверте возвышался над ним - всё же он был невероятно высокого роста - с факелом в поднятой руке. Он снял латы и переоделся, теперь на нём был обычный для него в последнее время чёрный камзол. Сжимавшая факел рука была затянута в перчатку. Он умылся и пригладил волосы, но его лицо сохраняло всё ту же каменную неподвижность, которая так испугала Уилла, когда они столкнулись во дворе осаждаемой крепости.
- Всё закончилось? - робко спросил Уилл, хотя внутренний голос предупреждающе вопил, что ему следует прикусить язык и помалкивать. - Руванцы ушли?
Он не был удостоен ответом. Не удосужившись повторить приказ, Риверте повернулся к Уиллу спиной и зашагал по коридору. Уилл поплёлся за ним.
Они вышли наружу - это были подсобные хозяйственные помещения - и прошли через двор, полнившийся стонами раненых и детским плачем. Впрочем, и того, и другого было много меньше, чем можно было опасаться. Всюду суетились лекари, перевязывая раны, женщины ухаживали за ранеными, лежавшими во дворе где и как попало. Уилл увидел коленопреклонённого священника, читавшего вслух заупокойную молитву над распростёртым на земле человеком; рядом с ним плакала женщина. Было темно, Уилл не мог понять, то ли ещё не рассвело, то ли прошли почти целые сутки.
Риверте прошёл через двор. Никто с ним не заговаривал, хотя Уилл улавливал благоговейные взгляды, которые бросали на хозяина Даккара многие из тех, мимо кого он проходил. Они зашли в замок и стали подниматься по лестнице. Уилл понял, что Риверте ведёт его в спальню - вот только в чью именно, он пока терялся в догадках. Угроза, брошенная накануне, внезапно всплыла в памяти Уилла со всей её безжалостной ясностью. О, боже... он сейчас меня изнасилует, в ужасе понял Уилл. Как-то особенно жестоко и гнусно, чтобы я знал своё место. Он закусил губу, чтобы она перестала дрожать. Можно развернуться и шмыгнуть в одно из ответвлений коридора, но... надолго ли это отсрочит неизбежное возмездие?
Риверте остановился напротив двери в свою спальню и толкнул дверь. Мысленно попросив бога триединого о снисхождении, Уилл переступил порог следом за своим палачом.
- Закройте дверь, - последовал сухой отрывистый приказ.
Уилл закрыл. Потом повернулся, высоко подняв голову и стараясь смотреть спокойно. Что бы с ним теперь ни сделали, если он будет сохранять достоинство, ему не в чем будет себя упрекнуть.
Риверте подошёл к столу и зажёг свечи; спальня озарилась дрожащим тревожным светом. Затем повернулся к Уиллу и сказал совершенно спокойно:
- Теперь мне придётся вас убить.
Это прозвучало так бесстрастно, что Уилл вздрогнул. Его напускное спокойствие вдруг куда-то улетучилось.
- И съесть, - добавил Риверте тем же ничего не выражающим голосом. - С зелёным горошком и сельдереем. Ведь именно так обычно поступают кровожадные чудовища с непослушными детьми?
Уилл задохнулся. Он чувствовал, что и краснеет, и бледнеет одновременно.
- Сир Риверте... - начал он, но Риверте прервал его:
- Однако, поразмыслив, я рассудил, что это было бы слишком мягким наказанием за ваше поведение. Поэтому я поступлю с вами иначе. Я поступлю так, что вы будете на коленях умолять меня о смерти как о величайшей милости.
Он говорил всё ещё этим мертвенным, бесцветным тоном. Уилл снова вспомнил о его вчерашней угрозе и почувствовал, как волосы у него затылке встают дыбом. Риверте наклонился, поднимая что-то с пола, и Уилл невольно зажмурился, не желая смотреть на предназначавшееся ему орудие пытки. Но потом вспомнил, что брат Эсмонт велел ему быть сильным - и, собрав всё своё мужество, открыл глаза.
Граф Риверте стоял перед ним. В руке у него была гитара.
- Я буду петь вам серенады, - сказал он, и это звучало как приговор.
Секунду Уилл смотрел на него. Потом прижал обе ладони к лицу и расхохотался.
Он смеялся и смеялся, выпуская в смехе напряжение, нараставшее в нём много месяцев, со дня гибели его отца. Он не мог остановиться; постепенно хохот перешёл во всхлипы, но Уилл всё равно смеялся, захлёбываясь и задыхаясь. Он понимал, что это истерика, но поделать ничего не мог.
