От репрезентации текста к модели ситуации

Если мы обратимся к моделям обработки связного текста, то заметим, что в большинстве случаев носитель языка постепенно конструирует представление текста в эпизодической памяти. В принципе репрезентация текста включает в себя не только поверхностную—семантическую и прагматическую—информацию, но и схематические суперструктуры. Кроме того, считается, что репрезентация текста имеет иерархическую природу, включающую микроструктуры, организованные посредством линейных связей в терминальные категории.

В предыдущих главах мы указывали на ограничения, характерные для данной концепции. В достаточно общем виде проблема состоит в том, что в репрезентацию текста включаются не только элементы текста, но и элементы знания. Сколько таких элементов входит в состав репрезентации текста? Другими словами, является ли она содержательно богатой и разветвленной структурой, как подсказывает нам интуиция и эксперименты, или же в основном ограничивается представлением самого текста? Где нужно провести границу? В настоящей книге мы последовательно проводим точку зрения, в соответствии с которой репрезентация текста является относительно однородной и не очень сложной; мы полагаем, что в нее необходимо включить только те умозаключения, которые необходимы для установления когерентности на локальном или глобальном уровнях. Другие исследователи выдвигали гипотезы о более обогащенных репрезентациях, включающих в себя дискурс и его контекст, а также внутреннее знание, привлекаемое в процессе интерпретации. Грессер продемонстрировал, например, как тексты в процессе понимания могут обогащаться выводами и следствиями (Graesser, 1981). Мы же считаем, что эти усложнения, за исключением тех, которые текстуально необходимы, являются не частью собственно текстовой репрезентации, а скорее входят в состав конструируемой слушателем или читателем ситуации, модели, обозначенной в тексте. Именно эта модель собирает и поставляет всю релевантную информацию для адекватного понимания текста...

Различие между репрезентацией ситуации и текста не является абсолютно новым. В нашей работе (van Dijk, 1977a) это различие разрабатывалось с помощью таких понятий, как,, факты",,, возможные миры" и,, модели дискурса". Аналогичные понятия использовались и другими исследователями; ср.,, дневники референции" Кларка и Маршалла (1978),,, референты дискурса" Картунена (1976),,, дискурсивные сущности" Нэш-Веббер (1978а), „сети референции" Хабеля (1982),,, теорию текста—мира" Петефи (1980),,, репрезентации дискурса" Кампа (1981) и,, ментальные модели" Джонсона-Лэрда (1980). Различаясь в деталях, все эти понятия мотивированы одним и тем же интуитивным представлением: чтобы понять текст, мы должны представлять себе, о чем он. Если мы не в состоянии представить себе ситуацию, в которой индивидуумы обладают свойствами или отношениями, обозначенными в тексте, то не сможем понять и сам текст. Если мы не понимаем отношений между локальными и глобальными фактами, о которых говорится в тексте, то мы не понимаем и текста.

Сказанное является прямым следствием, вытекающим из наших представлений о роли использования знания в понимании текста. Использование знания в понимании текста означает способность соотносить текст с некоторой имеющейся структурой знания, на основе которой и создается модель ситуации. В процессе этого вспоминаются прошлые ситуации, как конкретно-эпизодические, так и обобщенно-семантические ситуации. (Sсhank, 1979). В большинстве интерпретированных нами текстов описываются объекты, лица, места или факты, уже известные нам из прошлого опыта. Хранящиеся в памяти ситуации входят в состав (пересекающихся) структур (или кластеров), образованных по признаку сходства. Поскольку они имеют эпизодический характер, то, разумеется, они субъективны и различны у каждого человека. Так, у каждого из нас есть субъективные кластеры опыта, связанные с городом, в котором мы живем, с домом, друзьями, местом работы и основными событиями жизни. Точно так же у каждого из нас есть в той или иной мере сходные кластеры опыта, связанные с такими понятиями, как страны, города, исторические события, политические события, известные люди. С другой стороны, в случае деконтекстуализации, опыт становится почти или совершенно общим; ср., например, знание арифметики или правил шахматной игры.

