Часть 3. Как и подобает солидному бизнесмену, Александр Белов остановился в одном из лучших

ГРОЗА

XXXII

Как и подобает солидному бизнесмену, Александр Белов остановился в одном из лучших венских отелей «Захер». Не в последнюю очередь из-за названия – уж больно в нем прослеживались символические российские корни. Еще в Москве, когда заказывали ему номер, все пацаны по этому поводу дружно поржали. Правда, номер был не президентским, а вполне скромным, всего лишь двухкомнатным.

Поставки металла теперь полностью были под контролем. Офис и квартирки «металлических парней» на Ротентумштрассе переоформили на Пчелу. Но заправлял здесь бухгалтер Генрих Петрович, который не только восстановил все связи, но и мгновенно оброс новыми. Так что металла требовалось все больше. Но Сашу, естественно, беспокоила ситуация, связанная с главным товаром. Иначе чего было огород городить?

Почву он подготовил еще в Москве. По его просьбе Кабан телефонировал в Вену Кирпичу и, отрекомендовав Сашу наилучшим образом, устроил ему «высочайшую аудиенцию» для обсуждения текущих дел…

Саша позвонил Кирпичу, едва войдя в номер и бросив в угол не распакованные вещи. Он, как всегда в решающие моменты, почувствовал кураж, и его просто распирало от желания взять быка-Панарина за рога… Или потрогать за вымя?

— Петр Семенович? Здравствуйте. Александр Белов беспокоит. Вам звонили?

— Здравствуй. Звонили, звонили. Что у тебя ко мне? – голос у Панарина был скрипучий, как определил для себя Саша – кирпичный.

— Встретиться бы надо.

— И где ты предлагаешь?

— Ну, здесь ваша территория. Я пока ничего не знаю.

— Ладно, возьмешь такси, скажешь… Запиши, а то не запомнишь: «Ресторант Владимир Бюргер шпиталгассе». Домашняя русская кухня. Я со своими предпочитаю под водку с селедочкой беседовать. А настоящей русской водки, да тем более, селедки, здесь нигде больше нет. Встречаемся через два часа. Хватит на акклиматизацию? Ты ж утренним рейсом прилетал?

— Буду, — коротко ответил Саша, и подумал: «Хитрый черт. Все вычислил. Надо было часок выждать со звонком. И в ресторане, поди, все схвачено. Ну да ничего, стерпится-слюбится…»

Душ он сначала пустил такой холодный, что даже сердце слегка перехватило. Волнуется он, что ли? Еще не хватало. «Я честный бизнесмен. Гоню металл. Я честный бизнесмен. Чест-ный биз-нес-мен», — твердил рэпом-речитативом Саша. Он повторил это столько раз, что даже сам поверил. А поверив, повернул красную рукоятку – позволив душу потеплеть.

Честный чистый бизнесмен, стоя перед зеркалом в одних трусах, гладко зачесал мокрые волосы, пристально посмотрел в собственные глаза. И остался доволен – эти глаза не умели лгать. Им нечего было скрывать. Они были ясны, как небо в летний полдень. Глаза пионера перед присягой. Честный, блин, бизнесмен! Прямо шахматист-гроссмейстер перед решающей партией. Приз на кону – всего-навсего жизнь. Саша подмигнул своему отражению.

В дверь постучали.

— Войдите! Открыто! – крикнул он по-русски. И вправду, чего ему запираться, честному-то бизнесмену? Дверь открывалась так медленно, что Саша чуть было не вышел из образа. Слава богу, не успел. Девушка-горничная прикатила ему на столике завтрак. Судя по времени – второй. У девушки была смешно вздернутая верхняя губка с крошечной родинкой ровно посередине. Он пальцем показал ей, куда поставить пиццу. Девушка послушно оставила там столик и вышла, стараясь не поднимать глаз.

«Что это она нос воротит? Русских, что ли, боится?», — удивился Саша и только тут понял, что вышел в одних трусах.

У него было странное состояние. Он знал за собой такое перед самыми ответственными моментами в жизни его голова становилась ясной-ясной, фиксируя самые тонкие нюансы окружающего мира, при этом пропускал, отфильтровывал лишнюю, ненужную.

В ресторане пахло Россией. Не старой, немытой, а Россией нарождающейся. Запахи приправ нежно и на удивление естественно вплетались в озонированный кондиционером воздух.

Россия же начиналась с самого входа, где посетителей встречал медведь. Искусно сделанное чучело держало на одной лапе поднос, где валялось несколько сложенных вдвое купюр очень, очень высокого достоинства. В России на такие вот чаевые можно было кутнуть ба-альшой компанией. Вторую лапу медведь поднял то ли в фашистском приветствии, то ли в прощальном жесте: мол, скатертью дорога, гости дорогие, век свободы не видать!

Кирпича он узнал с первого взгляда. Мешковатая фигура, лысый лоб, маленькие глаза, посаженные слишком близко к переносице. Да и как он мог его не узнать? Во-первых, в зале по дневному-то времени практически никого не было. Лишь официанты в косоворотках и две дамочки за дымящимися чашками кофе. Во-вторых, не зря ведь досье Кирпича с множеством фотографий, копиями договоров и всякими оперативными сведениями лежало у него в сейфе. И не просто лежало. Саша, казалось, уже наизусть знал каждый шаг долгого жизненного пути Петра Семеновича Панарина. Но как раз вот этого своего знания он и не должен был показывать.

И еще важно было не переигрывать. Это в смысле «чистого бизнесмена». Чистые – они совсем с другими целями по Европам гуляют…

Кирпич, чуть улыбнувшись самыми краешками губ, указал Саше на кресло напротив. И, не спрашивая, налил себе и ему по полной рюмке «Столичной».

— Ну, за знакомство, Саша! Позволишь себя так называть?

— Да, конечно, Петр Семенович. Я не против, — и Саша широко улыбнулся, прежде чем опрокинуть в себя рюмку.

Кирпич закусывал, а сам все поглядывал на Сашу, с интересом и прищуром. Пацан, совсем пацан.

— Ну, рассказывай, — сказал наконец он, прожевав кусочек селедки с колечком лука. Постное масло, которым была полита селедка, пахло совсем по-деревенски: жмыхом подсолнечника. Масло в Вену доставляли из России, здесь, в Европе, таких неочищенных натуральных продуктов не производили уже давным-давно.

— С чего начать? – Сашин взгляд был ясен и задумчив.

— Ну, это уж тебе решать. Ты хотел меня видеть, а не я, — усмехнулся Кирпич. Значит, у тебя есть, что мне сказать.

— Хорошо. А может, сначала еще по одной?

— Что ж, наливай.

— В общем, так, — решился Саша. – Клясться мне перед вами не в чем. К товару, который гнали вместе с металлом, я не имею никакого отношения. – Кирпич, закусывая, кивал в ответ на Сашины слова. – Хотя ребята, мои партнеры, конечно, молодцы. Я с ними давно работаю, но такой прыти от них просто не ожидал. От кого-кого…

— Да, допрыгались ребята, — как бы между прочим добавил Кирпич. – Скорпион жалит насмерть. Видел такое?

Кирпич достал из кармана холщовый мешочек с клеймом-скорпионом. Оказывается, он тоже готовился к встрече!

— Что это? – Саша, казалось, был «искренне» удивлен.

— То самое, — улыбнулся Кирпич ласково, но глаза его прямо-таки съехались у переносицы.

— Ну да, — поняв намек, согласился Саша. – Не по правилам они играли. Но канал все-таки наладили надежный, в этом надо отдать им должное.

— Надо, надо… — опять закивал Кирпич.

— Давайте не будем тянуть кота за хвост? – Саша вновь улыбнулся.

Взор его был по-прежнему ясен. И тверд. Он выдержал пристальный взгляд Кирпича, не моргнув.

— Давай не будем… — Кирпич в знак согласия кивнул и прикрыл глаза, тем самым прекращая игру в гляделки.

— В общем, дело обстоит так, — Саша резко перешел к делу, сконцентрировался в одно мгновение, проскочив первый опасный поворот. — Весь металл теперь у меня. И канал, получается, полностью под моим контролем. Давайте забудем старое и наладим наш бизнес по-новому?

— Конкретно?

— Я полностью беру на себя транзит товара в Европу. Вы организуете сбыт. Вам я все отдаю по самым выгодным оптовым ценам. Объемы практически неограниченны.

— А товар у тебя не из тех же закромов, откуда к нам скорпион заполз?