Тёплые руки легли ему на плечи и привлекли к широкой груди. Риверте снял перчатки, но Уилл отметил это лишь краем сознания. Всё ещё постанывая от иссякавшего наконец смеха, он ткнулся лицом в мускулистое плечо, пахнущее потом, кровью и гарью. Этот запах невозможно было смыть.
- Я иногда думаю, - сказал Риверте, - что ваш кромешный идиотизм является неотделимой частью вашего непостижимого очарования.
- Не смейтесь надо мной, - пробормотал Уилл, крепче вжимаясь лбом в тёплое сильное плечо рядом с собой. - Не сейчас. Не надо.
Риверте промолчал, только его руки скользнули с плеч Уилла ему на спину и прижали его крепче.
Они довольно долго стояли так посреди спальни. Потом Риверте отстранился и окинул Уилла пристальным взглядом.
- Там стоит таз, - сказал он наконец. - Умойтесь.
Уилл беспрекословно подчинился. Ледяная вода освежила его, он чувствовал себя уже намного лучше. По правде, очень давно ему не было так хорошо.
- Идите сюда, - позвал его Риверте, и когда Уилл подошёл, ему в руку лёг бокал.
- Пейте. До дна.
Он выпил не отрываясь. Риверте забрал у него бокал, сел в кресло и усадил Уилла себе на колени.
- Ну, объясните теперь, - сказал он, лёгкими движениями поглаживая его спину, - за каким дьяволом вас понесло во двор, когда я ясно велел вам сидеть у себя?
- Я не мог остаться в стороне, - просто ответил Уилл. Он выпил вино слишком быстро, и, в сочетании с недавним срывом, это его совершенно разморило. - Я ведь тоже живу здесь, под защитой этих стен, значит, должен оборонять их.
- Недурно. Хотя и в высшей степени наивно, ну да чего ещё от вас ждать... Впрочем, если бы вы ответили, что опасались за мою жизнь, я бы отшлёпал вас за враньё.
- И это тоже, - сказал Уилл - и испугался.
Потому что это была чистая правда.
- Похоже, мне всё-таки придётся вас отшлёпать, - после паузы сказал Риверте. Его рука переместилась со спины Уилла на его шею. - Хотя, говоря откровенно, сегодня я не вполне настроен на любовные игры.
- Штурм окончился?
- Штурм окончился.
- Они ушли?
- Ушли? Бог с вами. Сантьяро так просто не сдаётся. Он, правда, здорово озадачен случившимся... и, я надеюсь, впечатлён достаточно, чтобы не повторять подобных попыток.
- Что это было? Эти... взрывы за стеной?
- Вы требуете выдать вам одну из главных военных тайн Вальены. А ведь мы с вами всё ещё враги, надеюсь, вы помните?
- Иногда я об этом забываю, - пробормотал Уилл. Он не смотрел на Риверте и не заметил, как изменилось его лицо при этих словах. - Но ладно, я не настаиваю. Главное, мы их отбили.
- Да, мы их отбили, - язвительно согласился Риверте. - Вы особенно поспособствовали этому, сидя в чулане и оглашая окрестности своими воплями. Они весьма разлагающе действовали на боевой дух противника.
- Я на вас злился, - выпалил Уилл.
- А я на вас. Хоть в чём-то наши чувства полностью взаимны.
Уилл осёкся, не зная, что на это сказать. Он ловил себя на том, что его совсем развезло от выпитого и пережитого, ему было тепло и хорошо сидеть вот так, и не хотелось думать ни о чём, совсем ни о чём.
- Что теперь будет? - спросил он тихо, сам не зная толком, что имеет в виду. Риверте понял его вопрос однозначно.
- Будет, разумеется, осада. Сантьяро надеется, что сможет сломать нас раньше, чем прибудет подкрепление из Сианы. Вероятно, он попытается отрезать нас от чистой воды или посеять в Даккаре эпидемию. Словом, он хочет выкурить меня за стены, раз ему не удалось пробиться за них самому.
- А почему бы вам не выйти? - внезапно сказал Уилл, выпрямившись. - И вам, и мне. Если дело только в нас. Ведь так вы спасли бы жизнь всем этим людям.
Риверте посмотрел на него без раздражения. Казалось, он всерьёз обдумывает такую перспективу.