Мы полагаем, что в процессе понимания подобные кластеры отыскиваются и используются в качестве основы для модели новой ситуации. Иногда можно непосредственно использовать имеющуюся модель, иногда же ее нужно сконструировать из нескольких частично пригодных, уже существующих моделей. Выдвигалось предположение (Carbonell, 1982), что рассуждение по аналогии является мощным средством для преобразования имеющихся, но неподходящих моделей в модели, отвечающие требованиям определенной задачи. Так, текст напоминает понимающему о некотором прежнем опыте, а затем этот опыт используется для создания модели данной ситуации. Обычно для этого требуется трансформировать каким-то образом старую структуру опыта, и в связи с этим Карбонелл рассматривает различные операторы, которые можно использовать для постепенной трансформации существующей структуры в новую структуру, основанную на анализе,, средства—цель". В этом смысле понимание связного текста можно рассматривать как решение определенной задачи.

Сконструированная таким образом модель ситуации представляет собой основу для интерпретации текста. Она охватывает все знание, включая то, которое содержится в тексте имплицитно или же подразумевается. Общее знание используется точно так же, как специфический опыт: и то, и другое образуют основу для моделей ситуаций и, следовательно, для кодирования нового опыта.

10.1.1. Для чего нужна модель ситуации. Теперь рассмотрим ряд специальных лингвистических и психологических понятий, нужных для демонстрации того, что модели ситуации являются не просто правдоподобными, но действительно необходимыми для анализа феноменов понимания дискурса и памяти.

Референция. В философии и лингвистике стало привычным проводить различие между,, значением" и,, референцией". Мы используем слова или референциальные выражения для обозначения различных объектов—отдельных предметов, свойств, отношений и фактов (истинностных значений) в некотором возможном мире. В психологии различием между значением и референцией обычно пренебрегали. Этот недостаток может быть устранен с помощью модели ситуации. Обозначаемый мир не является когнитивно релевантным: то, что мы видим или представляем,—опять-таки некая конструкция, модель ситуации. Это репрезентация того фрагмента мира, о котором говорится в тексте. Конечно, многое из этого фрагмента остается недоговоренным в тексте, главным образом потому, что слушатель уже многое знает об этом. С другой стороны, главная (семантическая и прагматическая) функция текста состоит в обогащении модели—в получении знания. Все это относится не только к семантической информации в ассертивных контекстах, но и к угрозам, обещаниям и извинениям: эти речевые акты информируют нас о нуждах, желаниях или мнениях говорящего по отношению к нашим действиям.

Это значит, что кроме чисто,, семантической" модели ситуации, нам нужна коммуникативная модель контекста, представляющая речевые акты и лежащие в их основе намерения, а также дополнительная информация о говорящем, слушающем и контексте. Мы можем предположить, что именно коммуникативная модель контекста устанавливает связь между моделью ситуации и репрезентацией текста. Репрезентация текста—это, так сказать, семантическое,, содержание" коммуникативного акта, референциальной основой которого является модель ситуации. Здесь мы не можем полнее раскрыть точный смысл коммуникативной модели контекста и ее отношений с репрезентацией текста или моделью ситуации.

Кореференция. Выражения в дискурсе относятся не к другим выражениям или лежащим в их основе понятиям текста, а к индивидуумам в модели ситуации. Выражения „мой брат" и „адвокат" могут иметь различные концептуальные значения, но и то и другое может относиться к одному и тому же индивидууму, скажем Джону. Модель ситуации содержит репрезентацию того же индивидуума. Понятие кореференции не будет иметь существенного значения в когнитивной процедурной теории понимания, если у нас нет возможности координировать репрезентацию с моделью ситуации. Джонсон-Лэрд и Гарнэм (1980), Кларк и Маршалл (1978), Карттунен (1976) и Веббер (1978а) углубили разработку этого положения.

