IV. Модели сражения

III. Общие характеристики

Сражение римской тяжелой пехоты предоставляет несколько конкретных характеристик, которые должны быть учтены любой моделью механизма сражения. Это продолжительность столкновения, потери, понесенные обеими сторонами, подвижность двух сражающихся линий строя, и роль, которую играют вспомогательные шеренги, стоящие позади тех, кто оказывается непосредственно вовлечен в схватку.

Если исход не решался при первой же стычке, борьба часто затягивалась, продолжаясь час и более до тех пор, пока одна из сторон не сломается окончательно и не обратится в бегство. Побежденные несли ужасающие потери в самой битве или при последующем преследовании (до половины разбитой армии погибало на поле боя или попадало в плен), победитель же редко терял более 5 процентов от своего состава, даже если сражение затягивалась. В ходе боя, когда одна из сторон отступала или ее оттеснял противник, обе линии могли подаваться вперед и назад на сотни ярдов. Каким образом войска «оттеснялись противником назад» понять особенно сложно, принимая во внимание возможную путаницу между метафорой и реальностью. Наконец, римляне имели практическую систему смены линий и предпочитали подкреплять или сменять уставшие отряды свежими, нежели максимизировать глубину строя. Римская альтернатива целостному строю, насчитывавшему множество людей в глубину построения, состояла в распределении пехоты по нескольким боевым линиям: hastati, principes, triarii в эпоху средней республики и знаменитый triplex acies строившегося по когортам позднего легиона. В следующей главе я рассмотрю, какие модели римской пехотной битвы возможны исходя из перечисленных условий и прямых указаний античных источников.

IV. Модели сражения

Первая модель, которую мы должны рассмотреть, является параллелью с идеей othismos, которую многие исследователи используют применительно к сражению гоплитов, а именно, «состязание в толкании», в котором одна сторона, на которую давят в спину из глубины строя, пытается опрокинуть другую – массовый, с оружием в руках, эквивалент драке за мяч в современном регби. Каковы бы ни были доводы за и против этой модели в гоплитском контексте, она кажется очень маловероятной в качестве механизма римского пехотного сражения.

Перенесенная в римский контекст борьбы, продолжавшейся час и более, эта ситуация без сомнения ознаменовалась бы большей частью неисторичными обоюдными потерями вследствие опустошительного эффекта применения римских коротких мечей. Чрезвычайно сложно также представить себе, что войска, вовлеченные в подобный поединок по толканию, оказались бы способны открывать проходы или отходить назад из схватки в рамках процесса смены линий, без того, чтобы не погибнуть перед лицом постоянного давления противника. Римский щит производит впечатление вооружения, предназначенного для защиты индивидуального бойца, он позволяет легионеру толкать противника, чтобы вывести его из равновесия, однако единственная кулачная рукоять и выдающийся умбон менее приспособлены для того, чтобы подталкивать в спину своих впередистоящих, как это позволял дизайн греческого гоплона. Все это, вместе с ориентацией на введение свежих резервов, нежели увеличения глубины строя в римской пехотной тактике, приводит к выводу, что сражения не имели формы состязания противников в толкании на близком расстоянии один от другого.

К сожалению, ограниченное хронологическое совпадение между гоплитским и легионным способами сражения означает, что у нас нет надежных свидетельств того, как мог бы развиваться спор между двумя тактическими системами. Впрочем, нам больше известно о столкновениях между римлянами и вооруженной пиками фалангой, которая пришла на смену гоплитам в военном деле греков. Пики вновь возродились в качестве оружия раннего нового времени, поэтому у нас есть некоторые дальнейшие наблюдения, датируемые этим более близкорасположенным периодом. Современные группы реконструкторов, пытавшиеся изобразить знаменитое «толкание пиками» часто действительно сходились друг с другом вплотную, однако, их пики по соображениям безопасности были при этом устремлены вверх и лишь слегка наклонены вперед, а не направлены на противника. В действительности, описания современников предполагают, что в эпоху раннего нового времени подлинные схватки с пиками наперевес были значительно более редким событием, предполагавшим опасливое противостояние на некотором расстоянии, нежели творение общей кучи малы. Сделанная П. Коннолли графическая реконструкция битвы при Пидне изображает боевую линию легионеров держащейся на некотором расстоянии, с пиками первой шеренги, вонзившимися в большие римские щиты. Легко представить такое противостояние продолжающимся в течение долгого времени – избегая ударов пик, римляне медленно подаются назад, потери для обеих сторон скорее случайны и включают пронзенных зазевавшихся легионеров или жертв удачного броска пилума на другой стороне – и так до момента, когда римляне воспользовались возникшими в строю фаланги брешами для того, чтобы приблизиться к фалангитам вплотную и вырезать их. Вклад задних шеренг фалангитов, как и в случае гоплитов, остается загадочным, однако очевидно, что здесь мы имеем отличную тактическую ситуацию по сравнению с толканием щитами в модели othismos. Однако столкновения между легионерами и фалангитами были большой редкостью, большинство противников римлян в Западном Средиземноморье и Северной Европе были пехотинцы, вооруженные также, как и они сами: большими щитами, дротиками или копьями и мечами.