— Нет, мой лучше и дешевле. – Саша вытащил ручку и на бумажной салфетке нарисовал львиный профиль и обозначил три семерки. – Что скажете? Такое насекомое вас устроит?

Кирпич нацепил очки и так внимательно рассмотрел Сашин рисунок, будто надеялся увидеть за ним нечто скрытое от глаз. Потом молча вернул Саше салфетку. Саша поджег ее уголок и, подождав, пока пламя хорошенько разгорится, бросил в пепельницу. Второй опасный поворот также был преодолен чистенько, на хорошей скорости. Формула, блин, один.

— Что ж… Скажу, что надо подумать, — Кирпич неторопливо снял очки, протер глаза. — А прежде – задать тебе несколько вопросов.

— Задавайте.

— Почему ты пришел ко мне?

— Это не вопрос. Потому как ответ на него вы сами знаете – люди порекомендовали. Серьезные люди. И мы с вами их знаем.

— Ладно. Про тебя мне тоже говорили, что ты не так прост, как хочешь сейчас казаться. Что-то не все в твоем рассказе срастается. Ты, говорят, крутой, много людей под тобой ходит. А вот твои бывшие коллеги по металлу вроде как попроще были. И тебя как лоха обвели. Что ты на это скажешь? – Кирпич занялся селедочкой и лучком, будто Сашин ответ вовсе и не интересовал его. Запах семечек усилился.

— И на старуху бывает проруха, — пожал плечами Саша. – Да, это мой прокол. Но вы прикиньте, если б это с самого начала было моим делом, то почему бы мне не прийти сразу к вам? Зачем мне рисковать? – Он мысленно заложил вираж! Еще вираж! – Я что, сумасшедший? – Саша был искренен донельзя, прямо как давеча, перед зеркалом. – Только откровенный лох стал бы сам нащупывать каналы сбыта в незнакомой и схваченной-перехваченной Европе. Тех парней, сдается мне, сгубила жадность. Я не жадный. Работы всем хватит.

— Да, Саша, — кивнул Кирпич. – Считай, тебе повезло. Я уважаю тех людей, которые мне тебя рекомендовали. Но, в конце концов, отвечать за все будешь сам, и в сбыт не суйся. Тут на нас и так злы, да и суетное это дело. О процентах договоримся отдельно. Будем работать?

— Будем работать вместе, — твердо сказал Саша и подумал, улыбаясь в душе: «А куда же тебе, Кирпич Семеныч, деваться? Некуда…»

— Тогда наливай. А на будущее тебе мой совет…

— Да, слушаю, — Саша, склонив голову на пол, наблюдал, как перехвативший у него графинчик официант мастерски, капля в каплю, разливает водку.

— Никогда к темному костюму в полоску не надевай галстук в рубчик. Договорились?

— Да, — улыбнулся Саша.

Ему стало ясно, что они и в самом деле обо всем договорились. Он уходил, чувствуя на себе тяжелый взгляд Кирпича. На выходе он кинул в поднос медведя все, что было у него в кармане – этой суммы ба-альшой компании хватило бы на неделю кутежа…

В церкви было прохладно и темно. Глаза после яркого солнца не сразу привыкли к слабому освещению, поэтому Оля, прежде чем войти, остановилась на пороге. Сладковато пахло ладаном и плавленым носком. Колеблющиеся огоньки свечей выхватывали из сумрака лики святых. От неровного, движущегося пламени лица на иконах казались живыми.

Оля неловко перекрестилась.

— Дочка, голову-то прикрыть надо, — услышала она за собой тихий, прямо какой-то шелестящий голос, и оглянулась.

Сзади никого не было. Оля решилась было пройти дальше, когда голосок вновь обнаружился:

— Ты косыночку купи, вон там, где свечки.

На этот раз Оля все-таки нашла хозяйку голоса – старушка, маленькая-маленькая, прямо бабулек-с-ноготок, улыбалась ей снизу вверх, указывая на высокий, освещенный лампадами прилавок. Там действительно продавались и свечи всех размеров, и иконки, и цепочки с крестами, и аккуратные темные и белые платочки.

— Спасибо, бабушка, — улыбнулась Оля. И сразу успокоилась, так здесь было спокойно и тихо, в этой маленькой церкви на Октябрьской.

С самого утра, как только Саша уехал, а уехал он еще затемно, сердце ее было не на месте. Сашка был таким спокойным, слишком спокойным, что это было вполне весомым поводом для страшной тревоги. Тревога не заставила себя ждать – едва за Сашей закрылась дверь, Оля начала психовать. Даже накапала валерьянки, но приторный ее вкус не успокоил – с таким же успехом она могла выпить простой воды.

Лишь здесь, в церкви, сердце отпустило. Неловко повязав платок – она выбрала инстинктивно белый, Оля купила три свечи, самые толстые.

Бабулек-с-ноготок одобрительно улыбнулась.

— Бабушка, за здоровье кому свечу поставить? – тихо спросила Оля.

— Это святому Пантелеймону, — охотно объяснила старушка. И, видя, что Оля колеблется, показала. – Вон видишь, он с ларцом в зеленой одежде, с красным плащом.

Оля сразу увидела нужного святого и, подойдя, снова перекрестилась, переложив все свечи в левую руку.

— За Сашино здоровье, — прошептала она, глядя с надеждой на Пантелеймона, который показался ей слишком молодым для выполнения столь важной миссии. Свечу она зажгла от одной из многочисленных свечек, догорающих у лика целителя.

Вторую свечку она поставила у распятия. Третью, чуть поколебавшись, решила зажечь у девы Марии с младенцем Иисусом на руках. У Иисуса было крохотное безмятежное личико. Он был бы самым обычным малышом, если бы не сияние вокруг курчавой головы.

— Господи, — попросила Оля, — сделай так, чтобы все было хорошо. Очень прошу тебя, господи!

Перед уходом она купила в церковной лавке молитвослов в изящном кожаном переплете. Маленькой старушке, которая собирала у алтаря догоревшие свечки, она отдала все деньги, которые остались у нее в кошельке.

Бабулек-с-ноготок изумленно охнула и перекрестила ее:

— Спасибо, дочка, дай бог тебе здоровья.

— До свидания, бабушка, — Оля поклонилась. И вновь перекрестилась. На этот раз у нее это получилось так естественно, что она даже сама удивилась.

XXXIII

Белов вернулся в Москву с чувством исполненного долга. В Шереметьеве его встретил Космос. Саша был рассеян и задумчив, машинально поздоровавшись, он замолчал, будто набрал в рот воды. Снедаемый любопытством Космос пытался всячески растормошить друга.

— Белый, ну что там, все на мази? – был его первый вопрос еще в аэропорту, но ответом было все то же молчание.

Кос попробовал подойти с другого боку, но уже в машине:

— Что, брат, неужели сорвалось? – тревожно спросил он, заглядывая другу в глаза. Тщетно. Сашино лицо осталось непроницаемо, как у восточного божка.

О сути переговоров Кос мог только догадываться, но он ждал отмашки: у Фары «под паром» томился драгоценный груз, суливший невиданные барыши. А Белый, скотина, молчал как партизан. Ну, не иголки же ему под ногти засовывать, чтоб раскололся! А еще друг называется! Космос обиделся и вторую половину пути до самого офиса тоже молчал. Дулся, как мышь на крупу.

Так они и проследовали в директорский кабинет: Саша с невозмутимым лицом и Космос, что-то рассерженно бормотавший себе под нос.

— Ну что, Белый? – снова не выдержал Кос.

Ну, не мог он так долго томиться в мучительной неизвестности и все тут!

— Выпьем? – наконец прорезался голос у Белова.

— Водки или шампанского? – по ответу хитрый Кос надеялся определить, как там оно: на щите или под щитом.

Но Белый, гад, и здесь вывернулся:

— Шнапсу. – Он достал из кейса плоскую красивую бутылку. И разлил по рюмкам.

Они чокнулись и выпили. Шнапс отдавал чем-то отдаленно знакомым.

— На самогон похож, — определил Саша.

Он включил радио. Там передавали танцевальную музыку. Что-то ненавязчивое и ритмичное.

— Ну, Сань! – взмолился Космос.

— Кос, скажи… — Саша вопросительно склонил голову.

— Я-то скажу!.. – взорвался Космос.

Саша властным жестом остановил его.

— Ты скажи, у тебя какой кошелек?

— Чего? – Космос остолбенел.

Он решительно не понимал, куда клонит Белый. Крыша у него в загранице съехала, что ли?

— Нет, ты покажи, покажи свой кошелек, — настаивал Белый.