Когерентность (связность). В одной из наших предыдущих работ мы подчеркивали, что локальная и глобальная связность основываются на отношениях между пропозициями. Грубо говоря, текстовая база является локально связной, если обозначаемые факты связаны, например, условными, временными или причинно-следственными отношениями. Опять-таки реальные факты внешнего мира нерелевантны для когнитивной теории, поэтому нам нужна их репрезентация, то есть модель. Если в модели ситуации, построенной слушающим, репрезентируемые факты связаны, тогда данный фрагмент текста является когерентным.

Ситуационные параметры. Такие же аргументы можно привести и в отношении роли, выполняемой в дискурсе параметрами возможного мира, времени и места. Мы уже видели, что в отдельных предложениях текста они часто остаются невыраженными. Иногда эти элементы подразумеваются, выводятся из контекстной информации или только однажды упоминаются в тексте, так что их область действия распространяется на интерпретацию последующих предложений. В репрезентации текста этот вид локализации соответствующих пропозиций объяснить нелегко, а то и невозможно. В модели это было бы очевидно. Модель точно определяется параметрами обстоятельств; она на самом деле является „моделью ситуации".

Перспектива. В связных текстах могут быть выражены различные и изменяющиеся перспективы, или точки зрения (Black, Turner & Bower 1979). Это означает, что различные люди видят, интерпретируют, описывают и говорят о фактах или ситуациях с различных точек зрения. Однако мы знаем, что описываются одни и те же факты. Это интуитивное представление можно легко объяснить, если у нас имеется устойчивая точка отсчета, а именно— модель ситуации, более или менее независимая от актуального дискурса и его точки зрения.

Перевод. Перевод—это не просто операция по превращению одной поверхностной формы в другую, и даже не превращение одной текстовой репрезентации в другую, но скорее соотнесение текстовых представлений через посредство модели ситуации. Это не так легко заметить, если у двух языков примерно одна и та же база знаний, которая во втором языке столь же имплицитна, что и в первом. Но если дело обстоит по-другому, когда, например, культурный код языка-источника сильно отличается от языка перевода, тогда для перевода требуется эксплицитная модель ситуации, иначе его не удастся сделать осмысленно. Этот момент подчеркивал Хатчинз (Hutchins, 1980), который перевел запись спора о земельных правах жителей островов Тробрианд. Текст кажется совершенно бессмысленным (,, примитивным", „алогичным") до тех пор, пока мы не соотнесем его с лежащей в основе моделью ситуации— земельным правом и обычаями на Тробриандских островах, которые нам совершенно чужды; но эти права и обычаи известны и обычны для участников спора и имплицитно подразумеваются ими. После такого соотнесения текст становится таким, каков он есть на самом деле: сложным, связным и логичным рассуждением.

Индивидуальные различия в понимании. Хорошо известно, что два человека могут получить одну и ту же информацию, но воспринять ее как два совершенно различных сообщения. Иногда это может сопровождаться построением различающихся репрезентаций текста. Ранее мы обсуждали, как цели и интересы могут привести читателей к построению различных макроструктур одного и того же текста. Возможности искажения микроструктуры текста являются, как правило, меньшими. Однако интерпретационные различия не обязательно должны относиться к уровню репрезентации текста, они скорее появляются на уровне моделей ситуации. Мы слышим одно и то же сообщение, но понимаем его по-разному. Литературные тексты часто не ограничивают жестко модель ситуации, давая читателю большой простор для создания собственной модели. Дебаты о том, что „значит" классический текст, часто ведутся не о самом тексте, а о той модели ситуации, которую нужно построить на его основе.

