Встреча шестая

С Дмитрием Петровичем Смирновым,

Самым старым из бывших малошалежцев, хотя 77-летним возрастом в прежней Малой Шалеге он никого не удивил бы.

80 - 90-летние старики были для деревни нормой. Но так или иначе, Дмитрий Петрович – «последний из могикан», кто помнит еще доколхозную жизнь. Зима, которой я побывал у него, на снега была неслыханная. Сугробы вокруг дома Смирновых – до самых оконных стекол. Со всех сторон – захудалые домишки, купленные заполонившими в последнее время деревню цыганами, разрабатывающими золотую жилу на продаже из-под полы плода запретного, плода желанного – водки. «Веселенькая жизнь у стариков Смирновых,- подумал я, приближаясь к дому.- Табор да и только»,- с опаской поглядываю на поднявших лай лохматых цыганских собак, на смуглолицые цыганские оравы, носящиеся по всему видимому пространству вокруг. Храпят заиндевевшие лошади на привязи у домишек, запах конского помета густо напитал воздух

На стук в дверь избы никто не отвечает. Дергаю ручку двери. Пахнуло нежилым, нетопленым, но в каморке за печью кто-то шевелится. Иду туда. В фуфайке, шапке и валенках на кровати сидит Дмитрий Петрович. За столом – жена его Матрена Владимировна. Грея руки о чашку, пьет чай. Здороваюсь. Дмитрий Петрович вопросительно смотрит на меня. Не признает. Начинаю объясняться. Надо было видеть радость, с какой встретили это объяснение старики. Земляк пожаловал! Ради гостя Матрена Владимировна принесла три полена дров, растопила печь-буржуйку. В каморке повеселело, потек разговор.

- Вот так и живем,- вздохнув, сообщил Дмитрий Петрович и сложил лодочкой ладони меж колен. Маленький, сухонький, похож на мальчика с седой бородой и глубокими морщинами.- Продали домину в Малой Шалеге за восемьсот рублей, купили здесь домишко за четыре двести.

- Та же история и у Порфирия Петровича,- заметил я.

- А что ты хочешь. Сущая рвачка была, когда все из деревни побежали. Всем разом дома понадобились. Нагрел кое-кто на этом руки. А теперь за наш домишко никто и двух тысяч не даст. Разве что цыганам за бесценок отдать.

- У вас в Титкове, кажется, зять живет?

- Живет. Единственная на него надежда, что холодной, голодной смертью не даст умереть… Извини, сынок, за холод в избе, дрова экономим.

- А сыновья у вас где?- интересуюсь. Как оказалось, неосторожно.

- Оба сына, Григорий и Николай, в пять дней в сырую землю убрались, в одном годе…- скорбно потупив взгляд, сообщает Матрена Владимировна и отворачивается, пряча подступающие к глазам слезы.- Одного похоронили, домой с похорон приезжаем, узнаем: второй погиб…

«Бедные, бедные старики,- чрезвычайное чувство жалости охватывает меня,- позабытые, одиноко доживающие жизнь в простуженном дому среди снегов…»

- Но жить надо,- словно читая мысли, говорит Матрена Владимировна,- сколь отпущено на веку, столь и взять. Хворые, немощные, но живем. И до войны, и в войну, и после нее ломаные. А живем.

Дмитрий Иванович согласно кивает головой, раскачивая завязками распущенной шапки-ушанки.

- Колхоз нам не помог в переездах ничем,- добавляет,- будто и не горбатили спину на него всю жись. Но ничего, ничего…

Что стоит за этим «ничего», не рискую спрашивать, чувствуя, сколь велика обида стариков на всех и вся за то, что вот так приходится завершать «жись». Такого, чтоб люди богом и людьми становились забыты, в Малой Шалеге не бывало.

- Скотину уже не держите?- уныло интересуюсь.

- Теперь уже нет, сынок. Руки и ноги не те. Десяток коров за жись продержали. На одиннадцатой – в рай въезжать.

- Какие уж работники мы теперь,- добавляет Матрена Владимировна.- Иные разы у Митрия Петровича и яичко разбить силы не хватает.

- Так и живем,- кому-то, вовсе не мне, отрешенно говорит Дмитрий Петрович.

Мне жалко стариков до слез. Если б я мог хоть чем-то им помочь! Если б мог… Чего ж я в 76-м не сделал всего, что мог, работая в газете? Но что, что я мог? Сломать Систему? Это невыносимо: думать, что мог бы, и знать, что не мог бы. Я говорю, спрашиваю Дмитрия Петровича еще о чем-то, а в мыслях единственное: поскорее пойти к зятю Дмитрия Петровича – Мухину Алексею Михайловичу, убедиться, что стариков он не забывает и умереть им «холодной, голодной смерть» не даст.

(Встреча с Алексеем Михайловичем у меня состоялась, и теперь я за стариков спокоен).

Дата добавления: 2015-07-20