— Да пожалуйста! – Космос вытащил пухленький бумажник и кинул его на стол. – Нравится? – как можно ядовитее поинтересовался он.

— Не-а, — помотал Саша головой. – Кос, а ты мой чемодан заметил?

— Его трудно не заметить! – загоготал, несмотря на нервное состояние духа, Космос. Чемодан у Саши, действительно, впечатляет. Не чемодан – сундук на колесах. «Чтобы костюмы не мялись», — объяснял Саша еще перед поездкой, когда они с огромным трудом втиснули сундук в багажник машины.

— Так вот, Кос, — Саша назидательно поднял вверх указательный палец, — теперь нам будут нужны именно такие кошельки! – И он развел руки, как рыбак, рассказывающий о ките средних размеров, выловленном в подмосковном пруду.

Кос мучительно соображал:

— Что-то, Сань, я торможу…

Саша смотрел на него с хитрой доброй улыбкой: прямо Санта-Клаус пролетом над Малаховкой.

— Нет?! – восторженно заорал Космос. Дошло-таки. И пятнадцати суток не прошло.

— Да!!! – заорал Белый.

— Ты гений! – вопил Кос.

— Мы сделали это! – вопил Саша.

— Александр Николаевич! – в дверь заглянула Людочка, от диких криков запамятовавшая, что общаться можно и по громкой связи. – Вам что-то нужно?

— Шампанского! – распорядился Саша и уточнил. – Налейте себе.

— А вам? – растерялась Людочка.

— А мы уж как-нибудь так, по-пролетарски, самогончиком…

Саша плеснул шнапса и они с Косом чокнулись с таким размахом, что пахучий напиток плеснул через край.

— Сань, что, может, отпразднуем, я пацанов подтяну? – предложил Космос, но Саша отрицательно помотал головой:

— Не-а, брат. Я сейчас домой. Я ж Ольке так и не звонил. Она там, наверное, с ума сходит.

— Ну-ну, — Кос понимающе ухмыльнулся.

— Вы уж там оторвитесь за меня, лады?

— Вот в этом можешь не сомневаться! Й-ех!

Чувства переполняли Космоса, и, сделав радио чуть погромче, он начал свой танец. Это был танец победы. Нечто среднее между чечеткой и лезгинкой. Саша не выдержал и, смеясь, присоединился к вошедшему в раж другу. В Сашином исполнении победа смахивала на сиртаки с элементами вольной борьбы.

По ящику давали сериал. Изо дня в день богатые плакали и никак не могли остановиться. Оля смотрела на их страдания краем глаза, почти с самого начала фильма запутавшись в бесконечных персонажах, говорящих одно и то же и к тому же одинаковыми фальшивыми голосами. Каждую мелочь они обсуждали до головокружения. Оля сидела с ногами на диване, читая «Трех мушкетеров». С тех пор, как Саша уехал, книги более серьезные были ей не по силам. Три мушкетера и тысячесерийный фильмец как фон – то, что надо женщине, чтобы не дергаться.

— Вы положили эту бумагу в сейф? – бубонил телевизор и сам себе отвечал.

— Да, я положил эту бумагу в сейф, — но содержательный диалог этим только начинался.

— А вы уверены, что положили эту бумагу в сейф?

— Конечно, я уверен, что положил эту бумагу в сейф.

— Я сама видела, как он положил эту бумагу в сейф.

— Вы не видели, кто-нибудь положил эту бумагу в сейф? – на экране появлялся очередной персонаж, и диалог начинался по-новой:

— Я сам положил эту бумагу в сейф.

— Он утверждает, что положил эту бумагу в сейф.

— А я видела, как он положил эту бумагу в сейф.

Разговор шел на свежий виток, с трагической уже ноткой, давая очередную возможность высказаться всем присутствующим:

— Так почему же этой бумаги в сейфе нет?!

Этого Оля так и не узнала – раздался длинный непрерывный звонок.

— Сашка! – она вскочила, бросилась к двери. «Три мушкетера» упали на пол, но, кажется, не обиделись. А уж «богатым» и вовсе было ни до кого – они оставались вполне самодостаточными.

Сияющий Саша стоял на пороге и все давил и давил на кнопку звонка. Прямо пожарная тревога!

— Сашка! Ты! – она обхватила его за шею, мелкими поцелуями покрывая такое родное улыбающееся лицо. Он подхватил ее на руки, оторвавшись, наконец, от звонка, внес в прихожую.

— Олька! Соскучился дико! – смеялся он, пытаясь поймать ее губы.

Хлопнул дверью и поцеловал. Сладко-сладко, долго-долго.

— Саш, ты ж голодный, — уже отбивалась она.

— Уж-жасно, — подтвердил он и сделал вид, что хочет съесть свою любимую вкусную женушку.

— А чемодан? – вдруг вспомнила она.

Саша хлопнул себя ладонью по лбу:

— Блин, он там! – Чемодан терпеливо ждал за дверью.

Ужинали при свечах. Оле почему-то казалось, что Саша страшно голоден, она все подкладывала и подкладывала ему кусочки жареной свинины. Сама не ела, сидела напротив мужа и все никак не могла наглядеться.

— Оль, все! – Саша решительно отодвинул тарелку. – Больше не могу, честное слово. Только чай и…

— Что и? – игриво спросила Оля.

— Оль, — серьезно сказал он, не принимая игривого тона, — помнишь наш разговор в китайском ресторане?

— Помню, конечно. Я все наши разговоры помню, — она испытующе, исподлобья посмотрела на мужа.

— Ты тогда говорила о…

— О ребенке? – Оля стала серьезной.

— Именно. Так вот, думаю, что сейчас настал тот момент, — торжественно продолжал Саша, — когда мы можем вернуться к этому разговору.

— И?

— И приступить немедленно к реализации данной программы!

— А чай? – растерянно спросила Оля.

Саша медленно встал. Оля, как сомнамбула, поднялась тоже, потянулась навстречу. И уже ничего в мире не существовало. Исчезло, сгинуло, испарилось. Остались только он и она. И остывший чай в фарфоровых чашках.

XXXIV

Март девяносто третьего выдался в Москве премерзейший. Природа, похоже, сходила с ума. В начале месяца все вдруг принялось таять так стремительно, будто готовился великий потоп. Зато потом вдруг резко похолодало, и дороги заодно с тротуарами превратились в сплошной ледяной каток. Особенно гадким был ветер, пронзительный и колючий. Ледяные надолбы посыпали какой-то въедливой дрянью, отчего лед превращался в крошащуюся коросту, а жижа от подтаявшего льда портила обувь на раз, хоть отечественную, хоть фирменную.

Зато в офисе на Цветном бульваре царило, казалось, вечное лето. Когда-то сдуру затеянное Фарой озеленение приемной получило свое бурное развитие. Фил как-то в шутку посоветовал Людочке развести здесь зимний сад. Она же его слова восприняла как руководство к действию. Теперь в планировании расходов на хозяйственные нужды озеленение офиса значилось отдельной строкой. Цветочная лихорадка заразила и Пчелу. Из Амстердама он исправно возил приобретенные на знаменитом Цветочном рынке редкие породы кактусов. Он особенно гордился тем, что делал это исключительно контрабандным путем, ибо через наши границы частным лицам провозить плоды, цветы и семена было почему-то строжайше запрещено.

Гордостью Людочки была огромная пальма в кадке, прикупленная по случаю в Ботаническом саду. Космос безжалостно прицепил булавками к ее листьям уйму красных бусинок, отчего пальма в обиходе приобрела гордое название «развесистой клюквы».

Но главное было другое. Деньги текли буквально рекой. Хорошенькой такой зеленой рекой. Иногда их скапливалось так много, что они едва помещались в сейфе Белого, хотя сейф этот был с высотой человека, а в ширину как целых четверо.

Часть денег, полученных от европейских партнерам, по нескольким схемам удалось перекинуть в оффшоры. Наличку Пчела частично вкладывал в разные предприятия в сфере сервиса в Амстердаме, Вене и даже в Лиссабоне. Это позволяло потихоньку переводить их на легальные счета в европейских банках.

Однако некоторые партнеры предпочитали расплачиваться наличкой прямо в Москве. Ясное дело, Россия же все больше становилась страной вечнозеленых долларов. Таким образом возникла по-своему уникальная проблема: что делать с этими грудами купюр. Слова Саши о кошельке-чемодане оказались пророческими. Хотя отчасти и аллегорическими – реально деньги приносили в больших кожаных кейсах.