Уровень описания. В идеальном случае тексты предназначаются для своей аудитории: они предполагают совершенно определенный объем, не утомляющий читателя излишней информацией, но и не лишающий его информации необходимой, то есть той, которая у читателей отсутствует. Это ведет к большой экономии в коммуникации, при условии общей требуемой базы знаний. Если этого нет, то возникает ситуация, в которой часто оказываются этнографы и дети,—и тогда требуется изменение уровня дискурса: в нем должна быть передана наряду с информацией и необходимая модель ситуации.

Память. В психологической литературе приведено несколько четких демонстраций того, что в определенных условиях люди запоминают модель ситуации, а не репрезентацию текста. Обычно это бывает в условиях, когда очень трудно построить репрезентацию текста, например из-за того, что используется очень много похожих предложений, что приводит к значительной интерференции, поэтому понимающий отвлекается от репрезентации текста и сосредоточивается целиком на модели ситуации, обычно явной и простой (например: Bransford & Franks, 1972; Potts, 1972; Barclay, 1973). Так, легко запомнить, что,, ястребы умнее медведей, которые умнее львов, которые умнее, чем волки", но почти невозможно запомнить целую группу сравнительных предложений со всеми аргументами в различных комбинациях. Функция этих предложений состоит единственно в том, чтобы помочь слушателю сконструировать соответствующую модель ситуации, но не текстовую базу (которая в любом случае была бы чрезвычайно обедненной).

Другой способ показать, что запоминается модель ситуации, а не текстовая база, состоит в представлении испытуемым таких пар предложений, которые демонстрируют, что различия в их текстовой базе минимальны (скажем, различие относится только к употреблению предлогов), но зато существуют немалые различия в модели ситуации (один-единственный предлог способен резко изменить описываемые ситуации). В этом случае испытуемые опять-таки смешивают предложения, но не ситуации (Bransford, Barclay & Franks, 1972; Garnham, 1981). И, наоборот, бывают ситуации, когда люди запоминают текст, вообще не имея модели ситуации, например, когда детей учат петь древнееврейские тексты и тексты Корана, а они их не понимают. Однако обычно долговременная память заполняется очень скудно, если отсутствует понимание, или, что то же самое, модель ситуации; это было продемонстрировано, например, хорошо известными работами Брэнсфорда и Джонсона (Bransford & Johnson, 1972). Существуют достаточно серьезные теоретические объяснения того, почему память должна быть теснее связана с моделью ситуации, а не с самой текстовой базой; поиск скорее всего производится в том случае, если эпизод, содержащийся в памяти, входит в более крупную структуру, которая может служить поисковой системой. В силу своей природы модели ситуации стремятся к вхождению в такие системы и образуют часть более крупной модели, тогда как текстовая база более свободно ассоциируется с этими структурами, часто через соответствующую модель. Тогда поиск текстовой базы требует активации модели, но не наоборот. Это, разумеется, верно не во всех случаях, поскольку хотя и возможно отыскать текстовую базу непосредственно по какому-то одному элементу текста, но это скорее исключение, чем правило. Далее, сама текстовая база, выполнив свою основную функцию в качестве переходной ступени к модели ситуации, редко активируется повторно, тогда как корреспондирующая модель, при условии, если она содержит важную для индивидуума информацию, может подвергаться широкому использованию и обновлению, как мы увидим в дальнейшем. Эта поисковая практика чрезвычайно усиливает поисковые способности модели (Hogan & Kintsch, 1971), в то время как сама текстовая база не обладает такими преимуществами.

Переупорядочивание. Когда людям рассказывают истории, в которых нарушен порядок событий, они часто пересказывают их в канонической форме (см. Kintsch, Mandel & Kozminsky, 1977). Есть два способа объяснить этот феномен, и оба они используют модель ситуации. Во-первых, возможно, что при пересказе люди реконструируют рассказ на основе модели ситуации, сформировавшейся у них при прослушивании рассказа в искаженной форме: и когда у них появляются соответствующие схемы знаний, они получают возможность из искаженной последовательности построить каноническую модель; при пересказе они работают именно с этой моделью, а не с собственно текстовым представлением. Возможен и другой случай, когда, несмотря на искаженный источник, текстовое представление вводится в память в правильной последовательности. Однако единственная возможность произвести такое упорядочение связана с построением модели ситуации в канонической форме, после такого построения ее используют для перестройки текстового представления. В любом случае переупорядочивание искаженного повествования предполагает построение модели ситуации.