Если борьба между более симметричными противниками не принимала формы состязания тесно сомкнутых масс в толкании, тогда, очевидно, как и в случае с противостоянием гоплитов, естественной альтернативной моделью является атака с переходом к серии поединков между соперниками. Этот образ, по умолчанию принятый большинством ученых, в несколько видоизмененной форме популяризирован в целой серии голливудских эпических картин. Однако при ближайшем рассмотрении в качестве объяснения общих характеристик римского пехотного сражения эта модель оказывается столь же проблематичной, как и образ othismos.

Во-первых, следует определить использовавшийся тип поединков. В голливудской версии противники, если вначале и сближаются в различных вымышленных построениях, то уже во время атаки превращаются в две вооруженные толпы, которые теряют всякое внутреннее единство и свободно проникают одна в другую, что имеет следствием хаотическое множество поединков, с участием не только первых шеренг, но практически всех солдат. Может быть это зрелище хорошо выглядит на пленке в течение нескольких секунд, однако в реальности оно совершенно невозможно. Оно требует, по крайней мере у части войск, наличия самоубийственного желания лишиться поддержки товарищей и подставить себя опасности неожиданного нападения сбоку или со спины, а также прямо противоречит тому вниманию, которое наши источники обращают на дисциплину и единство строя. Обоюдные потери, произведенные вследствие такого хаотического смешения шеренг, должны были быть на порядок выше, нежели те, которые случались в действительности. Таким образом, римскую битву следует представлять как столкновение двух линий построений, в ходе которого непосредственно вовлечены в поединок оказываются лишь бойцы, стоящие в первых шеренгах.

Предметом дискуссии являются размеры пространства между ведущими поединок бойцами передней шеренги. Вероятно, легионеры имели возможность изменять плотность построения, примерно от 3 до 6 футов по фронту на человека, возможно путем простого маневра, при котором каждый второй ряд, делая шаг вперед или назад, заполнял брешь в строю впередистоящей шеренги. Хотя источники и описывают несколько случаев, когда легионеры сражались как индивидуальные бойцы в свободных боевых порядках, такая практика, скорее всего, являлась исключением из общего правила.

Так что же не так с образом римского пехотного сражения, состоящего из продолжительных поединков с мечами и копьями между солдатами первых шеренг строя? Главная проблема состоит во времени. Если сражение могло продолжаться часами, невозможно представить себе бойцов первой шеренги, способных выдерживать напряжение в течение этого времени, даже принимая во внимание римскую практику тренировок с утяжеленным оружием. Некоторые отвечают на этот вопрос предполагая, что каждая шеренга в манипуле или когорте последовательно сменяла ту, что стояла перед ней во фронте, также, как в эпоху раннего нового времени это происходило при стрельбе системой caracole. Однако в пользу существования подобной системы постоянной ротации шеренг внутри отрядов нет прямых свидетельств, в то время как против ее существования есть ряд аргументов.

Существуют даже более существенные возражения для образа продолжительного и непрерывного поединка на мечах, а именно: подобная борьба, как и продолжительный othismos, без сомнения должны были бы сопровождаться огромными обоюдными потерями еще до того, как одна из сторон обратится в бегство, подставляя себя под одностороннее истребление преследователей. Ранее уже было сказано, что победители обычно теряли менее 5 процентов, причем большая часть этих потерь случалась, когда отдельные части их войск отдельные части их войск были оттеснены или даже обращены в бегство, а вовсе не как следствие продолжительных поединков в спарринге с противником. Сложно даже представить себе, каким образом боевая линия в милю длиной и включающая десятки тысяч солдат в течение нескольких часов может находиться на расстоянии протянутой руки от равного ей противника без того, чтобы обмениваясь с ним ударами не понести огромных потерь, даже и выйдя в итоге из этого противостояния победителем. Например, если мы предположим, что лишь только 5 процентов войск находятся в передних шеренгах и что они наносят противнику удары лишь каждые 5 секунд и лишь 1 процент таких ударов становится причиной смерти или серьезного ранения, каждая армия будет терять по 5 процентов своего состава каждые 10 минут.