Это была тогда такая мода в Москве – «расплачиваться дипломатами», так как все серьезное денежное обращение происходило на лично-наличном уровне. Варварском, но единственно надежном, особенно, если свидетелями сделки были хорошо вооруженные пацаны. Причем купюр было так много еще и потому, что все они были разного достоинства – от гордых стодолларовых «Франклинов» до скромных пятерок-»Линкольнов». Разве что однодолларовых и «двушек» не наблюдалось.

Вот как раз сегодня с промежутком в полчаса приволокли аж целые четыре кейса.

— Белый, они уже не лезут! Вываливаются! – обернулся Кос.

Они с Филом как раз перекладывали пачки из последнего дипломата в сейф.

— Ну, складывай сверху, — посоветовал Саша, прикрыв рукой телефонную трубку. Как раз в этот момент он говорил с Веной, с Генрихом Петровичем, который докладывал об удачной реализации очередной партии. – Блин, деньги к деньгам! – с деланным недовольством в голосе констатировал он.

Пчела сидел в кресле, возложив ноги в штиблетах из крокодиловой кожи на журнальный столик. Был он занят очень важным делам: аккуратно подпиливал и без того коротко обрезанные ногти.

— Слушай, Фила, — Пчела отложил пилку и принял более приличную позу. – А помнишь, у Артурки весы были? Он все за весом своим следил?

— Да были где-то, — пожал плечами Фил. – Вроде на них потом Людка взвешивалась. Может, на кухне где-то валяются? Люда! – крикнул он, приоткрыв дверь.

Люда появилась из-за развесистой клюквы.

— Люда, где Артуркины весы, глянь, пожалуйста, — буквально взмолился Пчела.

— Вы что, взвеситься решили?

— Ага, у нас соревнование, — ответил Пчела.

— Сейчас принесу, — буквально ни один мускул не дрогнул на людочкином лице.

За время работы в этом офисе в одной и той же должности она, кажется, привыкла уже ко всему, и совершенно разучилась удивляться.

— Пчел, а на самом деле – на хрена тебе весы? – почесал затылок Фил.

— Лавандос будем взвешивать.

— А что? Дело, — восхитился Кос.

Небольшие напольные весы установили посреди стола.

— Фил, ты выкладывай деньги, я буду взвешивать. А ты, Белый, записывай, — деловито распорядился Пчела. Он любил и умел обращаться с деньгами.

Процесс пошел. И занял он ни много, ни мало, а целых полтора часа. Прерывался он только на очередной тост. Вещал Космос.

— Это все – тлен и суета, — говорил он уже в который раз, опрокидывая в себя очередную рюмку то «Хеннеси», то «Курвуазье». – Главное, что мы – вместе!

— Кос, смени пластинку! – посоветовал ему Пчела.

И Кос сменил. Увлекшись и окончательно почувствовав себя разочарованным миллионером, Космос свернул пятидолларовую бумажку в трубочку, и, запалив ее зажигалкой, принялся раскуривать толстую гаванскую сигару.

Пчела неожиданно грубо вырвал у него из рук купюру и задул огонь:

— Ты что, очумел? Это ж деньги!

— Да какие это деньги?!

— Деньги, деньги! – Пчела аккуратно разгладил бумажку и осторожно положил ее в общую кучу на весы. – Вот видишь, Космос Юрьевич, ровно семь кило. Белый, записал?

— Записал, записал, — кивнул, усмехнувшись, Саша. – Фил, а заказал бы ты сейф побольше.

— Да, Белый, ты гений! Из любого положения, выход найдешь! – чуть заплетающимся языком старательно выговорил Фил. – Завтра же закажу. Сразу два.

— Блин! – заорал Пчела, вскакивая.

Стодолларовый самолетик, втихую сложенный и пущенный Косом, угодил ему прямо в глаз.

— Ну, Космос, погоди!

Он бросился на Космоса, повалил его на стол. Два богатых человека подняли в момент такую возню, что все деньги, столь тщательно взвешиваемые, разлетелись по кабинету, как маленькие птицы. Серо-зеленые такие птенчики с лицами президентов на неокрепших крыльях.

XXXV

Последнее время Фил зачастил в Амстердам. Всякие эротически-экзотические места, куда его упорно таскал старожил Пчела, ему быстро наскучили. Но зато он открыл для себя совсем другую сторону европейской жизни, которая его друга совершенно не интересовала. Хотя вся Европа, казалось, свихнулась на здоровом образе жизни. Всяких фитнес-клубов, спортивных центров и тренажерных залов здесь было во множестве.

Филу больше остальных полюбился спортивный клуб «Атлетико», принадлежавший бывшему боксеру Людвигу Муру. Людвиг был по происхождению суринамцем, но родившимся уже в Голландии. В спорте Людвиг больших успехов не достиг, зато очень хорошо вписался в бурно развивающийся околоспортивный бизнес.

И однажды Филу пришла в голову гениальная мысль. Если соединить опыт Людвига, и его, Филовы, деньги, то вполне можно было бы открыть нечто подобное и в Москве. Фил буквально заболел этой идеей и ни о чем другом даже не мог говорить. Даже кино отошло на второй план.

— Ну что ты маешься? – сказал ему однажды Пчела. Он возлежал в кресле и курил сразу две сигареты, лениво стряхивая пепел в кадку с юккой. – Бери за задницу своего негра…

— Он не негр, а суринамец, — обиделся за Людвига Фил.

— Один хрен. Слушай сюда, Теофило. Я в денежных делах получше твоего понимаю. Чтобы совместить приятное с полезным, тебе надо создать с ним совместное предприятие. Это сейчас в Москве хорошо прокатит, и проблем с открытием не будет. Да и лишнее корыто для бабок образуется. Для отмывания, в смысле. – Пчела затушил сигареты и вскочил на ноги. Филу надо было объяснять все подробно и желательно на пальцах. – Понимаешь, Фила, в Москве все, кто может платить реальные бабки, больше клюют на все заграничное. Мы откроем где-нибудь в центре точно такой же голландский атлетический клуб. Народ валом повалит. Ты представляешь, какие бабы к нам туда будут ходить! – Пчела поцеловал кончики пальцев.

— Подожди, подожди, Пчела, у Людвига же чисто мужской клуб?

— Нет, Фила, в Москве это не покатит. Откроете отделение для баб-с. Это как в бане. Мужское и женское отделение. Девочки направо, мальчики налево. А всякие фитнес-бары и прочая херня – общее. А вот там уже все бабы – наши. Прикинь?

— А что, мысля. – Филу были по барабану фривольные расклады Пчела, но «мысля» о СП, которые тогда и в самом деле плодились в Москве как грибы, восхитила его. – Ты, Пчела – голова. Правда, мне что-то такое уже и представлялось, но до совместного предприятия я бы не допер. Спасибо, брат, — и Фил крепко пожал Пчеле руку…

Когда к делу подключилась Инга, все пошло как по маслу. Людвиг сначала очень удивился, но после поездки в Москву пришел в неописуемый восторг по поводу этой идеи. Москва ему страшно понравилась. Но уж слишком часто там приходилось нарушать спортивный режим. Людвиг не привык пить так помногу и в любое время суток.

Помещение для московского «Атлетико» нашли на Мясницкой в подвале старого доходного дома. По слухам, в этом подвале когда-то, еще до революции, располагались винные склады. Теперь помещения были в полном запустении. Людвигу эти подвалы даже не рискнули показать, потому что на момент его приезда там царили исключительно мокрицы и бледные подземные грибы.

Но уже через месяц суринамца привели на первую экскурсию. К этому времени удалось полностью осушить подвалы и устроить нормальную вентиляцию. А еще через три месяца все подземелье сияло итальянским кафелем, в бассейне плескалась голубая вода, и даже туалеты благоухали гиацинтовым дезодорантом.

Тренажеры привезли и установили спецы Амстердама. Дорого, но надежно. Один из залов отдали под бокс. А для не слишком спортивных друзей поставили несколько биллиардных столов. В общем, можно сказать, что московский «Атлетико» по роскоши заткнул за пояс своего амстердамского собрата. Торжественное открытие наметили на 25 марта. Фил готовился к этому дню, как девушка к первому свиданию. С утра он даже побрился два раза.

На открытие съехались самые сливки московского общества. Так, по крайней мере, представлялось Филу. Во всяком случае, на узкой Мясницкой даже на время перекрыли движение.