Межмодальная интеграция. Часто встречаются случаи, когда необходима интеграция информации из текстовых и нетекстовых источников. Модель ситуации, которую можно модифицировать либо с помощью прямого восприятия и действия, либо через посредство дискурса, образует столь необходимую связь между модальностями.

Решение задач. Модель ситуации играет особенно важную роль, когда на основе чтения текста нужно выполнить какое-либо действие, например, решить задачу. Основой для решения задач является не сама текстовая база непосредственно, а выведенная из нее модель. Техника решения задач, например, математика и логика, применяется к модели, а не прямо к естественному языку. Поэтому логика—неподходящий формализм для языкового представления. Язык просто дает сигналы, указывающие на то, какой тип модели нужно сконструировать, а понимающие интерпретируют эти сигналы стратегически. Модель ситуации, являющаяся результатом интерпретирующего процесса, образует основу для дальнейших когнитивных операций, таких, как формальное логическое рассуждение и другие виды выводов и решения задач. В заключительном разделе этой главы мы опишем случаи, когда модель ситуации образует основу для использования арифметических операций, как это происходит при решении словесных задач в арифметике.

Обновление и соотнесение. Это две наиболее важные функции использования модели ситуации. Репрезентации текста связаны с другими элементами в памяти—общим знанием, а также личным опытом—в значительной степени через соответствующие им модели. Таким образом, они участвуют в сети памяти, которая определяет их дальнейшее использование с помощью моделей, построенных на их основе. Точнее говоря, не всегда бывает так, что каждый текст ведет к построению отдельной и новой модели ситуации. Гораздо чаще уже существующая модель ситуации изменяется под воздействием нового текста. Это происходит, например, при обновлении знаний после сообщения новостей. То, что мы помним о таких широко освещаемых в печати событиях, как, например, Уотергейт, обновляется часто, и так же часто модифицируется модель ситуации, которая интегрирует разнообразный опыт и содержит в себе не только декларативные утверждения, но и мнения, установки, эмоции и даже, возможно, мораль. Несмотря на чрезвычайно важную роль обновления знаний, экспериментальные исследования и теоретические разработки в этой области находятся пока на начальном этапе. Интересная работа по обновлению памяти на основе сообщаемых новостей была проделана Ларсеном (Larsen, 1982) и Финдалом и Хейджером (Findahl and Hoijer, 1981); теоретические аспекты процесса обновления были исследованы с помощью моделирующей программы Колоднером (Kolodner, 1980).

Обучение. Последней по порядку, но не по значимости является использование модели ситуации в качестве основы обучения. Обучение по тексту—это обычно не заучивание текста. Концептуально лучше всего представить себе обучение как модификацию модели ситуации. Вопросы о том, какие модификации заслуживают названия,, обучение", как они осуществляются, какие здесь действуют механизмы и ограничения, выходят за рамки настоящей книги. Однако после долгого отставания теория обучения вновь выходит на передний край, уже в рамках когнитивной науки (см., например, Anderson, 1982). Мы можем только надеяться, что представленная здесь теория понимания связного текста обеспечит надежную основу для исследования связи обучения и текста. И с практической, и с теоретической точек зрения, потенциально—это одно из наиболее важных направлений исследований.

10.1.2. Почему также необходимы текстовые базы. Приведенные в предыдущем разделе рассуждения, разъясняющие, почему необходимы ситуационные модели, производят убедительное впечатление. Действительно, они являются таким сильным доводом в пользу ситуационной модели, что возникает искушение радикально упростить модель понимания дискурса, отбросив вообще понятие репрезентации текста. Должны ли мы в самом деле настаивать на многоуровневой пропозициональной текстовой базе? Разве не можем мы просто иметь слова с одной стороны, а модель ситуации—с другой? Какую роль играет репрезентация?