Поскольку ни продолжительный othismos, ни непрерывный бой на мечах не соответствуют общим характеристикам римского пехотного сражения, удивительно, что несколько исследователей, изучавших эту тему в течение нескольких последних лет, независимо друг от друга разработали модель, которая представляет римскую битву как много более избирательное и спорадическое мероприятие. Коротко я изложу здесь идеи каждого из авторов.

Адриан Голдсуорти создал наиболее полный анализ, который содержит два ключевых для нашей темы пункта. Во-первых, он доказывает, что во время рукопашной схватки как минимум три четверти из числа бойцов стоящих во фронте «сражаются больше с целью остаться в живых, нежели с подлинным намерением убить противника». Его собственными словами: «Мы можем нарисовать картину линии, находящейся в контакте с отрядом противника, где большинство солдат сражаются очень осторожно, глядя на противника лишь из-за щита, который предоставляет им максимальную защиту, лишь время от времени нанося слабые удары, подставляя правую руку и бок так мало, как только можно. Меньшинство будет сражаться много более агрессивно, атакуя противника тяжелыми ударами щита, нанося колющие и рубящие удары мечом». Второй, соотносимый с нашей темой аспект модели Голдсуорти, состоит в предположении, что затянувшийся бой мог прерываться паузами, во время которых обе стороны подавались немного назад чтобы перевести дыхание и заменить раненых бойцов. Впрочем, главный аргумент Голдсуорти лежит в практической плоскости, поскольку продолжительный бой на мечах был бы физически непереносим и отступление раненых, а также замена уставших отрядов свежими не может быть осуществлена, когда линии находятся в боевом контакте.

Очень интересная недавняя статья Александра Жмодикова подходит к изучению этой же проблемы с другой перспективы. Долго считалось само собой разумеющимся, что pila, а также другое подобное метательное оружие, используемое неримской тяжелой пехотой, было лишь прелюдией к подлинному сражению с мечами и копьями, и металось залпом непосредственно перед решающей атакой. Жмодиков указывает в источниках места, которые рисуют куда более сложную картину. Прежде всего, некоторые из офицеров и военачальников, которые были убиты или ранены в римском пехотном сражении, по данным источников были поражены метательным оружием, а не пронзены копьем или мечом, не смотря на то, что это произошло после того, как с начала сражения уже прошло достаточно много времени. Более того, Жмодиков приводит многочисленные упоминания о продолжительном использовании метательного оружия в сражении. Стоящие впереди бойцы, без сомнения, находили сложным удерживать дротики после перехода в атаку или при ее отражении, поскольку их руки были заняты мечом и щитом, а при горизонтальной рукояти scutum это было практически невозможно. Позадистоящие, напротив, вполне могли сохранять свои дротики даже после начала рукопашной.

Версия автора статьи

Несколько лет назад я выдвинул свою собственную модель римского пехотного сражения, основанную большей частью на психологическом анализе и экспериментов недавнего времени. Из истории столкновений XVIII-XIX вв. мы знаем, что штыки были причиной лишь очень небольшого процента военных потерь, однако штыковая атака была эффективным способом разрешения дела. Объяснение этого парадокса, кажется, состоит в том, что обнаженная сталь внушает войскам больший ужас, нежели случайная и невидимая опасность от выстрелов или осколков снарядов. Дух противостоящих друг другу боевых построений теснейшим образом взаимосвязан и когда одна из сторон оказывается в состоянии побудить своих перейти в штыковую атаку в уверенности, что противник окажется не в состоянии устоять на месте, противник на самом деле обращается в бегство еще до столкновения. И наоборот, если взаимный страх достаточно велик, сражение может погрязнуть в кровавой перестрелке с близкого расстояния между линиями, которая может продолжаться часами.

Дю Пик писал: «Человек вступает в бой не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы победить. Он делает все, что только может для того, чтобы избежать первого и получить второе». Поединок лицом к лицу был неизбежно высокотравматичным и выборочным явлением. Словами самого дю Пика: «Общественный человек, дисциплинированная частица войска, объединенная в тактический боевой порядок, оказывается непобедим в сражении с войсками, лишенными дисциплины. Однако против столь же дисциплинированных войск он вновь превращается в примитивного человека… Дисциплина позволяет противникам стоять лицом к лицу немного дольше, однако она не может подавить инстинкт самосохранения и чувство страха, который идет рядом с ней».