Здесь были высокопоставленные чиновники московской мэрии – целых два. Они ведали спортом и досугом и стоили немалых денег. Но без этой сладкой парочки никакого «Атлетико» просто бы не было. Приглашение известных актеров, певцов и депутатов, обошлось куда как дешевле – каждому из них подарили годовую клубную карту. На таком подарке звездам особенно настаивал поднаторевший в рекламе Людвиг. Он говорил:

— Фил, если среди членов твоего клуба значится, например, Шварцнеггер, или Мадонна, то ежедневное заполнение залов тебе обеспечено. У нас известным людям даже платят, если это необходимо, — и он всплескивал руками. – Вы, русские, все умеете, но в рекламе ничего не понимаете! Какой же бизнес без рекламы!

Он заставил Фила раскошелиться и на телевизионную группу для подготовки репортажа о церемонии открытия, и вовсе вогнал друга в расходы, настояв на регулярном прокате по ящику рекламных роликов.

Красную ленточку доверили разрезать Александру Ивановичу Киншакову. Под аплодисменты собравшихся он это и сделал с присущей ему элегантностью. После «разрезания» наступил черед речам, скрашиваевым, впрочем, халявным шампанским.

Неофициальную часть с выпиванием и закусыванием решили провести все-таки не в клубе, а в расположенном по соседству ресторане «Самовар». Из гигантского самовара в честь праздника там наливали коньяк высочайшего класса. Гирлянды баранок служили основным украшением интерьера.

— Настоящие! – удивился Космос, отломив одну из них.

— Кос, пошли в тот зал, — тянул друга за рукав Пчела. – Там телки – зашибись! И с артистическим уклоном, ты ж это любишь. – Пчела имел в виду девочек из кордебалета, которые разминались у стойки с бутербродами. Их номер – «классический канкан», должен был стать заключительным аккордом сегодняшнего празденства.

— Ну что, тезка, поздравляю, — только в ресторане Киншаков подошел к Саше, прежде было не пробиться. – В правильном направлении развиваетесь. Я всегда в Валерку верил. Мы скоро с ним еще такое кино снимем, что Венеция с Каннами отдыхать будут.

— Не вопрос, Александр Иванович, чем сможем, и мы поможем. – Саша с удовольствием ответил на крепкое рукопожатие.

Пообщавшись с Киншаковым и парой модных певичек, Саша плотно вписался в компанию, где пили и закусывали депутаты и двое мэрских. Вскоре они уже смеялись и громко чокались.

XXXVI

Белому уже осточертел его кабинет и сидячая работа…

— У меня на рубашке локти протираются, — жаловался он Оле, — придется заводить нарукавники.

Когда Фил открыл новый клуб, Саша все не шибко официальные встречи стал назначать именно там. Ну, не на тренажерах и в бассейне, конечно, а в биллиардном зале. Кондиционированный воздух и насыщенный зеленый цвет столов настраивали на спокойные неспешные разговоры и как нельзя лучше способствовали успешному достижению предварительных договоренностей. Иногда прямо на зеленом сукне и подписывались важные деловые документы.

Вот и теперь только что прилетевшему из Европ Пчеле он назначил встречу именно здесь.

— Ну что, разомнемся? – предложил Саша другу, как только тот показался на пороге.

Пчела с каждым приездом становился все более «иностранным». На сей раз на нем было шикарное кашемировое пальто песочного цвета и под стать пальто кремовое кашне в мелкий коричневый горох.

— Экий ты авантажный в новом прикиде! – смеясь, восхитился Саша.

Слово «авантажный» он недавно услышал от Оли и теперь был несказанно рад использовать его по назначению.

— А то! – Пчела повернулся на каблуках и сделал несколько шагов вперед, ловко имитирую походку манекенщиц на подиуме: что называется, «от бедра». – Нравится?

— А что, нормально!

— По специальному заказу шили. В Кельне.

— Может, и мне по блату сосватаешь?

— Без вопросов. Только мерку надо с тебя снять…

— Рано! – как-то довольно мрачно отмахнулся Саша.

Пчела не сразу врубился в смысл Сашиного возражения. Когда же до него дошло, он аж сплюнул через левое плечо:

— Типун тебе на язык, Белый! Ну тебя с твоими замогильными мотивами!

— Ладно, замнем. Разоблачайся, вот твое оружие. – Саша протянул Пчеле кий рукояткой вперед. – Кто разбивает?

— Ты давай, начинай. Так и быть, даю фору. – Самонадеянный Пчела, скинув пальто, демонстративно обрабатывал кончик кия специальным мелком.

И зря он оказался столь щедрым – Белый уже порядком поднаторел в игре, и пока не закатил в лузу подряд четыре шара, не остановился.

— Хватит, для форы-то? – ласково поинтересовался он.

— Сойдет, — Пчела, символически поплевав на ладони, пристроился к угловому шару.

— Давай дуплетом, — подбодрил его Саша.

— Не учи ученого. Я лучше вот этого своячка попробую.

Пчела промазал, причем солидно. Но не смутился и откомментировал в привычной своей манере:

— Рука сегодня не та. «Хеннеси» в самолете перебрал

— Плохому танцору, знаешь что, Пчела?

— Да иди ты со своей народной мудростью! Давай лучше выпьем. Разговор есть.

— Без поллитры не осилить?

— Посмотрим, — Пчела положил кий на край стола и стал серьезным. – Посмотрим, — повторил он.

Коньяк и кофе принес им бармен и поставил на журнальный столик в углу биллиардного зала. Они сидели друг напротив друга в низких мягких креслах и потихоньку пригубливали коньяк, закусывая тонко нарезанным лимончиком. Кофе оставался нетронутым.

— Ну, что у тебя, Пчелкин? – ласково спросил Саша и вдруг поймал себя на том, что повторяет преувеличенно заботливые интонации Кирпича.

Именно так, как с умственно неполноценным ребенком, говорил с ним Кирпич, не к ночи будь упомянут, в ту историческую встречу в венском кафе. Надо же, прилипчивой оказалась манера вести «задушевный» разговор. Задушевный – это от слова душить, не иначе.

— Так что? – переспросил он уже нормально, по-своему.

— Сань, я не хотел поднимать этот вопрос…

Пчеле, похоже, было не до Сашиных интонаций, он всерьез был чем-то озабочен.

— Ну, рожай, рожай, что ты тянешь кота за яйца?

— В общем, слушай сюда, Белый.

Но он не сразу начал говорить, а как бы взял еще короткий тайм-аут, долго раскуривая сигарету. Саша откинулся в кресле и с интересом рассматривал Пчелу. Кажется, он уже догадывался, о чем тот хочет говорить. Но помогать ему рожать отнюдь не собирался.

— Вот смотри, Белый. Ты – голова. И этого никто не отрицает. Что делаю я? Вкалываю, как бобик. Ты ведь этого не отрицаешь?

Белый в знак согласия помотал головой и чуть заметно улыбнулся.

— Значит, не отрицаешь. И правильно. Я тяну все заграничные дела, мотаюсь, как в проруби, по всей Европе…

— И что, ты хочешь сказать, тебе все это не нравится?

— Да ты не понял! Я красот этих и не вижу. Одни дела. Ложусь в первом часу, встаю в начале восьмого! – Для Пчелы-совы это и впрямь было сродни подвигу: вставать ни свет ни заря, с петухами.

— И что, прямо каждый день? Что-то ты не слишком осунулся. – Саша внимательно вгляделся в лощеную физиономию друга.

— Ладно, Сань, не подкалывай, я серьезно, — слегка надулся Пчела. – Ты вот скажи мне, чем занимается Космос? А?

Саша, не отвечая, закурил.

— И не надо, — согласился Пчела, — я сам тебе скажу. Ни хрена он в последнее время не делает. Повадился чуть не каждую неделю в Таджикию мотаться. Что ему там, намазано? Дел там особых нет – канал и так исправно работает…

— Так может, он потому и работает исправно, что наш друг Кос не оставляет его своим вниманием? – прищурился Саша, вновь с неудовольствием ловя себя на подражании Кирпичу. Тьфу, прямо напасть какая-то!

— Да брось ты, Белый, — Пчела снисходительно улыбнулся. – Сам прекрасно знаешь – хобби у него там. Охотятся они вместе с фарой. Соколиная охота вещь, конечно, клеевая, но Кос мог бы и делом больше заниматься.

— Мысль понял. Что еще? – Саша затушил сигарету и тут же закурил новую. – Давай, давай, выкладывай.

— А что Фил? – не заставил себя упрашивать разошедшийся Пчела. – Я, конечно, Фила уважаю, но он всю безопасность перевалил на зама, а сам целыми днями ошивается или в своем клубе, опять в какой-нибудь херне снимается. Ах, майн либер Августин, Августин, Августин… — фальшиво спел Пчела, пародируя Фила в роли фашиста.