Приведем сначала несколько доводов в пользу того, почему представления поверхностной структуры являются необходимыми компонентами текстовой базы:

1. Тексты не просто выражают значения или соотносятся с фактами, элементами и отношениями, они делают это особым, лингвистическим способом. По ряду причин необходимо запоминать поверхностные структуры. Для грамматических отношений, выходящих за пределы предложения, существенное значение может иметь и точная поверхностная структура предыдущего предложения.

2. Тексты могут различаться по стилю: даже если мы говорим об одних и тех же фактах, способ их описания может быть различным. Эти стилистические особенности получат семантические, прагматические и интерактивные интерпретации: и носители языка как на протяжении текста, так и гораздо позже воспринимают данный стиль и его особенности либо непосредственно, либо с помощью поиска релевантных семантических или интерактивных функций.

3. На каждом из уровней текста могут действовать различные риторические операции. Опять-таки эти операции используются не столько для выражения фактов, сколько в коммуникативных целях, чтобы сделать дискурс более эффективным. И снова у пользователей языка может возникнуть различная реакция на такие риторические средства, как рифма, аллитерация, метафора и т. п.

Однако процессы понимания не могут быть ограничены поверхностными структурами—они требуют привлечения концептуальных процессов, основанных на пропозициональных репрезентациях:

1. Дискурсы иногда имеют особую суперструктурную схему. Будучи либо канонической, либо трансформированной, схема чаще всего не зависит от обозначаемых фактов и связана скорее с глобальным упорядочением макросемантической или макропрагматической информации.

2. На глобальном уровне происходят также возможные (пе-ре) упорядочения в представлении пропозиций в соответствии с когнитивными, прагматическими, стилистическими, риторическими или интерактивными ограничениями. Эти переупорядочения не столько зависят от фактов, сколько от способа их представления слушателю.

3. То, что было сказано ранее о перспективе, может быть выражено по-другому следующим образом: если речь идет об одних и тех же фактах, мы можем описывать их с разных точек зрения, чтобы люди получали доступ к описаниям с различной перспективой.

Таким образом, существует двойная необходимость в репрезентации текста. С одной стороны, это необходимая стадия на пути к ситуационной модели. По крайней мере, в излагаемой здесь теории мы просто не можем сконструировать эксплицитную модель ситуации без промежуточной пропозициональной репрезентации текста. Впрочем, вряд ли и другие теории могут обойти эту промежуточную стадию, не введя через черный ход некоторого нотационного варианта. Но, с другой стороны, мы должны отделить репрезентацию текста от ситуационной модели, поскольку представление текста и представление ситуации не всегда совпадают. Представление текста вполне может иметь свое собственное и особое существование в памяти. Точно так же, как обычно скорее вспоминают ситуацию, обозначаемую текстом, чем сам текст, могут и часто на самом деле вспоминают текст per se—его организацию, его макроструктуру, которая может (хотя и не обязательно) иметь какие-то общие свойства со структурой ситуации. Для представителя когнитивной науки решающим является выяснение того, что мы относим к тексту и его производным, специфичным только для него структурам типа пропозициональной текстовой базы, и что мы относим к внешнему миру. Эти две вещи смешивать нельзя.