- Если бы был хоть малейший шанс, - сказал он наконец, - что руванцы удовольствуются этим и уйдут, возможно, я бы именно так и сделал. Но, боюсь, теперь Сантьяро слишком разгневан. Сегодня погибло не меньше трёхсот его людей, а я лишился едва десятка. К тому же я натянул ему нос. Мой друг добродушен по натуре, но, как я уже говорил, слишком самоуверен. Боюсь, он не просит мне этого урока.
- Вы думаете, он...
- Он сожжёт Даккар, - спокойно сказал Риверте. - И убьёт всех мужчин, да и женщинам тоже придётся несладко. Руванцы всегда так поступают, это их метод ведения войны.
- А у вальенцев другие методы?
- Мне казалось, уж кому-кому, но не вам спрашивать об этом.
Уилл промолчал. Накануне штурма он задал Риверте вопрос о Тэйнхайле, но так и не получил ответа. Что-то ему подсказывало, что и теперь он его не получит.
- А вы ведь могли уйти давным-давно, сир Риверте. И быть сейчас в безопасности в Сиане...
- О да. И изучать донесения о том, как Индрас с досады жжёт мои поля и убивает моих крестьян. А также получать от вас пылкие письма с описанием ваших будней в Журдане. Не думаю, что всё это сделало бы меня счастливее, чем сейчас.
Его голос слегка изменился, когда он произнёс последние слова. Уилл молчал, и Риверте добавил всё тем же странным тоном:
- Так что теперь, сир Уильям, мы оба с вами здесь заперты, что де факто уравнивает наше положение. Как вы думаете, это нас сблизит?
Уилл посмотрел ему в лицо.
- Я вас совершенно не понимаю, - пожаловался он.
- Может быть, это и к лучшему, - ответил Риверте и, подхватив его под колени, встал. Три шага - и Уилл оказался на знакомой постели. Он уже даже знал, что в нижней её части погнулась пружина.
- Вы же сказали, что не в настроении! - запротестовал он, инстинктивно отодвигаясь, когда Риверте склонился к нему.
- Моё настроение крайне переменчиво. Ещё полчаса назад я намеревался вас убить, а теперь, смотрите, я могу быть почти нежен.
И Уилл немедленно получил возможность сполна убедиться в искренности его слов.

Позже он думал, что дни осады Даккара были их лучшими днями.
Словно насмехаясь над оккупантами, Риверте возобновил свой подчёркнуто светский образ жизни. Он вспомнил о своих замашках столичного франта и, засунув простые и практичные костюмы для верховой езды в дальний угол гардероба, снова стал щеголять атласными камзолами, драгоценностями и шелковыми подзвязками, прохаживаясь по крепостной стене в туфлях из тончайшей замши. Каждое утро Рашан Индрас подъезжал к замку, и они с Риверте обменивались репликами, столь же оскорбительными, сколь и весёлыми. Впрочем, в шутках Индраса теперь сквозила свирепость. Он грозился перевезти Риверте через границу, привязав за член к хвосту своего коня. Риверте отвечал, что это намерение выдаёт в нём варвара, и он, Риверте, с удовольствием продемонстрирует своему другу более целесообразное применение детородного органа. Солдаты на стене встречали этот обмен любезностями дружным хохотом.

В эти дни Уилл окончательно перебрался из своей комнаты к Риверте. Тот не отпускал его из постели до утра, усаживал завтракать с собой вместе, иногда держал совет с Гальяной, Ортандо и другими своими помощниками прямо в собственной гардеробной, ничуть не смущаясь присутствием Уилла. И за всё это время Уилл ни разу не видел его спящим.
- Вы что, совсем никогда не спите? - спросил он однажды, не удержавшись.
- Иногда, - последовал ответ. - Но стараюсь избавляться от этой дурной привычки.
Если Риверте и спал, по его словам, иногда, то явно не ночью. Не спал ночами и Уилл, и ему было всё труднее подниматься раньше полудня. Ночи, а порой и дни сливались в единый сладко-горький сон, видение, от которого он и рад бы был, и не хотел бежать. Риверте был с ним неизменно терпелив, внимателен и нежен, и каждый день Уилл узнавал от него нечто, о чём предпочёл бы никогда не знать - но лишь до тех пор, пока эта новая грань порока не поднимала его на вершины неведомого раньше наслаждения. Уилл не умел его сдерживать, и иногда в эти ночи из его горла вырывался крик, невероятно похожий на тот, который он услышал из спальни Риверте в первую свою ночь в Даккаре и который вынудил его сорваться с места в уверенности, что за стеной кого-то убивают. Это в самом деле походило на смерть. На прекрасную, ослепительную, восторженную смерть. И он умирал каждую ночь по нескольку раз, оживал и умирал снова.