— Хорошо, — жестом остановил его Белов. – И эту мысль я понял. Какие же ты из всего этого выводы делаешь, Пчела? Ведь ты же делаешь выводы, а?

— А вывод простой, Саня. Мы ведь пока не при коммунизме живем, где каждому по потребности. Мы должны жить по принципу: каждому – по труду. Нас, кажется, так в школе учили? И ведь верно, если пораскинуть мозжечками, учили!

Разгорячившийся Пчела стукнул по журнальному столику, опрокинув свою рюмку. Резко и приятно запахло коньяком.

— В школе, говоришь? Вроде, что-то было такое, — спокойно согласился Саша. – Помню.

— Так вот, — обрадовался Пчела, — если называть вещи своими именами, то мне кажется, что прибыль мы распределяем несправедливо.

Саша кивнул и потянулся к телефонной трубке.

— Ты куда звонить собрался? – насторожился Пчела. Хрен его разберет, что там у Белого на уме?

— Как куда? Филу и Косу. Пусть друзья подъедут, ты им сам и изложишь свою новую позицию. Предложишь им свой финансовый расклад. Можешь даже послать их подальше. Но только – сам. А не через меня. – Саша серьезно посмотрел на вмиг покрасневшего Пчелу.

— Да нет, Саня! – заволновался Пчела. – Не гони. – Я ведь ничего пока не предлагаю. Я просто с тобой эту проблему обсудить хотел.

— Со мной обсудить?! – Саша резко поднялся из кресла и склонился над Пчелой. – А ты разве забыл, что все проблемы мы договаривались решать вместе? Или на Ленинских горах тогда с нами не Витя Пчелкин был, а какой-то хрен с горы? Нет, ты мне ответь. Тебе что, денег мало?

— Саня, ну перестань. Все, все, — Пчела, сдаваясь, поднял вверх руки. – Я понял. Я был не прав.

— Ладно, Пчелкин, — вздохнул Саша. – Я прощаю тебе этот приступ жадности. И даже обещаю, что наш разговор навсегда останется между нами. Запомни только одно: бешеные деньги не должны сводить нас с ума. Мы не имеем права забывать, что работаем не только ради них. И даже не столько ради них.

Он снова сел в кресло, разлил коньяк:

— Ну, поехали?

— Приехали! – радостно откликнулся Пчела и так резво влил в себя стопарь, что даже закашлялся.

— Хотя… — улыбнулся Саша уже обычной своей широченной улыбкой, – хотя тебе за все я должен сказать отдельное спасибо. Ты, Пчел, растешь прямо на глазах, скоро банками заправлять сможешь. Я не шучу. Это нам совсем скоро понадобится. Оглянуться не успеешь. Но и на Фила с Косом не гони. Они свое еще отработают. Да что далеко за примером ходить!

Саша встал, подошел к игровому столу, ласково, как лошадь, погладил по суконной зеленой поверхности:

— Вот тут, в этой биллиардной, я знаешь, сколько уже контрактов подписал? Знаешь, сколько серьезных людей из власти сюда запрос-то приходят? А ведь Фил все это закрутил…

— Не без моей помощи, кстати, — ввернул неугомонный Пчела.

Но Саша сделал вид, что пропустил его реплику мимо ушей:

— А Кос? Да одних идей он за последнее время столько набросал, что за одно это мы ему должны быть благодарны. Голова у него, что компьютер. А это дорогого стоит. В общем, зря ты этот разговор затеял…

— Ладно, Саня. Замнем. Будем считать – бес попутал…

— Хорошо, — легко согласился Саша. – Партию-то доигрывать будем?

— Да ну ее, — отмахнулся Пчела. – Ты же все равно выиграешь.

— А то! – Саша взял кий и, примерившись, легонько двинул по ближнему шару. С легким перестуком в дальнюю лузу упал первый шар. Чуть помедлив, следом последовал и другой. – Что и требовалось доказать!

Довольный Саша дунул на кончик кия, точно на дуло «кольта» после удачного выстрела.

XXXVII

Кос наконец-то обзавелся своей квартирой. Он долго не мог этого сделать, во-первых, потому что и дома-то почти не бывал, а во-вторых, никак не мог оставить отца. Тот в последнее время сильно сдал, хотя и не показывал вида.

И тут оно как бы само собой обломилось. Соседи отца по лестничной площадке, физики, сваливали штаты на ПМЖ. Квартиру, соответственно, продавали. На ловца и зверь бежит – Космос подсуетился вовремя. Всю мебель он с удовольствием сбагрил родственникам отъехавших – растащили подчистую, как муравьи. Те крохи, что никому не понадобились, просто вынесли на помойку. Оттуда хлам улетучился в мгновение ока, только старые литературные журналы растащили по двору мальчишки. И обрывки разодранной на листочки высокой литературы метались по детской площадке, оседали в лужах, шуршали под ногами как опавшая листва.

— Пустую квартиру в тыщу раз легче ремонтировать, — разъяснял Кос всем любопытствующим. – Да и мебель мне не нужна. Я по жизни минималист!

Но это он прикидывался таким простым пареньком. На самом деле Кос не был минималистом, напротив, пышный образ жизни был ему более по нраву. А именно – образ жизни настоящего, неподдельного Востока манил Коса, чаровал слишком мягкими коврами, чересчур сладкими фруктами, заунывными мелодиями и дурманящим запахом благовоний.

Под свой день рождения, к первому апреля, Кос подгадал и новоселье. Хотел было зажать, но не вышло – народ жаждал зрелищ и хлеба с Косовой руки. Приглашая пацанов, Кос загадочно подмигивал всеми частями лица, делал странные пассы руками, обещая нечто необыкновенное. Народ был страшно, прямо-таки дико заинтригован. И, как обычно, готовились к розыгрышам, раз уж Космоса угораздило родиться в день дурака.

Причем Коса было разыгрывать одно удовольствие – уж больно в этих делах он был доверчив. В прошлом году пацаны выдернули Коса на стрелку с чеченами прямо из ресторана, расслабленного донельзя. Кос мужественно рванул было, его еле удалось вернуть с полдороги назад. А то бы он перестрелял по ходу дела всех встречных и поперечных, отбирая их исключительно по национальному признаку. После этого решили больше на производственные темы не шутить…

Первыми пришли Фил с Тамарой. Вручив Косу огромную коробку с посудой, Тамара потребовала:

— Ну, именинник, удивляй!

— Знакомьтесь, Татьяна! – первым делом представил Кос вышедшую из кухни девушку, веселую черноглазую хохлушку с неестественно белыми волосами.

Татьяну он считал своей новой боевой подружкой. И у него были на то веские основания – они были знакомы уже три дня. Татьяна работала в ГУМе в отделе ковров и последние три дня Кос прямо-таки пасся в ее секции. Сегодня, наконец, удалось уговорить девушку прийти в квартиру под предлогом «помочь на кухне». В предыдущие дни и под иными предлогами скромная хохлушка заскочить на кофе и какао с чаем решительно отказывалась. Кос и не форсировал – продавщица ему нравилась ужасно. На сегодняшний же день в отношении Татьяны у Космоса были особые планы.

На ней было коротенькое в обтяжку ситцевое платьице, поверх которого был повязан клетчатый мужской фартук ниже колен.

— Ой, извините, — затараторила девушка, и на щеках ее обозначились смешные ямочки, — у меня руки мокрые. Я там овощи мою. Вы проходите, проходите в залу, я сейчас, — у нее был мягкий, неуловимо провинциальный говор и нежная улыбка опытной соблазнительницы.

— Ну, — Кос гостеприимно раскинул руки, — вперед, изумляться!

— Как она тебе? – тихонько спросил он фила.

— Нормально, — пожал тот плечами.

Космос к приему и вправду подготовился на славу: гостиная была устлана коврами и усыпана подушками с восточными орнаментами. Прямо не московская квартира, а шатер эмира бухарского. Еще бы наложниц, птиц в золотых клетках и бриллиантов с рубинами-изумрудами в открытой шкатулке, чтоб пересыпать меж пальцев. Чтоб с тихим перестуком сыпались камешки друг на друга. И чтоб музыка: тягучая, нескончаемая. В общем, волшебная получилась комната.

— А стол где? – спросила практичная Тамара.

— Вот здесь скатерть-самобранку расстелем, — Космос указал на центральный ковер. Вы дальше проходите.