10.1.3. О репрезентации ситуационных моделей. Мы уже приводили ряд доводов в пользу ситуационных моделей. В то же время эти аргументы обеспечивают критерии для создания адекватной теории ситуационных моделей. Критерии должны допускать формулировку различных явлений и процессов в терминах структуры и использования таких моделей. Здесь мы не можем ставить себе целью создание полной теории эпизодических ситуационных моделей, но, тем не менее, некоторые предположения могут послужить предпосылками для создания такой теории. Мы уже видели, что модель ситуации— это интегральная структура эпизодической информации, вобравшая в себя прошлую эпизодическую информацию о какой-то ситуации и задействованную общую информацию из семантической памяти. Далее, при понимании текста модель ситуации должна обеспечивать обновление и, наконец, формировать основу для обучения. Поскольку предшествующие входные данные, а также обобщенный выход и способ использования информации в различных задачах, как правило, различны по структуре, мы должны предположить, что модель ситуации также имеет схематический характер. Подобно сценариям и фреймам, она должна допускать существование переменных терминальных категорий. Это—приемлемая гипотеза, поскольку она позволяет нам (а) использовать (части) сценариев и фреймов в качестве каркаса ситуационной мод ели, и наоборот; (б) легко переходить от модели ситуации к более абстрактному деконтекстуализованному сценарию или фрейму с помощью процесса обучения. В самом деле, если нам довелось только раз лететь на самолете, у нас еще нет сценария, а есть только одна-единственная ситуационная модель соответствующего эпизода (об эпизодической иллюстрации формирования сценариев у детей см. Schank & Abelson, 1977). Приобретаемый позднее опыт такого рода дополнит, скорректирует основанную на опыте схему и одновременно войдет в нее. Другими словами, модель ситуации отличается от фрейма или сценария тем, что носит гораздо более личностный характер, основана на личном опыте и охватывает многие детали, от которых можно абстрагироваться при обучении. Теперь представим на минуту, что такой эпизодический след прошлой информации связан со сложным событием или эпизодом вроде дорожного происшествия. Или потому, что мы были участниками такого происшествия, или потому, что видели подобное или слышали рассказ о таком событии, у нас формируется представление об этом сложном событии. В соответствии с нашей теорией комплексной обработки информации прошлый опыт, скорее всего, недоступен во всех деталях. Гораздо более вероятно, что прошлое событие будет доступно в результате поиска на макроуровне. Другими словами, модель ситуации формируется— и обновляется—главным образом, предшествующими макропропозициями (на основе восприятия, действия или дискурса) вкупе с некоторыми случайными деталями.

Соблазнительно выдвинуть гипотетическое предположение, что структура ситуационной модели образуется фреймом, подобным пропозициональному фрейму: на вершине его предикат, содержащий информацию,, участие в дорожном происшествии", а затем следует список участников, расположенных, например, таким образом, что роль агента может быть заполнена самим действующим лицом ,, Я", после чего могут следовать другие участники. Затем событие локализуется по месту, времени и условиям. Отметим, что макропропозиция, представляющая прошлую информацию, может быть менее полной и не включать, например, других участников и информацию о других подробностях. Однако в модели ситуации должна быть полная схема, в которой по мере накопления опыта могут заполняться,, пустые" категории. Коль скоро мы предположили, что пропозициональная схема в качестве терминальных единиц имеет атомарные пропозиции, то опыт, получаемый об аналогичных событиях (дорожных происшествиях), может накапливаться путем заполнения терминальных категорий соответствующими пропозициями. Конечно, можно представить себе, что эти пропозиции как-то упорядочены. Во-первых, может быть упорядочение по новизне с размещением в каждой категории новейшей информации сверху. Но наряду с этим может быть и упорядочение по релевантности: мы, без сомнения, лучше помним аварию, случившуюся с нами 5 лет назад, чем происшествие, о котором мы читали в газете 5 дней назад (и которое может быть даже понято без обращения к личным воспоминаниям о перенесенной аварии). В любом случае информация о некоторых конечных категориях может в свою очередь стать настолько сложной, что сама будет суммирована в какие-то макропропозиции:

мы можем сгруппировать опыт дорожных происшествий в определенный класс и проделать то же самое с аналогичными условиями происшествий. Отметим, что подробности каждой ситуации могут быть легко вписаны в такой фрейм модели: дополнительные характеристики участников могут быть размещены под терминальными категориями участников, и то же самое относится к свойствам самого события и его локализации. Точно так же у нас есть обратные макроправила, позволяющие нам разложить макрособытие на подготовительные или обусловливающие события, составляющие события и последствия.