Риверте улыбался, глядя, как он возвращается из тумана радужного забытья.
- Я говорил вам, сир, что вы восхитительны? - повторял он снова и снова, и снова и снова Уилл, одурев от счастья, рассеянно мотал головой. - У меня довольно обширный опыт в подобных делах, но я ни разу не встречал никого, кто был бы столь отзывчив и столь неприкрыто выражал свои чувства в постели. Для человека, собирающегося в монастырь, вы проявляете просто небывалый пыл. Интересно, знал ли ваш брат Эсмонт, что в вас дремлет такая чувственность?
- Прекратите издеваться, - бормотал Уилл, в отчаянии натягивая на голову подушку.
- А кто тут издевается? Я совершенно серьёзен, - отвечал Риверте и показывал ему что-то ещё, что-то такое, от чего все мысли снова вылетали у Уилла из головы.
Ему никогда в жизни не было так хорошо.
Когда-то в Тэйнхайле он случайно услышал разговор двух служанок, выбивавших ковры; судя по их словам, большинство мужчин терпеть не могут целоваться, и это их весьма огорчало. Уилл никогда об этом не думал, но, если служанки и были правы, то Риверте являл собой исключение из правила: целоваться он любил и умел. Каждое утро Уилл встречал с опухшими и онемевшими губами, и до самого вечера чувствовал в них сладкую боль, ту же, что и в иных, более интимных местах. Нежность и мастерство Риверте могли сравниться только с его настойчивостью и безжалостность; он не слышал и не знал слова "нет", и когда он входил в раж, остановить его было невозможно. Уилла пугала эта его черта, в той же мере, в которой приводила в восторженный трепет. Он был в полной власти этого человека, во всех смыслах слова - но отчего-то был уверен, что, если это будет в его силах. Риверте не причинит ему намеренного зла. Единственный раз, когда он был груб, в самую первую ночь, Уилл старательно выбрасывал из головы.
Если говорить начистоту, пожалуй, он был счастлив.
Порой он вспоминал о том, ради чего всё это затеялось, о том, чем он всё ещё оправдывал перед собой свою податливость и получаемое в награду за неё наслаждение. Однако это оставалось всего лишь мыслями.
Тем временем дела в замке Даккар шли вовсе не так хорошо, как в спальне его хозяина. Хотя Риверте с Гальяной тщательно рассчитали продовольствие на случай долгой осады, запасы стремительно таяли. Людей было слишком много, много было также больных и раненых, которым нельзя было урезать рацион так строго, как здоровым. Теснота и жара - ибо погода снова наладилась - способствовали быстрому распространению болезней. Руванцы совершили удачную вылазку, завалив ручей, бежавший через территорию замка, и он сразу помутнел и забился песком. Теперь остался только колодец в главной башне, и люди с вёдрами целыми днями простаивали в очередях, чтобы получить ненмого свежей воды. Пищи становилось всё меньше, трупов - всё больше, и их приходилось сбрасывать в ров с крепостной стены. Большую часть дня Риверте проводил во дворе, лично осматривая раненых, помогая людям по мере сил в мелких и крупных бытовых неурядицах. За ним, прикрывая лицо платком, бегал Гальяна. Риверте лица не прикрывал, и даже не морщился, склоняясь над зловонной раной очередного бедняги, собиравшегося отдать жизнь за своего сеньора. После этих обходов он возвращался мрачный и молчаливый, садился за стол, не замечая Уилла, и молча выпивал свою обычную бутылку. К сожалению, не было похоже, что это ему особенно помогает. Забывался он только ночами, и Уилл старался помочь ему сделать так, чтобы хотя бы на эти несколько часов дневные тревоги вылетали у него из головы. Покончив с этим делом, Риверте вставал, одевался в свой лучший камзол и шёл на стену зубоскальничать с предводителем руванцев.
Это длилось уже без малого три недели.
- Вы скучаете в моём обществе? - спросил Риверте Уилла однажды, когда они лежали в постели во время короткой передышки. Была середина ночи, в распахнутое окно проникал ветер.
- А вы? - ответил Уилл вопросом на вопрос; по правде, ему действительно казалось, что от него маловато проку.