— Ух ты, ни фига себе! – даже выдержанный Фил не смог сдержать восторга. В следующей комнате стояли низкие восточные диваны. Но центром ее была не скатерть-самобранка, а самый настоящий кальян. Такие обычно держат в самых старинных восточных кофейнях.

— Оттянемся, брат? – довольный произведенным эффектом, сказал радушный хозяин. – Я тут яблочного табачку специального привез. Располагайтесь пока. Напитки вот, перед вами.

На небольшом возвышении стояла целая батарея разнокалиберных бутылок.

— Ну ладно, вы там разминайтесь, а я на кухню. А то Татьяна там одна, — и Тамара ускользнула помогать по хозяйству.

— Женская солидарность. Уважаю! – похвалил ее Космос.

— Слышь, Кос, — почесал Фил в затылке, — а ты теперь все время, что ли, так жить будешь?

— Как так? – не понял Космос.

— Ну, на коврах. Есть, пить, спать?

— Ты, брат Фила, ничего не понимаешь. Ковер – это символ жизни, — с пол-оборота завелся Кос. – По старинному ковру можно читать судьбу человека.

— О-о-о! Узнаю брата Васю, в смысле Фару. Может, ты теперь мусульманство примешь?

— А что? Может, и приму. Не самая худшая в мире религия. – Кос сложил руки на груди и задумчиво зажевал губами.

— Но ведь там, — деланно удивился Фил и сделал большие-пребольшие глаза, — вроде как обрезание делать надо?

— Нет, вот с этим я пока повременю, — опомнился Кос. – Меня больше волнует философская сторона вопроса…

— Это ты про многоженство, что ли? – понимающе усмехнулся Фил.

Космос не успел ответить – гость повалил валом. Все припозднившиеся пришли одновременно, задерживался лишь Пчела. Да что-то Макса не было видно.

— Вы что, сговорились, что ли? – изумлялся Космос, распаковывая подарки.

Все, как один, дарили имениннику и новоселу кухонную утварь. Всяких кастрюль, бокалов, чашек, и хитрых, не поймешь для чего предназначенных, приспособлений хватило бы на целый полк домашних хозяек. Дикому же Косу было немного не по себе. «Жениться, что ли?» — подумал он, и эта мысль ему неожиданно понравилась. А что, прикольно, жених с таким вот кухонным приданым!

Оля, Саша и пацаны с подружками восторгались роскошным убранством квартиры практически хором. И все как один задавали вопрос об обрезании.

— Да сделаю, сделаю я это ваше обрезание! – наконец не выдержал Космос. – Только отстаньте вы с этим вопросом!

Очередного звонка в дверь замученный призраком обрезания хозяин не услышал. Дверь припозднившемуся Пчеле открыла Татьяна. Именно ей Пчела и подарил роскошный букет истошно благоухающих лилий.

— Это что за прекрасная фея? Я не ошибся ли адресом? – ворковал Пчела, целуя девушке ручку, несмотря на все ее протесты.

— Я ж лук режу! – Ей все-таки удалось вырваться из рук шикарного красавца в темно-желтом восхитительном пальто.

— Это мой любимый овощ. – Пчела льстивым взглядом соблазнителя осматривал прекрасную резчицу лука.

— Э-э! Брателла, полегче на поворотах. – Космос довольно бесцеремонно оттолкнул друга. – Это моя девушка, — объяснил он Пчеле, когда Татьяна с букетом рванула обратно на кухню.

— А что ж ты свою девушку к станку поставил? Джентльмен называется, — пожурил Пчела. – Ну, с днем рождения, брат! – и он вручил Космосу миксер-универсал с пятнадцатью насадками. – Только что не танцует, — так отрекомендовал он достоинства этого чуда кухонной техники.

— Кос! А где же Юрий Ростиславович? – поинтересовался Саша.

— Да он в Сан-Франциско на конференции. По астероидам, — объяснил Космос. – Мы с ним потом отдельно отпразднуем. Ну что, все? Может, сядем?

— Макса нет, — оглянулся Саша. – Но думаю, скоро подтянется. А вот насчет сесть, тут у нас, кажется, проблемы.

— Тогда возляжем, как древние греки, — не преминул показать свою образованность Пчела.

Возлегли вокруг невообразимого количества еды, разложенной в глиняные среднеазиатские плошки. В центре стояло огромное блюдо с пловом.

— Татьяна, неужели это вы такая замечательная кулинарка? – томно спросил Пчела у моментально покрасневшей девушки.

За нее ответил Космос:

— Танюха, конечно, хорошо постаралась. Но в основном все эти разносолы из «Узбекистана». Зато все настоящее, никакого гнилого Запада, один чистый Восток. Кристально чистый Восток, — подчеркнул Космос. – По спецзаказу!

— Внимание, внимание, — Саша постучал вилкой по фужеру, — у всех налито? Кто не налил, поторопитесь. Я буду говорить за нашего друга Космоса Юрьевича, которому сегодня, и это не первоапрельская шутка, исполнилось от роду ровно двадцать четыре года. – Саша оглядел всех веселым взглядом и продолжил: — Одна из главных черт нашего общего друга это то, что он человек увлекающийся. И это замечательно. Так выпьем же за то, чтобы его увлечения совпадали с его возможностями. А с возможностями мы ему поможем. Ура!

Едва успели осушить бокалы и рюмки, как раздался звонок в дверь. Это прибыл Макс.

— Всем привет! Кос, поздравляю! Я тут почтальона по дороге перехватил. Кос, тебе аж целых три телеграммы.

— Кос, давай я вслух прочитаю! – протянул руку Саша. Взяв телеграммы, он развернул первую. – О! Тут чего-то не по-русски. А-а, просто латинскими буквами. Кос, это от Юрия Ростиславовича.

Быстро зачитав текст поздравления из Сан-Франциско и вторую, длиннющую телеграмму от Фархада, Саша торжественно приступил к оглашению третьего приветствия.

— Ни хрена себе! – воскликнул он, едва развернув огромный бланк.

— Что там? – напрягся Космос, по-хозяйски обнимая Таню за плечо.

— Правительственная! – Саша чуть не задыхался от восторга.

Оля с подозрением смотрела на мужа – что это он вдруг так воодушевился?

Саша приосанился, пригладил волосы, и только тогда начал читать, с чувством произнося каждое слово:

— Уважаемый Космос Юрьевич! Вы – один из лучших представителей того поколения, чья нелегкая молодость совпала со становлением новой российской государственности. Именно такие как вы молодые люди с умными головами и горячими сердцами являются надеждой вашей многострадальной России. Мы верим в вас. Именно в этот торжественный день я хочу поздравить вас с прекрасным праздником – днем рождения. Будьте здоровы, счастливы, вы нужны своей Родине. Искренне ваш, — Саша сделал многозначительную паузу, обвел всех взглядом и зачел-провозгласил, повторив эффектную концовку. – Искренне ваш, Борис Николаевич Ельцин.

Повисло гробовое молчание. Кос протянул руку к историческому документу:

— Белый, дай-ка сюда. Это что такое? Правда, что ли? А откуда он про меня знает? – недоумевал он, разглядывая правительственный бланк с красным заголовком.

Бланк, похоже, был настоящий. Да он и был абсолютно настоящим – Саше достали его по большой протекции знакомые депутаты. А окончательную подлинность документу придали за коробку конфет девочки из соседнего почтового отделения, куда Саша заглянул за полчаса до празднества.

«Н-да, — удрученно подумал Саша и почесал в затылке, — с шуткой-то перестарались. Кос, похоже, поверил. Да и пусть верит!».

— Кос, ты только теперь рамочку купи и на стенку повесь. Это ж посильнее, чем фотка с президентом будет. Лично к тебе обращение! – Саша говорил серьезно, но, тем не менее, собирался срочно менять ситуацию. Уж больно пафосно получилось, прямо не день рождения, а совещание Политбюро. Ну, Пчела, вступай, выруливай.

И Пчела вырулил.

— А я вот как раз и рамочку подготовил. Как угадал, аккурат по формату! – Пчела выудил из целлофанового пакета застекленную деревянную рамку точь-в-точь по размеру телеграммы.

— Ты знал! – дошло наконец до Космоса. Правда, в его голосе все же прозвучали нотки разочарования. Но он быстро взял себя в руки: — Гости дорогие! Кушать-то подано! Давайте жрать, пожалуйста!

Валяться на коврах всем понравилось. Пчела утверждал, что так больше влезает, а сам глазел на девчачьи ножки. Как удачно, что Танечка в мини-платье!