Существует поразительная параллель между психологической ролью штыковой атаки в условиях современного боя и способом, которым решался исход многих античных сражений, когда атака, предпринятая одной из сторон, при первом же столкновении заставляет противника обратиться в бегство. Голдсуорти утверждает, что легионеры эпохи поздней республики и ранней империи использовали собственный профессионализм и esprit de corps чтобы посредством общего залпа пилумов и следующей за ним решительной атакой одерживать столь же быстрые победы над менее решительным противником. В античных источниках есть явственное подтверждение взаимодействия между моралью своих и врагов, как в описании Фукидидом сражения при Амфиполе, когда Брасид убеждает своих людей перейти в атаку, восклицая, что суета в афинских шеренгах означает, что те не выстоят перед натиском.

Что же все это означает применительно к множеству случаев римских пехотных сражений, в которых ни одна из сторон не обратилась с самого начала в бегство, и бой затянулся по времени? Я предполагаю, что бой на мечах между устойчивыми боевыми линиями пехоты должен был быть чрезвычайно нестабилен и требовал огромных затрат физической и психологической энергии как для того, чтобы нападать, так и для того, чтобы защищаться в течение сколь-нибудь продолжительного периода времени. Ясно, что лишь доступность защитного вооружения и щитов делает подобные поединки возможными в принципе и одновременно внушает непреодолимый страх перед ними у слабо защищенных войск нового времени. Я намереваюсь доказать, что в ходе продолжительных пехотных сражений должны были быть интервалы, определенные в большей степени физически и психологически, которые возникали, если атака одной из сторон с самого начала не становилась причиной для бегства другой.

Если подобные интервалы имели место в римских пехотных столкновениях, это поднимает вопрос о частоте и продолжительности схватки на мечах между противостоящими друг другу линиями. Хотя продолжительные противостояния на безопасной дистанции на самом деле имели место в ряде случаев, мне кажется сложно поверить, что все продолжительные по времени римские пехотные сражения были в чистом виде метательными поединками, с боем на мечах лишь в конечной фазе. Столь радикальный образ кажется мне несопоставимым с множеством литературных отсылок к подлинным рукопашным и неспособным объяснить, каким образом одна сторона может «отбросить назад» противника в ходе подобного сражения. Поэтому, я считаю, что в отличие от патовых ситуаций в сражениях недавнего прошлого, в большинстве римских битв боевые линии на самом деле спорадически входили в контакт, поскольку то одна, то другая сторона на какой-то краткий момент в воодушевлении набегала вперед, чтобы вступить в рукопашную. Воодушевление должно было оканчиваться тогда, когда одна из сторон проигрывала в схватке и стремилась отойти назад для того, чтобы восстановить безопасную дистанцию, при этом поигрывая оружием, чтобы предотвратить немедленное преследование противником.

Этот вариант динамики противостояния на безопасной дистанции, прерываемого эпизодическими рукопашными схватками, мог продолжаться в течение какого-то времени вплоть до того момента, пока одна из сторон не теряла способности к противостоянию, таким образом разрывая узы взаимного сдерживания и поощряя противостоящие войска броситься вперед и убивать –терзающие их напряжение и страх исчезали и превращались в разгул кровожадности. Наиболее распространенным механизмом подобной трансформации, очевидно, являлась паника в рядах проигравших, вызванная прорывом линии, или психологическим шоком ввиду гибели военачальника или просто избыточным накоплением потерь и усталости.

Модель римского пехотного сражения как динамического баланса, основанного на обоюдном страхе, лучше соответствует общим характеристикам феномена, нежели альтернативные образы продолжительного othismos или длительного боя на мечах. Она позволяет понять, почему некоторые столкновения решались первым натиском, в то время как другие затягивались на несколько часов. Она объясняет относительно низкие потери победоносной армии, поскольку период противостояния на безопасной дистанции благодаря меньшему количеству доступных метательных снарядов и надежной защите от них, предоставляемой большими пехотными щитами, был куда менее кровавым, нежели в XVIII – XIX вв. Эта модель также поясняет, как одна сторона может постепенно оттеснить другую на расстояние сотен ярдов, поскольку одна и та же сторона чаще всего подается немного назад после спорадически возникающих краткосрочных рукопашных схваток, со временем накопление таких небольших отступлений создает значительные тактические последствия.

Почему части каждой линии стремятся вступить в боевой контакт одна с другой? Ключевую роль играют отдельные индивиды, «прирожденные бойцы» и младшие офицеры, которые должны воодушевлять своих двигаться вперед, преодолевая объяснимое нежелание первым устремляться на оружие противника. Римские подразделения, центурии, манипулы, когорты, предоставляли идеальную основу для таких локальных атак, тогда как менее дисциплинированные воины племенного ополчения устремлялись в атаки, ведомые лишь собственной отвагой.