- Отнюдь, - ответил тот, крепче прижимая его к себе. - Я нисколько не льщу и не преувеличиваю, называя вас дивным созданием. Вы, Уильям, в чём-то уникальный случай. Ваш отец не отпустил вас в монастырь, где вам привили бы все мерзкие замашки попов - а сами вы старательно отгораживались от светского общества, которое вам навязывали. Как следствие, вы ничего не знаете о людях, но это сохранило вам изумительную чистоту души.
- Опять вы смеётесь надо мной.
- Я никогда над вами не смеялся. Немного дразнил... но не смеялся, Уильям, нет.
Уилл не знал, что сказать на это. Он слишком часто не знал, что сказать, но, к счастью, Риверте и не требовал от него ответа. Общение у них обычно протекало несколько иным, не менее приятным для обоих способом.
К концу третьей недели осады Уилл заметил, что солдаты Риверте сильно погрустнели и явно утратили боевой дух. Оказалось, до них дошёл слух, что к руванцам вот-вот прибудет обоз походных шлюх - праздник, неизменно поднимавший настроение армии. Руванцы хохотали и шутили в предвкушении, люди же Риверте, которым было строжайше запрещено прикасаться к прятавшимся в замке женщинам, лишь мрачно смотрели на них со стен. Уилл однажды услышал краем уха, как Гальяна выразил опасение, как бы кто-нибудь из солдат не открыл ворота, чтобы положить конец вынужденному воздержанию. Полгода назад Уилл бы вообще не понял, в чём проблема - но теперь, узнав на собственной шкуре темперамент вальенцев, он примерно представлял, каково им обходиться без плотских утех третью неделю кряду.
Риверте, казалось, не замечал нараставшего в его рядах недовольства. Это тревожило Уилла, но он не сомневался, то граф вынашивает план, о котором просто не распространяется раньше времени. Этот человек предпочитал делать, а не болтать. Так вскоре и оказалось.
Однажды ночью Уиллу почудилось, что он слышит внизу какой-то приглушённый шум и возню. Но Риверте особенно измотал его в тот раз, и он, лишь заворочавшись во сне, тут же снова провалился в сон. Однако с рассветом его разбудили ликующие крики и хохот, доносившиеся со двора. Подойдя к окну, Уилл увидел аляповатый обоз, затянутый цветастой тканью, из которого спрыгивали на землю женщины соврешенно определённого рода занятий. Солдаты Риверте подхватывали их в прыжке, вознаграждались смачным поцелуем в усы и хохотали как дети, получившие в подарок взлелеянную в мечтах игрушку. Оказалось, что ночью Риверте с Ортандо и ещё дюжиной солдат совершил вылазку за стену и перехватил обоз, двигавшийся к руванской армии. После кратких переговоров, во время которых гонорар весёлых девиц, обещанный руванцами, увеличился втрое, обоз повернул в сторону замка и под покровом ночи был доставлен к потайному ходу, через который девиц провезли вместе с их обозом. Девицы выглядели польщёнными и донельзя довольными - им явно льстило то, сколь большое значение придавали их услугам.
Рёв Рашана Индраса, доносившийся из-за стен Даккара в то утро, был особенно оглушителен, а угрозы - особенно устрашающи. Риверте предложил ему в качестве утешения одну из шлюх на выбор, в ответ на что Индрас с проклятьем потребовал, чтобы Риверте отдал ему собственную шлюху - этого смазливого хиллэсского щенка, которого он трахает, пока его люди гниют заживо...
Уилл сам, к счастью, не присутствовал при этом, но слышал, как случившееся обсуждали люди во дворе. По их словам, после этого требования Риверте резко перестал улыбаться, вырвал у стоявшего рядом солдата лук и, не говоря ни слова, всадил стрелу в землю у самых ног Индраса. С тем тот и уехал, видимо, не решившись и дальше испытывать терпение своего друга.