Оле было тяжело моститься на ковре так долго, поэтому она воспользовалась первой же возможностью и ушла на кухню, прихватив с собой несколько опорожненных тарелок из-под закусок. Вскоре к ней присоединилась и Тамара. Кухня была единственным местом, где можно было нормально посидеть. Пусть и не в креслах, но на обычных табуретках.

— Там уже танцуют, — сообщила Тамара, сгружая очередную порцию посуды в раковину.

— Весело! – улыбнулась Оля.

— Ты что, себя нехорошо чувствуешь? – пригляделась к ней Тамара. – Ты что-то бледная, совсем зеленая.

— Есть немного, — призналась Оля.

— Оль, а почему ты на открытие Валеркиного центра не пришла? – Тамара, кажется, догадалась о причинах Олиного недомогания. – У тебя токсикоз, что ли?

— Сейчас уже ничего, полегче, а на прошлой неделе – просто жуть. Я из дома выйти не могла.

— Значит, будет мальчик, — уверенно сказала Тамара.

— Том, как мутило, как будто там, — Оля погладила совсем незаметный животик, — близнецы. Или вообще – тройня.

— Счастливая, — Тамара с улыбкой смотрела на Олю, забыв напрочь о немытой посуде. – А у меня что-то никак не получается…

А в недрах востока между тем назревал скандал. И нехилый. Ходок Пчела, поднадравшись коньяка, какими-то изысканными словесами охмурил Косову Татьяну. И уже чуть ли не лобызал ее на подоконнике в комнате с кальяном. Это они так танцевали. В момент наиболее бурного натиска в комнату заглянул Кос. Увидев свою бабу в лапах друга, он долго не стал разбираться и с ходу врезал Пчеле прямо в наглую его рожу. Дружба дружбой, но и совесть надо иметь! Удар получился. Что-то хрустнуло под кулаком Коса.

— Идиот! – захлюпал Пчела. Кровь полилась прямо как из отвернутого крана. – Ты ж мне нос сломал, Отелло хренов!

— Витя, Витя, ты голову запрокинь! – причитала Татьяна, подсовывая Пчеле свой кружевной носовой платок. – Ребята, вызовите скорую!

Ребятам было не до скорой – они еле сдерживали разбушевавшегося Космоса.

— Нафиг скорую, здесь Первая Градская рядом. Только кровь бы остановить, а то весь изгваздаюсь, пока дойду, — сквозь зубы сказал Пчела.

Нос спасла Тамара, единственный в тот момент здравомыслящий человек, к тому же с начальным медицинским образованием. Она завернула в большое полотенце лед из морозилки и остановила кровопролитие.

— Спасибо за гостеприимство, — с порога не забыл поблагодарить именинника Пчела.

— Да пошел ты! И шлюху эту забирай! – орал на весь дом Космос, надежда российской демократии.

Татьяна обиженно стрельнула глазами и отбыла вместе с Пчелой в таинственную неизвестность. Это ведь так и водится у славянских женщин – любить обиженных.

В общем, что и говорить, день рождения удался. Какой же праздник без мордобоя? Последние гости разошлись только под утро.

XXXVIII

Кудрявый Олег испрашивал разрешений на отпуск каждый раз в начале августа. Именно в это время в Амстердаме проходил грандиозный международный рок-фестиваль. А Олег был большой поклонник этого жанра. К тому же во время фестиваля можно было и классно потусоваться. Кирпич всегда отпускал своего помощника без лишних слов.

И вообще, у бездетного Кирпича к Олегу было особое отношение, почти отеческое. И это не было просто проявлением сентиментальности стареющего бандита. Дело в том, что Олег был сыном его давнего друга – крупного московского авторитета Кости Погоста. Погост уже несколько лет как обрел вечный покой на одном из подмосковных кладбищ. Его «Мерседес» взлетел на воздух еще во второй половине восьмидесятых.

Олег с детства отличался всякими талантами: играл на скрипке, клеил модели самолетиков, неплохо играл в теннис. Но особый талант был у него к языкам. И отец в нарушение всех правил не хотел, чтобы сын пошел по его стопам.

Точнее, этого не хотела его мать, властная волевая женщина. Но она ехала с мужем в том же «Мерседесе». Поэтому Олег и оказался на попечении Кирпича, который, помня о желании родителей, выбрал для Олега срединный путь. После окончания Института иностранных языков имени Мориса Тереза Кирпич взял Олега к себе – «белым воротничком», референтом-переводчиком. То есть Олег был посвящен в основные дела Кирпича, но непосредственно к «живой» работе подпущен не был.

— Развлекись там, дело молодое, — поправив очки, напутствовал Кирпич. – Да вот еще, просьба у меня к тебе будет. Покрутись там в русских кругах. Там этот напарник Саши Белого давно осел. Узнай, чем дышит, с кем дружит. Ну да разберешься. Я помню, у тебя там знакомые есть?

— Есть, — кивнул Олег, — однокурсница живет. Девка видная и ушлая, она уж точно всех тамошних русских знает.

— Вот-вот, поспрашивай. И узнай еще, не выплывал ли там скорпиончик. Потому как по моим сведениям орел туда хотя бы раз залетал. Так нет ли между ними связи, а? А то уж больно у этого Белого все гладко сходится. Подозрительно мне это. Давно подозрительно. Да только за руку не схватил. Разузнаешь, лады?

— Все, что смогу! – Олег понял, что не просьба, а приказ.

Кирпич был доволен работой с Белым. Еще никогда так четко не функционировал канал, без единого сучка и задоринки. Все-таки подлец-Куделя сильно жучил в свою пользу. Так что вроде бы срослось почти идеально. Но вот это почти уже который месяц не давало Кирпичу покоя. Он был человеком традиций и в своем роде консерватором. Потому во всяком деле всегда стремился к окончательной ясности. Чтобы потом не было мучительно больно за однажды принятое решение.

XXXIX

Больше всего на свете Инга Ремарк, в девичестве Кукушкина, любила деньги. Она выросла в многодетной бедной семье на окраине подмосковного Реутова. Если бы она родилась где-нибудь в глухой провинции, то, наверное, жизнь ее сложилась бы примитивно: работала бы училкой, нарожала по семейной традиции кучу детей, садила бы, как вся страна, картошку. И, возможно, была бы счастлива. Но все сложилось так, как сложилось.

Под самым боком была Москва, которая ее манила, как высокая сияющая вершина. Еще подростком она каждую свободную минуту пыталась вырваться туда, чтобы просто погулять по роскошным улицам и площадям и посмотреть на богатых и счастливых людей.

На ее счастье или несчастье природа оделила Ингу довольно резвым умом и, что еще более редко встречается, фантастически эффектной внешностью. После окончания школы Инга Кукушкина на удивление легко поступила в престижный институт Мориса Тереза. На втором курсе она выскочила замуж в первый раз. За толстого сыночка проректора своего же института по административно-хозяйственной части. Через год они развелись, но за Ингой после законного раздела жилплощади осталась однокомнатная квартира в Беляево на улице генерала Антонова. И это была совсем невысокая плата за год жизни с таким тюфяком, который не умел даже толком одеть красавицу-жену.

Инге пришлось выкручиваться самой. Не ходить же, в самом деле, голой? Холодновато, Россия все ж не Африка!

Хорошо было богатеньким уродинам-студенткам, которым их папаши привозили из заграничных командировок потрясные тряпки. А что прикажете делать красавице из Реутова? Спать за «колготки» со студентами-иностранцами ей не хотелось. «Постельные вести» распространялись по их институту моментально, а репутацией девушка из бедной семьи рисковать не хотела. Шить она и вовсе не умела, к тому ж в негласной табели о рангах барышни в «самостроке» котировались чрезвычайно низко. Видно, студенты иняза не читали в детстве про Золушку.

Свои первые законные денежки, вполне приличные, кстати, Инга заработала на перепродаже джинсов. В родном Реутове местный делец Рустам даже и не заподозрил, что партию «Левайсов» ее однокурсник Вацлав привез на самом деле из Польши, а не из Америки, как утверждала Инга. За джинсами последовала «французская» парфюмерия, «итальянские» сапожки, и даже – удивительное дело – «португальские» парики! Польская легкая промышленность уже тогда работала без перебоев.

Но однажды ее после лекций вызвали в отдел кадров. Там почему-то сидел не их отставник-кадровик, а довольно симпатичный молодой человек с холодными глазами. Инга сразу все поняла. Молодой человек, представившийся как Антон Сергеевич, не стал тянуть кота за хвост и обрисовал ей две реальные перспективки.

Дата добавления: 2015-07-26