Этот вид формата ситуационной модели легко отыскивается и хорошо согласуется с другими основными положениями. В процессе понимания текста мы прежде всего стремимся установить некоторую временную (provisional) макропропозицию. Эта макропропозиция станет отличным поисковым стимулом для обнаружения макропропозиции, доминирующей над комплексной ситуационной моделью. И наоборот, множество порций, или,, кусков" (chunks), информации, полученных из воспринимаемого текста, четко вписывается в соответствующие релевантные категории ситуационной модели на различных макроуровнях.

Можно предположить также, что недавнее использование модели ситуации или частое обращение к ней дает возможность понимающему обнаруживать сравнительно больше деталей, относящихся к предыдущей ситуации. Кроме того, если модель ситуации используется часто, многие детали и подробности ее терминальных категорий могут не быть—и обычно не бывают—доступными для последующего понимания. В этом случае имеет место обобщение и деконтекстуализация, то есть обучение: для ситуации данного вида мы формируем фрейм или сценарий. Такой общий сценарий или фрейм (или пакет организации памяти—ПОП) легче использовать в дальнейшем с помощью простого обращения к нему, и он может предоставить все релевантные задействованные подробности вместе с новой информацией об актуальной ситуации. В этом случае, возможно, понадобится отыскать в прошлых состояниях ситуационной модели только недавний или очень релевантный прошлый опыт. Так, чтобы иметь возможность поехать в метро в Нью-Йорке, мне достаточно просто сценария, или фрейма,, поездка в метро", если таковой имеется, и наличия новой релевантной и специфичной информации о ситуации. Но в то же время я могу—даже если езжу в метро каждый день—вспомнить о вчерашней поездке, во время которой мне встретился какой-то странный человек, или о прошлогодней поездке, когда в метро был пожар. Если же у меня нет ни сценария, ни фрейма, я могу вспомнить только давнюю и нечеткую информацию (то есть макроинформацию) на основе модели, построенной мною несколько лет назад после поездки в метро в Нью-Йорке, или на основе похожих ситуаций (поездка в метро в Париже).

Другой важный момент связан с возможной уникальностью ситуационных моделей. Являются ли они моделями одной уникальной ситуации, о которой мы получаем дополнительную информацию (например, о гражданской войне в Сальвадоре), или модель ситуации—это гибкая схема, допускающая собирание сходных ситуаций? Последнее предположение кажется более вероятным: эпизодическая память—это не просто неорганизованная свалка несметного количества ситуационных моделей; скорее всего, сходный опыт собирается в ней воедино. Хотя это не значит, что у нас нет возможности селективного поиска в памяти какой-то специфичной ситуации: мы можем делать это либо с помощью выборочного поиска деталей из терминальных категорий ситуационной модели, либо при помощи поиска репрезентации текста или других репрезентаций, которые у нас есть об этом специфичном событии. Только обобщенное понятие ситуационных моделей допускает эффективный поиск сходной информации и всевозможные обобщения в процессах обучения. С помощью теории макроструктур можно объяснить стратегические процессы организации и поиска различных событий в рамках одних и тех же макропропозиций.

И все же мы знаем очень мало об условиях, благоприятствующих или препятствующих конструированию ситуационных моделей из текстов. Ранее мы рассматривали некоторые исследования, где выдвигалось предположение о том, что если имеются очень сложные тексты, хотя описываемые ситуации просты, то читатели могут обойтись без репрезентации текста и сосредоточиться на модели. Соответственно можно представить, что простые тексты, описывающие сложные и непонятные ситуации, побуждают к тому, чтобы сосредоточиться на текстовой базе, отвлекаясь от модели.

Дата добавления: 2015-07-20