Риверте говорил, что Индрас злопамятен, но сам он, похоже, был злопамятен не меньше. Хотя его капитаны - все, кроме Ортандо - хором твердили ему, что недавняя вылазка с нападением на весёлый обоз была полным безумием и закончилась удачей лишь благодаря благоволению небес, он решился на ещё одну операцию, не менее, а то и более безумную. Уилл ничего не знал об этом - и никто не знал, пока Риверте с отрядом в шесть человек не появился вдруг среди ночи в замке, выйдя из всё того же потайного хода. Когда они уходили, их было вдвое больше; теперь все они были в крови и тяжело дышали. Уилл ничего этого не знал - перед тем он, как обычно, заснул в объятиях графа, и был разбужен его тяжёлыми, непривычно медленными шагами. Вскинувшись и ошашело моргая со сна, Уилл смотрел, как Риверте подходит к тазу с водой и каким-то странно неуклюжим жестом пытается снять доспехи. Он был в крови, но во время штурма на нём тоже была кровь его врагов, и теперь Уилл не сразу сообразил, что он ранен.
Лишь только до него это дошло, он вскочил и кинулся к Риверте. Без единого слова помог ему снять покорёженные доспехи, разрезал жилет и рубашку и увидел глубокую рубленую рану на плече.
- Рикардо давно говорит, что мне надо завести себе оруженосца, - криво улыбаясь, сказал Риверте, когда Уилл невольно побледнел при виде кровоточащей раны. - А я говорю - зачем, если от мальчишек больше проку в постели, чем в такие минуты? Позовите лекаря, Уильям, и ложитесь спать.
Уилл позвал лекаря, но спать не лёг: сидел и смотрел, как тот зашивает рану Риверте суровыми нитками. Во время этой операции Риверте рассеянно смотрел в окно, на его лице не дрогнул ни один мускул. Лекарь перевязал рану, прописал ему полный покой в течение двух дней и ушёл: у него было много работы внизу, во дворе замка.
Риверте налил себе вина и встал у окна. Занималась заря; мутные розовые лучи освещали его обнажённый торс, иссечённый белыми полосками старых шрамов.
- Как вы думаете, Уильям, - проговорил он, глядя туда, где над Чёртовым лесом светилась тонкая кромка рассвета, - всё это имеет хоть какой-нибудь смысл?
- Что?.. Что именно?
- Всё это. Вы. Я. Все эти драки, завоевания, оскорбления, попытки кому-то что-то доказать. Что говорят по этому поводу Священные Руады?
- Не знаю, - ответил Уилл, помолчав. Он сидел на кровати, ему хотелось, чтобы Риверте подошёл и сел рядом с ним, но тот стоял у окна, чужой и далёкий, и Уилл не знал, как попросить его об этом.
- Правда? - хозяин Даккара посмотрел на него с насмешкой. - Но это ведь самый простой вопрос из тех, которые вам будут задавать ваши прихожане, когда вы станете монахом.
- Значит, - сказал Уилл, помолчав, - я стану очень плохим монахом.
- О, - обронил Риверте. - Неужели вы наконец-то это поняли?
Он поставил бокал, опорожнённый едва на треть, и подошёл к кровати, но не сел. Его пальцы легли Уиллу на лицо, медленно скользнули по щеке вниз, большой палец, едва касаясь, провёл по губам.
- Иногда, - сказал Риверте, - ты так похож...
Он осёкся и качнул головой, словно возражая самому себе - и его рука скользнула с лица Уилла на его затылок.
- Вам же прописали покой! - попытался возразить Уилл - он всегда возражал, каждый раз, это было уже почти ритуалом.
- Я абсолютно спокоен, - заверил Риверте, мягко и настойчиво укладывая его на спину и пристраиваясь рядом. Потом последовало неизбежное, то, чего Уилл в глубине души так желал.
- Не хочу, чтобы Рашан снимал эту осаду, - сказал Риверте вполголоса, когда они лежали рядом в сумрачном свету пасмурного утра. - Не хочу, чтобы это кончалось. Пусть он стоит у моих ворот вечно.
Уилл не спросил, что он имеет в виду. Ему казалось - ему хотелось верить, - что он понимает.
А когда утро сменилось днём, он узнал, что во вчерашней вылазке Риверте проник в самый лагерь руванцев и убил Дьярда Ширкана - правую руку Индраса и одного из командующих его армией, лучшего, после самого Индраса, военноачальника в объединённой армии Рувана.
Ещё через четыре дня стало известно, что войско, собранное королём Рикардо, наконец выступило из Сианы и прибудет к Даккару в течение недели. К этому моменту из защитников крепости погибло около восьмидесяти человек: три десятка воинов и полсотни крестьян. Впрочем, все понимали, что, если бы Риверте не удержал замок, жертв было бы намного больше.
Ещё через день армия Рувана снялась с лагеря и ушла к границе.

© Elle D.

Дата добавления: 2015-07-24