Продвижения отдельных подразделений вперед, чтобы сцепиться с противником или назад, чтобы выйти из боя, не наносили существенного ущерба всему строю в целом, протянувшемуся на несколько сотен ярдов в длину. Если бой на мечах не имел быстрого разрешения, общее физическое и нервное истощение, в соединении с гибелью или ранением младших командиров, которые возбуждали своих людей к схватке, приводил к тому, что обе стороны подавались назад для того, чтобы стать на безопасной дистанции. Тот факт, что даже фалангитам удавалось отступить перед лицом противника, показывает, что внутри пехотного построения обычно было достаточно пространства, чтобы передовые бойцы могли оторваться от своего противника без того, чтобы врезаться тут же в стоящего позади него солдата. Когда же эта гибкость утрачивалась, и войска стояли слишком тесно рядом, они теряли способность эффективно использовать оружие, отступать, уклоняясь от неудачно складывавшегося для них боя и, естественно, подвергали себя угрозе одностороннего истребления противником. Причина опустошительного эффекта, который причиняют противнику атаки с фланга и тыла может быть объяснена не только через психологический шок, который они наносят, но, также тем, что заставляют солдат толпиться рядом, отнимая у них возможность восстанавливать безопасную для себя дистанцию, необходимую для поднятия боевого духа и эффективности.

Представление о римском пехотном сражении как о противостоянии на безопасной дистанции, прерываемом периодическими и локальными переходами в атаку облегчает объяснение функционирования системы нескольких боевых линий. Картина выступающих вперед подразделений с открытыми проходами, поддерживаемыми на расстоянии отрядами второй линии, чье присутствие удерживает противника от попыток сломать собственный строй, пытаясь проникнуть в проходы между отрядами, наиболее правдоподобно выглядит в начальной ситуации взаимного устрашения. Нам известно, что это устрашение могло действовать на тактическом уровне, поскольку прочный центр карфагенян в битве при Илипе должен был бессильно взирать на то, как уничтожались его фланги, но не устремился в мешок, образованный наступающими на флангах римскими отрядами и отступающим испанским центром армии Сципиона. Подобные процессы на уровне отдельных манипул и когорт кажутся еще более вероятными и позволяют второй линии медленно выступать вперед, заполняя проходы в линии первой, чтобы или сражаться с ней бок о бок, или взять на себя основное бремя сражения.

Значительные преимущества в понятиях поддержания выносливости и сохранения сил обуславливали местонахождение второй линии строя позади, вне пределов досягаемости дротиков. С началом сражения двух армий не только линия передовых бойцов в скором времени оказывалась истощена спорадически возникавшими рукопашными схватками, но также и все остальные шеренги строя оказывались под сильным, продолжительным физическим и эмоциональным воздействием, поскольку они должны были заставлять себя устремляться вперед на противника и в любой момент боя быть начеку перед его собственными приготовлениями к атаке, а также постоянно смотреть вверх, чтобы отражать сыплющиеся оттуда метательные снаряды. Римляне с их системой нескольких линий могли сохранять большую часть своих сил свободными от истощающего напряжения противостояния передовых линий.

Начав с отметки важности влияния Кигана на изучение механизма древних сражений, в конце я считаю нужным вновь вернуться к его собственной интерпретации подобного механизма в наиболее раннем из разобранных им случаев – к Азенкуру. Образ сражения тяжелой пехоты в этой битве у Кигана имеет множество сходных черт с предложенной моделью римской битвы. Вначале он описывает французов и англичан «на расстоянии 10-15 футов разделенными горизонтальной изгородью волнующихся копий, возгласы, как будто гам, издаваемый хоккейными болельщиками, усиленный во сто крат». Затем он описывает, как огромное число французов оказалось парадоксально бессильными из-за того, что лишенные дисциплины воины из тыла чтобы принять участие в деле неуклюже проталкивались вперед, ударяя при этом впередистоящих, сбивая их с ног, лишая их возможности отступить, фактически толкая прямо на острия английских кольев. Этот образ противостояния на близкой дистанции и опасности толпящейся массы намного лучше, нежели модель othismos, в котором толкание в спину является позитивной деталью и ведет к наращиванию глубины строя и сокращению фронта, соотносится с недавней интерпретацией римского сражения.

Возможно ли, чтобы две столь разные формы сражения тяжелой пехоты сосуществовали? Мы, конечно же, должны остерегаться любой искусственной единообразности, поскольку даже лишь только из римского материала очевидно существование множества вариаций построения и техники боя, что делает любой поиск единой идеальной системы в лучшем случае напрасными попытками.

Дата добавления: 2015-07-26